И Смех, И Грех

— Вон кот, что нагло жмурится, летел через разделяющий нас забор, махая всеми четырьмя лапами и руля хвостом. Аквариум у забора забери, кажется, цел остался. Придётся ещё раз на рыбку раскошелиться.

Посмотрев на довольного через края хозяина, Тимофеевич пробурчал:

— Нельзя над божьими детьми смеяться. Грех это.

Виктор отвернулся. "Это ещё бабушка надвое сказала, про её принадлежность к божьим детям. Но пока больше это чучело похоже на чертовку на метле". И потом, когда понимаешь, во что играешь и до какого предела — игра только в удовольствие. Главное управлять сценарием, а не наоборот. Правда, в его случае — тёмный лес. Он мстит и донимает её потому, что его тянет к ней... Полный абсурд. Джек, чтоб не получить от разъярённой Тани тоже молчком уполз лазом сам. За ним цепью пища и крякая, притопали и Кузя с цыплёнком Сёмой. Он, расставив им миски и мелкоту устроив на коленях — был счастлив. "Вот и все на месте! И даже с засланными казачками",— посмеивался Виктор, не спуская с соседнего участка, с которым находился почти в стадии войны, глаз. Чтоб закрепить свою победу, он привёз в пятницу на вечер к себе проверенные на весёлых развлечениях кадры. В нужное время и в подходящий час подсказал подвыпившим друзьям, что самое время, совершенно безопасно у соседей полакомиться клубничкой. Он просто морочил им головы.

— Чувствуете, как пахнет. Крупная, ароматная. Пальчики оближешь?— накручивал он их.

Один из них бросил вопросительный взгляд через плечо:

— Ты откуда знаешь?

— Вчера ел.

— Свистишь? А хозяева?— потребовал объяснений второй.

"Надо, дадим!"— сверкающим взором таящим смех сопроводил он своё объяснение.

— Там одна юродивая и больше никого. Я вон там, у забора и ящик себе поставил, для удобства перескакивания.— Гася улыбку, налил в стакан холодной минералки из бутылки, стоящей на столе и не успевшей ещё нагреться на солнце. Залпом выпил. С чего-то в горле пересохло. Может от подлости...

Приняв всё за чистую монету, мужики отправились на промысел. Упражняясь в остроумии и прыткости, перемахнули через забор, решившись со спокойной душой на разбой. Наелись, нарвали с собой, но ненормальная даже, не вышла из дома. Хотя Виктор, наблюдавший в бинокль за домом с террасы, видел её мелькающее в окнах лицо. "Развлечение сорвалось. Удовольствия ноль!"— поскучнел он, придумывая ещё какой бы достать её каверзой. Кто думает тот всегда чего-нибудь сочинит. Достав карты, предложил под клубничку сыграть на поцелуй юродивой. "Кто проиграет, тот и целует это чучело". Кто б сказал, зачем ему это было надо...

Друзья перекривились: "Весело живёшь!"

— Что слабо?— подзадорил он парней. Поглядывая с высоты веранды в соседский двор, где Таня, приведя из рощи Люську, собиралась доить.— Ни баба, а божий одуванчик. Я ж вам говорил, проблем с клубникой не будет. Лакомитесь теперь.

— Придумай чего-нибудь другое, ещё и стошнит целовать-то её.— Кривились друзья.

— Кто вас просит в губы. Давай в щёчку. Они у неё, как у Карлсона., упитанные. Мы ж понимаем... Главное азарт и развлечение.

Прикинули. Понравилось. И понеслось. Тимофеевич обратил внимание, на их настроение только тогда, когда проигравшие, ловко перемахнув через забор, принялись ловить во дворе юродивую. Он наблюдал, переживая. Не в силах ничем помочь.

— Вот, если б она козу не успела запереть в хлеб, та этим жеребцам, сукиным детям, непременно показала кузькину мать,— вырвалось у него. Когда его взгляд упёрся в хохочущего хозяина, он отвернулся, поняв, что ту игру затеял он. "Дать бы этим сытым скотам в морду, да работы лишиться запросто не хочется. Двое детей, кормить, одевать надо. Может, обойдётся. Нормально же он к ней относился, чего его понесло? Позоруют и успокоятся, глядишь". Чмокнув дурочку в обе щёки, парни перемахнули обратно. Игра продолжилась. И опять проигравшие сиганули через забор, ловя её поливающую грядки. Но, выхватив спрятанный в ботве картошки топор, она махнула им перед их носами.

— Подойдёте, убью!

Плечи его вздрагивали от смеха. Он нахохотался от души, пока не скривился от собственной мерзости: "Что я творю!" Но тут же нашёл оправдание: "Вот упрямица, почему не спряталась в доме? Одним словом дурочка, что с неё взять. Чего же они не возвращаются, кретины? Похоже, завелись? Решили одолеть бабу? А это, божье дитя, за топор схватилась. Террористка не хуже своей козы",— привстав, он наблюдал за происходящим в соседском огороде.

Его собственный пёс рыкнув два раза даже осмелился тявкнуть.

— Ну ты даёшь псина. И всё-таки, всё-таки... это чучело правда так равнодушно ко мне, что может топором? Или хочет показать и мне ничего не грозит?...

Поняв, что от него что-то требуют и может даже совета, Джек издал непонятный звук похожий на грозный лай.

Пока он так общался с псом, выясняя степень отношений своих с юродивой, подошёл не выдержав такого накала Тимофеевич.

— Виктор Николаевич, остановите ребят, может беда быть. Она и вилами может... С дурочки какой спрос.

Привычно перепрыгнув через забор, Виктор встал буфером между юродивой и друзьями.

— Всё, все остыли и назад. А ты убери топор. Шуток что ли не понимаешь...

— Для нас дураков, это большая роскошь,— перекривилась она, сверкнув на него болью косых глаз.

Ишь, моду взяла перечить. Ориентируясь по ходу, решил прикрикнуть:

— Успокойся, сказал!

Но на неё это возымело действие красной тряпки:

— А ну пошёл отсюда и баранов своих забери. Зарублю и не осудят. С дурочки никакого спроса,— предупредила она, стиснув зубы.

"Чёрт, по-моему у неё щёки пропали, рот уменьшился, лицо нормальным стало. Чудеса... А может мне это только показалось в такой кутерьме.— Разбирался он со своими мыслями топая к забору.— Весь кайф чертовка поломала, так весело отдыхали".

Он заметил, что собака и кот, не одобрив его военных действий, перебрались опять к ней. Пернатые, сориентировавшись, тоже следом улизнули, правда, пока только на огород. Предатели. Поостыв, ребята отошли к забору и, пощипав клубнику, все благополучно вернулись на террасу. Позже устроили купание и только к полночи уехали.

Вроде бы весь намеченный план реализовал, но чувства удовлетворения не было. Виктору не спалось. Увидев светящееся кухонное окно у соседки, он после недолгих колебаний, натянув домашние трикотажные штаны и футболку, отправился к забору. Ему уже самому надоела эта война, и он не прочь вернуть старые добрые отношения с ней назад. Только вот получится ли? Слишком далеко он зашёл. Хотя юродивые отходчивые. Надо попробовать. Ему трудно жить, как прежде, до неё. Кто б подумал, что он окажется таким оригиналом. На заборе его осветили красноватые блики пускаемого где-то впереди фейерверка. Громыхало так, что звенели стёкла. Красные молнии прошлись по окнам и исчезли в траве. В дом, к своему полнейшему удивлению, проник без проблем. Дверь была не заперта. Карлуша, получив печенье, по старой памяти пропустила. Обойдя его и не найдя юродивой вышел во двор. Огляделся. Чердак тёмный, значит, пустой. Хлев на щеколде. Остаётся сад. Пошёл туда, сорвав на ходу головку какого-то пахучего цветка, поднёс к носу, втянув яростно аромат ноздрями. "Отлично пахнет. Так и есть, душ. Купается воительница". Пока шёл, выбирая в темноте тропинки между грядками, чуть не упал, замотавшись в огуречной плети ногой. "Понасажала тут..." Откачнулся от захлопавших шершавыми листьями подсолнухов. "Напугали лопоухие, зачем ей они?" Добравшись наконец до объекта, он подошёл и не совсем уверенно постучал, извещая о своём присутствии. Сквозь льющуюся воду доносилось, какое-то детское всхлипывание. Почесал нос: "Здоровая баба, а плачет, как ребёнок. Надо ж обиделась, какие мы муси— пуси оказывается".

— Тань, выползай поговорить надо,— к стуку кулаком, пробасил он, надеясь, что быстрее дойдёт до её головы.

Она молчала, игнорируя его старания, но всхлипы и шмыганья прекратились. Обрадованный, он продолжил:

— Тань, ну, никто не хотел тебя обидеть, с чего ты завелась? Пошутили же. Ты слышишь?

В ответ последовала опять тишина, только струи воды бились о бетон. "А что, если она сделала там, что-то с собой? Чик бритвой по венам и готово,— опалила догадка мозг.— Это ж не нормальный человек, а чокнутая, я развоевался баран". К тому же посчитав, что ворваться к ненормальной это в пределах нормы, он рванул дверь, тут же слетевшую от удара с крючка, и остолбенел. Перед ним, боком, замерев и растерянно моргая, стояла нагая хрупкая молодая девушка с рыжей копной струящихся по плечам до пояса, кудрявых волос. Тонкая талия и завидная грудь, то что было в его вкусе, приковало глаза. Её белое миниатюрное и точёное, как у мраморной богини тело, до мелочей с правильными формами, слепило глаза. А ошеломляющая испуганно плутающая улыбка и огромные зелёные, немного косые глаза, в обрамлении длиннющих ресниц, тянули, как магнитом. От такой неземной красоты, он зажмурился. "Леший забери, грудь, как в Голливуде". Кому что! Эта картинка выбила его на время из колеи. Что там говорить приклеило парня к месту, не хуже железяки к магниту. "Откуда такой здесь взяться?— разволновался он. — И где ж в таком разе юродивая?"

— Чёрт,— вырвалось у него. "Что ж это я стою, как истукан". Он понял только то, что ничего не соображал.— Я, кажется, ошибся... Извините...

Таня заметила, что во взгляде этого высокого плечистого соседа в тот момент было не только удивление, но и искреннее восхищение ей как женщиной! Насмешливый красавец впал в такое замешательство, он нервничал, подыскивал какие-то слова... Сыграть такую искренность невозможно. Но что будет, когда он всё поймёт. "Он не улыбается с издёвкой, смотрит совершенно серьёзно. Это опасно",— мелькнуло в её голове. Отмерев, Таня потянулась за висящим на крючке полотенцем. Сердце страшно билось, словно стараясь выпрыгнуть, и девушка зажала то место рукой.

Проследив за её рукой, он бестолково привалился к стене. Её грудь ожила, колыхнулась. Неправильно всё это, но уходить расхотелось. А тут ещё его глаза выхватили кучу висящего на крючках тряпья. "Вот тебе бабушка и Юрьев день! Юродивая?! Я точно звезданусь". Чтоб не искать выхода из лабиринтов, достаточно просто в него не входить. Подбрасывал выручалочку ему разум. Но где там! Вместо того, чтоб выйти и закрыть дверь или хотя бы отвернуться, он, потерев виски, шагнул к ней в душ. Кто б ему рассказал, как страсть выбирает свою жертву, заражает сладостным безумием — не поверил бы. А тут... Перехватив её руку, тянувшуюся к крючку за полотенцем, он больше уже ничего не помнил. Найдя губы пахнущие клубникой, парень ни хотел и не стал ни о чём думать. Наваждение это или нет, он желал лишь одного, чтоб оно не кончалось. Он грубо прижал её к стене и жарко засопел, бороздя руками влажное тело. "Сейчас! Безпромедления, иначе я сойду с ума!"— простонал он, зарываясь в промежуток между двумя торчащими в разные стороны грудями.

Она попыталась оттолкнуть. Грудь опять подпрыгнула. Он обалдел совсем.

Она сделала ещё одну попытку. Напрасный труд. Таня заметалась в его руках, а потом сжалась в испуге, столкнувшись с эгоистичной стороной мужского желания. Хотя... Эти руки, эти губы, жар его тела. Это её единственный шанс испытать то, что испытывает любая женщина. Бежать всё равно не под силу. Да и надо ли? Он напоминал сейчас бушующее пламя, от которого просто невозможно не пылать, если б не её страх. Ведь она даже не подозревала живя в своём неведении, какой огонь горит в мужчинах. А это её любимый мужчина...

Очнулся он от стона. Её стона. На сгрудившемся под ними светлом банном полотенце растекалось алое, как мак пятно. Девушка стонала, вцепившись ему в руку. Он не видел её косых глаз закрытых сейчас длинными ресницами, просто ловил губами её слезинки на щеках, доведя начатое до своего удовлетворения. Рыжие космы, как крылья дикой птицы, разметались по дивану, срываясь от резких движений и свешиваясь вниз. Утих, когда выполнил всю программу. Потершись о её щеку своей щекой, не отпустил, а, не помня себя вцепился ей в волосы. Пропускал их сквозь пальцы, крутил на руку и устраивал короной на голове. Большой и тяжёлый, он полулежал на ней лишая возможности выбраться. Но только он поднялся, чтоб не придавить совсем её, как она юлой выскользнула из-под него и, прикрываясь какой-то своей тряпкой, понеслась нагишом в дом. Пока он, прыгая на одной ноге, натянул штаны, не бежать же голым и бросился догонять... Только, время было упущено, а дверь на запоре. Сколько не стучал и не уговаривал, не открыла.

Ооо! Как он был зол. Держал в руках богиню и выпустил. Несмотря на то, что первый блин оказался комом, он не собирался сдаваться. Юродивая превратилась в цель. У него впереди масса времени. Утром, как не старался, просмотрел, когда она пойдёт привязывать в рощу свою козу. При его пробежке по роще, боксёр, обменявшись с рогатой любезностями, не отставал от него. "Значит, её близко нет",— понял он. Днём она не вышла. "Ах, ты так,— решил он, пошёл и сел возле козы.— Куда деваться, всё равно придёт". И она пришла, но, увидев его сидящим на поваленном дереве, припустила бегом обратно в дом. Догонять на глазах людей, было глупо. Народ вошёл бы в штопор от его беготни за дурочкой. Забрав козу и запустив в её двор, убрался восвояси дожидаться вечера. Сумерки ему были нужны. Ночь. Смешно! Кто спорит-то. Самому смешно. Охрана вон глаза таращит, а про соседей и говорить нечего, наверняка головы сломали. Тут он был не прав. Соседи оправившись от первого шока уже ничего не думали, кроме того как у богатых какая-то своя причуда. Моля поторопиться темноту и звёзды, ждал. Ждал не понимая, почему она его футболит. То, что нравится он ей— не сомневался. Глупый разговор. Разве мог, он ей не нравится. Тогда, почему она так? Но ночь мало помогла, дверь опять оказалась запертой. А он не собирался сдаваться. Обойдя дом и заглядывая с завалинки в окошки, парень нашёл её комнату и, надавив на старую раму, вырвал запор. Окно с шумом распахнулось. Перемахнув через подоконник, Виктор торопливо, от лишних глаз, закрыл створки. Вот так!

Охранник, наблюдавший второй день за бегающим вокруг соседского дома хозяином, не мог никак врубиться в причину такого непонятного поведения: "Может раскаянием мается и хочет извиниться, хотя с таких сытых и гладких все их гадкие забавы, как с гуся вода". Соседка с другой стороны забора, подсматривающая в дырочку из — под вытолкнутого сучка, тоже терялась в догадках. "Чего этому сытому мужику надо у юродивой. Сам таскается, кот с собакой гуляют по её двору, как у себя дома,— страдала любопытством женщина, мечась под забором.— Наверняка участок под шумок хочет урвать".

Таня, в старенькой с чужого плеча ночной сорочке, забившись в угол кровати, пыталась всеми силами натянуть на себя одеяло. То, что произошло вчера пугало. В душе поселился не покой. Ведь всё непросто у неё, желала, конечно, этого, как и все девушки, но боялась. Боялась потому, что не такая, как все. А он безумно нравился. Вот и сейчас сердце учащённо забилось. Ведь засыпая, она сто раз пыталась представить себе, может ли он быть с ней нежным таким, как это бывает в кино. Как он её коснётся, как посмотрит, как поцелует, что он ей скажет и как при этом прозвучит его голос. И будет ли это концом или только началом её сказки. Понимала, что невозможно. Он успешный, красивый, весёлый и она юродивая. Но помечтать-то могла. И вот это произошло реально. Ему не была противна она. Наоборот. Правда, всё получилось ужасно. Да и как можно наперёд что-либо узнать? Только такие дурочки, как она могут предполагать такое да фантазировать. А ведь с первым же прикосновением его рук, губ раскрылся неизведанный мир, полный кипучей источающей аромат цветов новизны. Только Таня не успела познать его до конца. Всё произошло так стремительно, неловко и быстро. Её просто взяли без слов, без нежности... Жалеет ли она? Не жалеет. Наоборот, как стеклянный шар или зеницу ока она будет теперь беречь этот непонятный мир. Почему-то она была убеждена, что он не отступит, придёт сегодня опять... И вот он тут.