Голоса! Они не реальны... точнее, не вполне реальны. Это — эхо прошлого, уплывшего от меня по реке с коротким именем... именем... Лета, поток забвения... что-то, связанное с самим понятием не то потока, не то движения, смутно шевелится в глубине и вновь замирает, вытесненное иной, более яркой мыслью.
Неужели ко мне начинают возвращаться имена?
Хорошо бы ускорить процесс. Но как?
Воля тысячами тонких лучей пронзает пустоту, обшаривает её, натыкается на что-то и свивается в один мощный поток. Встряска! Зрение, словно частично обособившись от сознания, замечает, как поверх стальных чешуй сгущается нечто антрацитово-чёрное, а между обращённых друг к другу ладоней свивается из тысяч нитей клубок живой тьмы. Могущество! Власть и Сила — в моих руках, в моей воле! Упоительно! Я одним коротким движением отсылаю клубок тьмы в зенит и содрогаюсь от внезапного экстаза.
Да!
И всё же, отмечает нечто отстранённо-холодное, это не совсем то, чего ты ждал.
Неужели? Но чего я ждал? К чему стремился?
Стремление.
Падая на четвереньки и в падении снова меняясь, я отдаю всего себя упругой стихии бега. Неправильный лес под неправильным небом обтекает меня, как морская вода — зализанное хищное тело акулы. Палая листва под лапами взрывается фонтанчиками, когда мои когтистые конечности метят землю следами. Я ни от кого не скрываюсь. Зачем? Кто мне враг?
Молния!
Это даже нельзя назвать охотой.
Плёнка ключа от проклятия, этот полезнейший дар, делает меня невидимкой. Подлети и хватай. Никаких сложностей.
Ну, я и хватаю.
Гибкое, едва на треть материальное тело бьётся в сети, свитой из моей Силы. Ха! Попалась, тварь — теперь не уйдёшь. Придётся тебе снизойти вместе со мной во Мрак, на ту территорию, где я смогу качественно запутать свои следы. А потом я буду искать канал силы, тоже мною сработанный, ведущий к базе.
Думаю, Схетта порадуется моему новому трофею не меньше, чем рад ему я сам...
Схетта! Ещё одно имя. Важное, очень важное. Почему?
Так я чувствую. Надо запомнить, разберусь позже.
Схетта... Схетта. С именем связано слишком многое, но я привычно обращаюсь к той грани отношений, с которой чаще всего вырастают на жизненном пути неприятности. Снова задавая себе уже мелькавший в сознании вопрос.
Враг?
— Я далека от мысли недооценивать твои таланты. Но всё же это не твой уровень.
— Покажи мне её.
— Смотри.
Сиреневое от бешенства пламя застит взор. Из этого бешенства на меня глядят четыре глаза, подобные вратам в белый ад. Они кажутся разом и слепыми, и нечеловечески прозорливыми — эти белые, яркие, плавящиеся от сумасшедшей мощи глаза. Да, именно сумасшедшей. Такой же сумасшедшей и слепой, как неутихающая бездумная ярость.
Сиреневое от бешенства пламя чуть опадает, и на его фоне проступают новые черты: узкая зубастая морда, широкий размах шести неравных крыльев, гибкий кнут хвоста и облако цепких щупалец-стрекал, подобных плетям из жалящего Света, растущих прямо из груди. Но к прямому взгляду белых, как ад, глаз, к общей картине подавляющей, в самом прямом смысле убийственной мощи это уже ничего не добавляет.
Не мой уровень. Да.
Эта воплощённая жуть даже старших магов должна жрать, не подавившись. Для того и создана, чтобы жрать!
— Беги от неё. Ни хитростью, ни Силой, ни искусством тебе не одолеть Лугэз. Главу ищеек моего властительного супруга — чтоб он обесКрылел.
— Полагаешь, бегство сделает меня сильнее?
— Ты не достиг своего предела. Даже не приблизился к нему. А Лугэз давно застыла на своём пределе...
Лугэз. Запомнить, накрепко запомнить. Пусть она не враг для меня, а скорее всё сметающая стихия. Но ведь дают же ураганам ласковые женские имена...
Где дают? Когда? Что вообще такое — ураган?
Потом пройду по этим цепочкам. Я всё ещё не выяснил нечто более важное, не дошёл до конца списка приоритетов.
Враги?
Первый же беглый взгляд на холл подсказывает: для меня это местечко дороговато. Здесь не всякий успешный торговец может устроить на постой ближайших помощников — только самого себя. Впрочем, идти куда-то ещё откровенно лениво. Нефизическая тяжесть гнёт к земле стократ хуже, чем простая и честная усталость. Немалая доля сил тела уходит на поддержание Двойника, потому что ситуация поменялась: здесь не он мне, а я ему служу якорем и донором Силы. А эту самую Силу надо как-то восполнять.
Поэтому поем-ка я всё-таки здесь, а уж потом, как-нибудь, где-нибудь...
Стоп. А это что ещё за образины?
Слева на моём пути живой мохнатой горой воздвигся мужчина вида храст. Да не просто воздвигся, а при этом ещё и демонстративно выпустил когти рук на полную боевую длину. Полтора моих роста, природный хищник. Недооценишь такого — пойдёшь на корм червям... если не самому храсту. Справа перекрыл мне путь ещё один нелюдь. Таких я раньше и не видывал: тощий, как жердина, но чувствуется, что ловкий и сильный, с кожей серо-зелёного оттенка, изборождённой довольно глубокими параллельными впадинами. Вытянутая морда с хоботком, как у насекомого, крупный лоб опоясывают бусины... глаз? Гм. Это какой-то Изменённый — или в Пестроте есть и такой вид разумных?!
Как бы то ни было, многоглазый — неизвестная величина, а значит, и внимания требует больше. Просто перестраховки ради.
— Чужак, — рычит храсту на торговом-прим третьей линейки межмировых маршрутов. — Ты нам совсем не нравишься, чужак! Я бы советовал тебе...
Стремительная и необоримая одурь накатывает на меня сзади. Я ещё успеваю вспомнить, что напротив храсту и второго, с глазами-бусинами, сидел тип вполне человеческого обличья, разве что изуродованный шрамом через пол-лица.
И приходит беспамятство.
Враги. Вот эти — точно враги! Я скалюсь на бегу, но не трачу сил на рык. Ничего, свидимся-сочтёмся, дайте срок! Я вам припомню проклятую кутузку и...
Кутузка.
Беспощадно взрывая лапами податливый покров палой листвы, я останавливаюсь ещё резче, чем начал свой бег из ниоткуда в никуда. Распрямляюсь, перетекая в вертикальное положение, не такое удобное для бега, зато более... привычное?
Кутузка. Плен. "Окно". Отключенное от доступа к внешней энергии Растение.
Ничего не понимаю.
Я же был пленён и не выходил на свободу! Не значит ли это, что сейчас вокруг меня не...
Р-р-р! Что это? Там, вдали? Неужели звук? Здесь, где даже собственное моё дыхание совершается абсолютно беззвучно, а единственная модальность восприятия замкнута на зрении да ещё частично — на ощущениях тела? Значит, здесь...
Не додумав, снова срываюсь в текучий бег, стремясь на источник звука, как железный гвоздь устремляется к поднесённому близко магниту. Я не думаю, что там, где мир обогащается новыми сенсорными слоями, меня ждут ответы на кипящие внутри вопросы. Не думаю, что там я смогу разрушить цепи одиночества, что найду помощь и поддержку. Равно как не опасаюсь, что там число моих врагов возрастёт, а к цветастой пустоте леса прибавится нота опасности.
Я вообще не думаю. Я бегу.
И останавливаюсь лишь там, где лес заканчивается.
За нетвёрдо проведённой, пульсирующей, постоянно смещающейся то ко мне, то от меня чертой, пересечь которую я не спешу, мимо плывут звуки. Не источники звуков — именно звуки. Из глубин моего сознания выскальзывает, не задевая нитей воли, нечто неопределимое, но близкое к абсолюту. Совершенно синхронно с этим нечто река звуков, текущая сквозь нереально беззвучный лес, обретает новое измерение. Наливается блеском миллионов смыслов.
Река шелестит, шепчет, журчит, громыхает, плачет, поёт, бормочет, свистит. Гулко, расплёскивая рваными лоскутьями блудное эхо, декламирует она огромное множество истин, неспособных отразиться в моём разуме... и заметно меньшее множество истин, звучащих с моим разумом в унисон. Осколки болезненного бреда и кристаллики хорошо огранённого знания, блеск поразительных концепций и пустоту мрачных истин...
Я пью звуки, по которым так стосковался в лесу, и пью заключённый в звуках смысл.
Это освежает. Это служит обновлению и росту. Сама сущность моя жадно впивает толику бесконечности, одним из ликов которого является эта река.
Но потом я ловлю себя на том, что и сам пою, возвращая реке частицы выпитых звуков.
Я был огнём и был мечом,
Я был стрелою.
Я был добычей и плащом
Под головою.
Я был судьёй — и палачом
Я был при этом.
Я был безумным скрипачом
И был поэтом.
Я знал объятия любви
И поцелуи.
Я говорил: "Аллах акбар!" -
И: "Аллилуйя!"
Я спал в горах и спал в степи
Без одеяла.
Я был молитвой без конца
И без начала.
Я был — до срока — только лишь
Обычный рыбарь;
Я видел тьму, и видел свет,
И делал выбор.
Я был отравою в вине
И был лекарством,
А как-то раз я сел на трон
И правил царством.
То нищим был я, то вовсю
Сорил деньгами,
И плыл под парусом, и мерил
Твердь ногами.
И я смеялся над собой,
И плакал горько,
И спорил с временем — а с ним
Пойди, поспорь-ка!
Я был улыбкой на лице
И нервным зудом,
Я был падением и был
Ненужным чудом...
Но обо всём почти, где был,
Чем обернулся,
Я позабыл, открыв глаза.
Забыл — проснулся.
Забыл, повторил я. Проснулся.
Вот только я не просыпался! И едва не забыл себя окончательно. Река, преисполненная смыслов, оказалась куда опаснее, чем можно было ожидать. Она оказалась способной растворить в своём потоке и меня, как крупинку сахара, угодившую в горячую воду. Как ещё одну совокупность звучащих смыслов. Но то самое неопределимое нечто, позволившее мне прикоснуться к сути реки, одновременно послужило и защитой от этой сладкой сути.
Да, более чем сладкой — сродни сну, сродни забвению, сродни...
Стоп! Сну? Проснуться! Мне надо вернуться к бодрствованию, даже если в итоге я снова окажусь в кутузке. Потому что, внимая отравленным истинам реки, я узнал, что действительно нахожусь во сне — но не в своём собственном, нет. Этот сон чужд для меня и слишком глубок. Большое везение, что я очутился здесь не целиком, а лишь как безымянное отражение самого себя. Если я вспомню всё, или даже достаточно многое, не успев покинуть эту нереальность...
Кинувшись прочь от реки, вскоре я повернул и побежал против её течения. Почему против? Потому что все реки куда-нибудь да впадают, а меня откровенно пугало то... та неизъяснимость, куда должна была впасть река поющих смыслов. Уж если меня едва не растворил поток... не-е-ет, лучше попытаться проследить исток реки. Это, как по мне, менее опасный ориентир. И потом, чёткий ассоциативный ряд: исток — начало — вход/выход... возможно, у истока мне удастся найти и точку, через которую я оказался здесь, а там, того гляди, и проскользнуть обратно?
На бегу я перебирал обломки неполной мозаики, оказавшейся в моём сознании. И — даже против собственной воли — продолжал вспоминать. Вытягивать былое за нити ассоциаций.
— До чего, однако, хитрая тварь...
— То есть хитро устроенная?
— Да-да, именно. Смотри, как эффективно сопряжены узловые линии энергооболочек. Видишь? Это не изъяны S-симметрии, как можно подумать сгоряча, это...
— Проявления L-симметрии.
— Как узнала?
— Ты же перечислял мне типы симметрии и их отличительные признаки. При L-симметрии отсутствует прямая связь между системами одного уровня, но зато связь восстанавливается при переходах между уровнями. Как правило, при переходе "вверх".
— Аналогии привести можешь? Точные сравнения с... ну, например, с нами?
— Легко. Подаренное тобой платье симметрично мне по L-типу: никак не связанное с моей физиологией и токами эши, оно составляет со мной смешанный объект, не меняющийся при большинстве преобразований, при взгляде на меня как на энергетическую целостность, в призме восприятия и в поле представления. То есть как минимум в трёх надсистемах "я и платье" — делимая/восстанавливаемая целостность.
— Умница, Лада. Понимаешь, что к чему...
Ещё одно ключевое имя: Лада. Память возвращается.
Плохо. Слишком быстро.
Но что я могу сделать? Я угодил в ловушку собственных привычек. Мне нельзя думать, но, не думая, я не найду выход из положения — это раз и запру его перед собой, даже отыскав — два. Мне и двигаться нельзя, и остановиться невозможно. А стоит мне вспомнить имя... стоп.
Стоп-стоп-стоп! Имя!
Имена не только вспоминаются. Они ещё и даются. Прозвища от века защищают живущих от опасностей, которые таятся на высоких уровнях понимания и взаимодействия.
Но для того, чтобы получить имя...
Новая молния воспоминания вспорола мглу.
Налетели, как слишком громкая, звенящая амуницией, заставляющая содрогаться землю под ногами стая. Окружили, облучая пренебрежением — и странной настороженностью.
— Сулук ывграс? Ша, нешлаве хугос, сокком!
— Леперы тухат. Слагу!
Губы мои размыкаются...
Огромным, как гора, усилием я захлопнул дверь воспоминания, призвав на помощь тьму молчания. Разум застлала густая пелена заклятья, с которым немедленно начала воевать воля. Попробуйте-ка вставить кляп в собственный рот — как вам это понравится?
Вот и мне точно так же.
Не хочется, а надо.
Бежать, бежать, бежать! Закручивая пространство и время, неожиданно податливые, чёрной четвероногой стрелой пронзая пёстрый лес и не глядя на жутко переменчивое небо. Вперёд! Мне нужен, отчаянно нужен тот, кто даст мне новое имя, кто защитит меня от меня самого! Пусть даже ради этой защиты придётся многим поступиться...
Мысль проворачивается меж слоями реальности, как отмычка в замке. Я не слышу скрежета (звуков по-прежнему нет, кроме тех, которые доносятся от бегущей неподалёку реки) — но ту ноту пронзительной вибрации, которая исходит от смещения слоёв, я ощущаю всем своим существом. Я ведь тоже обитатель пространства, его колебания явственны для меня, как для рыбы — далёкие голоса штормов. Я мчусь, на одно феерическое мгновение обгоняя свет и вплотную приближаясь к скорости чистой мысли. А потом вылетаю из леса на дорогу и мчусь уже по ней, в неуловимо краткую долю мгновения развернувшись на девяносто градусов.
Градусов? Девяносто?
Мысли, прочь!
Река снова приближается. Быстро, очень. Я почти вылетаю к ней... а ещё — к перекинутому через реку мосту, к приземистому, поросшему мхом почти до состояния огромной кочки домику с жёлтой крышей... к скамье у стены и...
