Закуси горе луковицей

— Это называется — создавать пространство, — заметил Денис. — И о чём же были ваши вирши?

— Да собственно обо всём. Я сам ставил перед собой вопросы, сам искал на них и ответы. Это мой детдомовский способ познания. Там возиться с нами особо некому. Я размышлял обо всём: о Боге, космосе, Родине, счастье, описывал виденные мной красоты, мечтал. И всякий раз у меня выходило по-новому: менялось настроение — изменялся и взгляд на какие-то вещи.

Денис с любопытством взглянул на Некрасова и спросил его:

— И как долго продолжалось ваше стихотворчество?

— Да года два, пожалуй. Как только я начал находить время для чтения стихов известных поэтов, так тут же и прекратил сочинение своих.

— И как вы это объясните? — оседлал своего журналистского конька Денис.

— Ну, во-первых, изменился я сам. У меня стал появляться кое-какой литературный вкус, и я осознал, что мои стихи достаточно далеки от совершенства.

— Да, хорошо писать — не каждому дано, — вставил реплику Денис.

— Вот именно. Во-вторых, как я уже признался, меня под-толкнуло к сочинительству не вдохновение, а, может быть, чувство самосохранения. И когда я протоптал тропку к настоящим стихам, необходимость в написании своих исчезла.

— Так вы по-прежнему находитесь в стане мечтателей и продолжаете любить стихи? Я вас правильно понял?

— Да. Хорошие стихи мне и сейчас нравятся, — задумчиво произнёс Владимир. — Настоящая поэзия хранит в себе удивительные ощущения прекрасного. На мой взгляд, стихи, что сотовый мёд: где соты — форма, мёд — сгусток эмоций, а его тонкий аромат — поэзия.

— Должен признаться, — сказал Денис, — ваши рассуждения меня несколько озадачили.

— И что же вас в них смущает? — спросил Некрасов.

— А то, что я не чувствую за ними военного. Люди определённых профессий зачастую... — Денис запнулся — довольно предсказуемы в ответах.

Владимир взглянул на него в упор.

— А может, вы сами ограничиваете людей своими представлениями о них?

Денис неловко ухмыльнулся.

— А что вы думаете о прозе, или она слишком груба для вас? — неожиданно съязвил он.

— Ну что вы, кто ж не любит хорошую прозу? Правда, на беллетристику, честно скажу, времени жаль, хотя и без неё не обойтись. Иногда приключенческий роман только и спасает от скуки. Кстати, а что любите вы, Денис?

— Ну, я предпочитаю фантастику, хорошие детективы и боевики, — с апломбом ответил он. — В них полёт мысли, головоломка, динамика. После них всегда хочется действовать. Как я поѓнимаю, тут наши вкусы не совпадают: такую литературу вы не цените. Верно?

— Мастерски сделанные вещи и мне интересны. Но всё же я стараюсь не увлекаться ими и читать более содержательные книги.

— Редкая целеустремлённость, — сорвалось с языка Дениса.

Зоя заметила, что в его репликах и вопросах засквозило раздражение, природы которого она не понимала. Но диалог её друзей открывал их с новой, неожиданной для неё стороны, и она, боясь помешать им, в их разговор старалась не вмешиваться.

— Значит, вы отбираете для себя книги с точки зрения целесообразности?

— По возможности, — ответил Владимир.

— А как же стихи, разве это разумная трата времени?

— Уверен, что да.

— И можете обосновать? — спросил Денис.

— Постараюсь, — задумчиво ответил Некрасов.

Придержав за хромированные ободки колеса, он осторожно развернул коляску в сторону своих попутчиков.

— В пользу стихов могу привести два аргумента: первый — именно в стихах возможно несопоставимое с прозой напряжение мысли и чувств; и второй, поэзия — кратчайший путь к достижению качественно иного психического состояния человека.

— А чуть конкретней? — проявил настойчивость Денис.

— Ну, хорошо, — сказал Володя, — попробую пояснить на своём опыте. Чтобы поднять себе настроение, мне даже не нужно брать с полки книгу, а всего лишь достаточно затратить одну-две минуты на прочтение короткого стиха. Вот смотрите, засекаю время.

Он вскинул руку с часами и стал наблюдать за секундной стрелкой. Как только она добежала до двенадцати, его лицо приобрело некую отрешённость, и он неторопливо начал читать:

Только камни, пески, да нагие холмы,

И сквозь тучи летящая в небе луна...

Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что он сейчас не здесь, в парке, а там — под летящей луною, на солёном ветру, возле ночного бушующего моря.

Его голос звучал негромко, но так искренно и страстно, что это напоминало объяснение в любви. В эти мгновения Владимир был настолько открыт и уязвим, что Зое от этого стало как-то не по себе. Ей даже захотелось защитить его.

Когда Некрасов окончил чтение стиха и указал пальцем на стрелку, то оказалось, что она не пробежала и круга.

— Прошло всего сорок две секунды, а мы уже чуть-чуть изменились, — сказал он. — Прозой такого быстрого эффекта не достичь.

— Чьи это стихи? — интуитивно предчувствуя ответ, с некоторой опаской спросила Зоя.

— Бунина.

— Это что... твой любимый поэт?

— Я бы не сказал, — ответил Некрасов. — Но в творчестве настоящих мастеров поэзии всегда есть стихи, которыми не восхищаться нельзя. И что удивительно, сколько бы я их ни перечитывал, всякий раз они, словно драгоценные камушки, поворачиваются ко мне всё новыми и новыми гранями, удивляя своей совершенной красотой. В нашей поэзии таких волшебных камней хватило бы на великолепнейшую корону.

— И кому бы она была в пору? — не без лукавства спросила Зоя.

— Не знаю, — простосердечно ответил он, — разве что одной из Муз, покровительствующей поэтам.

Не желая верить в совпадения, Зоя всё-таки спросила его:

— Володя, а почему ты прочитал именно Бунина?

— Случайно. Это стихотворение само в голову пришло.

У Дениса холодно блеснули глаза. Впечатление, произведённое Владимиром на девушку, ему явно пришлось не по душе.

Некрасов развернул коляску и неспешно толкнул ободки колёс вперёд. Денис и Зоя пошли рядом с ним.

Денис, желая вернуть себе инициативу, как-то не к месту задал вопрос:

— Скажите, Владимир, а гениальные стихи вы тоже на свой аршин меряете?

Капитан с недоумением покосился на Дениса и сказал:

— Конечно. А вам, чтобы оценить их, обязательно нужно чьё-то экспертное мнение?

Денис, начиная терять самообладание, снова спросил его:

— И не боитесь прослыть профаном?

— Нет, — спокойно ответил Некрасов. — Я привык полагаться на свой вкус. То, что я не зачитываюсь каким-нибудь гением, ровным счётом ничего не значит. Даже гениальному автору нужен читатель с родственной ему душой. Я, например, как ни старался, так и не смог прочитать 'Дон Кихота', бросил на середине 'Сто лет одиночества', одолел всего лишь несколько глав 'Гаргантюа и Пантагрюэля'. — Ну и что? Разве это умаляет талант Сервантеса, Маркеса, Рабле? Нет. У меня должно быть с ними хоть отдалённое совпадение восприятия, языка, образности. А их нет. А раз нет этой сонастроенности, то я не испытываю и удовлетворения от прочитанного. Зато с удовольствием читаю других авторов.

— И кто же эти счастливчики? — издевательским тоном спросил Денис.

Владимир улыбнулся и, как ни в чём небывало, ответил:

— Ну, мне нравятся Грин, Паустовский, Гессе, Бальзак, Уайльд, Пушкин, Есенин. Ещё будут вопросы? — с тонкой иронией спросил он.

Зоя почувствовала, что запас дружелюбия у мужчин на исходе. Денис становился всё более и более бесцеремонным. Пора остановить их.

— Ребята, а может, хватит на сегодня вопросов? Мне бы очень хотелось послушать птиц; такой радостный щебет, что дух захватывает.

— Хорошая мысль, — сказал Владимир.

— Можно, — согласился и Денис и, придержав девушку за руку, зашёл с ней за спинку коляски.

Они стали толкать её каждый за свою рукоятку. Но, пройдя немного, Денис перехватил рукоятку коляски левой рукой, а правой обнял девушку и полез к ней целоваться.

Зоя сделала ему страшные глаза, но всё напрасно. 'Боже, как нелепо! — пытаясь освободиться от его объятий, со стыдом думала она. — Нашёл, где приставать со своими нежностями. Совсем очумел'. Но Денис не отпускал её. Шея у Владимира напряглась, кончики его ушей порозовели.

Но вот тень от зелёного полога осталась позади. Зоя остановила коляску и, зайдя справа, сказала Владимиру:

— Ну, вот, Володя, мы и погуляли. Пора прощаться.

И кивнула Денису. Тот протянул руку.

— Удачи.

Владимир ответил на рукопожатие.

— И тебе.

Денис отступил в сторону. Зоя показала ему рукой, чтобы он оставил их. Всем своим видом выказав недоумение, тот поплёлся к воротам. Встретившись с потерянным взглядом Владимира, девушка вмиг лишилась своей уверенности, и дежурные слова, готовые уж было слететь с её губ, словно прилипли к языку. Владимир взял её руку и поцеловал.

— Зоя, спасибо тебе за спасение, за надежду, что вдохнула в меня. Запомни, пожалуйста, ты мне теперь не чужой человек. И если когда-нибудь возникнет необходимость в моей помощи, дай мне знать через тётю Машу. Будь счастлива. И прощай.

— Прощай, — только и смогла она выговорить.

Глава 6. ОТЪЕЗД

Прошла неделя, и то, чем жила Зоя последние дни, потеряло свою остроту. Работа с её обычными мелкими неприятностями, дневной суетой, ночными дежурствами и отравляющим сознание однообразием как будто подчинила её. Однако одиночество, словно серебристый шар, всё разрасталось и разрасталось вокруг неё. Оно требовало заполнения этой пустоты. И девушка буквально каждый божий день, как заядлая фанатка, стала прокручивать ролик своих цветных впечатлений от своего первого путешествия на юг. В этом невидимом для окружающих кино было всё: и задумчивые прогулки с Владимиром по санаторию, и обжигающие ласки спешащих навстречу зеленоватых волн, и задушевные беседы за чашечкой чая с тётей Машей, и опьяняющая близость Дениса.

Иногда Зоя пыталась представить его за работой, но из этого ничего не выходило. Фиолетовый пиджак Дениса, его малиновые и ярко-зелёные рубашки и футболки, переливчатые галстуки и светлые брюки как-то не вязались с рабочей обстановкой. Нет, как бы ей того ни хотелось, но этот парень дома не усидит, ни сейчас, ни после. Уж он-то знает, что такое успех у женщин. И это беспокоило Зою. Мысли о сказочном принце, как накрытые ловким сачком бабочки, встревоженно бились вокруг приманившего их лазоревого цветка, называемого счастьем.

Кстати, Денис взял её адрес и обещал вскоре написать. 'Интересно, чем же он всё-таки занят?' — гадала Зоя.

У неё появилась привычка припоминать все интересные разговоры, в которых она участвовала за время поездки. Они как-то сами собой свились в связанную своими концами нить, на которой заблестели речные жемчужины, и Зоя, перебирая их, время от времени обнаруживала новые неожиданные нюансы сказанного кем-то из её собеседников. И это давало ей прекрасный повод для размышлений.

Встретить такого душевного и умного человека, как тётя Маша, думала она, это редкая удача. Нужно обязательно увидеться с ней ещё хоть раз и без утайки поговорить о жизни.

Зоя не могла не думать и о Владимире. Почти каждая встреча с ним удивляла её каким-нибудь маленьким открытием. Его внутренний мир оказался гораздо богаче её первоначального представления о нём. Она заметила, что Владимир хоть и перестал прятаться за створками отчуждения, но и не спешил чем-либо хвалиться, и только прямые вопросы вынуждали его рассказывать о себе. 'Он, безусловно, интересный человек, — думала Зоя. — Хорошо бы иметь его среди своих друзей. Только, боюсь, ребята не понравились друг другу'.

Двадцатого августа в почтовом ящике Зоя наконец-то обнаружила тоненькое измятое письмо. Она возликовала. Однако оно было не от Дениса, а от бабушкиной соседки Дарьи Моховой. Новости были удручающие: бабушка Анфиса занемогла, и соседка просила Зоину мать поскорее приехать в Ольховку и поухаживать за ней. И ещё приписала: 'Поспешите навестить её, чтобы потом ни о чём не жалеть, да и меня не виноватить'.

Зоя предвидела реакцию матери и тем не менее позвонила ей. Сообщила о содержании письма и спросила её, что она намерена делать? Мать со свойственной ей прямотой ответила дочери:

— И что ты от меня хочешь? Чтобы я выбросила на ветер кучу денег, а потом неизвестно сколько торчала в Ольховке и, в конце концов, потеряла свою работу? А что если, как только я уеду, она умрёт? Кто меня тогда на похороны отпустит? И что обо мне подумают люди?

— А что подумаем о тебе мы, твои мать и дочь, — вырвалось у Зои, — это тебя уже не волнует? Ты подаёшь мне дурной пример, мама.

— Уж больно ты правильная! Сама-то когда у бабки своей была? А письма, как часто ей пишешь? Я, может, и плохая, но тебя родила, и муж у меня есть. А теперь, моя умница, скажи, где твоя семья? Что ты в своей жизни вообще успела? Разве что на несколько юбок заработать?

Зоя не знала, что и возразить ей. Телефонная трубка едва не выскользнула из её влажной ладони. Мать, как всегда, поставила её на место.

— Ладно, дочка, пустой это разговор. Ты там ближе, вот и навести бабушку и в самом крайнем случае дай мне телеграмму. Договорились?

— Хорошо, — обречённо вздохнула она. — Я попробую.

Трубку положили. 'И зачем только я позвонила ей? — подосадовала Зоя. — Что с нами такое? Мы окончательно перестали понимать друг друга. Если я не выйду замуж и не уберусь из её дома, ох, и тесно же нам будет жить вместе. И почему Денис всё не пишет?'

На следующий день, придя на работу, Зоя тщательно изучила график дежурств. В резерве, хоть плачь — ни души, кто бы мог её выручить. Надо говорить с заведующим. Он славный дядька, хотя и не волшебник. Однако ни от кого другого помощи ждать не приходится. Дверь кабинета заведующего была приоткрыта, девушка постучала в неё и, отворив её ещё шире, сказала:

— Здравствуйте, Николай Иванович. Можно?

Он кивнул.

— Здравствуйте, Зоя Николаевна. Присаживайтесь, — указал он на стул.

Она села.

— Что за проблемы привели вас?

— Да вот, письмо получила от бабушкиной соседки, — она протянула ему конверт.

Он пробежал глазами несколько неровных взывающих к милосердию строк, вздохнул.

— Хотите съездить?

— Да. Ведь я росла у неё. Мне обязательно нужно поехать к ней. Николай Иванович, в счёт моего отпуска.

— А мать не может?

— Нет. Ей из Сибири ещё сложней выбраться, вчера я разговаривала с ней по телефону, она надеется, что съезжу я.

Заведующий снял очки, в задумчивости повертел их в руках, отложил в сторону.

— Ох, и время же неудачное: сезон отпусков как-никак, и ситуация, Зоя Николаевна, скажу вам честно, почти безнадёжная.

— Почти?

— Да, почти. Где ваша Ольховка находится?

— Недалеко от Волгограда.

— Хм. Ну, это меняет дело. Видите ли, голубушка, вчера наше сиятельное начальство получило распоряжение: подобрать медработника для отправки в командировку, конечная цель которой — Волгоград. Думаю, этим грех не воспользоваться. Обсудим?

— Обязательно, Николай Иванович. Для меня это очень важно.

— Хорошо, тогда ввожу в курс дела. Предписано сопроводить инвалида войны из санатория...