Покажи мне Бостонское небо

— Это — морфий, дорогая моя. Я всего лишь снимаю болевые ощущения. Не волнуйтесь.

— Но... что у тебя болит?

— Это не имеет значения, Аннет. Присаживайтесь в кресло напротив. Послушайте, как Густав Майер смог перенести свои переживания на партитуры, материализовать тревогу. Его квартет играет божественно.

— Ты ведешь себя так, будто ничего и не случилось. Как обычно.

— Все, что стряслось между нами наверху, также ничего не значит, если, конечно, вы не извлекли урока из этой маленькой трагедии. Поймите, Аннет. Я не совершаю лишних действий, не говорю о том, что несущественно. Скажите честно, дорогая моя, вы же не почувствовали боли?

— Нет.

— Ваш мозг продуцировал столько эндорфинов, что по силе своего действия они превосходили любой опиат. То был не акт жестокости. Скорее, демонстрация того, как обычные вещи становятся неизвестными, необъяснимыми. Если вам делают больно, вы это чувствуете. Но не в этом случае. Все меняется местами, если нажать на правильную кнопку.

— Ты нажал. Но скажи, почему ты избираешь именно такие методы?

— Это противоречит всему, что нам известно о гуманности, природной тяге человека обучаться лишь на своих ошибках. Вы, Аннет...

Но Эйс не успел договорить, так как в этот момент, под звуки осыпающего стекла, в гостиную влетел небольшой сверток, на котором была наклеена записка. Эван спокойно поднялся с кресла, выключил музыку и замер, смотря то на дверь, то на окно, вслушиваясь в каждый шорох. Аннет смотрела на него, но не шевелилась, стараясь вести себя как можно тише.

— Подобные выходки не в состоянии вывести меня из равновесия, но настал тот час, когда хулиган должен быть наказан. Судя по форме свертка, в нем мы обнаружим колоду карт. А записка на оберточной бумаге, скорее всего, напомнит нам, что игра по-прежнему продолжается. Взгляните, Аннет.

"Мой старый друг. На "флопе" ты был отвратителен. Я знаю, где ты живешь. Думаю, полицию тоже заинтересует данная информация".

— Ты был прав. Колода.

— И что же в ней необычного, Аннет?

Девушка отсчитывала карту за картой, пока не наткнулась на изображение бубновой дамы. Лицо Аннет.

— Сколько тщеславия в его действиях, дорогая моя. Он не поленился нанести ваше изображение на одну из карт, пытаясь на что-то намекнуть. Но в этом нет смысла. Равно как и в угрозах. В полицию он не пойдет. Все это — жалкая попытка расшевелить нас, выманить из укрытия. Думаю, пора дать объявление.

5 января, 1974 год. Бостон.

Неприветливое бостонское утро встретило Эвана и Аннет все тем же нескончаемым снегопадом. Крупные хлопья ложились на голову и плечи, оставляя после себя мокрые напоминания о скоротечности собственного превосходства.

Перекрикивая порывистый ветер, уносивший с собой практически любую информацию, Эйс обратился к своей спутнице:

— Знаете, Аннет, у народа Туантинсуйу существовала своя счетная система, называвшаяся кипу, которая физически представляла собой веревочные сплетения и узелки. При детальном рассмотрении можно обнаружить, что в узелках заложен некий код, более всего похожий на двоичную систему счисления. Поразительно, но современный интеллект, со всеми его возможностями и достижениями — ничто в сравнении с открытиями, состоявшимися сотни лет назад. Безысходность. Вот, что толкает науку вперед. Типичное бессилие, жажда упростить существование, придать ему аморфный вид. Скоро люди перестанут выходить из своих домов, потому что все необходимое будет под рукой. Тогда этот мир станет спокойным и безопасным лагерем, в котором не окажется места настоящим тревогам, переживаниям. Мы лишимся искусства. Мы станем сиротами, Аннет.

— А как же высадка на луну? Это, по-твоему, ничего не стоит? Или изобретение двигателя, самолета, сомневаюсь, что аэродинамика как наука настолько уж беспомощна.

— Это заблуждение, дорогая моя. Все, о чем вы говорите, касается лишь способов передвижения. Поиск такого источника энергии, за который не придется отдать целое состояние, но который позволит переместиться в пространстве на любое расстояние, независимо от того, что находится под ногами. Сама идея — побороть невозможность. И человек понимает, что в этой гонке — он в хвосте пелотона. Так зачем вырываться вперед, когда можно спокойно двигаться в аэродинамической "тени"? Выигрыш в энергии сравнительно больше, если брать в расчет горючее, ради которого мы срываем спины на заводах, в пиццериях и офисах.

— Но...

— Но жажда быть лидером эволюционирует. Отныне человеку недостаточно просто разорвать дистанцию, теперь же необходимо сделать это феерично, с блеском и салютом. Реальная дорога превратилась в импровизированную ковровую дорожку, на которой мы хвастаем нашим мнимым престижем. Тебе известно имя — Джек Керуак?

— Да, это какой-то писатель. Читала несколько негативных отзывов о его работах. "В дороге", кажется. — Вьюга тем временем немного поутихла, и ровная белая стена являлась единственной преградой на пути в отделение "Дэйли оффис".

— "Какой-то писатель" и человек, с которым мы познакомились во время одного из его путешествий по стране, Аннет. Для него дорога являлась символом самой жизни. В его мире она уводила Джека от смерти в городской черте — от работы, школы, брака. Но также она увела его и от духовной бедности, в своих странствиях он воспылал метафизической любовью к движению, ко всему сущему. Во время нашей встречи он постоянно рассказывал о том, как познакомился со своим другом Нилом Кэссиди. Последний, проведший всю сознательную жизнь в сборе подачек и угоне автомобилей, хотел научиться писать, как Джек, а сам господин Керуак хотел научиться жить. Сравните высоту, на которой находятся устремления тех или иных людей, с недосягаемым полетом мечтаний двух простых ребят, взявшихся за поручень божественного автобуса. И те, кто не может разглядеть "свободу" в неугасаемом желании идти вперед, пытаются нивелировать заслуги автора, воткнуть огромный нож в исполосованную опытом спину. Джон Чиарди, родившийся здесь, в Бостоне, закончивший Массачусетский университет, написал однажды: "Простите, мальчики: я нахожу все это выпендрёжем без вдохновения". Он умирал медленно, черпая пресловутое вдохновение из последних мгновений, отведенных мною в том самом подвале, где распрощался с жизнью Роберт Олсэн.

— Ты убил его за какой-то отзыв, который тебе попросту не понравился?

— Мы как-нибудь вернемся к этому разговору, Аннет, всенепременно. А сейчас я вынужден оборвать наш занимательный диалог, так как мы уже практически на месте. "Дэйли оффис" в следующем здании. И прошу вас, не стоит так менять походку и интонации. В этих одеяниях и парике, дополненных красной помадой и солнцезащитными очками, вы неузнаваемы. Знаете, почему я выбрал столь вульгарный образ для человека, находящегося в розыске?

Аннет некоторое время смотрела под ноги, после чего просто повернулась к Эйсу.

— Потому что никто не станет акцентировать на себе внимание, будучи персоной нон грата. Все равно, что спрятать ключи от дома на обеденном столе. Доверьтесь мне, моя дорогая. Будьте рядом. И помните: nemo me impune lacessit. Никто не тронет меня безнаказанно.

Аннет вновь перевела взгляд на мягкое полотно, застелившее некогда асфальтированные улицы. Она уже не могла представить, что когда-либо вновь увидит землю. Во-первых — снегопад казался бесконечным, да и прогнозы метеорологов были неутешительными, несмотря на то, что в город ворвался январь, в течение которого средняя ночная температура редко опускается ниже трех-четырех градусов по Цельсию. Во-вторых — игра, в которую она ввязалась не по своей воле, набирает обороты, предчувствие катастрофы, о котором рассказывал Эван, не заставило себя долго ждать. Ей хотелось о многом расспросить Эйса, например, о том, почему тот принимает морфий. Любит ли он ее на самом деле?

Хотя эта мысль не вызывала у Аннет никаких сомнений.

Иначе, зачем спасать кого-то? Исключительно ради мести за мать и профессора Коллинса?

Но этот вопрос она моментально отмела.

Наверное, потому что не хотела услышать утвердительный ответ на него.

Отделение газеты "Дэйли оффис" находится на пересечении Торнли-стрит и Дорчестер-авеню. В паре километров от дома Эвана. Но дорога показалась Аннет совсем недолгой. С каждым разом беседы с Эйсом становились все легче, и пусть тревога сковывала нутро, ее спутнику удавалось погасить подобного рода трепет своими словами. Эвану ничего не требовалось доказывать. Аннет и без того знает, на что тот способен.

Отделение пустовало. Когда Эйс и Аннет вошли в здание, на них изумленно посмотрела уборщица, отмывавшая пол от пролитого кофе. Когда ловишь на себе такой взгляд, начинаешь ощущать себя либо приведением, либо человеком, которого очень долго ждали. И наконец, наступила долгожданная встреча.

Уборщица поставила швабру в угол и спросила:

— Я могу вам чем-то помочь?

— Милейшая, мы хотели бы дать объявление в газету "Дэйли оффис", не подскажите, где мы можем это сделать?

— Вам... на второй этаж, справа будет дверь мистера Оттиса. Вам туда.

— Я благодарю вас, мадам. И кстати, судя по всему, это пятно не дает вам покоя уже несколько месяцев. Не сочтите за снобизм, да и я не знаток вашего ремесла, но слышал, пятна кофе отлично выводятся перекисью водорода вне зависимости от материала, на который попал этот прекрасный и благородный напиток. — Как только Эван двинулся в направлении лестницы, ведущей в кабинет некоего мистера Оттиса, Аннет пошла за ним, но тот вновь остановился, достал бумажник и протянул уборщице двадцатидолларовую купюру. — Мерси за информацию, мадам.

— Что вы, я не могу взять...

— Берите. — Одно слово и пристальный взгляд, граничащий с безумием. Уборщице ничего не оставалось. — Никаких благодарностей, услуга за услугу. Не более.

Оставив женщину в недоумении, Эван отправился на второй этаж, взяв Аннет за руку.

— Постойте здесь, моя дорогая, я думаю, это не займет много времени.

— А почему я не могу войти с тобой?

— Это лишнее, Аннет.

Эйс вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— Кажется, мистер Оттис, дела ваши идут не так хорошо, как вам хотелось бы. Приветствую вас.

Седовласый мужчина, возраст которого исчислялся пятью, а то и более, десятками лет, снял очки и прищурился, пытаясь разглядеть человека, вошедшего секундой ранее.

— Мы с вами знакомы? — Он привстал из-за стола, поправляя серый хлопковый пиджак, окроплённый множеством миниатюрных коричневых пятен. Нетрудно догадаться, что бурые разводы на полу приемной — работа этого неаккуратного джентльмена.

— Меня зовут Торстон Ньюман. — Эван протянул руку пожилому мужчине. — Я хочу дать объявление в вашу газету, и в первую очередь меня интересует, что для этого требуется?

— Очень приятно, мистер Ньюман. Извините, я просто не ожидал, что кто-то вообще придет к нам в ближайшие несколько недель. Погода за окном — редкий кошмар, сами понимаете. Присаживайтесь, — он указал на плетеный стул, — вам налить кофе? Я, честно говоря, не могу без него жить!

— Буду весьма признателен, мистер Оттис. Это очень любезно с вашей стороны.

— Итак, — сотрудник редакции поставил на стол две кружки с напитком, вновь надел свои очки и принялся за работу, по которой успел соскучиться, — приступим.

Аннет в это время разглядывала передовицы газет, помещенные в рамки и вывешенные на всеобщее обозрение в коридоре. Они расположены в хронологическом порядке, а самый старый выпуск датировался тысяча девятьсот двадцать седьмым годом и висел рядом с лестницей. Старший козырь в эпицентре.

Ее внимание привлекли несколько выпусков с заголовками "Бостонский душитель", датированные шестьдесят вторым, шестьдесят третьим, шестьдесят четвертым и шестьдесят седьмым годами. Человек по имени Альберт де Сальво, "зеленый человек" наконец-то пойман и признался, что убитые женщины — его рук дело. Она слышала об этом деле, но последнее упоминание на стене редакции "Дэйли оффис" несколько шокировало Аннет.

"Так Бостонский Душитель обрел свое лицо, но признание Де Сальво не подтвердилось никакими доказательствами. Он не оставил отпечатков пальцев, не было никаких свидетелей, кроме немецкой официантки, которая тоже не могла определить, кто на нее напал"

Daily Office, feb. 1967

За этими словами следовала теория о том, что Альберт Де Сальво симулировал психическое расстройство, чтобы жена не могла с ним развестись. Такой совет ему дали друзья-сокамерники.

И в самом конце автор статьи процитировал прокурора Боттомли: "Я считаю все это трагедией. Я не могу подобрать другого слова. Это случилось, и не в наших силах изменить случившееся. Но я приложу все усилия к тому, чтобы медицинское заключение способствовало реабилитации человеческого общества, к которому принадлежит ведь и убийца".

В голове Аннет что-то вспыхнуло, но она не могла понять, что именно. А спустя мгновение, она услышала обрывки разговора Эвана с мистером Оттисом.

— Мне предельно ясны ваши условия, мистер Оттис.

— Называйте меня Оуэн.

— Что ж, Оуэн. Теперь я хочу выдвинуть свои требования. — Мужчина не без подозрения взглянул на Эвана, для чего ему пришлось оторваться от составления контракта. — Я плачу вам, скажем, в тридцать раз больше запрашиваемой редакцией суммы. Вы, безусловно, соглашаетесь на мое предложение, и размещаете текст объявления на отдельной странице. Грубо говоря, я арендую одну из ваших страниц на месяц, с возможностью изъять информацию, размещенную на ней, в любой момент. После чего вы получаете небольшое вознаграждение и мою благосклонность. Пожалуй, — Эван взглянул на часы, — я дам вам три минуты, чтобы обдумать мое предложение и принять решение, достойное здравомыслящего человека, лишенного клиентуры на долгие недели.

Эйс поднялся, достал из кармана пальто конверт и бросил его на стол.

— Думаю, теперь у вас нет шансов.

Аннет отпрянула от двери, чтобы Эван не ударил ее, выходя из кабинета.

— Как тебе это удается?

— Что удается, Аннет?

— Убеждать людей.

— Располагая ресурсами, о которых грезят несчастные люди вроде Оуэна Оттиса, ты в состоянии манипулировать ими так, как тебе заблагорассудится. Элементарная теория спроса и предложения, моя дорогая. И главное здесь — не вознаграждение, а именно благосклонность. Он понятия не имеет, кто такой Торстон Ньюман, но этот персонаж произвел на него неизгладимое впечатление.

Аннет глубоко вздохнула.

— А что за объявление ты собираешься напечатать?

Эван достал из кармана конверт и протянул Аннет. Когда она вскрыла его и вынула небольшой листок, ее лицо искривило неподдельное недоумение.

"01010000 01101100 01100001 01111001

00100000 01110111 01101001 01110100

01101000 00100000 01101101 01100101"

— Что это?

— Это фитиль, моя дорогая.

В этот момент из кабинета показалась довольная физиономия мистера Оттиса.