Круги на воде

Свет во всей квартире был погашен и лишь в той комнате, а которую их пригласил войти Новиков, слабо светился абажур, свет от которого едва позволял различать контуры предметов. Львова сидела на кресле, стоявшем почти посреди комнаты, закутавшись в плед. Увидев вошедших, она слегка вздрогнула, как будто очнулась от легкого сна.

— А я уже начала дремать, — голос у нее был тихий, но не старушечий. Если бы не установочные данные, которыми владели чекисты, Смолин мог бы подумать, что перед ним сидит женщина лет тридцати. Но Львова была уже в годах, хотя точный возраст ее известен не был даже в ОГПУ.

— Извините, Наталья Сергеевна. — Новиков поклонился, после чего подошел к креслу и поцеловал руку старухи. — Это исключительно моя вина. Товарищи из ОГПУ явились вовремя.

Смолин все еще стоял в дверях, ожидая дальнейшего развития событий. Львова тем временем разглядывала его. Затем она жестом пригласила его подойти ближе — ее рука поднялась на уровне груди и пальцем она поманила его к себе. Смолин сделал несколько шагов вперед и вновь остановился.

— Я представляла вас немного по-другому, — наконец сказала она.

— Да? — искренне удивился Смолин. — После всего того, что мне пришлось слышать сегодня, я был уверен, что вы знаете если не все, то почти все.

— Ну что вы, Юрий Андреевич, не преувеличивайте! — Львова хрипловато засмеялась. — Я полагаю, что Илья Ильич вкратце описал вам ситуацию?

— Да. — Подтвердил Смолин.

— И к какому решению вы пришли с вашим молодым коллегой? — Львова хитро прищурила глаза и замерла в ожидании ответа.

— Вы что же, и этого не знаете? — усмехнулся Смолин.

— Я хочу услышать ответ от вас.

— Можете считать, что Ленинградское ОГПУ никогда не слышало и не занималось делом "Черного Солнца Востока".

Сказав это, Смолин понял, что даже если дело и выгорит, то сделать так, чтобы документы исчезли бесследно будет крайне затруднительно. Но сейчас, стоя перед старухой, он знал только одно: надо выполнить задание и доставить Львову в Москву готовой к сотрудничеству, а не настроенной враждебно.

— Этого мало, Юрий Андреевич. — Старуха подалась всем телом вперед и с видимым усилием поднялась из кресла. Новиков тут же подхватил плед, который она властным движением отбросила от себя.

— Мало? — Смолин машинально отступил назад.

— Мало, Юрий Андреевич. — Львова подошла к Смолину вплотную, так близко, что он чувствовал ее старческое дыхание. — Вы должны навсегда забыть это название.

— Хорошо, — немного опешил Смолин.

— Нет, не хорошо. — Голос старухи звучал уже зловеще. — Одного хорошо нам не достаточно. Садитесь за стол.

— Зачем?

— Садитесь. Илья, дай господину Смолину бумагу и ручку.

Новиков вытащил откуда-то как будто уже заготовленные письменные принадлежности и положил их на стол. Смолин медленно сел на стул и взял в руку ручку. Где-то в глубине своего сознания он понимал, что, возможно, совершает ошибку, но делал все именно так, как говорила старуха. Он уже собирался спросить у Львовой, что ему предстоит писать, как почувствовал странный запах, который буквально наполнял комнату. Обернувшись, он увидел стоявшего недалеко от него Новикова, на лице которого играла все та же странная улыбка. Львова вновь была в кресле. Она сидела абсолютно без движения, а глаза ее будто остекленели. На секунду Смолину показалось, что она мертвая, но внезапно губы ее зашептали слова, смысл которых до него не доходил. Он попытался прислушаться, но у него ровным счетом ничего не получалось. Внезапный страх охватил все его существо. Он попытался встать, но ноги не слушались — его, будто, привязали к стулу. Тем временем Новиков подошел к нему, и, положив руки на плечи Смолина, шепотом начал диктовать. Смолин хотел что-то сказать, но язык еле ворочался у него во рту и он сам испугался тому мычанию, которое вырвалось вместо слов. Чекист беспомощно взглянул на Новикова, но тот продолжал умиротворенно улыбаться, диктуя дальше и дальше. И только тут Смолин заметил, что рука его, держа ручку, водит по бумаге и записывает все, что ему наговаривает подручный Львовой. Сопротивляться этому было бесполезно...

Смолин пришел в себя уже на улице. Он потряс головой, будто пробуждаясь ото сна, и огляделся. Рядом с ним стоял Новиков, который поддерживал его под руку.

— Все в порядке? — заботливо поинтересовался он. — Как вы себя чувствуете?

— Что вы со мной сделали? — отдернул от него руку Смолин.

— Ничего страшного, не волнуйтесь. Просто немного подстраховались. Наталья Сергеевна заметила, что у вас все же оставались кое-какие сомнения. Но теперь их у вас быть не должно.

— Это почему же? — Смолин мучительно вспоминал все произошедшее с ним в квартире Львовой.

— У нас есть интересный документ, подписанный вами. — Сообщил Новиков. — Если у Ордена вновь начнутся неприятности, они тут же начнутся и у вас.

— Что я написал? — Смолин пытался задушить приступ паники, который все явственнее подступал к нему. — Скажите, что?

— Да разве это имеет значение, Юрий Андреевич? Тем более, что вы и так обещали уладить все наши дела. Ведь так?

Смолин шел и про себя ругал себя последними словами. Он попал в ловушку, умело расставленную старухой и Новиковым. Он дал провести себя, а теперь находится в зависимости от этих странных людей. Что это было? Гипноз? Должно быть именно гипноз. Он читал о подобном... Новиков, тем временем, объявил:

— Наталья Сергеевна будет готова к отъезду в Москву завтра днем. Можете передать своему руководству, что вы сделали все, что они от вас хотели.

— Зачем старуха нужна там, в Москве? — неожиданно для самого себя поинтересовался Смолин.

— Наталья Сергеевна может очень помочь некоторым людям в Москве, а им нужна ее помощь. Понимаете, в принятии решений не всегда можно положиться только на мнение людей.

— А, ну вас к черту! — Смолин сплюнул на землю.

— Вы спросили — я вам ответил. — Новиков пожал плечами. — А уж верить или нет — дело ваше.

Новиков поклонился и исчез в темноте ночи, а Смолин, постояв в задумчивости несколько минут, направился в гостиницу, где его уже, скорее всего, заждался Глеб.

* * *

Олег все-таки опоздал. Практически вбежав на прилегающую к пруду аллею, Он быстро отсчитал нужную скамейку и к своему разочарованию увидел на ней сидящую влюбленную парочку. Тем не менее, он решил не сдаваться так просто, а потому подошел к скамейке, намереваясь посидеть и на всякий случай подождать. Но присесть он не успел.

— Вас случайно не Олег Игоревич зовут? — поинтересовался у него парень, прекратив лобызаться с весьма сомнительного вида девицей, которая явно представляла в этот вечер на Чистых Прудах один из подмосковных городов.

— Да, — ничему уже не удивляясь, ответил Олег. — А что?

— Вот, вам просили передать.

Он протянул Олегу конверт и снова отвернулся к своей подружке, которая, впрочем, уже с интересом изучала самого Олега.

— Спасибо. — Олег с секунду подождал ответного "пожалуйста", но услышал лишь чавкающие звуки смачных поцелуев, да поймал напоследок на себе взгляд девицы, параллельно орудующей языком во рту у своего партнера.

Отойдя от парочки на безопасное расстояние, Олег распечатал конверт и обнаружил в нем сложенный тетрадный листок, на котором размашистым почерком был написан адрес и время. Исходя из прочитанного, Олег сделал вывод, что сегодня его ждут в одной из квартир на окраине Москвы, причем, уже совсем скоро — буквально через пару часов.

Ситуация становилась все более забавной. Теперь Олег был полностью уверен, что телефон, чудом замеченный им на брошюре, принадлежал никакой не типографии, а представителям этого самого "Трехкружия". Но это было ему только на руку. Если уж пишешь роман о борьбе доблестных органов с жестокой сектой, то, как писатель, будь любезен изучить предмет досконально. Одним словом, такой уникальной возможности могло бы больше и не выпасть, а потому Олег решил убить время, пошатавшись по окрестностям, а к назначенному часу прибыть по указанному адресу.

Чистопрудный бульвар в тот вечерний час представлял собой то мрачно-унылое зрелище, которое любой москвич, знавший его в прежние времена, мог наблюдать уже на протяжении последних нескольких лет. Несмотря на то, что дорожки теперь стали мощеными, а скамейки и ограда новыми, публика, в массе своей делала из этого прекрасного московского уголка какое-то подобие свалки из человеческих и бытовых отходов. Все скамейки были оккупированы готами и еще черт знает кем, одетыми в невразумительные черные одежды. Средний возраст их был не больше пятнадцати-шестнадцати лет, хотя среди некоторых компаний Олег замечал и особей более взрослых. У всех в руках были бутылки с пивом, которые после опустошения летели прямо на землю, образуя стихийные помойки по всей протяженности бульвара.

Помимо готов на бульваре наблюдалось невероятное количество иной маргинальной публики, вроде бомжей, местных и не очень алкоголиков, гопников и иже с ними. Среди всего этого сброда пытались гулять прилично одетые молодые люди со своими не менее приличными девушками, пожилые пары и родители с детьми, проживающие, вероятно, в близлежащих домах. Олег с тоской разглядывал эту пеструю массу, которая пребывала в постоянном движении, пытаясь воскресить в памяти образы того же самого места, но, скажем лет двадцать назад. И то, что он вспоминал, еще больше утверждало его в мысли, что нынешнее состояние столь любимого им места, мягко говоря, удручающее...

Побродив по бульвару, Олег еще раз перечитал послание, засунул его обратно в конверт, а сам конверт, сложив вдвое, положил в задний карман джинсов. Все верно, ровно в десять его ждали где-то в районе Речного вокзала.

Устав от изматывающей его мозг окружающей реальности, Олег решил спуститься в метро и потихоньку двинуться в сторону пункта назначения. Опаздывать больше ему не хотелось, а потому он пришел к выводу, что, возможно, лучше прибыть туда чуть раньше. Так он и сделал.

Без двадцати десять Олег стоял на лестничной площадке четвертого этажа обшарпанной пятиэтажки, затерянной в бесконечных однообразных дворах в непосредственной близости от МКАД. Дверь нужной ему квартиры была оббита темно-коричневым дерматином, который в некоторых местах был вероломно порезан местными хулиганами, а после бережно зашит черными нитками хозяевами квартиры. В подъезде пахло всем сразу, и от этой смеси запахов готовящейся еды, кошачьей мочи и сырости Олега начало слегка мутить. Но, собравшись с мыслями, он вдавил черную пуговицу звонка и замер в ожидании.

Дверь ему открыла женщина средних лет, одетая скорее старомодно, нежели по моде последних лет...

* * *

...Ольга Сергеевна накормила Безлюдного и предложила временно пожить у нее, пока он не определится с работой и не сможет перебраться в какое-нибудь общежитие, а, если повезет, может даже и в комнатушку в коммуналке. Иван с благодарностью предложение принял и тут же изъявил желание отправится в опочивальню, сославшись на недомогание, возникшее вследствие долгих скитаний по общественным местам. Дольская постелила ему в гостиной, после чего Безлюдный, не снимая одежды, улегся на белые простыни и заснул на долгие часы.

Проснулся он поздно вечером, ощутив, что за время сна с ним произошли метаморфозы, объяснить которые он был пока не в силах. Ольга сидела в старинном кресле в глубине гостиной и не моргающими глазами смотрела на него.

— Что такое? — возбужденно выкрикнул Безлюдный.

— Ничего. — Ольга была само спокойствие.

— Что-то мне нехорошо... — посетовал Иван. — Спал, наверное, слишком долго.

— Ну, вот и объяснение, — улыбнулась Дольская. — И незачем так кричать.

— Извините Ольга Сергеевна, — сконфузился заспавшийся Безлюдный.

— Да ничего страшного, — снисходительно ответила хозяйка квартиры. — Ты готов?

— Готов. — Сам не понимая почему ответил Иван.

Теперь, когда последние обрывки сновидений окончательно испарились из его замутненного тяжелым просыпанием сознания, он бесповоротно утвердился в мысли, что с ним произошли какие-то изменения. Но искать причин им у него не было никакого желания. Он вдруг понял, что жизнь его идет совершенно в верном направлении и все, что происходит в данную минуту настолько правильно и естественно, что от этой правильности даже голова немного шла кругом. Безлюдный четко понимал, что теперь он повинуется сидящей напротив него женщине и эта мысль была слаще меда — и не надо было никаких объяснений.

Внезапно дверь гостиной распахнулась, и в комнату вошел немолодой уже человек, по сути дела даже старик, с интеллигентной бородкой и в маленьких очках на тонком орлином носу. Он молча поклонился Ольге Сергеевне, а потом, внимательно посмотрев на Безлюдного, заговорил:

— Иван, позвольте представиться. Меня зовут Кирилл Эдуардович. Теперь мы с вами будем видеться довольно часто, так что, голубчик, предлагаю дружбу!

Он улыбнулся и было в его улыбке что-то змеиное.

— Согласен, — покорно ответил Безлюдный, дивясь своей податливости.

— Вот и ладушки.

Кирилл Эдуардович, тем временем, присел на краешек стула, стоявший у изголовья ложа, на котором еще совсем недавно почивал Иван, а теперь сидел в измятой одежде и хлопал глазами. Он снял очки, протер их специальным платочком, изящно извлеченным тонкими пальцами из кармана пиджака, и вновь начал внимательно рассматривать Безлюдного. Сам же Безлюдный тут же приметил, что пальцы гостя украшены массивными перстнями, некоторые из которых были увенчаны драгоценными камнями, а другие — непонятными знаками.

— Нам вас очень не хватало, любезный наш Иван, — обратился старик к Безлюдному. — Молодость — это прекрасный порок, которым вы владеете сполна!

Возразить было нечего, а потому Безлюдный хранил молчание, лишь одобрительно кивнув в ответ. Старик повернулся к Дольской.

— Ольга Сергеевна, вы уже ввели юношу в курс дела?

— Нет еще, Кирилл Эдуардович. Иван только что проснулся.

Безлюдный опять энергично закивал головой, подтверждая ее слова.

— Ну, тогда побеседуйте немного, а через час начнем.

Сказав это, старик вдруг зашелся страшным кашлем, от чего тут же потерял весомую долю своей респектабельности в глазах Безлюдного — трясся и харкал Кирилл Эдуардович как привокзальный туберкулезник. Когда приступ кашля закончился, старик извинился перед присутствующими и удалился.

— Совсем Кирилл Эдуардович хворый стал, — с тоской прошептала Ольга Сергеевна, скорее себе, нежели Ивану. Но затем, будто очнувшись, резко встала и подошла к дивану, на котором все еще восседал Безлюдный.

— Вставай. — Иван не узнал ее голоса — от былой мягкости не осталось и следа. — Я сказала: встань!

Безлюдный послушно поднялся и теперь она смотрела на него снизу вверх, хотя обоим было понятно, что подобное размещение в пространстве отнюдь не соответствует истинному их межличностному соотношению.

— Ты что-нибудь помнишь? — угрожающе спросила Дольская.

— О чем? — испуганно уточнил Безлюдный.

-О том, что тебе снилось, например, пока ты тут спал?