Свиток первый. Общий файл.

— Как ты мог?

Она не закричала. Не зарычала даже. Всхлипнула.

— Ты! Что ты мелешь! Глупая гусыня! — с каждым словом решимости оставалось все меньше.

— Прости! — она упала перед ним на колени и всплеснула горестно руками.

— Ап...

— Прости! Но как ты мог, милый, оставить нас в ужасном неведении? — она чуть не плакала, героически сдерживала слезы. — Ты ведь знаешь, как мы о тебе волнуемся...

Она упала лицом на его бедра. Уперлась головой в подбрюшник панциря.

Бравый страж порядка закашлялся.

— Но...

Плечи жены вздрогнули и затряслись в тихом плаче.

— Как ты мог? Почему? Почему так происходит?..

— Э...

— Разве это достойно, когда только оскорблением можно привлечь твое внимание к жене? — Она зарыдала громче.

— Но...

— Да разве пришел бы ты домой, если бы я не вложила в уши того мальчика брань? Нет... Ты бросил нас...

Она зарыдала в голос. А сяньши Сун-Чжи понял, что проиграл опять.

Над Запретным Городом все еще поднимался густой маслянистый дым. Но теперь его красил в красное не огонь, а рассвет. Пожар утихал. Пламя съело все, что успело ухватить. И до новой пищи не добралось.

— Горящие здания порушили. Вот и не перекидывается на новые, — прокомментировал пожарник, теснившийся рядом с сяньши на вышке. Он тоже не отличался худобой. И потому, перила трещали, неприятно отвлекая внимание от должного исполнения обязанностей.

Не сразу до почтенного господина Ли дошло значение сказанного. А означало оно одно: пожар потушен. Порядок восстановлен... Вот только гвардейцы все еще перекрывали улицы и проспекты за стенами кварталов. Сяньши стиснул зубы. И полез вниз. Медленно переставляя ноги с одной ненадежной ступени на другую. Знание утяжелило и без того грузное тело — в столице случился мятеж.

Гун.

День выдался безоблачным, ясным и теплым. И потому тем более странным, пугающим — бедствие вошло в обыденность, в мир, без мрачных предупреждений. Город не наполненный шумом улиц и рынков — выходить со дворов разрешили только к полудню, а ворота кварталов так и не открылись до вечера — будил невнятную тревогу. Усиленную томительным бездельем.

Гун тоже промаялась все утро — погнать девушек за инструменты не смогла, музыка в витавшем вокруг напряжении представлялась чем-то диким, неуместным. Расчеты же и проверка запасов радсоти не принесли — еды хватало, а вот за водой надо было идти со двора, до ближайшего колодца... Нарушать объявленные правила ввиду дымного облака над дворцовым городом не хотелось. Необходимо было действовать, и делать ничего было нельзя. Только ждать, что как известно, труднее всего...

Бань, заметив ее тугу, ехидно напомнил про забытые давно упражнения, а потом предложил устроить турнир в кости. Чем "семейство" и прозанималось до полудня, когда глашатай объявил разрешение выходить со двора... Гунн оставила девочек с их костями и окунулась в хлопоты. А гостивший в ее доме, уважаемый господин Тан отправился сполоснуть горло, да почесать языком с такими же уважаемыми господами.

Ли Сунн-Чжи.

Вечером, задремавшего в ямыне, его разбудил один из сянбинов.

— Господин сяньши, — человек склонился к его руке грязными волосами. — Почтенный господин начальник. Прошу меня простить...

— Чего тебе? — Ли Сун-Чжи протер опухшие глаза. Отметил про себя: не разбудили. Значит движение по городу еще запрещено. Хорошо, мудрый цзисянь разрешил жителям перемещаться внутри квартала... — Ну?

— Господин ляньбу Су Ин покорнейше просит почтенного господина сяньши... — человечек громко сглотнул. Очень неуютно ему было в ямыне. Знал Су Ин по прозвищу Пройдоха, кого набирать себе в помощники. — Убийство, господин почтенный начальник. Полдюжины человек убито.

Сянбин приподнял голову, показав хитроватый, цепкий и... испуганный глаз.

А господин начальник уже подобрался, став разом похожим на настороженного пса. Толстого, немолодого. Но еще способного вцепиться в глотку.

— Секретаря и писаря кликни. Живо, — бросил он.

Дома опять ждал скандал. Но полдюжины убитых в такое время...

На месте они оказались засветло. Еще подходя к дому, вспомнил, цепкая профессиональная память подсказала. Хуань Хуа. Бывшая "цветочница". Дом купила недавно через посредников. Не заявляя о своем появлении громко. Но и от квартальных властей не таилась. Он, помнится, еще удивился, откуда у слепой певички были такие деньги. Но девушка оказалась милой и обходительной. И потому захотелось тогда верить, что сюжеты читанных в юности романтических повестей иногда сбываются. Выходит, не сбылись.

Пройдоха выставил оцепление по улице. Догадался. И умудрился загнать жильцов в дома. Что сяньши тоже взял на заметку. Уже не первую.

Ворота открыл сам ляньбу. Согнулся в поклоне перед уважаемым начальством.

— Проходите, господин начальник Ли. Здесь смотреть нечего. Все в доме... и около.

Сун-Чжи кивнул. Прошел по двору несколько шагов, пропуская спутников. Оглянулся кругом. Утоптанная, красноватая от глины земля следов не оставляла. А вот приоткрытые двери кухни.

Су Ин поклонился коротко.

— Через забор и кухню. Там служанка. В постели. Здесь на первом этаже охранник и один из, — участковый сделал паузу, — ци-ке (7).

Наградой стали поджатые губы начальника.

Сяньши развернулся к кухне. Махнул рукой на открывшего рот ляньбу и скрылся внутри.

Комнатка служанки, отгороженная от кухни тонкой деревянной перегородкой была почти в порядке. Кроме постели, разбросанной по невысокому деревянному настилу. Женщина видимо успела дернуться несколько раз. Скорее всего, в агонии.

Сун-Чжи отодвинулся от нее — живот мертвой шевельнулся вздуваемый трупными газами.

Отсюда, из коридорчика рядом с каморкой служанки, в дом вела дверь. Вторая открывалась в небольшой, но ухоженный сад. Рядом с дверью, по стене дома темнели следы подошв — кто-то забирался здесь, явно используя веревку... каковая осталась тут же.

Быстрого взгляда хватило понять: с крыши первого этажа, можно легко взобраться на крышу второго и оттуда в любую точку дома...

Он аккуратно закрыл эту дверь и открыл другую. В дом.

И сразу наткнулся на труп. Вернее два.

Человек в сером валялся в проходе. Одежда на груди пропиталась засохшей уже кровью. Вероятно, кто-то услышал агонию кухарки и принял меры. Ноги этого кого-то торчали из-за угла, как-то аккуратно сложенные.

— Сторожа и хозяйку положили, как людей, — слово "люди" в устах ляньбу прозвучало похвалой. Пройдоха стоял в коридорчике рядом с парадными дверями.

Сяньши замер. Машинально потер руки.

— Покушение не удалось?

Жертва пережившая нападение группы ци-ке. Сун-Чжи напрягся.

— Да, господин Ли, — Пройдоха кивнул без ухмылки. Тоже понял.

Осторожно, стараясь не попасть ногой в жужжащую мухами лужу свернувшейся крови, сяньши переступил через труп убийцы и заглянул в коридора.

Пожилой сторож полусидел, уронив голову на грудь. Сидел так, как не сел бы ни один мертвец с так же перерезанной шеей. Под руку ему был положен солдатский цзянь.

Сун-Чжи оглянулся на серого. На открытое взглядам лицо и сбившийся ворот. Отвернулся и потопал наверх, за ляньбу, представляя то, что увидит там.

И почти не ошибся.

Двое убийц лежали в коридоре. Среди обломков выбитой раздвижной стенки, которые частично прикрывали одного из бандитов. Третий лежал в комнате, близко к двери. Явно перевернутый кем-то уже после падения. Лица всех троих были открыты. А рядом валялись тряпки капюшонов и маски. В луже крови четко отпечатался след босой мужской ступни.

Ляньбу стоял уже около окна, ожидал начальника. Но сяньши, заметив еще одно тело, недалеко от окна, все же затормозил рядом с первыми двумя мертвецами. Присел тяжело, чувствуя, как подпирает сдавленное доспехом чрево. Но медленно, внимательно рассмотрел то, что хотел увидеть. Потом крякнул вставая, подошел мимо трупа убийцы к последнему телу, и склонился над ним, уже не рискуя садиться. Подцепил осторожно, почти со страхом, покрывало на лице и приподнял его. И так же осторожно опустил. Глянул на ляньбу. Придавил взглядом.

— Опишешь подробно того, кто сюда приходил...

Уже спускаясь по лестнице, бросил коротко и властно.

— Если наткнетесь на него, задерживать не вздумайте.

— Да, господин начальник. Конечно, — кивнул понятливо ляньбу.

Доклад о преступлении и подробное описание подозреваемого попали в Управление столичной полиции только после полудня следующего дня, когда стало возможным беспрепятственное передвижение курьеров по городу...

Глава 3. Встреча. День второй.

Лян.

Он сидел посреди комнаты, за стенами которой шумел голосами город. А здесь...

Вода напитала ткань, сделала ее тяжелой, обняла влажным блеском. И побежала быстрыми струйками обратно в круглое бронзовое блюдо — стоило лишь потянуть полотенце вверх — разбилась брызгами о взволнованное стекло поверхности... Лучи теплого солнца, отразившись от пола, вонзились в капли хрустальным блеском... Ручеек пробежал под рукав. Уколол контрастом холода воды и жара кожи.

Сань Сюнь, — "Нет, сейчас только господин Лян", — склонился над лежащей перед ним девушкой. Сжал губы от горячей боли в правом боку. И осторожно смочил полотенцем шею девочки, заострившееся лицо в лихорадочном румянце. Оставил полотенце на ее лбу. Скрипнув зубами, выпрямился. Рана на ребрах вспыхивала при каждом движении.

С правой рукой было чуть проще.

Он неосознанно прикоснулся пальцами к складкам ткани над раненным правым плечом. И опустил руку.

Кожа на кисти высыхала быстро. Жар больного тела сушил...

Во рту вдруг тоже стало сухо. Нет. Не вдруг. Уже давно. Просто сейчас об этом напомнила мысль...

Он закрыл глаза, прислушиваясь к трудному дыханию девочки.

Небо.

Только волей Неба можно было объяснить их встречу.

Он вспомнил, как утром, еще на безлюдной улице, борясь с наползающим туманом забытья (от воспоминания стало тяжело настолько, что захотелось лечь), увидел на утоптанной земле улицы бронзовую лепешку зеркальца. С характерным рельефом танцующего феникса, кончики крыльев которого загибались в бронзовые ушки для красного шнура. Шнур тусклой пыльной веревкой свернулся рядом. Он знал это зеркальце. И потому, позабыв о боли, устремился за маячившей впереди фигурой широкоплечего мужчины с чьим-то телом на плече.

Шагал тот нетвердо. Знакомой походкой хмельного человека. А на плече у него... Мужской костюм и короткие волосы, болтавшиеся грязными сосульками, не могли обмануть. Это была девушка. Лет пятнадцати-шестнадцати.

Разбитые пальцы, покрытые коркой пыли и крови, беспомощно стучали в поясницу мужчины. А тот бережно придерживал на плече сползавшее тело. И что-то бормотал себе под нос.

Он пошел за ними. Той же пьяной, неуверенной походкой. Потому, что идти иначе, наверное, не смог бы. Потому, что ничего больше не мог сделать. Не имел на то сил. Только надеялся на удачу...

А пьяница, между тем, повернув несколько раз в узких темных задних улочках, остановился перед калиткой. И после короткого ожидания скрылся внутри.

Сань-Синь метнулся за ним и едва успел сунуть ногу в сужающуюся щель закрываемой калитки. Продавил плечом дверь, чувствуя, как выступают на глазах слезы. И встретив взгляд старика, закрывавшего калитку, выпалил:

— Мне надо...

И ринулся во двор, когда старик молча освободил дорогу...

Поток воспоминаний прервался. Вернулся назад. К взгляду старика... Он не смог восстановить в памяти образ. Только чувство острого несоответствия...

Девочка рядом тихо застонала.

Сань-Синь — нет, Лян — склонился к ней. Заглянул в беспомощное лицо. Увидел дрожь пересохших губ и метание зрачков под истончившимися веками. Во внешнем уголке глаза слиплись от слезинки ресницы.

Она плакала. Бессильно. Неслышно. Не имея даже слез. И сил подать голос.

"Не умирай. Пожалуйста...", — вдруг взмолился он. Вложив в молитву всего себя. Забыв о боли. Отдав даже себя этой мольбе... Без нее оставалось только отчаяние. Пустота. Мертвая. Всепоглощающая.

Руки сами, без приказа смочили полотенце. Приложили влажную ткань к потрескавшимся губам девушки...

— Потерпи... Потерпите, госпожа. Целитель сейчас придет... Продержитесь.

Мокрая ткань остудила ненадолго щеки и лоб больной. Увлажнила жаркую кожу...

Лян вновь окунулся в воспоминания.

Когда он ее узнал?..

Уже во дворе он почти уткнулся носом в загривок того самого пьяницы.

— Что случилось? Что с этой девушкой?

Спрашивала молодая миловидная шатенка в домашнем платье из привозного хлопка. Коричневая ткань была украшена редкими тонкими стрелками листьев и стеблей. Широкие рукава оказались подвернуты почти до локтей, обнажая холеные предплечья. Ворот платья, широкой темной полосой косо спускался к талии, вызывающе тесно стянутой темно-синим поясом шириной в ладонь, завязанным стремительным, но аккуратным бантом у левого бока. Точеную шею отделяла от ворота широкая белая полоса ворота нижней рубахи. Запашная юбка была светлее кофты и совсем без рисунка.

Женщина обернулась к Сань-Синю. Блеснула литой бронзой навершия заколки. Вскинула ухоженные брови.

— Судя по состоянию девушки и вашему виду... вам нужна помощь.

Она чуть склонила голову к плечу, глянула искоса, ожидая ответа на свой даже не вопрос — утверждение, балансирующее где-то на грани любопытства, осуждения, насмешки и вежливости одновременно.

А мужчина, только что несший девочку, плавным движением спустил ее с плеча на руки и обернулся к тому, кому был адресован вопрос. Обернулся с удивлением в мутных глазах.

Машинально отмечая для себя опасную пластичность этих движений, Сань-Синь глянул на запрокинутое лицо девушки...

Узнал он ее именно тогда.

И сейчас задал себе вопрос: увидела ли певичка, эта госпожа Матушка Гун, потрясение в его глазах?

Тогда он постарался ответить правдиво. Почти правдиво. Только так ему поверили бы.

Сначала их по боковой лестнице отвели в комнату на втором этаже хозяйского дома. Ласково, но властно хозяйка прогнала мужчину, так и пронесшего принцессу до самой комнаты. И Сань-Синь вздохнул свободнее. Парень был не из "семьи". Явно жил на правах любовника и защитника.

— Надо осмотреть девушку.

— Вам виднее, — мягко и нейтрально ответила хозяйка, оставляя за ним право первым начать разговор. Право обосновать свою просьбу о помощи.

И пока он медлил, раздумывая как начать, женщина уложила принцессу на быстро постеленную постель и двинулась к двери.

— Я кликну служанку... — неторопливо начала она.

— Нет.

Взгляды встретились. Уставшие, красные от недосыпа глаза мужчины и уверенные, чуть вопросительные — в рамках вежливости — глаза женщины.

— Нет. Прошу вас, — он чуть склонился, превозмогая боль в боку. — Будет лучше если это дело останется между нами...

Женщина помедлила. И он досказал:

— Семейная проблема требует большой щепетильности... Тот, кто теряет равновесие видя несправедливость (1), не всегда нуждается в славе.