Петухов (Общий)

Петухов был, несомненно, подготовленным человеком и чарующий ужас главной поварихи, его не охватывал.

− Но врач-то компот пропустила? — не сдавалась громкоголосая Люсинда. Наверное, большая часть сухофруктов уже упакована и готова к круизу домой?

Петухов скривился и подумал о постоянном дефиците спирта в медпункте.

− Знаю я, чего она там пропустила! — он выразительно почесал горло.

Люсинда потемнела лицом. Не один раз она была замешана в коллективном расточительстве спирта. Естественно, она хотела бы и дальше продолжать в том же духе. То есть расправляться со школьным провиантом и злонамеренно не испытывать от этого угрызений совести.

Поэтому она всматривалась Петухову в лицо, пытаясь прочитать его мысли. Заведующая столовой надеялась, что завуч не знает о том, что скрывает она и врач. Зря надеялась! Петухов знал, но решил не открывать сейчас всех карт. Туз останется в рукаве до более подходящего случая.

− Так, все-таки что мне с ним делать? Компот-то денег стоит. — Люсинда отчаянно изображала спокойствие.

− Переваривать! — ехидно ответил Петухов и направился к выходу.

У него на этот день было запланировано еще много дел. Например: узнать, как там плотник Дорогой. Все еще ловит муз или, может быть, поймал уже.

Сегодня утром директор случайно проговорился Петухову, что у плотника, кажется, что-то получается с ловлей муз. Поэтому Вадим Сергеевич был возбужден и настроен воинственно.

Люсинда напрягла лицевой лярд и что-то промычала. Затем хмыкнула и гаркнула в след, уходящему Петухову:

− В каком смысле, переваривать!

− В любом! — не оборачиваясь, крикнул он и тихо засмеялся.

Вадим Сергеевич вышел из столовой и направился в подвал. Он хотел проследить за плотником и, возможно даже, помешать тому в достижении его целей. А если помешать не получится, то хотя бы, похвастаться перед ним своей музой. Ему не терпелось узнать, как обстоят дела у Дорогого, поэтому разные мысли одолевали его на протяжении всего утра.

"Дорогой, наверняка, проводит там сегодня свои опыты по ловле муз, — на ходу размышлял Петухов. — Если, конечно, он еще не поймал одну из них. А если поймал, то уже терроризирует ее. Может, даже угрожает ей молотком, требуя от нее ясных идей, — он посмеялся, представляя себе эту картину".

Прозвенело три звонка. Это означало, что обед для учителей в столовой готов.

"Бедняга! — думал Петухов, подходя к подвалу и доставая платок. Он одновременно смеялся и жалел Дорогого. — Он же не в силах понять, что плотнику не вместить в своей голове гениальных мыслей! — Петухов искренне удивлялся: − зачем они ему там?"

Вадим Сергеевич зашел в подвал и прижал к носу платок.

"Да и, собственно, зачем ему муза? Зачем плотнику гениальные идеи? — продолжал он удивляться". И, в очередной раз, приходил к одному и тому же выводу: "Мне нужнее, я — педагог!"

Мысли Петухова прервал чей-то разговор на повышенных тонах, затем стуки и крик. Он остановился и прислушался. Потом тихо спустился по пыльной лестнице и свернул в маленький коридорчик по левую руку от себя. После чего, прошел по нему до того места, откуда три дня назад увидел Дорогого.

Стоя в коридоре и не выходя из его тени, он разглядел плотника Дорогого, бегающего по подвалу с двухметровой доской. Он бегал от стены к стене, ударял по ним своей длинной доской и кричал:

− Де-ре-во! — свирепо цедил он слово, и каждый слог сопровождал ударом доски по стене: − Де-Ре-Во!

Вадим Сергеевич, так удивился, следя за действием, что даже перестал дышать. А Дорогой все неистовствовал: бегал, лупил по стене доской и орал.

В центре этого зала, как и в прошлый раз, стояла "Трон-ловушка". Рядом с ней, на высоком кривом табурете, спиной к Петухову, сидел и потел директор школы. Он чем-то обмахивался и вертел головой в след бегающему плотнику.

Увидев здесь директора, Петухов немного обиделся на него, и решил мелочно ему отомстить. Он сузил глаза и ядовито улыбнулся. Потом выждал, когда Дорогой встал спиной к нему у очередной стены, и вышел из коридора. Стараясь не привлекать внимания, Вадим Сергеевич мягко, по-кошачьи, подкрался к директору и, с расстояния вытянутой руки, низким голосом, спросил:

− Камлаем?

Директор вздрогнул от испуга. Затем глухо булькнул и начал заваливаться назад. Петухов подхватил его и попытался удержать, одновременно приводя в чувство.

− Михаил Юрьевич! — затараторил, испуганный Петухов, − Михаил Юрьевич, что с вами?

− Дерево! — надсадно орал Дорогой. Он смотрел на стену и, то ли он у нее требовал, это самое дерево, то ли что-то доказывал ей. В любом случае, на Петухова с директором он не смотрел. — Дерево, я говорю!

− Ва... Ва... − хрипел Михаил Юрьевич, увидев, кто его напугал и сейчас держит, не давая ему упасть. — Петухов, зараза!

Вадим Сергеевич настолько испугался, что даже не обратил внимания на ругательство директора. Он попытался посадить его обратно на шаткий табурет, но из-за шарообразной фигуры директора, это было нелегко.

− Я не хотел, — оправдывался Петухов. — Это вышло случайно.

Директор задергался, вырываясь из рук завуча как капризный ребенок.

− Отпустите... — шипел он и надрывно задыхался, − отстаньте же от меня,

Петухов повиновался и отошел на шаг назад, поджав руки к груди и закусив губу. Михаил Юрьевич, наконец, встал на ноги и, положив руку на сердце, уставился на Петухова.

− Вы... Вы зачем?.. Вы зачем меня так испугали? — захлебываясь произнес он.

Петухов извинительно пожал плечами, и кисло улыбнулся.

− Дерево! — вновь крикнул Дорогой и с такой силой стукнул доской, от чего та переломилась и ударила плотника по руке. — Ах, ты! — вскрикнул он, добавляя еще что-то не дамским слогом.

Директор и Петухов посмотрели на плотника.

− Да перестаньте вы уже, в самом деле. Борис Данилович, я вам говорю! — не выдержал директор. — В самом деле, как будто камлаете.

− А? — плотник повернулся и тупо уставился на директора.

Михаил Юрьевич оперся одной рукой на табурет, а второй пытался нащупать свое сердце. Он опустил глаза в грязный пол и пробормотал:

− Хватит, говорю!

Дорогой ничего не ответил. Он удивленно смотрел на Петухова и бессознательно сжимал в руке обломок доски.

Петухов понял, что пугать директора было лишним, и почувствовал за собой вину. Что бы ее загладить он принялся просить у директора прощения и совсем забыл про обиду на него. Однако Директор не слышал извинений Петухова, − он был занят наблюдением за собственным организмом. За его исправностью. Петухов, видя, что на него не обращают внимания, удвоил напор своих извинений.

Михаил Юрьевич, постепенно пришел к выводу, что жить он будет. Тогда он успокоился и, наконец, проявил интерес к Петухову. Немного послушав его, он тут же начал отмахиваться от него и улыбаться, совсем, как прежде.

− И все же, я хотел бы, что бы вы зла на меня не держали, — умолял Петухов. Он был искренне рад, что директор жив и, как обычно, улыбчив. Особенно, когда оказывается в центре, какого либо действия.

− Не стоит! Не стоит, — смущенно твердил директор, уже в какой раз. И чтобы отвести внимание от своей персоны, он вознамерился сесть обратно на табурет.

Ему сразу, еще в первый раз, когда он его увидел, не понравилось это неустойчивое возведение и сейчас, он через силу заставлял себя влезть на него. У него это плохо получалось. Да что там — у него это совсем не выходило. Он пыхтел, кряхтел и все время соскальзывал.

— Вадим Сергеевич, помогите же мне! − отчаянно воскликнул директор.

Петухов стоял столбом и смотрел на попытки директора вскарабкаться на уродливую копию табурета. А услышав просьбу директора, он подхватил его за подмышки и, поднатужившись, помог ему взгромоздиться на эту абстракцию. В это время к ним подошел плотник и, источая подозрительность, спросил:

− Что здесь происходит?

− Ничего! — быстро и в унисон ответили Петухов с директором. — Это, просто недоразумение! − добавил директор, углядев недобрый взгляд хмельного плотника.

Петухов отмолчался, но выразительно приподнял бровь.

− Не верю, − прищурился Борис Данилович и гневно уставился на Петухова. — Шпионите за мной?

Завуч фыркнул, закатывая глаз и поджимая губы..

− Вы опять пьяны! — отмахнул он своим платком от плотника, как от назойливой мухи.

Дорогой икнул и медленно произнес, водя перед Вадимом Сергеевичем грязным пальцем:

− А это к делу не относится. И вообще, вы мешаете творческому процессу.

Петухов прищурился.

− Это какому же процессу?

Дорогой неожиданно бросил обломок доски на пол, от чего директор ойкнул, и шумно выдохнул:

− Ловли муз, будь они трижды не ладны! − плюнул он на пол.

− Ха! — махнул платком Петухов. — Первобытные методы, как я погляжу. Обезьяний способ переняли?

− Вадим Сергеевич! — укоризненно произнес Михаил Юрьевич с высокого табурета. Восседая на нем и болтая в воздухе ногами, он был похож на Шалтая-болтая.

− А что? — невинно поглядел он на директора. — Мне, поначалу, вообще, показалось, что вы тут камлаете или чертей гоняете.

Дорогой рассерженно плюнул, но у него это плохо получилось, и он попал себе на рабочую куртку.

− Зачем нам вас гонять? — ядовито ухмыляясь, ответил он, стирая плевок с куртки. — Мы всего лишь музу призываем. До чертей нам дела нет... хотя они все равно тут шастают, вопросы всякие задают...

Директор крякнул.

− Борис Данилович! — поцокал он языком, покачивая головой. — Ну что вы такое говорите?

− Что? — икнул плотник.

Петухов хмыкнул, но не ответил на слова плотника. В место этого он прошелся к "Трону-ловушке" и, слегка притронувшись к необструганным доскам изделия, вдруг резко повернулся к плотнику.

− Ну зачем? — с нажимом прошептал завуч, протягивая к плотнику руки в просящем жесте. — Зачем плотнику муза?

Петухов откровенно веселился, глядя, как Дорогой раздувает ноздри и пучит глаза.

− Вот подумайте сами, − продолжал он свой спектакль. — Ну прилепилась какая-нибудь муза к плотнику; или он ее вынудил к этому противоестественному союзу... не важно. Важно совсем другое.

− И что же? — нахмурился Дорогой. Слова насчет всяких союзов ему были неприятны, пусть и не очень понятны.

− Появилась муза у какого-нибудь плотника, который ничего кроме как поесть да выпить и знать не хочет, — хлопнул себя по лбу Петухов, сделав горестное лицо. − И начнет ему идеи разные подкидывать. Вроде, как лавки какие-нибудь гениальные делать. Или Буратину может, какую вылепить. А ему не надо этого. Ему бы самогон научиться из опилков гнать. И мычать потом из-под стола, что-нибудь из Маяковского. А муза-то страдает, потому как существо высокоразвитое и самогон не потребляет.

Директор перестал дышать и уже начинал синеть губами. Он только разевал рот как рыба, но бесполезно. Дорогой же кривился от напряженного мысленного процесса, пытаясь вникнуть в слова Петухова.

− Что? — наконец пробормотал он, глядя на директора в поисках помощи. — Какой еще самогон с лавками из Буратины?.. Зачем Маяковский под столом?

− Вадим Сергеевич!? — наконец с хрипом вдохнул воздух директор. — Что вы несете? Борис Данилович хороший человек!

− А кто бездарем обзывался? — неожиданно вспыхнул завуч, слегка подпрыгивая от переполняющих его эмоций. — Он первый начал.

Плотник, наконец, разобрался, что Петухов над ним измывается и мстит за оскорбления, которых тот и не помнит вовсе. Тут он начал злиться и пыхтеть. Но потом вспомнил о своих странных подозрения. Совсем недавно он нашел старый журнал, в котором случайно прочитал фантастический рассказ о страшных инопланетянах, которые прикидывались нормальными людьми и... а дальше страницы были вырваны. Но дорогой обладал фантазией и все понял. С тех пор он начал подозревать завуча в том, что тот инопланетянин.

Коварный чужак в его подвале!

− Ага, попались! — вдруг крикнул плотник и нацелился мозолистым пальцем на Петухова. Глаза Дорогого были широко открыты, словно, он только что совершил открытие века. − Я знаю кто вы! Давно это подозревал и теперь знаю. Вы... Вы педантировались на Землю, а потом в мой подвал, что бы узнать секреты ловли муз. Вы...

− Стоп, стоп, стоп! — призвал к спокойствию директор, перебивая плотника. Он схватил его за целый рукав, изношенной рабочей куртки, и притянул ближе. — Борис Данилович, это уже, в самом деле, перебор. Я бы даже, сказал, бред! Извините, за выражение.

− Что значит, "педантировался"? — изумился Вадим Сергеевич и выгнул шею. — В каком это смысле?

Дорогой выпрямился и блеснул глазами.

− Вы педант! Сеньор учитель танцев, − далеко нетрезвым голосом сказал плотник и попытался засунуть руки в давно оторванные карманы.

Петухов стоял, ошеломленно таращась на плотника, который раскачивался из стороны в сторону и довольно икал.

− Борис Данилович! — строго возмутился директор. — Что за, хамские интонации, в самом деле? Извиняюсь, за выражение. Мне кажется, что сейчас вам надо успокоиться. — Он посмотрел на Петухова и поправился: − Всем нам надо успокоиться!

Петухов наливался злобой, краснел и скрипел зубами. Он готов был взорваться. Пусть, он ничего плохого и не видел в педантичности. Но как оскорбительно это прозвучало! А уж то, что его назвали учителем каких-то танцев, да еще так пренебрежительно, и вовсе убивало в нем всякую доброту к людям.

− Значит так, да? — сквозь зубы прошипел Петухов. — Значит, так?

Дорогой кивнул, довольный, что сумел вывести Петухова из себя.

— Я бы дал вам пощечину, но боюсь, вы меня неправильно поймете! — вдруг произнес завуч и гордо вскинул голову.

Дорогой открыл рот, решительно топнул ногой и покачнулся.

− Дуэль! — крикнул он и яростно высморкался себе под ноги. — На шпагах у...

Он не успел договорить. Михаил Юрьевич поспешно сполз с неказистого сидения и встал между разъяренными охотниками за музами.

− Тихо, тихо. Друзья, не надо ссориться. − Директор подавил всякие протесты у обоих и взял их под руки. — Все! Теперь мы уходим. Пойдемте в мой кабинет. Там у меня прохладный воздух и французский коньяк! Приглашаю, так сказать.

Несмотря на маленький рост, директор был сильным мужчиной. Поэтому ему удалось сдвинуть с места обоих забияк, как он их назвал чуть позже, уже в кабинете, до которого они дошли в полном безмолвии и также вошли.

Директор вытащил свое кресло из-за стола и подкатил его к Петухову и Дорогому, которые уже расселись в других креслах друг напротив друга, и обменивались яростными взглядами. После этого достал из большого старого сейфа початую бутылку коньяка и три бокала. Поставил их на стол и добавил к ним еще яблоко и лимон на блюдце. Он натренированно быстро разлил по бокалам коньяк, затем порезал фрукты на дольки.