"Гуд бай, Америка-остров...-2"

— На кой золотой мы туда поехали? — возмущался Мартинг, толкая плечом к плечу Ракитин "БМВ", который на знаменитых трех горах начал глохнуть. — Что, в центре нельзя было телок погонять? И чего тот чувак не помогает, я не папа Карло тут козлячить!

— А зачем тебя иначе взяли, сынок? — хохотнул Олежка. — Давай-давай, тяни-толкай!

Взмокший Ракита сидел за рулем, рядом с ним шел тот молчаливый ранее темноволосый и негромко говорил:

— Продавай ее, к лешему. Купит какой-нибудь ларечник. Чего ты с ней паришься. Лучше другую возьми, да в этот цвет покрась, раз такая слабость. Шепни и парни помогут. Такую красотку подгонят — убиться!

— Думай скорей, Ракита. Не по силам уже ее на руках носить, — взмолился Олежка. — С тобой куда не поедешь, всегда по полному ряду подпишешься. Барахолка, а не тачка.

А Ракита, выжимая сцепление, все оглядывался назад, словно проверяя толкающих на нерадивость и отчаянно матерился. Правда, страха он никому не внушал.

Когда машина наконец-то рыкнула, но не просто рыкнула, а нужные колесики в ней все-таки сцепились, и наконец она встала на тормоз, Ракита сказал, вытирая со лба пот:

— Сейчас только в бар. Виняра за мной.

— За тобой, конечно. За кем же еще, — заверил его как всегда неаккуратный в словах, Мартинг.

Темноволосый оглянулся на него, но ничего не сказал, а Олежка неодобрительно двинул бровью.

— Все нормально, — объяснил с улыбкой Лех. — Он такой родился. Феномен. Он когда родился, первые слова были: "Кто тут мать моя, в натуре? Жрать-то будем?". Все записано.

— Фигня, — польщенно отмахнулся Женька. — Сам о себе не позаботишься — никому на хрен нужен не будешь. Мать со мной на дискотеки ходила, коляску в гардеробе оставляла. Так что не я такой, а жизнь заставила.

— Опять врет, — разоблачил легко Лех. — На жалость пробивает. Тут не сработает, Март.

В баре "Топаза" Женька сам заказал выпивку — несчастному сыну ветреной мамочки охотно доверили эту операцию. А Март и расстарался.

Темноволосый, кстати, куда-то запропастился, Ракита снял пиджак и оказался довольно худеньким парнишкой слегка за двадцать... О его героическом статусе сейчас говорило лишь обилие золота на теле, да ключи от машины, которыми он играл, перекидывая с пальцев рук. С исчезновением приятеля и он стал проще.

Кстати, вперед всех укатался тоже он. Это была беда темноволосого — его долгое отсутствие, так или иначе, оставшиеся теряли свежий вид и здравый ум.

— Я опух уже, ваще, тут Коляна караулить. Пошли на дискачек. Эх, в Москве я был весной, вот там реальная поляна. Такого отстоя, как в Тагиле, не увидишь. "Партийная Зона" — слышал такие дела? — почему-то обращался он к Лехе, как к лицу авторитетному, наверное. — Мы все клубы ночные облазили. Со Стриженым, — многозначительно оглянулся он на Олежку. — Там по плесени вмажешь, такой рейв начинается! Абзац!

— А чего, — тут же заспорил Мартинг. — И тут если по плесени въедешь, нормальная картина. Зеленки где угодно нажрешься, земля небом кажется.

— Даешь "Партийную Зону"! — заорал Олежка, забирая с собой бутылку. — Культурную революцию — крестьянам! Леха! — он театрально прижал его голову к своему плечу. — Пойдешь миссионером?

— Пойду, — промычал полупридушенный Лех.

— Молодец! Глотни. Пошли! Индейцы ждут.

Мартинг с Ракитой уже отплясывали в толпе этой единственной на весь пригород площадки. Ракита крутил в воздухе своим кирпичным пиджаком, явно не зная, куда его деть. А когда ему подвернулась девчонка в яблочных джинсах и короткой обтягивающей майке, зашвырнул его в сторону.

Музыка ударила Леху в голову. Пульс "120", выпитая лимонка, мелькающие лица, крутящийся свет.

— Нормально! — прокричал ему Олежка. — Два года назад тут совсем совково было! Борзеет деревня! Как ты это делаешь?

Леха и сам не знал, как. Пять лет назад он бредил Джексоном, и теперь все меняющиеся модой танцы танцевал на один манер, не заморачиваясь.

Леха увлекся, не замечая, как вдруг оказался в центре, и кто-то из местных виртуозов пытался встать с ним в пару. Но тогда он пошел на низкий старт, для молодежи непосильный, может, кое-что он и путал, но главное — добрая старая лимонная водка и Олежка, время от времени заботливо окатывающий его "Спрайтом", словно тренер в тайм-ауте.

Периодически он фиксировал своих — Ракита в расстегнутой до пояса рубашке со своей зеленоногой партнершей, Олежка с бутылкой, Мартинг...

А вот у Мартинга как раз были неприятности...

Разорвав толпу, Леха подался в его сторону.

— Трудности, Женьтос?

А трудности у Марта всегда возникали из-за женского рода, вот и сейчас он отвоевывал право на перепившую акселератку.

— Какого дьявола?! — орал он на юного атлета с выражением лица типа тумба.— Кто ты ей, папа? Она сказала, с тобой не пойдет, слышал, баран?

Девица безучастно стояла рядом, глупым видом своим распаляя соперников еще больше. А тип явно решал, что теперь ему делать с невозможно кричащим Мартингом.

Подлетел Олежка, опытный в такого рода развлечениях, с ходу кидаясь в психическую атаку.

— Который? — деловито определился он. — Этот? Чего тебе непонятно, сынок? — голос у него правда развозило, но сути дела это не меняло.

Такое мощное представление поколебало противника, но и подбодрило Женьку.

— Животное, — повело его, и он замахнулся двумя пальцами вверх, словно укрощая верблюда.

Рефлексы у атлета сработали автоматически, и он, не раздумывая больше, выдал Марту по носу...

Лешка зажмурился и прицельно влупил ему в зубы. Кулак у него хрустнул, зато снова стало весело. Мартинг куда-то подзанырнул, в лучших своих традициях.

Больше всего досталось Олежке и подоспевшему прямо из объятий девчонки в самый жар битвы Раките. А Лешка беспорядочно тыкал кулаками налево и направо, внося сумятицу в без того бестолковую потасовку.

Кончилось все так же стихийно, как и началось, местных растащили к выходу шустрые ребята. На месте разборки возник грустно улыбающийся Колян.

— Молодцы, — похвалил он тоном, далеким от одобрения.— Молодцы. Вас что, одних совсем нельзя оставлять? Саня, это что, новый вид отдыха?

— А чего, нормально было, — весело попрыгал на месте Леха, помахал в воздухе кулаками.— Жалко, быстро кончилось. Жесткий кайф, да, Коллега? А я только разогрелся.

Колян вздрогнул от фамильярности:

— Кто Коллега?

— Олежка-коллега. Мы с ним работаем вместе.

— Ты только глаза не закрывай в следующий раз, — посоветовал Олежка, выплевывая что-то, уже не нужное, изо рта.

— А где у вас четвертый? — тонко поинтересовался темноволосый.

— Я тут, — слабо сказал откуда-то снизу и сбоку Мартинг.

Он сидел на стуле у стены, старательно закидывая голову назад. — Дайте платок, пожалуйста. Мне, наверно, нос сломали.

Колян хмыкнул.

— Все, первая кровь. Можно возвращаться.

— У меня пиджак где-то. Там документы... И ключи... — Ракита виновато застегивал пуговицы.

-Ключи вот, — Леха достал их из кармана. — Я их прибрал, в баре ты их бросил.

— Вот придурки, — сказал сам себе, словно удивляясь, Колян. — Вот связался.

— А пофиг... — сказал Олежка. — Как он меня саданул, собака.

— Ты его тоже не слабо, — утешил Лешка.

— Видел, да? — обрадовался тот.

В машине им досталось дополнительно.

— Кто за руль? — зло спросил Колян.

— Я никакой, — поднял руки вверх Ракита.— Ну сядь ты... Я ноль.

— Ты запутался, Ракитин. Я тебе не бублик, я к рулю не касаюсь, — с нажимом произнес тот.

Мартинг стонал на заднем сиденье.

— Ну давайте, я, — сказал Леха. — Я не гордый.

— Но-овости? — удивился Женька. — Это с каких пор?

— Ты отстал от жизни, Мартинг. Детка мне машину слепил.

— А мне он может слепить? — практичный Март забыл про сломанный нос.

— Что за чел? — спросил Колян. — Что у него за дела?

— Нормальный человек, — Леха вырулил на шоссе, оглядываясь в стекло назад. — Самородок. Машины из хлама перекраивает только так. Фанат на это.

— Ленка, дай дочку напрокат. Я ее выгуляю и верну. А ты с Серегой пообщайся.

— С ума сошел? Разве мальчишкам можно детей доверять?

— Ты поищи еще такого ответственного, — вступился сам за себя он. — Или вот чего — я к Майке пойду. Майке то доверишь?

— Думаешь, это только удовольствие, да, с детьми поиграть? А когда у нее болит что-нибудь и она орет часами, не останавливаясь, а Серега опять домой не пришел... Или он в лежку, у телевизора, а у тебя пеленок вагон стирать, каша не сварена, а она пальцы во все розетки сует... Вот я на тебя тогда посмотрю.

— Да я согласен, мне б только заделать, да мужчины сами не могут. Вот если б мне родили и отдали, хоть за деньги, как на Западе... А с мамашами возиться, меня конечный продукт прикалывает. Ты к этому как? А себе другую придумаете. Ну нравится мне Юлька ваша. Хоть женись, блин.

— Придурок! — он получил по лбу. — Катись с глаз моих.

— Собирайте дочку, мамаша.

Ему выдали открытую летнюю коляску, розовую Юльку, запасной памперс и бутылочку.

— Пожадничала, — примерил он. — На двоих-то не хватит. Ладно, пивом догонимся.

— Чего?!

— Шутка.

— Все, отвали. Что б к восьми вернулись. И где Серегу носит? Да что за жизнь такая...

Юлька была тяжелая и теплая, она сладко дышала толокном, когда, терпеливо помалкивая, как сообщница, прижималась к его плечу; в другой руке он волочил за собой коляску по ступенькам вниз.

В маленьком кукольном ротике блестела слюна, угрожая стечь по диатезной рожице ему на футболку. Смешно, но от этого он и тащился.

— Ладно, ладно, — грубовато сказал он ей, скрывая восторг. — Киднепинг еще никто не отменял.

Катился пыльным август. Леха недели две отмывал свою травяного цвета "Таврию" и подустал. Почему именно такую — яркую, светло-зеленую, он и сам не мог объяснить свой выбор, почему-то думалось, как здорово она будет блестеть зеленью солнечным утром.

Машина, как и задумывалось, стала транспортом общественным — ее почти не покидали друзья, по любому поводу; а Олежка, тот и вовсе заявлял всюду, что "это наша тачка".

А Лехе было весело. Выбрались как-то на дачу к Старикам, купались два дня до одури на выработках, лопали шашлыки. Все было как всегда — Ленка привычно дулась на Серегу по одному из своих глобальных заносов; Юлька ползала в траве, старательно цепляя на себя последних клещей; Майка отчаянно ревновала своего милого к приглашенной Демоном лейтенантше...

— Ну что, пять часов, — сказал Олежка, когда они покидали вгоковский автобус в конце рабочего дня. — Время чая у Кролика. Как думаешь?

— Однозначно, — подтвердил Лешка.

— Ну где наша зеленуха?

-Кис-кис-киса, — позвал Лешка. Машина приветливо маячила им со стоянки.

Он открыл дверцу, откинулся за рулем, передохнул. Взгляд влюбленно скользнул по приборной доске, цепляясь за самолюбивую сдержанность убранства. Конечно, минимум прибамбасов и, конечно, беспорядок. Это Олежка постоянно отчитывал его за рассыпанный пепел и за глупые пробки от пластиковых бутылок... Но беспорядок следовал за Лехой по жизни — против мирового вещизма протестовала здоровая его натура — наплевательством.

Только бока протирал он ей любовно — переменой бархатистых тряпиц, словно породистую лошадь. И от запаха в салоне упивался — горькой смеси сухого масла, бензина и табака. А уж сигареты за рулем летели пачками.

Олежка пританцовывал в нетерпении и в дверцу ввалился...

— Но! Поехали! — барски распорядился он воображаемым кучером.

— Куда изволите? — любезно полюбопытничал Леха, играя в привычную игру: таксиста-жулика.

— В центр, — небрежно махнул тот рукой. — В баре посидим.

— Двенадцать баксов, — Леха тронул сцепление. — Или иди ищи дешевле.

— Чего?

— Цены на энергоносители подкрутили. Эх ты, тундра. Телек смотреть надо.

— Что, болтаем, или вечер потерян? — строго спросил Олежка.— И выключи свою бормотуху. Я эту кашу органически не переношу. Как такую хрень слушать можно?

— А "Руки вверх" как можно?

— Можно.

— И эту можно.

Леха пожал плечами и переключил на радио. Давно пора было привыкнуть, что недоразвитых его любимая музыка раздражает. Даже песенка про "Чудный, чудный город". Но это для одиночества...

Сгоняли, искупались, на Выйский пляж, повалялись на траве, молча посозерцали милые сердцу купальные мотивы. Девчонки этим сезоном разрядились в закрытые купальники, удивительно преображавшие даже не самых стройных...

— Как твоя? — спросил Лешка.

Та, что жила с Олежкой, была преудивительнейшим созданием. Против свободного образа жизни своего возлюбленного она не протестовала, тихо и кротко перенося одиночество и его продолжительные заплывы в стороны.

— А чего ей сделается, — лениво моргнул Олежка.

В баре было людно, хлопотал бармен Рома за стойкой.

— Вот работа собачья, — заметил Олежка, потягивая "Гессер" и расслабленно наблюдая за галдежом вокруг. — Люди отдыхают, а он вкалывает. Я б сдох.

Леха промолчал. Настроения у него не было. И Олежка солидарно помалкивал. Ему и "Гессера" хватало.

Потом подошел Ракита с очередным Каспером, — всех его приятелей наперед можно было называть Касперами, друг от друга они практически не отличались.

— А я вчера деда сбил, — сообщил Ракита.— Мы с Бастриковым бортанулись, а он мне под колеса сыпанул, под бампер.

— Под этим? — показал Олежка под горло.

— Нет, что самое обидное. Пустые.

— Не в глушняк? — спросил, вздрогнув, Лешка.

— Не знаю. Я его не щупал. Мы оттуда сразу ноги...

— Мою бы кто сбил, — помечтал Каспер. — Разрешаю. Хата мне бы сразу отошла...

— Андрюху Панаева на Карле-Мырле держат. Там наркоманчей в этом сезоне непомерно. Квадрат зашмонали, ну и нашли. Андрюха, он парень запасливый.

Суд десятого.

— Дохрюкался. Помнишь, Леха, Андрюху?

— Помню. У которого муравьи с грибами.

— Подорвались они в ночнике на Вые. Всегда сходило, а в этот раз за руку взяли. Ладно бы чего с прилавка тяпнули, минералку там, а так хрена ль кассу то ломать было. Продавщицу отвернули за чем-то, Андрюха ну и геройствовать. Айбол.

Лех их почти не слушал — он отключился. Увидел свою Ленку. Это была она — темные волосы, обрезанные теперь в каре, и сразу словно незнакомая, чужая — словно выше ростом, взрослее. А может, из-за одежды — черной джинсовой куртки и голубых джинсов-стрейч, Леха их не помнил у нее; на популярной нынче платформе. В этой одежде она терялась здесь, но только не для него, не от его болезненно отметившего эти перемены взгляда.

Ого, — подумал он. — А я-то тут как? Чужие люди, чужие слова. А мое — вот оно — только подойти; и зачем тут его молчаливая принцесса из — как бы этого не хотелось — не забытой сказки. В дурацком подвале второсортного бистро.

Он была не одна — с двумя парнями, они прошли в затемненный угол с горящими сигаретными огоньками.

Лешка следил за ней, прикрываясь рюмкой-чашей, в которой покачивалась

(он еще помнил смутно, что за рулем) "Рябина"; как она села неподалеку, словно не мешая, тихая и серьезная, как отличница, поставила сумочку на столик, легко сложила руки на высокие в этих узеньких джинсах коленки.