Доля Мастера

Уникум сей запечатлён был художником в весьма непростой момент

трудной кошачьей жизни — зверь сражался в шахматы с каким-то неведомым противником.

Не успела знахарка всем сердцем посочувствовать бедному животному, как он прервал сколь полезное, столь и приятное занятие. Вскочил, обрушил попутно доску с партией и церемонно поклонился пришедшей.

Динь тихо ахнула и отступила от странной двери. Которая снова стала видна во всей красе. Смущение гостьи страшно порадовало восседавшую на ветви выше кота мавку. Прикрытая лишь роскошным плащом волос бесстыдница мелодично расхохоталась и захлопала в ладоши.

Того и нужно было двери, чтобы отвориться — весёлого смеха и

восхищённых аплодисментов.

Ну и особняк... Динь потом так и не вспомнила, как перешагнула порог.

Зато память сохранила ощущение крепко прижатых к животу кулаков — то ли они ловили норовившее убежать к пяткам сердце, то ли тело пыталось хоть так себя защитить — а от чего? Неважно — главное, принять меры заранее, не дожидаясь на голову кирпичей.

— Что вы, что вы, кирпич ни с того, ни с сего на голову не свалится, — раздался сверху напевный женский голос. В смягчённой непонятным акцентом речи звучала шаловливая улыбка, улыбнулась и Динь: хозяйка спрятанного в приграничной глуши дома изрекла любимую присказку тётушки Зосьи.

У друзей, равно как у всех любящих, так непременно — одни и те же словечки, жесты, гримаски... Сообщающиеся потоки — даже если вселенные пролегли меж ними и времена.

Повеяло чёрной розой, сливками и книжными переплётами. Прошуршали шелка — женщина весело и быстро спустилась по широкой изогнутой лестнице, приветственно раскрывая объятие:

— Ай-яй-яй! Когда я вас назову Зосенькой, сами виноваты — так похожи на мою подругу!

Аура женщины светилась серебристо, — посмотрела Динь, — и сыпала колкими, но не жгучими искорками, словно чудо-свечка с далёкого Востока... ну да, дружелюбная подначка.

Что ж, и Ламендоры за словом на стенку не лезут.

— Ах... не обижайтесь и вы, госпожа Елена, когда я вас назову тётушкой Зосьей!

И расхохотались обе, и обнялись, словно не впервые в жизни виделись. Хотя... кто знает — помалкивает в далёкой своей дали, пряча всевидящую улыбку.

*

— Ты только посмотри, мать, что у твоего сына в тетради по литературе!

Нет, это просто неприлично, так гордиться потомком! С другой стороны... однако и фантазия. Откуда? Ну, глаз-то и рука в отца, понятно, но чтобы вот это... Это, наверное, в прабабушку Калю, вся округа её своей ведьмой звала. Чуть что — хвороба или найти потерянное — к ней. Да и отец её, сказывали, непростой человек был...

Ещё двенадцати мальчику нет, а гляди-ка: во весь разворот, на полях, вокруг записи урока — вереница лиц, от всевидящего ока Бабы-Яги через лихую красавицу на метле к прелестной фее... феечке. Потому что не дама в готическом платье и с волшебной палочкой, как делал отец, иллюстрируя ту же "Спящую красавицу"... о, нет.

У Олежкиной глаза прелукавые — вот только-только дразнилками тебя не обсыпает — но мудрые. Хотя с виду вроде хулиганка из тех, кому лучше родиться мальчишками: и по деревьям полазить, и в разведчиков поиграть, и вообще погеройствовать — зато вырастают потом такие... сердцеведки, за которыми и на край света бегом побежишь.

А присмотреться: изящество во всём — от личика до кокетливо поставленных в позицию ножек, крылышки радужные стрекозьи — ах, вот она уже куда-то... и лишь отголосок художник нарисовал. То ли реактивный самолётик умчался, то ли изверженьице вулканчика образовалось, то ли перец молотый просыпали.

— Коллега, — церемонно обратился отец к сыну, — разрешите проконсультироваться?

Оказалось, старший художник готовится иллюстрировать сказку о друге всех мечтателей и мечтательниц, неисправимом непоседе из Неверландии, и верной его спутнице, фее со звонким именем.

— Динь! — подал сигнал к отправке дилижанса почтовый служащий.

Мягко спружинили рессоры, гася толчки булыжной мостовой, и тихо-тихо попрощался со странниками ласковый пограничный город.

— Маман поговаривала, хочет перебраться сюда по завершении карьеры, — вздохнула Тони. — У неё здесь друзья. Впрочем, — вздёрнула мадемуазель носик, не желая разводить морщинки вокруг глаз, — у маман друзья везде.

— Напиши ей, — посоветовала Динь, — расскажи подробно, как вы с Доном скупили вчера весь рынок с лавочками впридачу. А то всего лишь посылка...

Пока знахарка гостевала у тётушкиной подруги, мадемуазель решила пройтись по Тишеву в поисках чего-нибудь эдакого. Здешнего и более нигдешнего.

Закончилось всё тем, что утро отъезда молодые люди провели в почтовом отделении, отправляя мадам Лармур новёхонький ларь красного дерева весь в прихотливой резьбе, да к тому же преисполненный всякой прелести.

— Маменьке кружевную пелерину — разве можно мимо такой пройти, Динь? Потом, маменька очень любит скатерти, а тут попалась именно её мечта! И этот глиняный кувшинчик — ну чудо же? Сирень сказочно будет в нём смотреться у маман на ночном столике...

Себя мадемуазель не обидела тоже, из-за чего багажу Дона и Динь пришлось немного потесниться. Выяснилось — нигде в прежних с маменькой разъездах не встречалось Тони таких вязаных вещиц: "В Вершице же холодно целый год, мне ходить не в чем!", только в окрестностях Тишева растут такие травы, для придания лицу свежести: "И рецепты дали, приготовишь потом, лапочка?" и только в верховьях Живонки добывают такие камушки, из которых получаются бусики-загляденье: "Глаза оттеняет, правда?"

Идея написать маменьке Тони понравилась, но раньше вечера была неосуществима, по причине чего мадемуазель принялась смаковать подробности похода со своим спутником. Который не менее половины покупок собственноручно препроводил из магазинов в комнату мадемуазель, а остальное, изумляя младших Гриницких, целый день доставляли посыльные.

А дорога плавными поворотами возносила дилижанс к перевалу, напомнив знахарке вчерашнюю — к дому на холме...

Супруг Елены лишь раскланялся с Динь перед утренним чаепитием — а после попросил у дам разрешения удалиться в кабинет.

— Отпускаем моего писателя? — вопрос, конечно же, прозвучал риторически, Динь уже поняла, что труду любимого Елена подчинила в доме всё.

Женщина и в дальнейшем разговоре то и дело называла супруга "мой писатель" или "мой автор". Не нарочито, не специально для маленькой гостьи и не кокетства ради — так произносят давнее почти имя.

Без дела Елена не оставалась ни минуты из часов, проведённых Динь с нею. То штопала что-то, то закончив, бралась за вязание, то с ножницами прошлась по саду, то приготовила обед...

Эти толковые, деятельные руки всё о прошлом хозяйки подсказали Динь, но спрашивать она не стала. А Елена и не собиралась ничего замалчивать — у девушки вообще от этой встречи осталось ощущение урока, который осмысливать ещё и осмысливать. Очень в духе Софии Ламендор. И, как выяснилось, её близкой школьной подруги:

— Да, милая, и мне пришлось расстаться со знахарством: я встретила моего писателя.

"Уже третий за жизнь подобный раз — что ты хочешь сказать мне, судьба?"

— Дружочек, рок не спрашивает — он просто настигает. Правда, всегда предупреждает, только мы не всегда умеем громы его и молнии расслышать правильно. Но я много лет рада, что меня — настиг. Или выманил из небытия?

Динь удивлённо подняла брови — уж она-то жизнь знахаря небытием не считала. Да и попробуй, посчитай, когда сама себе порою кажешься водой в жаркий денёк.

— Ах, детонька, не о том речь. Суть знахарства — любовь к миру. Но ведь и всякий человек — мир? Так что, если вдуматься, всё та же знахарка я...

Не признать правоту сказанного было трудно. "Потому матушка Анна и не смогла жить после гибели отца?"

— Мой автор создал меня, — Елена говорила спокойно, буднично, мысль эта явно была привычной для неё, многократно прожитой. — Знаете, деточка, ещё в юности читая его книги, я удивлялась — почему из романа в роман он словно пишет об одной и той же женщине — и о себе, только в разных обстоятельствах? И нравилась мне эта женщина, и думала я, как похожа она... на меня. Полюбила его до встречи, до знакомства — но думать не думала... впереди ждал вроде бы ясный знахарский путь... Но когда встретила... когда рок настиг нас...

Динь слушала так внимательно, что даже нахмурилась — да, минувших воплощений никто не отменял — а если не вспоминаются они, то не значит, что их не было...

— Вот-вот, — отозвалась Елена, — кто скажет наверняка, где сейчас душа Пигмалиона и Галатеи? В каких временах и пространствах выводит он её в жизнь, где и когда из небытия стремится к нему она?

*

Кто ни разу не путешествовал дилижансом первого класса — честное слово, много потерял. Наверстать это упущение следует обязательно — и предпринять тот же славный путь, что и моя троица.

Дилижанс они делили только с почтой — груз следовал в отдельном от пассажирского салоне. Имелись даже путевые удобства в махонькой комнатке... в общем, никаких тебе приключений, думала Динь к вечеру второго дня. Скоро ожидалась очередная почтовая станция — или, как называли их в княжестве, ямская застава, там лошадей ждёт смена, а путников — ночлег.

"Как бы сделать так, чтобы Тони поняла, какой Дон... да, приключения не помешали бы", — вздохнула знахарка.

Мастер услышал эту мысль и улыбнулся, соглашаясь.

Ненастье... как созвучно оно бунтующей душе, особенно если она ещё и сама не знает, что тревожит её. Но тревога уже поселилась — и язвит, и точит, и обрывает мечты, упираясь в вопрос: "А дальше?" Олег, правда, начал задаваться не только этим вопросом — но и тем "Что прежде?"

В канун двенадцатилетия он вдруг остро осознал смертность всего живого и — себя. Взахлёб, до предобморока, до растворения в ничто... но однажды совершенно чётко ощутил — смотрит на это "ничто" со стороны, осознаёт его и даже может потрогать. Ничто было тёплым, слегка влажным, бархатистым... живым, словно чернозём, который в детстве довелось держать в руках, когда ездили семьёй в приазовское село, проведать бабушкину маму. Бабуля Каля — называл её Олежек, "прабабушка" выговорить малышу сложновато...

Ощущения его названия не имели — и рассказать, он понимал, никому не может. А тут как раз налетела такая зима, с такими снегопадами... и поздними вечерами Олег стал неслышно ускользать из квартиры, подниматься на крышу дома и, глядя в стремящееся к нему небо, взлетал навстречу, открывался, растворялся...

Но ангина всё-таки его не миновала. Из-за чего не только под Новый год — но перед днём рождения! — оказался в четырёх стенах, со всем из того следующим...

И тревога эта... ночные снегопады хоть немного унимали лихорадку душевную, а тут... По обыкновению, выручило рисование — лист за листом словно история какая-то из под карандаша: всадники в летящих плащах, скрещенные мечи, арбалеты, таинственные леса и горы, существа невиданные, средневековые города... И снег... то царственный полог его меж небом и землёй, то одна-единственная снежинка (под лупой любовался!), то вьюжная позёмка...

Поистине, ненастье — встревоженной душе утешение.

Очередной день пути начался и продолжался спокойно. Дилижанс осторожно полз по мощёной каменными плитами дороге сквозь обычный на перевалах туман. Смотреть в окно смысла не имело — лес дальше деревьев по обочинам не просматривался. Динь задёрнула шторы на своём оконце.

Дон в противоположном уголке читал, Тони развлекалась, перелицовывая шляпку.

По крыше застучало — то было и вчера под вечер: с деревьев иногда падали капли. Но вдруг перестук участился, усилился, а потом и вовсе заколотило бешено. Дилижанс встал.

Такого ещё не бывало. Путешественники переглянулись.

Шум ливня стал сильнее и опять притих — в салон быстро втиснулся кучер, кланяясь и стараясь при том не очень забрызгать салон и пассажиров.

— Эта... господа хорошие... запер нас дожжь-то. Скок годов почту вожу — вдругорядь таковое на памяти. Переждать бы.

Дон кивнул и сказал кучеру остаться с ними. Но тот тревожился за лошадей, да и как-то оно не тово, с господами-то...

Динь открыла дорожный письменный прибор — тётушке о проделанном пути она отчитывалась ежевечерне, а тут кто знает, когда они теперь до ночлега доберутся? Не пришлось бы в придорожном селении... Делясь этой мыслью с друзьями, она постаралась, чтобы звучало не мрачно, но Тони опять надулась на судьбу. Правда, вслух она своё придворное фиаско не обсуждала, однако чуткие каждый по-своему Динь и Дон и так знали, о чём мадемуазель молчит.

Шляпка улетела в сторону вместе с ещё не прикреплёнными к ней искусственными цветами. Дон нагнулся и терпеливо всё собрал. Подал Тони. Она отмахнулась было, но ручка её оказалась поймана, поцелована — и в неё снова вложили работу.

— Красиво получалось, — кивнул Дон на рукоделие.

Тони внезапно зарумянилась вся — даже шея и прикрытая газовой косынкой грудь — и вцепилась в своё занятие. Вскоре лишь шум ливня слышался в салоне, шелест страниц и шёлковых цветов да резвое скрип-скрип пёрышка.

Человек по жизни унылый непременно заметил бы тут, что конец одних неприятностей неизбежно влечёт начало новых — спорно, конечно, но не в данном случае. Ведь кто-то хотел приключений?

Ливень перестал, немного прояснилось за окном — однако время шло к закату. Да и кучер всунулся с известием, что дорогу впереди размыло чутарик, и дилижанс-то провести можно, но господам бы... этово... тово.

Увидев озабоченную физиономию кучера, Дон спросил, не снять ли и часть багажа... в итоге мытарства продолжились. Девушек поручик осторожно перевёл в место, где покрытие дороги вновь внушало доверие. Туда же они с кучером перенесли сундуки Динь и самого Дона — укладки Тони решили не трогать... зря. Даже облегчённый, дилижанс таки сел. Да так, что лишь присутствие женщин удержало обоих мужчин от выражений.

Только Дон не дал никому печалиться. Хоть и узки горных дорог обочины, он умудрился развести на неширокой полоске костёр, перенести с кучером вещи (и Тонины — тоже!) и уютно устроить там своих подопечных, укутав обеих пледами.

Далее опять-таки на пару с кучером они раздобыли несколько деревцев и, под ободрительные вскрики дам, под гневное ржание лошадей и под... ну, да, вырвалось у мужчин, легче им так... в общем, дилижанс снова оказался на ходу.

Динь, всё это время изрядно совестившая себя за жажду приключений, повисла на шее у друга первой. Но почти тут же — почти тут же! — уступила место той, которой оно и предначертано.

Антонина обняла Дона, и Антонина спросила:

— Как?

Мужчине, конечно, хотелось порассказать — когда служил в Вершицком княжестве, не раз именно так пленённые снегами подводы вытаскивал с товарищами — но он все разговоры потом, потом! Дал команду — и девушки рысцой отправились в дилижанс — а сам вместе с кучером хоть и в сумерках, но багаж пристроил на место основательно.

Осторожней с желаниями — сбываются. Всегда. А что плата за них может оказаться не по вкусу... так что пожелали, то и получите.