От крови и песка

Проходит час и я приближаюсь к нужному месту. Нефть есть прямо подо мной и слишком глубоко, чтобы до нее докопаться. Сажусь на землю, пытаюсь понять, что особенного в этом месте. По всему выходит, что ничего. Ладно, будем двигаться дальше.

Хватит это терпеть! На такой жаре из меня выходит слишком много воды, даже не считая той, которую пришлось пролить на песочек. Солнце движется по небосклону вниз, надо дождаться хоть какой-то тени. Я направляю Ахира к подветренной стороне ближайшего бархана, где спешиваюсь.

Разматываю драгоценную ткань с не менее драгоценной фляги и приступаю к сооружению навеса. Одну сторону присыпаю песком, к противоположным углам привязываю палки и втыкаю в землю. Радостная встреча, мое убежище на несколько часов!

Три глотка мне, глоток Ахиру, во фляге осталась лишь половина. Если меня не озарит, грядут неприятности. Могли ли бросить Фаисы своего умирать в пустыне от жажды и понимания собственной тупости? По всему выходит, что да. По крайней мере, надеяться на то, что, когда вода закончится и я начну усыхать, приедет отец или брат, и мы весело посмеемся над этим казусом, не стоит. Нелепая мысль о пленении меня неизвестным недоброжелателем даже не посещает тяжелую голову.

Хосс, песок просто обжигающе горяч. А я ведь только начала заползать под навес, и в движении почти не больно. Внимание, блюдо дня! Княжна на гигантской сковороде! Конечно, в тени белой ткани земля начнет остывать, но очень уж медленно. Периодически переворачиваясь, я делаю себя равномерно прожаренной. Лучшее, что со мной сейчас может произойти — это сон. И озарение, конечно, но сон кажется более вероятным. Во сне отступят боль и жажда, и самое жаркое время пролетит незаметнее.

Тук. Тук. Тук. Тяжелый запах, от которого кружится голова. Каменный блок давит мне на спину, в руки, ноги, живот — везде воткнуты крюки, за которые веревки тянут меня вниз. А в горле ползет змея. Она хочет пролезть к своему яйцу, но упирается в ком лавы, и лава выталкивает ее, а я падаю, я хочу быстрее разбиться, на мне камень, и крюки тащат вниз, но я падаю слишком медленно. Я пытаюсь не глотать, а лава давит на кадык, и я все никак не разобьюсь, и терпеть совершенно невозможно. Я сглатываю лаву, и живот взрывается болью, змея в нем извивается и торопится выползти из меня, она стучится о каждый позвонок, она раздувает горло, горячей скользкой головой упирается в зубы, заполняет весь рот. Мне нечем дышать, и я выпускаю ее.

Едкая слизь судорогами выталкивается из меня, забивается в нос. Слезы жгут глаза и катятся по грязному лицу. Я просыпаюсь от собственной рвоты, и чувствую себя так, будто Ахир на мне испробовал все аллюры. Меня буквально вжимает в землю, но никакая плита не давит на меня. Никаких крюков, только понимание, что вены вот-вот прорвут кожу. Мир все еще слепяще-желтый от солнечного света, но этот свет я вижу через темную сетку, и стоит снова закрыть глаза, как он окрашивается в рубиново-алый, будто я тону в вине. Мне кажется, что кровь взбунтовалась против собственного тела и не хочет течь по нему, продирается через сосуды обжигающими сгустками. Мать моя Лисса, мне еще никогда не было так плохо. Теперь я каждым сантиметром тела ощущаю, где находится Сердце Пустыни. И твердо верю, что смерть от обезвоживания менее болезненна.

Дыши, Арис, дыши. Ты же знаешь, как отстраниться от боли, успокойся. Я разгибаю побелевшие от напряжения пальцы и пытаюсь расслабиться. Под ногти забился песок, кислый запах рвоты провоцирует новые спазмы, но мне нельзя терять ни грамма воды, теперь, когда я знаю, куда идти. Я пытаюсь выбраться из своего укрытия, но дурацкий тент натягивается, не позволяя мне распрямиться, и я падаю снова. Хосс, голова едва соображает, что выползти проще, чем выдернуть качественно закрепленный навес. Ладно, ползу. Все свои чувства я пытаюсь сосредоточить на песчинках подо мной: какие они теплые, колючие, как нежно ссаднят кожу.

Оказавшись под открытым небом, я переворачиваюсь на спину и плачу. Ветер ласково шуршит песком, тело то и дело пытается сжаться, но я просто лежу и ощущаю каждую горячую слезинку, стекающую по виску. Не знаю, как долго я отдыхаю, но боль отступает, и счастье переполняет меня, выкашливается лающим смехом. Хорошо, как же мне хорошо!

Самые крупные вены и артерии по-прежнему кажутся натянутыми, как тетива, но это уже почти приятно. Я с улыбкой сажусь и закатываю рукава. Действительно, выступают, как у кузнеца за работой. Красиво. Весь мир красив. Солнце склоняется к горизонту, и я подмигиваю ему. Мне пора за тобой, солнышко, нам по пути.

Видно, не судьба мне сегодня ровно подойти к коню, шатает как после марафона без передышек. Ну, хороший, что за жалобное ржание. Как ты прекрасен, Ахир, в отличие от меня. Я обнимаю длинную шею жеребца и трусь лицом о короткую шерсть. Прости, мой друг, не думай, что ты полотенце, это от большой любви. Надо свернуть навес и ехать.

Уже сидя на коне, я позволяю себе напиться от души. Остатки теплой воды плещутся на дне фляги. Путь мой лежит на запад, поэтому солнце большую часть времени светит в лицо. Я принимаю его горячий свет как ласку, как поцелуи, и мешком покачиваюсь на спине Ахира. Сил на правильную посадку нет совершенно, но будущая боль в спине кажется чем-то незначительным и далеким. Ноющие мышцы, какая глупость.

Испытание, значит. Идиоты. Понимание причин, по которым все это затеяли, совершенно не умаляет моего раздражения. В своих перемещениях по пустыне я отдалилась от места, куда кровь толкает меня. Знала бы, что надо почувствовать, не каталась бы напрасно. Хотя не могу назвать эту поездку совсем неприятной, мне понравилось ездить по пустыне в одиночестве.

Что же находится там, в Сердце Пустыни? Ни один аз не вызывал во мне такого отклика. Похоже на ток крови земли, на напряжение в теле, когда я поддаюсь своему гневу, и на тяжесть, мешающую наслаждаться жизнью во время женских дней. И не похоже одновременно. Но сильное ощущение, шакалы его испытай.

По мере приближения к цели чувство усиливается, словно я сама — пульсирующее сердце, сосуд для гудящей крови. Глаза закрыты, Ахир ровным аллюром везет меня, и каждый наклон вперед приносит облегчение. Обещаю себе как следует покататься с ним, когда вернусь домой. И вообще порадовать его всеми возможными способами, красавец заслужил.

Тяжелый запах из моего сна заставляет меня открыть глаза. Это определенно пахнет кровь земли, но она отличается от того, что я нюхала ранее. Думаю, я почти приехала. Меня отчетливо тянет вперед и немного вбок, но высокий бархан заслоняет обзор. Ахир объезжает песчаную гору.

Ого! Не могу назвать это зрелище лучшим в моей жизни, но оно мне несомненно запомнится. На фоне быстро наступающего заката блестит озеро нефти, наполовину скрытое косой тенью от нагромождения чего-то, контурами похожего на небольшую гору. Да, здешний воздух определенно не слишком полезен. Я подгоняю жеребца вперед, к тропинке, ведущей к подножию темного холма, и не отрываю взгляда от краснеющего солнца. Закат в пустыне — прекрасное зрелище; закат в пустыне, отраженный в озере без намека на растительность рядом — удивительное.

Песчаная тропа заводит меня в тень, и я могу различить, к чему приближаюсь. Впереди зияет пещера, образованная нагромождением известковых камней и столбов. Запах становится одуряющим, и я разворачиваю коня. Я-то перетерплю, а вот Ахиру не стоит ждать меня здесь, пусть побудет за барханом. Все тело гудит протестующе, меня выгибает в седле назад. Хосс, ждали меня весь день, подождете и еще немного!

Идти без коня оказалось неожиданно приятным. Песок проседает под ногами, я сознательно держу спину прямой. Арис войдет сюда с высоко поднятой головой. Похоже, нефть разлилась из пещеры — у самого входа тропинка затоплена. Я перепрыгиваю и оказываюсь в темноте. Воздух пропитан испарениями, даже мысль о факеле, кажется, может поджечь все вокруг. Но я и без света знаю, где можно ступать. Странным образом я чувствую не только наличие этой незнакомой нефти вокруг, но и глубину, а главное, источник разлива. Мой пульс бьется в такт слабой струе, скрытой на дне небольшого пруда впереди. Я разматываю ноги и кладу свернутые бинты в туфли, а туфли локтем прижимаю к себе. Путь до удобной скалы придется проделать по щиколотку в крови земли.

Едва босые ступни погружаются в нефть, я широко распахиваю глаза. Мне показалось, что я загорелась, пламя поднимается по ногам. Но в пещере все так же темно, а боль исчезает внезапно, как появилась. Замерев, я прислушиваюсь к своим ощущениям. Безрезультатно ища Сердце Пустыни, глотая воду из единственной фляги, даже проснувшись от кошмара в собственной блевоте и скрученная болью, я не боялась. Но вот теперь мне стало страшно. Ноги в ритме тока моей крови как губка впитывают кровь земли.

Первым желанием было гадливо подпрыгнуть, выбежать отсюда. Но я усилием воли удержала себя на месте. Боги, вы сошли с ума. Я кожей пью нефть. Подозревать себя в безумии глупо, вряд ли эта неприятная мысль прекратит галлюцинации. Так, подышу немного и приму это как данность. Хотя, насколько я знаю, от испарений нефти возможно искажение восприятие, а не только головная боль. Но я как-то не ожидала подобной реалистичности.

Вслушиваясь в себя, я начинаю наслаждаться происходящим. Кровь земли, всасываясь, уменьшает давление моей крови, которое я испытывала в последние часы. Я прохожу к запримеченной скале, и сажусь на нее, свесив ноги в пруд. Но усталость дает о себе знать, и я решаю попробовать устроиться по-другому. Улегшись на холодный маслянистый камень, я опускаю руку в черную жидкость. Сверху она покрыта тончайшей пленкой, под которой густой и тягучий слой. Медленно двигаясь кистью вглубь жижи, я проникаю в основную массу крови земли, такую же, как та, что пропитала мои ступни. Кажется, именно для этого я здесь. Напитаться нефтью, непохожей на нормальную нефть.

Меня охватывает спокойствие и равнодушие ко всему, кроме себя, своих чувств и потребностей. Сейчас важно лишь то, что я здесь, что гул во мне затих. Пульсация в руке гораздо сильнее, чем ощущалась ногами. Я шевелю пальцами, и чувство всасывания усиливается, принося с собой ласковое тепло. Пальцам гладко и слизко, будто я погружаю руки во внутренности. Это немного противно, но при этом приятно, и я опускаю руку глубже. Чем больше кожи касается крови земли, тем легче забыть, о том, что это жидкость. Ощущения усиливаются, их становится слишком много, и проще отдаться им, чем анализировать. Я трясу головой, чтобы немного прочистить сознание, с чмоканьем выдираю грязную руку и откидываюсь на скалу. Через минуту кожа становится сухой и горячей, тело явно просит еще. Обдумав происходящее, я снимаю с себя одежду и соскальзываю вниз.

Кисофа поплотнее закутался в плащ. Едва солнце скрылось за горизонтом, пустыня начала быстро остывать. Уже через час холод стал ощутим настолько, что сама мысль о костре немного согревала. Но огонь разводить нельзя, очень место неподходящее. Да и есть вероятность того, что Арис скоро выйдет из Сердца. Хотя предложи кто-то смелый бастарду поспорить, он поставил бы все деньги на появление племянницы часа через два, а то и три.

Тело князя сладостно ныло, отзываясь на живую кровь, и его камни согревали грудь жаром. Сконцентрировавшись на этой реакции, Кисофа расслабился. Тепло собственной силы — плохое средство в борьбе с ночным холодом, но плащ был единственным средством сохранить настоящее, а ждать еще долго.

Отправляя девочку сюда, Кисофа был приятно возбужден. Если кто и получит силу, сопоставимую с его, то это Арис. Князь часто скучал, скучал почти всегда, но теперь станет немного интереснее.

Больше восьми лет назад он получил неожиданное удовольствие от общения с малявкой. Ее глаза были так нелепо серьезны, а хрупкие ручки слабы, но она без испуга открыла ему свою душу. Дети воспринимают свои печали вселенским горем и ждут сочувствия от каждого пня, пока не научатся прятать их от жестокого мира. Беспризорная поросль бедных кварталов быстро становится закрытой, как дикое зверье, а остальные продолжают доставать взрослых своими жалобами еще несколько лет. Но его девочка, которая должна была считать весь мир своей игрушкой, иногда оставляющей синяки, но в целом приятной и безотказной, пряталась в ночной тиши и молча глотала слезы. И не придал бы ее тихим слезам значения князь, решивший слегка развлечься по своему обычаю, если бы не неожиданная реакция сопливого ребенка на его жестокую шутку.

Маленькую княжну искренне возмутила мысль отрезать лисье ухо, но не брезгливость и ужас были тому причиной. Нежелание нарушить целостность издохшего питомца, испортить свою собственность — это было так эгоистично и так забавно, что Кисофа решил потратить на племянницу полчаса. Но девочка очаровательно неумело скрывала удовольствие от общения с ним и так усердно сопела, пытаясь продавить ножом грудную клетку бывшего любимца, что князь и сам втянулся в свою странную игру. Той ночью он всюду опоздал и не слишком огорчился, и даже безболезненно прикончил пленника после допроса, и спать шел, насвистывая. Хорошее настроение продержалось несколько дней, по прошествии которых бастард твердо решил принять личное участие в воспитании Арис.

Он быстро понял, что не ошибся в своей протеже. Подопечная князя-дознавателя легко приняла некоторое ужесточение собственного детства и почти не ныла. Слезы обиды на суровых учителей редко какой из них видел больше одного раза, и Кисофа заподозрил в милом ребенке недетское стремление превзойти. В своих ожиданиях князь склонялся к тому, что девочка затаит желание отомстить, и это станет стимулом для усердной учебы. Потому он приготовился списать некоторых наставников в расход лет так через десять, и даже заприметил потенциальную замену талантливым мастерам, но княжна росла удивительно доброй для существа своего статуса и подготовки. Хотя круг ее привязанностей удачным образом вобрал в себя лишь приятных Кисофе людей и даже самого Кисофу, никем не любимого и демонстративно равнодушного к этому факту. Разве что его брат, Великий Князь Харифа, всегда будивший в бастарде глухое раздражение, огорчительным образом приходился девчонке отцом, а значит, был от нее неотделим. Странно, что влияние холодного и занудного братца на Арис минимально. Кисофа никогда не проверял глубину преданности княжны отцу, но подозревал, что скоро придется.

Сейчас Арис однозначно готова к принятию силы. У нее крепкое здоровье, свойственное Фаисам, отличная для ее пола и возраста выдержка, и, что наиболее важно, хорошие способности к ази. Даже если ее камни будут недостаточно мощными, общий уровень будет удовлетворительным, что утешает, но не устраивает Кисофу. Ведь есть все основания рассчитывать на сильную кровь и сильные камни. Несмотря на великокняжеский камень, собственные камни ее отца Харифы слабы. Но Лерик удивил всех неожиданной силой, а Арис больше похожа на собственного брата, чем родителей. И на самого Кисофу, хотя их общий потомок приходился девочке дедом.