На_ощупь

Благо меня грела мысль, что обратный путь отступления почти разведан, а значит, двигаться по проторенной тропке будем значительно быстрей.

Еще спустя несколько замысловатых поворотов, петель и прыжков мы таки почти добрались до того места, откуда предположительно звала на помощь женщина. Но вот только криков и мольбы мы уже не слышали.

В одночасье затихли все голоса, пропали все шумы и грохот.

Вакуум, пустота, штиль.

Только не хватало, чтобы мы и оглохли ко всему. Так сказать, бонус. На сдачу от кары Божьей человечество получает — внимание! — глухоту!

Акция, ага.

"Какая у тебя фантазия больная, Максим" — сказал я сам себя.

И снова сам с собой согласился.

Пес впереди настороженно залаял.

Я это отчетливо слышу, не галлюцинации вроде.

Уже жить легче. Спасибо, что не оглох!

Пес не умолкал.

Выходит, нашел тетку, нас зовет на подмогу. Или просто зовет, чтобы сказать как можно скорее, что я нашел, я молодец, я все сделал, где печенюшка за работу?

— Мы с тропинки не сбились? — осторожно спросил Илья.

— Мы могли сбиться, легко, — ответила девушка. — Но вот хвостатый — вряд ли. Двигай, давай, уже за поворотом.

Бесперебойник поменял тональность и уже верещал истошно, отмеряя методичными писками свою предсмертную агонию.

Пип, пип, пииииип.

"Как же не вовремя, сука ты железная" — выругался я про себя в сердцах.

Подсвечивая себе уже подыхающим фонарем, я завернул за угол в ожидании увидеть ту бедную тетушку, что так долго ждет на помощь. Так и представлял себе всю дорогу, что ее просто привалило, и мы ее сейчас в шесть рук и четыре лапы дружно вызволим, оттряхнем и побежим пулей обратно в убежище. Но нет. Предсказатель из меня хреновый, скажу вам. Увидел я только перед собой ржавый, вздувшийся пузырями старой краски бок гаража, а возле — здоровенную железную балку того же состояния ржавости, что и сам гараж. А под самой балкой лежал скелет, заваленный листвой, мусором и хламом до такой степени, что если бы не Умка-любитель копаться, мы бы так ничего там и не увидели.

— Что за чертовщина, товарищи? — раскрыл я рот от удивления.

— Она разложиться-то когда успела? Десять минут назад еще кричала, — присев на корточки, скелет рассматривал Илья. — Мы во времени что ли тоже скакнули?

— Брось кость, псина! Фу-фу-фу! — заверещала Машка.

Бесперебойник номер один, взвыв на одной высокой ноте, отдал электрическому Богу душу. Стало совсем темно.

4. Навыворот

Бесперебойник номер два пока держался.

А вот ноги меня почти не держали, отчего я грузно опустился прямо на старую жухлую траву, ковром расстелившуюся подле. Прислонился к гаражу — холодный металл укусил за спину, словно злой пес. Закрыл глаза.

Я поежился от ужаса и страха, затрясся от волн морозного свежего воздуха, что уже без дыма и гари девятым валом накатывали из темноты, словно там стоял кондиционер гигантских размеров и дул, и дул, и дул.

Не держал уже пять минут язык за зубами и Илья, громко матеря и этот белый — черный! — свет, и сраную художницу и придурка Максима, и слюнявого, блохастого пса, и дешевые китайские аппараты бесперебойного питания, что держат заряд хуже натертой эбонитовой полочки. В его речи были и эбонитовые палочки и не эбонитовые, и много других. За словом в карман он, видимо, был не любитель забираться. Такой нецензурщины мои уши не слышали давно.

Недержанием обеда грешил и живот нашей красавицы. Как только Умка радостно вручил ей человеческую кость — трухлявую и старую, девушка тут же согнулась пополам в болезненных спазмах и страшном кашле, грозящем вывернуть ее наизнанку.

Казалось, в наизнанку мира провалились и мы. Запутались в этом пододеяльнике, силясь найти заветную щель, сквозь которую нам получится просочиться обратно в наш родной светлый, добрый мир.

Маша все кашляла и кашляла.

Хотел было помочь ей, постучать по спине, придержать. Все-таки она самая слабая из нас всех, самая хрупкая и беззащитная. Вон даже пес не такой фарфоровый.

Но она не подпустила, зло махнув лапкой в жесте "подойдешь — расчленю".

Я верю, что расчленит.

Я верю и в нее также, верю, что не сломается. Крепкая девка, словно стержень в ней алмазный есть. От макушки до пят.

— Она не скочевряжится? — забеспокоился Илья.

— Ничего страшного с ней не случится, пять минут так постоит, помучается, зато потом легче сразу станет. Проверено на себе.

— И, правда, — задумчиво пробурчал Илья. — Если бы помирала, орала бы о помощи на всю округу.

Я представил орущую Машку, мельтешение, панику, предсмертную агонию, судороги, слезы, приступы и припадки. Перед глазами пронеслось все то, что мной было почерпнуто из книг, интернета, журналов и газет и что имело хоть какое-то отношение к асфиксии, удушью и повешению.

"Так! Прекратить! Что за мысли такие" — запротестовал внутренний голос.

"Черт. У меня уже раздвоение какое-то начинается" — снова подумал я и мотнул головой, чтобы отогнать мерзкие мысли о смерти, сумасшествии и прочей ахинеи, что стремглав забиралась в мою голову.

Я повернулся к скелету, стараясь высветить подробности того, как тетка (мы были уверены, что скелет — ее) здесь оказалась. Взял палку, разворошил кучу листьев — показались фиолетовые кости, что тут же принялись в свете нашей лампы распадаться на хлопья и взлетать в воздух, как это делали вещи в небезызвестном фильме "Сайлент Хилл". Или как хлопья в реакции нескольких химических реактивов, когда осадок моментально выпадает. Так и здесь. Только осадок взлетает.

— Что это?! — вскрикнул я и отпрыгнул от гаража на несколько метров. Такого ужаса я еще сегодня не видел, хотя задворками мозга понимал, что происходит какая-то сверхъестественная чертовщина. Хлопья, кости и страх, кипящий маслом у меня в крови, пропали вместе со мглой. Выдохнул. Не вижу хлопья — вроде успокоился на мгновение.

Посветил фонарем еще раз, чтобы убедиться, что мне не показалось, не померещилось, что это — не фантазия воспаленного мозга, а все по-настоящему, все натурально и реально. Хотя в реальность настоящего мира я начал понемногу не верить.

Снова хлопья, уже больше, а костей совсем нет, только череп остался, и взвесь в воздухе совсем неуловимая висит, почти растворилась.

Меня передернуло, руки онемели — выронил палку, но фонарь удержал. Пес топтался рядом и пытался ловить взмывающие хлопья, будто это были снежинки. Мерзость. Рваными кусками материя взмывала в воздух, гонимая непонятной подъемной силой, и будто сквозь густой кисель, медленно и неторопливо поднималась вверх, где уже пропадала, сжираемая ненасытной голодной мглой.

— Я думал, что один это увидел, — взял меня за плечо Илья. — Да промолчал, а то за полоумного бы приняли.

— А тот факт, что от кричащей тетки косточки остались — тебя никак не смутил, нет? — прокашлялась художница и уже стояла рядом, вытирая сопли рукавом. Того, что делает пес в полуметре от нас — в гробовой мгле, густой и смолистой, она не видела. О хлопьях и кусках она услышала тоже от нас. И не нужно ей видеть, иначе начнутся истерики "Малыш!", "Как ты так!", "Фу! Брось!" и прочие лобзания. Кстати, о лобзаниях: с псом больше не облизываться. Точнее, не давать ему себя облизывать. Ни под какими предлогами.

— А делать-то что? — в который раз переспросил у меня Илья, но я все пропускал вопрос мимо ушей и пропускал.

— А хрен его знает, — ответил я.

— Мы хоть где теперь оказались? Что за приколы со скелетом? Трава какая-то жухлая, мертвая, старая даже. Осень что ли, мать ее так?

— Хочешь знать, где мы? — я растерянно пожал плечами, которые уже успели люто задубеть: в этой мгле было чертовски холодно. Кофту бы какую, свитер на себя напялить, а то еще и пневмонию подхвачу, тогда точно каюк придет. Тут средь бела дня от пневмонии люди Богу душу отдают под роспись, а в темноте нашей безответной — проще пареной репы.

— Ага, — настаивал Илья. — Мочи теорию, Эйнштейн.

Вот за Эйнштейна втащить бы следует ему по диагонали физиономии, но не охота мне чего-то сейчас срываться, нутром чую, что лучше сдержаться. По морде за длинный язык успею ему еще дать. Я в этом уверен. И потому я нарочито язвительно сказал:

— В жопе мы, друг. В жопе. Ты глубже всех забрался. Что там? Есть свет в конце туннеля?

И тут же рассмеялся в голос, будто припадочный.

Отчего-то мне стало так весело и смешно, будто все проблемы и страхи кто веником с моей души смел в совок и в мусорное ведро выкинул. В мешок мглу бы еще эту упаковать и на свалке закопать в глубокую-глубокую яму.

— Теперь понятно, почему тут так темно, — в ответ рассмеялся Илья. — Зажигаем анальные свечки! Будем жечь проходы изнутри! Инквизиция, приготовиться к бою! Пленных не брать!

Я, почти успокоившийся от приступа хохота, прыснул снова.

Даже Машка, что к этому времени успела продрать горло, хохотнула.

Кажется, мы все настроились на одну общую идиотскую волну, которая начинает плясать в эфире именно в те моменты, когда приемники — то бишь люди — находятся в такой патовой ситуации, что разобраться и понять происходящее теоретически невозможно.

— Этот город вас убьет, придурки, — донеслось откуда-то из темноты.

Мы разом заткнулись.

Илья, казалось, даже дышать перестал, прекратив конский ржач на самой высокой ноте. Как бы ни поперхнулся воздухом, он может такое отмочить на полном серьезе. Ибо никакого инстинкта самосохранения в него природа не заложила.

— Кто тут? — осторожно спросил я.

— Сыграем в угадайку, умник? — предложил из темноты голос.

Женский, мягкий, обволакивающий голос. Девушка не выговаривала букву "эр", отчего ее бравурское "я хочу сыграть с вами в игру" прозвучало не так угрожающе и грозно, как она это задумывала.

— Я отказываюсь, — еще сильнее напустив в голос металла, сказал я и встал.

— Стой, где стоишь, — остановила она меня, будто сумела увидеть маневр.

— Еще чего!

Я попытался осветить ее лучом нашего фонаря. Без результата: слишком слабый свет, слишком густая мгла, слишком большое расстояние до девушки. Чересчур много "слишком" выходит.

— Стрелы выгоняют зверей из берлог, — как-то спокойно сказала девушка и рядом со мной в дерево что-то воткнулось. За мгновение до того, как я переварил ее фразу, над ухом свистнуло, и как мне показалось, едва коснулось дужки очков. Сердце упало с обрыва в каньон.

Машка пискнула.

Я повернул голову и посветил за спину: стрела торчала аккурат на уровне моей головы. Оперение едва колыхалось.

-Давай поиграем, — поменял я свое мнение. — Что тебе нужно?

— Что вам здесь нужно? — ответила она, специально акцентируя внимание на слово "вам".

— Где, здесь? — встрял Илья в разговор.

— Я тебя не спрашивала, длинноносый, — гаркнула на него девушка. — Пузо тебе прострелить? А? С дыркой по центру ты станешь не таким разговорчивым. Если и это не поможет, то я прострелю тебе и язык до кучи.

— Молчу, молчу, — выставив руки перед собой в защитном жесте, ретировался Илья.

Я же успел сделать несколько шагов навстречу незнакомке, предварительно щелкнув кнопкой на лампе, чтобы мои маневры остались незамеченными. Не пристрелит она нас, это я нутром чувствую. Хотела бы застрелить, из темноты бы просто положила одного за другим, и делов-то.

— Стой, где стоишь, храбрец, — цыкнула незнакомка, стоило мне согнуть ногу. — Я два раза не люблю повторять.

— Стою, — натянув на лицо идиотскую улыбку, замер я. — Только ответь сперва на наши вопросы.

Я выдержал паузу, ожидая, что девушка снова начнет грозиться и кричать, что вопросы здесь задает она, а нам — беспомощным жукам — рта открывать никто не давал. Но к моему удивлению из темноты донеслось вполне мирное "хорошо".

Тянуть кота за яй... хвост я не стал.

— Где мы? — начал я размеренно и спокойно. — Что за тьма? Откуда чертова мгла? Что с миром приключилось? Почему тут скелет этой тетки лежит, если мы ее еще пятнадцать минут назад слышали? Почему он на свету растворился моментально? Слышали, как она кричала, звала на помощь. Что с нами всеми произошло? Мы разом умерли, перенеслись в иной мир? Или мир трансформировался? Что, мать его, происходит вообще!

— Так и знала, что вы — свежатина, — она двинулась к нам на встречу. — Пришельцы.

Интересно, это она к нам с миром идет или кончать собралась на близком расстоянии?

— Мы не пришельцы, мы местные, — сказала Машка.

— Это я образно, уважаемая, — небрежно ответила ей девушка.

Через несколько секунд она оказалась в круге света, почти вплотную подобравшись ко мне. Стрелы были в колчане, лук весел на плече. "Не пристрелить пришла" — решил тут же я.

— Юля, — она протянула мне руку.

Ошарашенный такой сменой настроения я вцепился в ее тонкие холодные пальцы:

— Максим, — я мотнул головой себе за спину, указывая на стрелу. — Очень приятно познакомиться, очень. Даже уши зачесались от знакомства. Как раз думал, кто бы мне их оперением стрелы почесал.

— Не паясничай, храбрец, — улыбнулась она, дернув уголком рта и довольно мило скривив черную, тонкую бровь.

Я пригляделся к девушке: где-то я ее видел, определенно. Эта встреча — не первая. Вот чувствует душа, что мы пересекались в мире (в нашем светлом и понятном) не однократно. Тонкий нос, немного кривой, с легкой горбинкой, тонкая шея, затянутая в шарф, крашенные некогда волосы — черные, но белые с концов, дьявольский прищур и глубокие, вдумчивые глаза. Видел ее когда-то, точно видел. Руку даю на отсечение.

Теперь бы только вспомнить. А то без руки тяжело прожить будет по нынешним временам.

Почти в тот момент, когда я хотел-таки начинать дальнейший допрос с пристрастием, она спросила:

— Давно провалились?

— А мне уже можно говорить, да? — шепотом из-за моей спины поинтересовался Илья.

— Тявкай.

— Прекрати так разговаривать с нами, — возмутилась Машка.

— Хорошо, неженки, — она подмигнула Илье. — Длиноносый, прости.

— Разбежался. Что у тебя за фонарь? — только и нашелся, что спросить Илья. Показательное выступление со стрелами его до сих пор не попустило.

— Потом спросишь, сперва нужно убраться с открытой территории. Вы откуда приползли?

— Из квартиры, — я махнул рукой туда, где по моим расчетам был дом. — Что за вопросы, Юля? Не с Марса же.

— Ты бы еще сказал, что из мамы, — съязвила Юля. — Год какой?

— Год? — раскрыл я рот от удивления. Ибо в голове разорвался фугас, расплескав содержимое маковки по поляне. Фигурально выражаясь, естественно.

— Тринадцатый. Нет?

— Я из восьмого года, голубчики, — улыбнулась Юля, обернулась ко мне и подмигнула. Или не подмигнула, а просто улыбнулась. Или вообще не улыбалась и не подмигивала. В темноте тяжело разобрать.

И тут же стала серьезной и смурной:

— Двигаемся в квартиру, на улице оставаться опасно.

— Как это из восьмого? — пропищал испуганно Илья.

— А вот так красавец.

Произношение буквы "эр" добавляло ей некоторого шарма. Мне это нравится. А вот тот факт, что девка — из восьмого года, а мы из тринадцатого, напугал не на шутку. Прыжки во времени? Этого еще не хватало.