Песочные часы с кукушкой

— А почему он должен ругаться? — Искренне удивился Адам. — Он даже иногда пораньше отпускает, говорит: 'Спеши к журналистке на крыльях любви'.

Джилл уже приготовилась нахмуриться, поскольку отчего-то была уверена, что Шварц станет чинить препятствия ухаживаниям своего секретаря, но, услышав слово 'любовь', чуть не споткнулась о камень. А ведь сам Адам так этого слова и не сказал... возможно, это он таким витиеватым способом дает понять о своих чувствах?

— Любви? — Пересохшими губами переспросила Джилл.

— Да, так и говорит. Наверное, цитата кого-то из классиков.

Тон Адама был такой ровный, что Джилл засомневалась в своей первой догадке. Но упускать возможность узнать о намерениях молодого человека, тем более что тема так удобно возникла в разговоре, было бы глупо, потому она спросила:

— А ты когда-нибудь любил, Адам?

Тот задумался. Обычно это в нем Джилл очень нравилось — отвечая на вопрос, Адам никогда не говорил поспешно, лишь бы сказать. Особенно сложные вопросы он обдумывал довольно долго, и, если не знал ответа, признавался честно. Но сейчас, сейчас... ах, как скребла душу каждая минута, что он молчал.

Они прошли мимо скалы, выдающейся к морю, той самой, на краю которой стояла Джилл в первую их прогулку. Девушка шагала размеренно, стараясь, чтобы Адам не заметил, что лицо ее пылает. Закусив губу, она повторяла себе: 'Успокойся, успокойся', и в сосредоточенности пропустила мимо ушей его ответ.

— Что-что? — Переспросила она поспешно, боясь, что во второй раз он ответит более уклончиво. Но Адам ответил — и она поняла это сразу — точно так же, как и в первый раз:

— Нет.

— А сейчас... любишь? — Вырвалось у Джилл, и уже спустя секунду, она чуть язык себе не прикусила от отчаяния. Надо же, сама себя обрекла, по меньшей мере, еще на десять минут томительного ожидания. Но, как ни странно, Адам ответил сразу:

— Не знаю.

'Это хорошо, — с облегчением подумала девушка, — это хорошо... он никогда не лжет... значит, он просто не уверен, что за чувства испытывает'.

Она перевела разговор на более безобидную тему, а именно — науку. Уж про различные современные достижения в технике, физике и химии Адам мог говорить часами. За время изложения принципов работы электрического двигателя, нового изобретения Шварца, Джилл успела успокоиться; они дошли до того места, где начинались крутые скалы, и развернулись обратно.

— Очень полезное изобретение, — сказала Джилл, стараясь поддерживать разговор в безболезненном равновесии. — А ты в нем участвовал?

— Тебе бы, наверное, хотелось, чтобы я сказал 'да', — серьезно заметил Адам. — И я все никак не могу понять, почему.

— Ну как же... — растерялась Джилл. — Ведь важно в своей жизни сделать что-то значительное.

— Почему? — Спросил молодой человек.

Джилл сначала решила, что он шутит, но взглянув в его спокойные, серые глаза, поняла — он говорит, что думает. Как и всегда.

— Ты часто говоришь о том, что каждый 'должен' сделать в жизни, — тихо сказал Адам. — Но разве недостаточно просто жить?

— Но... нет, не достаточно. — Джилл немного удивилась тому, как странно повернулась их беседа — еще полчаса назад она и не подозревала, что будет объяснять Адаму основные философские концепции. — Есть ведь вечный вопрос: 'В чем смысл жизни?'.

— Есть? — Переспросил молодой человек.

— Конечно. И каждый его себе рано или поздно задает. И те люди, что не довольствуются простыми ответами, вроде 'смысл жизни в деньгах', или в славе, или во власти, постепенно приходят к тому, что самое важное в жизни — сделать что-то... весомое. Значительное. То, что оставит след в истории.

Адам слабо улыбнулся, потом словно бы захотел ответить, но передумал.

— А, по-твоему, в чем смысл жизни? — Спросила Джилл. Этот разговор, как выяснилось, заставлял ее нервничать не меньше, чем предыдущий, когда они говорили про любовь. Возможно, потому что она сначала хотела включить эту самую 'любовь' в перечень того, ради чего стоит жить, но отчего-то смолчала.

— Я не знаю, — медленно ответил Адам. — Но я подумаю над этим, обещаю.

Остаток пути они вполне мило беседовали, однако, когда пришло время прощаться, Джилл опять почувствовала, как потеют ладони.

— Придешь завтра? — Спросила она.

— Приду. — Адам поцеловал ей руку, она сама разрешила ему, пару недель назад. Сейчас ей захотелось взять свое разрешение обратно. — Только позже, к шести. В три к нам привезут доставку из Англии, я буду занят. Но до темноты у нас останется еще пара часов, чтобы погулять.

— Хорошо... — Джилл слабо улыбнулась. — До завтра, Адам.

— До завтра, Джилл.

Всю ночь Джилл провела, ворочаясь в постели и пытаясь заснуть. Она перебирала в уме весь их разговор, пытаясь понять, где она вела себя глупо, или нескромно, или слишком опережала события. Наконец, убедив себя, что по всем правилам приличия прошло уже достаточно времени, чтобы молодой человек хотя бы дал понять, что Джилл ему небезразлична, а уж по законам логики он и вовсе должен был признаться в этом сразу, как увидел ее у холма — иначе зачем бы ему каждый день в течение месяца, невзирая на непогоду, встречаться с ней? — Джилл уснула.

На следующий день она не находила себе места, слоняясь по дому, и довела этим тетю до вспышки раздражения. Та отправила ее в город за покупками, а по возвращению завалила домашней работой, чему Джилл была даже рада. Статьи для газеты она написала на несколько недель вперед, поскольку дядя уехал на материк по делам, и заняться ей было совершенно нечем, кроме как блуждать по саду и изводить себя, так что Джилл с энтузиазмом принялась за уборку. У них в доме была горничная, но та скорее отвечала за чистоту дома вообще, а в кабинет мистера Кромби, где работала и сама Джилл, ее не пускали под страхом увольнения. И Джилл, и ее дядя, отличались повышенной 'пылевой и мусорной обрастаемостью', как называла это тетя, а они всего-навсего, когда работали, разбрасывали вокруг бумаги и наброски, карандаши и папки с документами. Причем каждая, даже сильно помятая и валяющаяся на полу бумажка могла оказаться чем-то важным, потому-то горничной и запрещали прибираться в кабинете. Джилл разобрала папки по годам, затем по алфавиту, убрала их в ящики, затем выровняла стопки предыдущих выпусков газеты, чтоб те не свалились на голову, и прошлась по всем поверхностям, что были доступны, тряпкой. Во время уборки Джилл поглядывала на часы — в половине пятого она закончила прибираться и спустилась к чаю. Тетя, естественно, тут же устроила допрос.

— А мистер Ремси разве не придет сегодня? Уже пять часов, а обычно ты сбегаешь из дома без четверти четыре.

— Придет. — Вздохнула Джилл, накладывая вишневое варенье на тост. С диетой было покончено дней через пять после ее начала, тогда же, когда у Джилл кончилось терпение слушать 'охи' тети по поводу 'ушедших' двух дюймов. Джилл 'вернула' эти два дюйма за пару дней, и еще один, мстительно, сверху прибавила.

— Хм... — Высказалась тетя, и посмотрела в окно. — Сомневаюсь.

— Это почему?

— Погода портится. Наползает туман.

— Все равно придет, — уверенно сказала Джилл. Она знала, о чем говорила — в прошлую среду Адам приехал на велосипеде в страшный ливень. — Если б не мог, отправил бы записку с посыльным прямо с утра.

— Какой серьезный молодой человек, — одобрила тетя и больше вопросов не задавала.

Без двадцати шесть Джилл накинула пелерину, надела крепкие, непромокаемые ботинки, и выскочила в сад. Правда, тут же пошла медленнее — в воздухе висели клочья плотного тумана. Но она достаточно хорошо знала и сад, и окрестности дома, потому добралась до холма без приключений, даже не поскользнулась ни разу. Часов она с собой не взяла, и потому первые минут двадцать терпеливо ждала, приговаривая, что, верно 'уже без пяти минут шесть'. Потом просто стоять стало зябко и она начала прохаживаться туда-сюда. Прошел час, и уже не было никакой возможности обманывать себя, что 'вот-вот наступит шесть часов', но Джилл все не уходила. Адам сказал, что придет... даже если б он сначала решил зайти в дом, думая, что она не выйдет его встречать в такую погоду, уже давно бы оттуда кто-нибудь подошел и позвал ее. А раз никто не пришел...

Днем было тепло, несмотря на хмурое небо, а вот к ночи похолодало, и туман, наползший словно бы из ниоткуда, укутал все вокруг. К несчастью, столь частый в здешних краях ветер именно в этот день решил отдохнуть, и туман был плотный, почти непроглядный. Солнце еще не зашло, хотя, наверное, уже скоро должно было закатиться за горизонт.

'Какая же я дура, — догадалась вдруг Джилл, — он же наверняка заблудился в тумане, поднимаясь на холм'. Она развернулась и пошла к дороге. Пару раз позвала тихонько Адама по имени. 'Если он шел по дороге к холму, огибая дом, он вполне мог пройти мимо и не заметить... значит, он блуждает где-то там... у обрыва!'. Джилл подобрала юбки и припустила уже по направлению к морю — со всех ног. Упасть она не боялась, с детства она знала здесь каждую кочку.

— Только бы не свалился, только бы не свалился, — бормотала она себе под нос.

Не добежав до края скал шагов десять, Джилл прислушалась. Впереди, за стеной тумана, бились о берег волны, с глухим шумом накатывая на отполированные за века камни. Она снова позвала Адама, уже громче, не опасаясь, что ее услышат в доме и она станет причиной насмешек, или хуже того, паники тети. Ей показалось, что она услышала что-то — то ли голос, отвечавший ей, то ли крик чайки... но ей хотелось верить, что голос. Она пошла вдоль обрыва, осторожно, не доверяя обманчивым звукам. По тому, как изгибалась тропинка, она поняла, что приближается к скальному выступу и остановилась, прислушиваясь. Легкое дуновение ветра разметало туман, и он клочьями понесся прочь, открывая обзор. Джилл судорожно вдохнула — она увидела на краю скалы мужскую фигуру. Это был Адам, определенно он.

— Адам! — Крикнула она и побежала. Туман снова закружился перед лицом, скрывая молодого человека, стоявшего всего шагах в тридцати впереди. Джилл показалось, что он обернулся, а потом его фигура утонула в дымке.

Девушка взобралась на небольшую площадку, образованную из скалы ветрами. С нее открывался прекрасный вид... днем, когда воздух был чист. Теперь была видна лишь серая хмарь кругом, и, словно грозя, рокотало мрачное, свинцовое море у подножия скалы. Темные от влаги камни выступа были пусты. Джилл стала на колени, и, не до конца понимая, что делает, перевесилась через край, пытаясь сквозь слезы рассмотреть камни там, внизу. Неужели он упал? Черные волны лениво облизывали берег и Джилл, как ни старалась, не смогла рассмотреть ничего, кроме воды.

— Наверное, он услышал меня и пошел навстречу... — прошептала она.

Тогда он должен быть где-то рядом. Поднявшись, Джилл отошла от края и снова закричала:

— Адам!

Но туман поглощал звуки, как плотный войлок. Джилл маленькими шажками пошла к тропинке, не переставая звать Адама. И вот ей послышался какой-то звук. Что-то вроде урчания огромного зверя — тяжелое дыхание, клокочущее и хриплое. Она застыла. Захрустели камешки под чьей-то обувью. В тумане перед девушкой возник сначала темный силуэт, потом он стал четче, человек приблизился... Джилл готова была броситься навстречу, упасть Адаму в объятия и никогда от себя не отпускать — но что-то удержало ее от такого безумного поступка. Мужчина приблизился.

— Мисс Джилл? — Раздался ровный, спокойный голос. — Мисс Джилл, я слышал, как вы кричали.

Джилл стала бить дрожь. Ноги подкосились, и она опустилась на землю, обняв себя за плечи руками. Слабым голосом она ответила:

— Я здесь, мистер Шварц.

Изобретатель приблизился. Головного убора на нем не было, и от влаги волосы его потемнели и облепили голову, как диковинный шлем. Он встал на колени около Джилл и деликатно приобнял ее одной рукой за плечи. Она затряслась в рыданиях, хотя за каждый всхлип готова была дать себе пощечину. Ей казалось вдвое позорнее плакать при нем, при Шварце.

— Ну-ну, — он успокаивающе погладил ее по голове. — Вы потерялись... Хорошо, что я решил проверить тут, у обрыва. Ваши тетя с дядей места себе не находят от волнения, вы ушли из дома более двух часов назад. А я как раз ехал мимо по делам, и заглянул по просьбе Адама...

— Адам? Вы видели его? — Джилл утерла слезы и отстранилась. — Он был тут, стоял на краю, я думаю, что он упал, нам надо спуститься...

— Нет, нет, вы ошибаетесь, — ласково сказал Шварц, снова проводя рукой по ее волосам. — Адам остался дома, подхватил воспаление легких, у него высокая температура. До самого последнего момента терпел, и молчал, пока не свалился — но сейчас у него все хорошо, я вызвал доктора, и Адам спит.

— Но... это невозможно, я видела его у обрыва... — пролепетала Джилл.

— Нет, Адам дома. Вам почудилось. Туман так обманчив... почти как фата-моргана в пустыне, слышали про такое? Оптическая иллюзия... Адам дома, лежит под одеялом и выздоравливает во сне. Он попросил меня заехать и предупредить вас, но я задержался в городе и прибыл позже шести... Я крайне сожалею, мисс Джилл, и чувствую себя ужасно виноватым, ведь я мог избавить вас от волнений... Однако никто не мог предположить, что вы в такую непогоду будете бродить тут одна, в тумане. Позвольте вашу руку, я провожу вас к мобилю.

'Паромобиль, — отстраненно подумала Джилл. — Вот что урчало...'

Она послушно последовала за Шварцем. Он подвел девушку к дверце мобиля, открыл ее, усадил Джилл на заднее сиденье. Заботливо накрыл ноги пледом.

— Ох, мисс Джилл... Я, кажется, забыл свою трость там, где вы сидели... это подарок друга... не могли бы вы пока присмотреть за топкой? Надо всего лишь следить, чтобы вот эта стрелка...

— Я знаю про стрелку, — безжизненным голосом ответила Джилл.

— Чудесно! — Заулыбался Шварц с таким видом, будто она ему сказала, что он стал ученым года. — Я вернусь очень быстро. Главное, не покидайте машину, а то может... ну, не взорвется, конечно... Словом, я мигом.

И он исчез в тумане. У Джилл в голове крутилось — 'воспаление легких', 'доктор', 'спит в постели', и она заплакала снова, но уже тихонько, от облегчения. Ей и правда почудилось, что Адам упал с обрыва. Какая же она дура...

Яков шел сквозь туман уверенно, и так быстро, что он рвался на клочки, а те разлетались в стороны. Или туман расступался перед ним? Отойдя от машины на пару десятков шагов, Шварц резко изменил направление: вместо того, чтобы пойти вперед, к выступу, он повернул направо, туда, где скала спускалась почти к самому берегу. Остановившись у груды камней, он осмотрелся и тихонько свистнул. Со стороны моря раздался ответный свист, слабый, едва различимый в грохоте волн. Поднимался ветер. Яков немного подождал, потом спросил, глядя перед собой, в густоту тумана:

— Тебе помочь?

— Si, если тебе не трудно... — раздался голос Жака.

Яков зажал под мышкой трость и ловко вскарабкался на крупный валун. Присел на корточки и посмотрел вниз. Из тумана показался Жак, он волок за собой тело. Помощник Шварца остановился, и, запрокинув голову, глянул на Якова снизу вверх, щурясь, будто смотрел против солнца.