Человек-львёнок

Цветы и кустарники — они заполняют эту комнату (как и все, впрочем, но здесь плотнее). Меж них ютятся угловатые вытянутые человечки, сделанные африканскими мастерами. Люди застыли в таких позах, что и не сообразишь, чем таким они занимаются.

На дальней стене висит панно, выполненное из пёстрых перьев чуть ли не сотни птиц с вкраплениями узоров из бисера, разумеется, деревянного, созданного руками экзотических аборигенов.

Птицы. Пингвин сразу вспомнил своё прозвище, напомнившее о детских обидах, когда он таскал объёмное брюхо.

Даже без этого, Пингвин — явно недоброжелательное прозвище. А этот козёл обещал, что раздаёт их случайно.

И тут чуть скрипнуло плетёное кресло — из-за его громадной спинки показалась старушка с пучком на затылке. Она укрылась здесь, сев перед вялым пламенем камина. От неожиданности Пингвин вздрогнул, а следом пришла лёгкая злость на эту женщину. Могла бы не пугать.

Как же её? Барракуда, точно.

— Барракуда, да? Хотелось уединиться? — неторопливо, как он всегда говорит, произнёс Пингвин.

— Вроде того, молодой человек.

Она не приглашала, но шатен пристроился на кресле рядом. Из-за спинки кресла видна только часть лица Барракуды. Она сосредоточена или пытается быть таковой. Скорее измученная, усталая, отчего морщины набирают краски, становятся заметнее и гаже.

Пингвину стало неприятно смотреть на это лицо, но и отвести взгляд не получается.

Он заставил себя развалиться на кресле, устроиться поудобнее. Сделать вид, что расслаблен. Как будто в этом есть большой смысл.

— Надеюсь, — прошептала Барракуда спустя столько минут молчания, — Вы плакали.

— Что? Что значит "надеетесь"?

— У Вас красные глаза. И, если Вы не наркоман и не аллергик, Вы плакали.

— Я не наркоман. Вы всё наше поколение считаете наркоманами и тупицами, но я не такой! У меня есть работа, хорошая, высокооплачиваемая работа, перспективная. И меня туда не отец посадил.

— Редкость, — обернула Барракуда к Пингвину голову и с уважением кивнула. — Опять же, если Вы не врёте. А большие мастера в Мафии — обязательно блистательные лгуны. В общем-то, в этом нет ничего плохого.

— По Вашему тону не скажешь, — вопреки стараниям, напряжение шатена вылилось в стиснувших подлокотники пальцах и подавшейся вперёд голове. — Можете хоть в лицо меня обозвать никудышным наркоманом и брехуном — это всего лишь слова озлобленной старости.

— Вы — никудышный наркоман и брехун, — не моргнув глазом, произнесла Барракуда.

Слова, что Пингвин не ожидал, слабо выражают его состояние. Странным образом эта престарелая дама не отличается мнением относительно него от других людей её поколения, но вместе с тем она не пытается ему что-то доказать, а провоцируемый спор нужен ей не больше, чем снег кактусу.

Это заставило Пингвина отпрянуть назад, плотно давшись спиной о спинку кресла. Барракуда перевела взгляд на меланхоличное пламя. Оно-то и занимает главенствующее место в её голове, потому как одним наблюдением касательно него она и решила поделиться:

— Огонь на газу. Досадно, я всё больше разочаровываюсь во владельце этой усадьбы: камин не настоящий, на стене висит шкура тигра, тогда как все статуэтки в доме африканские. Опять же, вон те орхидеи растут только в Южной Америке.

— Владелец может быть... просто любителем, но не знатоком. Я вот коллекционирую вина, но сомелье из меня никудышный.

— Готова спорить, именно поэтому ваш дом не напоминает один большой винный погреб.

— Это верно.

Следующий вопрос был очевидным, но странным образом Пингвин оказался к нему не готов:

— У Вас есть догадки, кто мафия, молодой человек?

Она намеренно поддалась гипнозу огня, вперилась взглядом в его ритмичные танцы. Голос её дрогнул, незаметно, но только не для внимательного игрока. Пингвину показалось, что за такие проявления слабости эта ржавая, но всё же железная леди, станет себя сильно бичевать.

— Я не знаю, я просто растерян. Он заставляет меня делать невозможное!

— Только спокойнее, — почувствовала Барракуда, как в баритоне парня забулькали слёзы.

Судорожный вздох, и Пингвину стало лучше.

— Так же ведь в Мафию не играют. Не наставляют на тебя дуло пистолета и кричат, чтоб ты тут же решил головоломку. В Мафии должны быть случайные жертвы, должны быть ложно обвинённые. Только с помощью них можно строить хоть какие-то догадки. Поэтому и никаких турниров и чемпионатов по этой игре не будет никогда, потому что слишком многие станут проигравшими статистами, чтоб везучим достался шанс играть.

Барракуда не ответила, и парень продолжил одно за одним выплёвывать слова:

— И смерть здесь — это слишком несправедливо! Зебру убили только за то, что она приехала! У неё не было ни шанса спастись! Её просто застрелили, чтоб мы полюбовались на её труп и начали соображать... вернее, чтоб мы убили ни за что ещё уйму народа! Ни за что! И меня могли убить вот так ни за что!

Вопреки стараниям, мужественности Пингвину не хватило, чтобы не намочить лицо.

— Понимаю, молодой человек. Я уже знаю, что скоро ни за что убьют меня.

— Вас? — в два движения шатен вытер глаза и нос. — Это из-за револьвера? Но это же самая настоящая глупость! Это разве что-то доказывает?

— Вы же видели этих людей. Адам решил, что страх заставит их думать на пределе возможного, а получилось, что те в панике стали играть, как безумцы. Станут, вернее сказать. Почти беспочвенные обвинения, игра "кто кого перекричит", а затем они станут всем скопом кого-либо топить по принципу "лишь бы не меня". Револьвер был ближе всего ко мне, а то, что я не умею с ним управляться, многие расценят как уловку. Меня просто удобнее всего потопить.

— Я бы не хотел, чтобы мафией объявили Вас.

— Бросьте, Вы бы сказали это каждому игроку по очереди, окажись они с Вами один на один.

— Серьёзно! — от переизбытка чувств Пингвин подался вперёд, заговорил быстрее и даже принялся размахивать собранными вместе пальцами. — Я видел тех, кто готов бездумно обвинять всех подряд. Медведь, например.

— Он уже собирает против меня заговор, поздно Вы про него вспомнили.

Пингвина разозлило это смирение, что захотелось кричать. Только слов он не нашёл. Ему словно в лицо плюнули и сказали, что смерти — это нормально, это правильно, и делать с этим ничего не надо.

Но ярость ушла в никуда. Просто развеялась, как зря поднятая пыль. Пингвин растерялся, запутался в том, что хотел сказать, поэтому следующая фраза прозвучала как-то сама собой:

— А Вы? Кого Вы подозреваете?

— Может, это странно, но я подозреваю Лягушку.

— Подождите, — Пингвин так и не запомнил толком всех участников игры, — это тот интеллигент лет сорока, у которого ещё губы лиловые?

— Да, он самый.

Почему-то шатен был уверен, что причин сделать такой вывод Барракуда не назовёт, поэтому не стал и настаивать. Он обратился взглядом на пламя, пытаясь постигнуть его обаяние. Расслабляет.

И уже вечность спустя он высказал-таки своё мнение насчёт подозрений пожилой собеседницы:

— В самом деле, странно...

Дикобраз услышал, как открылась дверь, а затем за спиной застучали по кафелю шаги. Он оглянулся из-за плеча, увидев, как из-за угла выбегает Лягушка, дышащий тяжело и ступающий нетвёрдо.

Обменявшись со здоровяком взглядом, он пристроился справа у писсуара. Дикобраз уже почти закончил.

— Дьявол, — удовлетворённо, с облегчением прошептал седовласый. — А ты быстро туалет нашёл?

— Ну да, я его ещё до начала приметил. Только сперва ошибся: зашёл в женский. Хорошо, там никого не оказалось.

— А я минут пять по этажу петли наворачивал.

Дикобраз издал финальный вжик ширинкой и боком поплёлся к раковинам. С жидким мылом не поскромничал. Зафырчала вода из крана.

— Где был? — спросил Лягушонок, надолго занятый выпитым недавно спиртным. — Мы тебя не видели.

— Ходил, вспоминал, — пожал плечами здоровяк. — А вы вместе, что ли, собрались?

— Ну да, в баре.

— Об этом почти догадался.

— Что, так сильно несёт? — ухмыльнулся седовласый.

— Да. Много вас там было?

Бородач как раз завершил мытьё рук и набрал себе целый клок бумажных полотенец. У раковины его эстафету подхватил Лягушка. Первым делом он осмотрел свои щёки с подбородком:

— Давно не брился, — шепнул он сам себе. А теперь уже Дикобразу. — Да, нас сперва во... да, восемь было. Потом Медведь быстро ушёл.

— Который? Волосатый? — амбал с богатырской удалью швырнул использованные полотенца в урну.

— Нет, волосатый — Слон. А Медведь — коротышка, — Лягушка показал примерный рост лысого очкарика.

Дикобраз привалился плечом к перегородке меж кабинками и сложил руки на груди. Пиджак на нём напряг швы, потому как одежда малость не по росту.

— Ага, вспомнил, — закивал тот. — И чем занимались, помимо попойки? Обсуждали личность мафии?

— Именно что, — Лягушка закончил с мытьём рук и принялся с дотошностью изучать каждый миллиметр своего лица.

— И как?

К бумажным полотенцам седеющий менеджер не привык — на работе исправно рычат сушки. Осталось привести галстук в порядок. Цвет червонного золота — редкая расцветка, а зря, потому как с белыми рубашками — шик.

— Ну, — Лягушка обернулся и упёрся руками в раковину, — быстро пришли к выводу, что любые рассуждения слушать опасно, потому что каждый может оказаться убийцей, и каждый может врать. Так что стали собирать факты.

— Факты, значит.

— Да, Пиранья... ммм, девчонка такая говорливая с каштановыми волосами, достала блокнот и стала записывать.

У Дикобраз ни единый мускул не дрогнул, словно сказанное было бестолковым трёпом. Где-то секунды три он буравил собеседника, пока не выдал со всё тем же непоколебимым лицом:

— И много фактов собрали?

— Мало на самом деле. Определили, что для хорошего попадания в лоб, было бы неплохо сидеть точно напротив убитой, а это Пантера, Пингвин, Пиранья, Рысь и Слон, также решили, что убийце необходим был прибор ночного видения. Ещё вспомнили, что я отыскал потайную дверь. Наверно, это всё.

Лягушка оттолкнулся от раковины и принялся расхаживать по туалету, разминая руки.

— Мягко говоря, негусто. Так вы и не решили, за кого будете голосовать?

— Нет. Женщины рассорились, и мы свернули заседание.

— А Медведь... или Слон, путаю их... в общем, коротышка лысый носился по усадьбе напевая, что Барракуда попалась.

— Да, это он и нам пытался доказать.

— Сомневаюсь я. Да и мало всего случилось, чтоб так уверенно заявлять.

— Хорошо бы, больше ничего не случалось, — задумчиво высказал Лягушка.

— Не спорю, но и не думаю, что мы подберёмся к ублюдку прежде, чем он положит половину.

Мужчины какое-то время помолчали. Седовласый успел поправить "Паркер" в кармане и вооружиться ещё одним полотенцем для борьбы с обнаруженным мокрым пятном на рукаве.

— Меня беспокоит наш низкорослый очкарик, — пробасил, якобы в воздух, бородатый.

— А что он?

— Понимаешь... мы же можем на "ты"? Так вот, он сеет беспорядки, давит на людей, не желает рассуждать логически. Смотрел фильм "Мгла"? Вот он может стать кем-то вроде той сумасшедшей, запудрит людям мозги и станет очень опасен.

— Возможно, тем более, что людей, готовых его слушать, хватает. Я не уверен в Рыси, в Черепахе, да и наш нарцисс Пингвин тоже не ахти какой надёжный. Я правильно понимаю, что ты предлагаешь вынести его?

Дикобраз пожал плечами с равнодушием, не свойственным людям, решающим вопрос жизни и смерти. И от этого Лягушке стало неприятно. Отойдя от кабинок, здоровяк пояснил:

— Всё равно придётся идти наугад. Лучше устранить опасного диктатора, чем вменяемого игрока.

— Ты же его не знаешь. Так о нём говорить...

— Хорошо, давай ту девчёнку-веселушку замочим. Разве лучше?

— Нет, — Лягушка подобру отвернулся. — Пойми, я согласен, что Медведь — редкостный говнюк, что от него могут быть неприятности вагонами. Просто ты так легко об этом говоришь...

— Нас мочат, люто и хладнокровно. Чего уж резину тянуть? Я так рассуждаю: догадок у меня нет, — Дикобраз отмёл что-то в воздухе рукой, — у вас тоже. Значит, надо их ждать, убивать тех, кого менее всего жалко, и ждать, что мафия как можно быстрее себя выдаст. Вот так жёстко.

Эти слова стали чуть ли не заклинанием — свет резко потускнел, стало на редкость хреново видно. Дикобраз сразу же нахмурился.

Из динамиков, которыми оказалась усеяна вся усадьба, раздался голос ведущего:

— Осталось десять минут до суда.

Бородач оторвал взгляд от потолка и посмотрел чётко на Лягушку. Лёгкими кивками убеждая в своей правоте, он решил спросить прямо:

— Так что?

— Это хоть какой-то план. Соберём сговор против него?

— Да, надо наверняка. Сколько с тобой было людей, которым ты доверяешь?

— Сейчас... Анаконда, Пиранья, Слон, Кондор и Летучая мышь.

— Летучая мышь? — скривил губы Дикобраз.

— А что не так с ним?

— Он очки часто поправляет. Так, обычно, делают те, кто их не носит постоянно. А зачем просто так напяливать? Вопрос хороший... Ладно, неважно. Если всех собрать, семь человек — уже большинство. Пойдём, надо им ещё всю задумку объяснить.

Когда наступила пора собираться на первое голосование, усадьба практически погрузилась во тьму, вернулся эффект дрожащих, как огонёк свечи, лампочек, включилось тихое ненавязчивое звуковое оформление в стиле ночных джунглей.

Игроки вернулись в жуткую комнату. Мужчины почти поголовно расстегнули пиджаки, а Кондор так и вовсе выбросил его. Пиранья немного поработала над взъерошенными волосами. Все максимально напряжены и бесшумны.

В игровом зале прибрали: лужу рвоты вытерли, кровь исчезла со стола и стула. Вот только тело Зебры не исчезло — оно оказалось усажено на своё место, обёрнутое белой тканью. Труп в саване заставил вернувшихся вздрогнуть, а Кондор перепугался его больше, чем без белой тряпицы. Даже накаченный этанолом он долго заставлял себя сесть.

В центре стола револьвер, аккуратно направленный дулом на мёртвую Зебру. Кто-то из девушек охнул. Проследив за её протянутой рукой, игроки разглядели то, что так поразило девушку — карта покойной, закреплённая в районе её лба. Белая сторона вымазана кровью.

— Я приветствую вас на первом заседании суда, — не давая игрокам отойти от потрясения, начал ведущий. — Можете покончить со мной прямо сейчас и быть свободными. Если получиться. Хочу сказать, что мне несколько неприятно видеть некоторых из вас выпившими. В ваших же интересах иметь трезвую голову, мне же всё равно.

— Господин ведущий, можно спросить? — раздался глухой голос Пантеры.

— Да, разумеется.

— Почему тело Зебры всё ещё здесь?

— Хороший вопрос, — заиграла красками роковая речь. — Мне показалось, что вид мёртвого тела пробудит в вас чувство вины. То есть, так вы, надеюсь, ответственнее подойдёте к грядущему суду. Будете бездумно убивать невиновных — последствия станут кошмарить вас до конца игры.

— Изверг, — затупленным копьём ненависти кольнула Барракуда.

Но поверенному Адама Ренджилла показалось излишним реагировать на это обвинение. Мысли его понеслись дальше к предстоящему действу: