Роман "Лена"

Немногочисленный народ, сидящий в зале, зашумел. Кто-то спросил, что там такое. Кто-то ответил: молодёжь зажимается. Кто-то засмеялся. Кто-то стал пшикать и требовать тишины. Оставшуюся часть кинокартины Алёна просидела молча не пошевелившись. А потом, выходя из зала в театральное фойе, где было много зеркал, в одном из них она увидела отражение всей троицы: себя, Игоря и Таньку. Её охватил смех. Она, довольно-таки высокая для своего возраста, Танька — ещё выше её, и маленького по сравнению с ними роста их избранник. До этого момента Алёна не обращала внимания на рост Игоря, ей даже не приходило в голову, что эта непропорциональность может так смешно выглядеть. Но это было так. Игорь смотрелся младшим братишкой, но никак не женихом. Любовь к Игорю в момент улетучилась, Мендельсон заглох.

Глава 2

В это же время в семье произошло неприятное событие, которое оказало большое влияние на дальнейшее поведение Алёны.

У матери объявился любовник и с тех пор в семье кончилось видимое благополучие. Как всё раскрылось — Алёна не знает до сих пор, но хорошо помнила день, когда отец, утром неожиданно приехав из Москвы (Алёна была в школе), пришел вечером вдрызг пьяный и буйный. Матери не было дома, но Алёна и Ксения (сестра тогда жила еще в родительском доме) не беспокоились: Юлия часто проводила время вне дома. Она любила магазины и рестораны, посещала какой-то элитный клуб, занималась благотворительностью. Но то, в каком состоянии пришёл отец — повергло обеих в шок. Он пришёл злой, пьяный и вне себя; он матерился и обзывал мать самыми последними словами. Дочерей он как-будто не замечал. Алёна впервые видела его в таком виде. Поднявшись в общую с матерью спальню, он в дикой ярости начал выносить из спальни и сбрасывать с лестницы вещи матери.

Он выбрасывал всё, что было связано с женой: одежда, книги, парфюмерия, висевшие в спальне фотографии, большое косметическое зеркало, которое, к счастью, упало на материно бельё и не разбилось, в заключенние он сбросил и постельные принадлежности — одеяло и подушки, а следом и тяжелый матрац.

Алёна с сестрой, ничего не понимая, тихо стояли внизу с другой стороны гостиной. Подошедшая домработница Катя шёпотом сообщила, что якобы отец узнал, что у матери есть любовник. "Не может быть, — прошептала Ксения. — Как это?" "Не знаю. К ней много знакомых ходило".

Впервые Алёне стало страшно. Их мать! Чья-то любовница? А как же отец? Ведь вроде они любили друг друга и вроде мать вышла замуж по любви? Или не по любви? Алёна вспомнила разговор между сестрой и подругой сестры Соней. Это было года три назад. Ксения училась на втором курсе института и у неё была подруга Соня, с которой она часто приходила домой после занятий. Соня обедала у Плетнёвых, а потом они вдвоём после обеда сидели в столовой и болтали о своих девичьих делах, о мальчиках, делились друг с другом своими секретами. Если Алёна оставалась после обеда тоже посидеть с ними и послушать, Ксения часто прогоняла её. Но Алёна не всегда уходила к себе. Она поднималась по лестице наверх, а затем садилась на верхней ступеньке и оттуда слушала о чём говорили внизу, оставаясь невидимой. В тот раз, три года назад, девчонки говорили что-то о браке по расчету... Алёну после обеда разморило и она, сидя, опершись головой на руку, слегка задремала, но услышав слова Ксении "мама", "папа", стала прислушиваться.

"А мне мама рассказывала, — говорила Ксения, — что она любила другого парня и хотела выйти за него замуж. Она тогда тоже студентка была. Но тут возник папа, он уже кончил университет, приехал из Москвы и сразу занял какую-то высокую должность. И он такой был... с деньгами. А мама из деревни была, жила в общежитии и стремилась к городской жизни, к роскоши. Она записалась в танцевальную студию, ходила туда по вечерам, тогда многие студентки ходили и там познакомилась с папой. И они сложились как танцевальная пара, участвовали в танцевальных конкурсах и папа влюбился в маму. А мама любила другого. И когда папа сделал ей предложение, она не приняла его".

Тогда Соня спросила: "А как она тогда замужем за твоим папой оказалась, если не любила его?" "Знаешь, мама до конца мне не рассказала, сказала, что ей пришлось выйти за папу". "А может, она к тому времени уже беременная была?" "Да нет, я уже считала, я родилась через 11 месяцев после свадьбы".

"По любви или не по любви, — подумала Алёна, — но как же она могла? Как посмела? А как же они с Ксюшей?" Слово "любовник", которое она знала из книг и слышала только по телевизору, вдруг приобрело реальный смысл: мать спала с чужим мужчиной! Но почему? И главное: зачем? В совсем еще юной голове Алёны, еще не успевшей начать вникать в сложные человеческие отношения между мужчинами и женщинами, был полный хаос мыслей.

Она вдруг вспомнила и другое, что как-то неожиданно зайдя в гостиную, застала отца и мать, по-видимому, в состоянии ссоры. Тихо открывая дверь, она услышала последнюю фразу отца: "...из грязи да в князи!". Увидев дочь, родители замолчали и отец вышел. Мать же ровным ласковым голосом спросила (она всегда разговаривала с дочерьми ровным спокойным голосом), чего Алёна хочет. И так как Алёна зашла позаниматься на пианино, мать сначала посидела на диване, о чем-то думая под звуки гаммы, с которой начала Алёна подготовку к уроку музыки, а потом поднялась в спальню. После этого Алёна еще несколько раз заставала родителей в состоянии раздора, но они при девочках прекращали разговор на повышенных тонах, а сестра Ксения как-то объяснила это Алёне так: "Это нормально. Это у всех родителей бывает".

И вот теперь это "нормально" стало ненормальным.

Глава 3

...Ксения, которая была уже взрослая и которая уже имела жениха — ей шел двадцать второй год — взглянув на сестру, стоявшую в ступоре, потянула Алёну за руку наверх, в свою комнату. Тихо закрыв дверь, она сказала: "Лена, ты не говори никому об этом. Это, вероятно, недоразумение. Потом всё выяснится. Может быть, на маму кто-то наговорил".

И Лена весь вечер ждала маму. Она многократно звонила ей на сотовый — он был отключен, она не могла ни на чем сосредоточиться, ей не хотелось учить. Она прислушивалась к малейшим шорохам снизу, но никто не приходил с улицы и шагов отца также не было слышно. Домработница Катя, убрав в столовой после ужина, давно ушла и в доме их было трое: отец, Ксюха и она. Не вытерпев неизвестности, она пошла к сестре. Их комнаты находились по разные стороны лестничной площадки и разделяли их два совмещенных санузла, у каждой свой. Коротко постучав и открыв дверь, Алёна увидела Ксению лежащей в одежде на кровати и смотрящую плоский телевизор, висящий на стене.

— Ксюша, пойдем к папе, спросим, придет ли мама.

— Лена, ты сама сходи, ты еще маленькая, при виде тебя он не будет таким злым.

— Ксюша, я что-то боюсь одна... Давай вместе.

Пока они торговались, зазвонил сотовый Ксении и сёстры бросились к телефону одновременно.

Это была мать. Она разговаривала с Ксенией, но Алёна слышала каждое слово. Юлия сказала, что она переночует у своего брата, дяди Максима и придёт завтра. Сказала, чтобы девочки о ней не беспокоились. Потом, немного помолчав, спросила: что там папа? Что он делает? И после того, как Ксения ответила, что папа пришёл сильно пьяный и устроил погром в их спальне и сейчас в доме тихо и она с Алёной наверху, Юлия сказала им: "Ложитесь спать, мои девочки. Завтра увидимся". Это было сказано со слезами в голосе и мать отключила телефон.

Ксения вопросительно посмотрела на Алёну:

— Слышала? Спать. Уже десять.

— А как же папа? Ему же надо "доброй ночи" пожелать.

— Лен, лучше сегодня не ходить. Он, наверное, спит уже.

Тут они услышали тяжелые неровные шаги, приближающиеся к лестнице. Отец, по-видимому, с большим трудом добрался до левого крыла особняка, в котором находилась лестница наверх, ведущая к дочерям. Он чем-то гремел и, цепляясь за перила, после каждой преодолённой ступени бормотал "У, бл...ь, сука, прибью...".

Алёна, до этого дня никогда не боявшаяся отца, неожиданно для себя сжалась вся в комок и села на другую сторону Ксениной кровати, подальше от двери. Сестра свесила ноги с постели. Обе выжидательно смотрели на дверь. Владимир Михайлович сначала открыл дверь Алёниной комнаты и, никого там не увидев, закричал громко и страшно:

— Вы где? Ленка! Ксюха-а-а-а!

И через несколько секунд ввалился в комнату Ксении, держа в руке бутылку шотландского виски, наполовину пустую. Посмотрев красными, пьяными, мутными глазами на застывших дочерей, он выпрямился, пытаясь держать равновесие и попытался улыбнуться: "Ну что, доченьки, знайте: ваша мать вылитая бл...ь!"

Ксения встала и, скрестив руки на груди, сказала: "Папа, ну как ты можешь так на маму, этого не может быть..."

— Не может быть? — отец пьяно захохотал. — Я тоже сначала думал — не может, но оказалось, что может, ещё как может! И с кем! Вот сволочь!...

Он стал смотреть куда-то на стену и, отхлебнув глоток из бутылки, по видимому, говорил уже о любовнике.

— Я его из грязи вытащил, человека из него сделал, а он, сволочь, соблазнил эту тварь, вашу мать. Ноги её больше здесь не будет! Я её одел, обул, я всё делал ради неё, я пахал для неё, чтобы у Юлечки всё не хуже чем у королевы английской было, а она — тварь неблагодарная, с этим бабником переспала!

И Владимир Михайлович, уже забыв, что рядом дочери, которых он с самого рождения воспитывал как принцесс, которые за все годы ни разу не слышали от отца не только матершинного слова, но и вообще ругательных слов, который происходил из интеллигентной семьи и имел диплом МГУ, Владимир Михайлович, залпом выпив еще четверть бутылки, обозвал мать так грязно, наградил таким эпитетом, что Алёна закрыла уши ладонями и выбежала из комнаты сестры. Ксения, вся красная от стыда, от всей этой сцены, не зная, что делать, тоже хотела выйти, но отец загородил ей дорогу.

— Ты куда-а-а-а? А?

— Папа, уже поздно, иди ложись спать. Мне завтра на занятия, а Лене в школу.

Отец озадаченно посмотрел по сторонам, опять отхлебнул из бутылки, медленно, запинаясь, подошел к креслу и хотел сесть, но промазал и упал на пол. Рука его выпустила при падении бутылку и та покатилась под кровать дочери, оставляя след вытекающего виски. Отец закрыл глаза, губы его пытались что-то сказать, но раздалось только какое-то невнятное мычание и спустя минуту он захрапел.

Ксения сначала стояла, боясь подойти, но потом наклонилась над отцом, прислушиваясь, действительно ли это был храп спящего человека или, может, отца хватил какой-нибудь удар и нужно вызывать "скорую". В это время отец почесал во сне место между ногами и Ксения вышла. Она открыла дверь Алёниной комнаты. Алёна сидела в кресле, обхватив коленки руками в ожидании, что отец зайдёт сейчас и к ней. Увидев Ксению, она ужасно обрадовалась.

— Что? — почти шепотом спросила она.

— Отец уснул. Лен, давай мы его попробуем в спальню отнести.

— А как? Он же тяжелый. Давай позвоним кому-нибудь, чтоб пришли помогли...

— Нет Лена, нельзя, чтобы видели отца в таком состоянии.

— А дядю Максима? Или твоего Димку?

— Не надо, давай сами, только попробуем, если не получится — оставим на полу. Я его укрою и приду к тебе спать.

Они с опаской подошли к отцу. Ксения позвала его, затем тихонько потрогала за плечо: "Папа, давай мы тебе поможем дойти до твоей кровати, а, пап?", но отец продолжал храпеть. Сёстры попробовали несколько раз взять его с двух сторон и приподнять, но у них не получалось. Владимир Михайлович не был полным, но был высокий и весил по меньшей мере килограмм девяносто. Наконец Ксения, подложив руки под спину отца, слегка приподняла его. Алёна взяла его за щиколотки и они вдвоём волоком протянули отца по ковру до двери. Отец был тяжелый. Руки его волочились рядом с телом и было очевидно, что их надо как-то связать, а то они будут мешать при переносе. Ксения достала пояс от халата, положила руки отца на живот и связала их. Передохнув у двери, таким же образом девчонки дотащили отца до лестницы.

— Ну и дальше, как дальше? — Алёна смотрела то на сестру, то на ступеньки, ведущие вниз.

— Не знаю, еще не придумала.

— Звони Димке. Пусть поможет.

— Да он спит давно. И живет так далеко. Ты тоже думай.

Алёна несколько минут задумчиво смотрела на лестницу и отца, храпевшего уже с какими-то завываниями и рокотом. Несколько секунд они молча слушали эти завывания и Алёне вдруг стало смешно. Смотрящая на неё Ксения тоже засмеялась.

Алёна предложила:

— Ксень, давай я принесу одеяло, мы подстелим его под папу и на одеяле тихонько спустим с лестницы.

Она бросилась в свою комнату, вытащила из шифоньера тонкое одеяло и расстелила на площадке.

Но чтобы отца переложить на одеяло, нужно было его приподнять, у них, у хрупких девчонок, не хватило сил. Отец спал мёртвым сном.

— Ничего не получится, — сказала Ксения. — Потащили обратно ко мне. Пусть спит на ковре.

Сёстры развернули спящего отца в другую сторону и, притащив на ковёр, в изнеможении опустились сами на кровать. Передохнув, Ксения принесла из ванной мокрую салфетку и, достав бутылку из-под кровати, принялась вытирать следы виски. Алёна между тем развязала отцу руки, достала подушку и тёплое одеяло. Закончив уборку, устроив отца на ковре и собрав вещи, необходимые Ксении на завтра, девушки выключили свет и закрыли дверь.

Несколько минут Ксения устраивалась на ночлег в комнате Алёны, а затем обе спустились вниз и обошли все комнаты, везде выключая свет.

В спальне родителей был невообразимый бардак, работал телевизор, двери всех шкафов и шифоньеров были открыты и вещи валялись по всей комнате. На дорогом белом ковре таинственно искрились пятна вина или виски. Эти расплывшиеся, как чернильные кляксы, пятна, смотрелись как большие пятна крови. Около кровати с отцовой стороны стояла армия бутылок со спиртным, некоторые были полностью пустыми. Большая кровать, вторая половина которой была без матраца, с одной только рамой, смотрелась сиротливо.

Разобрав немного ещё и вещи, валявшиеся в гостиной возле лестницы, там, куда повыкидывал их отец, Ксения сказала, что остальное уберёт утром Катя, и девушки, переодевшись для сна, легли спать.

Алёне хотелось ещё поговорить с сестрой о матери, о любовниках, о том, что будет дальше и она спросила сестру:

— Ксень, теперь родители будут разводиться?

— Да откуда я знаю! Спи, Лена.

— А ты тоже потом, когда выйдешь замуж за Димку, заведёшь любовника?

— Фу, что за глупости? Не мешай, я хочу спать. Замолчи.

Но Алёна долго еще слышала, что Ксения ворочалась. Однако постепенно сёстры уснули.

Глава 4

Будильник Алёны был запрограммирован на без четверти семь, но Ксения встала раньше и, не включая света на площадке, заглянула к себе. Отца уже не было. Одеяло было вчетверо свёрнуто и вместе с подушкой лежало в кресле. Снизу доносились звуки из кухни и столовой, соединённых между собой, вкусно пахло кофе — Катя готовила для всех Плетнёвых завтрак, она приходила к шести утра.