Сфинкс на скале

Здесь, против ожидания, не расхаживали среди бела дня эмпузы и ламии, кровавые лужи не стояли между домами и даже нищих куда больше было на Аргилете, чем здесь — последнее, впрочем, было вполне объяснимо, там они работали, а здесь жили. У таберн стайками собирались оборванцы всех возрастов, обсуждая насущные вопросы и набивая рты жареным горохом или лепешками, от которых за десять шагов несло пережаренным маслом, под ногами у них вертелись чумазые дети и шавки, выклянчивая подачку. Местные обитательницы от десяти лет и до потери товарного вида сидели на порогах домов, завлекая всех желающих рискнуть кошельком и здоровьем. Старухи же предпочитали ремесло гадалок или торговлю амулетами, молодым нобилям в спину так и летели предложения ублажить или поворожить.

Рыжий проходил мимо, не замедляя шага, хотя внутренне весь трепетал, как гончая перед началом охоты. Все его ночные фантазии сейчас как никогда были близки к осуществлению — подходи, выбирай, пользуйся! И все же Метелл не решался остановиться и вступить в разговор с какой-нибудь из волчиц помоложе и посимпатичнее. На глазах у Квинта делать это было отчаянно неловко, и не потому, что Метелл мог опасаться несдержанности малыша Сенатора, напротив, он был уверен, что уж от Квинта-то никто ничего не узнает. Но стыд сравниться в своих страстях с Гаем, которого Рыжик не раз осуждал в глаза и за глаза, удерживал его вернее привязи.

-Господин! — чернявый мальчишка схватил Рыжего за край плаща. — Господа! Зайдите к моим сестрам! Не пожалеете!

Тот не сразу решился перевести взгляд с продавца на его товар. Девушки были совсем взрослые, лет по двадцать, но юный возраст вероятных клиентов их нисколько не смутил. Они смотрели на Рыжего, нескладного и веснушчатого подростка так, как если бы он был сенатором в тоге и при благородных сединах, и ему это несказанно льстило.

-Они такие же сестры, как и девственницы, — буркнул Гай, разглядывая девиц, как домовитая хозяйка — кусок мяса на крюке. Волчицы и в самом деле были совершенно друг на друга не похожи. За все то время, что Рыжик поедал глазами всех мало-мальски привлекательных особ женского пола, он уже успел выяснить, что больше всего ему хотелось бы пощупать дородную, пышную девицу, и одна из волчиц была воплощенной мечтой неудовлетворенного юнца. Ее большая грудь слишком откровенно выпирала из выреза, чтобы Метелл стал рассматривать лицо девушки, но он не мог не отметить, что она была такая же рыжая, как сам он, с венком из увядших роз на растрепанных волосах — неожиданное и будоражащее сходство. Вторая, маленькая, смуглая и тощенькая, смотрелась как мальчик, ряженый в женское, и Рыжик, удостоив ее лишь беглого взгляда, вернулся к созерцанию бюста ее подружки. Первое правило любого покупателя — не проявлять слишком явного интереса к товару — было забыто и попрано. Пацаненок снова затормошил неосторожного прохожего:

-Зайдите, господа! Зайдите, у нас чисто, и есть вино...

-Сколько? — Рыжик бы сгорел со стыда, но так и не решился бы спросить, а тон Верреса был таким будничным, будто речь шла о покупке пирожка с требухой. Цена оказалась вполне приемлемой, даже у Метелла, не избалованного родительской щедростью, нашлось достаточно монет, чтобы не идти дальше, а шагнуть через запретный порог, увлекая за собой волчицу... Он с сомнением оглянулся на малыша Сенатора, опасаясь, что на его мордочке будет написано возмущение или, еще того хуже, отвращение к поступку старшего товарища. Наверняка, Квинту еще было невдомек, что не дает Рыжику спокойно спать по ночам, и все же он смотрел с каким-то доброжелательным любопытством то на девушек, то на их названого братца, то на своих приятелей. А впрочем, ведь у Верреса есть Ифигения, а у Квинта — Левкипп, так может, я тут второй дурак после Красса-то, подумал Рыжий вдруг, и ему стало неловко. Борода ведь скоро попрет, а я...

-Берешь? — деловито спросил у Рыжего Гай. — Соображай, меня люди ждут, некогда.

-Беру, — тупо согласился тот, сам не веря своим ушам, будто кто-то другой буркнул в ответ Верресу вместо него.

-Вам будет много удовольствия, господин! Мои сестры все уме...

-Пошли, раз тут дело решенное, — Гай сделал шаг вперед, но Квинт не торопился последовать за ним, и Рыжика это почему-то испугало. Неужели он собирается... тоже?

Всякие сомнения в этом рассеялись, когда Квинт ступил за ним в обитель порока через выщербленную надпись "Пр...т", выложенную из речных камешков. Комнату разделяла лоскутная занавеска — за ней, несомненно, было такое же низкое и узкое ложе, как и на этой половине. Рыжая взяла Метелла за руку и потащила было за собой, но он протестующее мотнул головой:

— Подожди, а...

Он надеялся, что Гай заберет Квинта с собой, однако Веррес то ли обиделся, что приятели его так неожиданно покинули, то ли вправду спешил, и всяко дожидаться не стал.

— Созомена за ним присмотрит, — правильно поняла его сомнения волчица, и чернявая заулыбалась, мол, не сомневайся, так и будет.

— Он еще маленький, — тупо возразил Рыжик.

— Вот она и присмотрит, как бы чего не вышло. Пойдем.

Пыльная занавеска мазнула его по лицу, жесткий край ложа врезался в голень, не понадобилось сделать и шага, чтобы оказаться лежащим на жиденьком тюфячке рядом с девушкой.

— Первый раз? — спросила она мягко. Рыжий открыл рот, чтобы сказать "Ничего подобного", но в горле пересохло, и он просто кивнул. Протянул руку, смахнул с ее головы венок — почему-то казалось очень важным прежде всего избавиться от него.

— Как тебя зовут? — спросила волчица, и из-за занавески эхом отозвалась ее подружка, обращая тот же вопрос к своему... подопечному.

— Квинт, — одновременно прозвучало в ответ, и Созомена по ту сторону занавески засмеялась вместе с Квинтом — маленьким, а Квинт — большой решился опустить ладонь на грудь своей рыжей. Ему казалось, что он сопит так громко, что слышно даже на улице. Волчица осторожно передвинула его ладонь так, что пальцы Рыжего скользнули под край ткани, и мягкая округлость девичьего тела оказалась у него в пригоршне. Он оловянными глазами смотрел на свою руку у нее за пазухой, не осмеливаясь ни на что большее и понимая, что выглядит настоящим ослом.

— Поиграем в морру, славный? — дурачилась невидимая Созомена, а рыжая ободряюще улыбалась, и он неловко сунул вторую руку куда-то вниз, нащупывая подол, но угодил на сразу на голую ногу, дернулся вверх — и коснулся заветного женского места, обалдевая окончательно.

— Просто так неинтересно, тогда уж давай со ставками, — отозвался Квинт, очевидно, задетый тем, что его считают совершенным ребенком. Рыжий понимал, что должен сейчас не прислушиваться к чужой болтовне, а делать то, о чем так давно и мучительно мечтал, но голоса за занавеской помогали отвлечься и побороть неловкость. Он двинулся вперед, ловя губы своей случайной подружки, она привычно повернула голову, помогая им не столкнуться лбами.

— Будто у тебя и деньги есть? — удивилась чернявая. Рыжая повела плечами, заерзала, неприличное подобие столы сбилось у талии, открывая все прелести, и Метелл сухо сглотнул, когда девушка провела босой ступней по его ноге снизу вверх.

— Есть. А что есть у тебя? — продолжал дразнить свою няньку Квинт, и в это мгновение Рыжему хотелось бы иметь хотя бы десятую долю его самоуверенности. Однако самый большой страх неопытного мальчишки "а вдруг не встанет?" был успешно преодолен — торчало у него колом, хоть котел вешай, и волчица одобрительно пробежалась пальцами по его мужеству прежде, чем потянуть Рыжика между своих широко раскинутых коленей.

— "Хочешь, я тебя на сдачу целоваться научу?" — пропела Созомена и засмеялась. Рыжая с улыбкой беззвучно повторила за ней слова уличной песенки и потерлась всем телом о мосластую тушку своего Квинта, безмолвно поощряя быть посмелее. Она раскинулась под парнем, будто испытывая — ты сильнее, ты вооружен самими богами, что же ты, возьми меня, завоюй...

— Да я и сам умею, — хмыкнул Сенатор. Стряхивая дурацкое оцепенение, Рыжий снова взялся за ее грудь, кажется, слишком сильно, потому что волчица с укоризной чуть покачала головой, и он, ослабив хватку, принялся тискать ее и гладить, привыкая к новому восхитительному ощущению женской плоти. Рыжей определенно нравилось, и самое странное, что это нравилось и ему самому, хотя, казалось бы, было в большей мере удовольствием для нее.

— Не верю, покажи, как! — потребовала Созомена, и за занавеской стало тихо, во всяком случае, Рыжий не слышал ничего, кроме собственного шумного дыхания и стука сердца. Он только сейчас сообразил, как нелепо выглядит в перекрученном плаще и измявшейся рубахе, нависая над почти обнаженной девушкой, и принялся яростно сдирать с себя одежду, поднявшись на колени в изножье постели. Волчица тем временем тоже распустила плетеный поясок и сбросила на пол ненужные тряпки. Она раскрыла Рыжему объятия, и он уже сам, уверенно и даже немного рисуясь, лег на нее, поцеловал, потом все же сообразил приподняться на локтях.

— Руки, руки-то куда, маленький мальчик!.. — зашлась хохотом чернявая — очевидно, Сенатор, несмотря на нежный возраст и хорошие манеры, проявлял куда большую резвость, чем его старший приятель. В мечтаниях Рыжий видел себя властным и жестким, а вот сейчас, когда ощущал рядом настоящую женщину, такую податливую, такую мягкую, желал совсем иного. Хотел трогать ее, целовать, не торопясь получить свою награду за мужскую доблесть, и не было причины отказывать себе в такой малости — девушка довольно жмурилась, ластилась, и Рыжий чувствовал себя не то Ахиллом, не то Геркулесом, могучим и желанным всякой, хоть царевне, хоть волчице.

-Что же ты раньше не сказала, что боишься щекотки? — безо всякого раскаяния в голосе посетовал Квинт и, судя по смеху Созомены, снова взялся за прежнее. Рыжая, похоже, уже давно не боялась ничего, потому что решительно стала подталкивать Метелла к себе, намекая, что не худо было бы от обещаний перейти к делу. Он тем более не имел ничего против, к тому времени уже окончательно справившись с неуверенностью, и отважно окунулся в жар ее тела.

-Раз такое дело, давай я тебя тоже пощекочу, чтобы по-честному! — потребовала Созомена, но, судя по возгласу Квинта, принялась щекотать его явно не за бока или пузишко. Квинт-большой и Квинт-маленький опять зазвучали в унисон, вздыхая и постанывая, один — в поте лица трудясь над женщиной, второй — млея под ловкими пальцами, завладевшими его мужеством. Перед внутренним взором Рыжего все причудливо переплелось, поплыло, размазалось пестрыми пятнами увиденное и воображаемое — он и Рыжая, Квинт и Созомена, он и Квинт... Вот это было уже слишком для распаленной, истомившейся плоти Рыжика, и он громко вскрикнул, оповещая весь белый свет о своем первом мужском триумфе. За ним в голос охнул и Квинт — он пока что мог похвастаться лишь овацией, но для не по летам бойкого мальчика и это было весьма недурно.

-Заходи в другой раз, славный, — захихикала неугомонная Созомена, — еще поиграем!

Рыжий вспомнил, что всем весом лежит на девушке, и усилием воли заставил себя сдвинуться в сторону — блаженная усталость накатила как-то разом, вызывая необоримое желание погрузиться в дрему. Может, чернявая и рассчитывала, что молодые господа покинут волчиц немедленно, уступая место следующим посетителям, но он не мог и не хотел бороться с истомой. Рыжий благодарно привлек к себе волчицу, прижимаясь губами к ее щеке, солоноватой от выступившей испарины, и закрыл глаза, заново привыкая дышать медленно и размеренно.

Он пролежал так совсем недолго, замерев на грани между сном и бодрствованием — во всяком случае, когда Рыжик снова открыл глаза, Созомена еще не закончила перечислять игры, которым могла бы обучить Квинта. Поскольку время от времени она взвизгивала на полуслове, Рыжий заключил, что тот продолжает ее то ли целовать, то ли щекотать, и волчица в совершенном восторге от его смелости.

-Оставайтесь до утра, — предложила рыжая, завлекающе поглаживая своего новоиспеченного мужчину по бедру. — Если хочешь, пошлем Акинфа в таберну за едой, а вино у нас есть.

К тому времени Рыжий опомнился в достаточной мере, чтобы снова потерять голову от ее близости и доступности. Конечно, нечего было и думать о том, чтобы провести здесь ночь, но еще час ничего не решит. Они будут дома вовремя, и ни Метелл Капрарий, ни Валерий Мессала ничего не узнают об их неподобающем поведении. У Рыжего было слишком мало денег, чтобы угощать девиц, да и голод, пробудившийся в нем, был совсем иного рода, так что он решил после набавить монету-другую за усердие, и снова подмял под себя волчицу.

Идею с трапезой тут же подхватила Созомена, а Квинт оказался более щедр и уступчив. Пока Рыжий снова уподоблялся Сизифу, с сопением и рычанием взбираясь на вершину, на которой никому не суждено было удержаться дольше нескольких ударов сердца, мальчишку отправили за мясной похлебкой и лепешками. Когда рыжая парочка, помятая и довольная, возникла из-за занавески, Квинт уже чинно возлежал у стола, а волчица вдумчиво кормила его виноградом, отщипывая от кисти по ягоде.

В комнатушке было уже почти совсем темно, пришлось затеплить лампу, освещавшую разве что столешницу, и на стенах тут же причудливыми фресками задрожали густые тени. Созомена хватилась, что пируют без цветов, притащила осыпающийся розовый венок и напялила его на Квинта, роняя лепестки прямо в миску с едой. Сенатор, полусмеясь-полувсерьез, сказал в ответ благодарственную речь, потом Акинф подал рыжей тростниковую флейту, и пока та играла, Квинт читал волчицам греческие стихи, чеканя строки, а Созомена, расчувствовавшись, шмыгала носом... Рыжий с музами близкого знакомства не водил, поэтому просто тискал украдкой пухлую коленку флейтистки, тянул сильно разбавленное скверное вино и понимал, что еще никогда в жизни не был так счастлив.

Благовоспитанный сын почтенных родителей, он еще ни разу в жизни не напивался до скифского состояния. Наверное, у него точно так же кружилась бы голова и подгибались ноги, как сейчас, когда они с Квинтом, наконец, трогательно распрощались с волчицами и неспешно побрели вниз по темной улице. Говорить ничего не хотелось, да и не требовалось.

Рыжий спохватился, когда в лицо ему потянуло речной свежестью. Он напрочь забыл, с какой стороны привел их в Субуру Веррес, будто проделал весь путь с завязанными глазами, а у двери волчиц еще и дал повертеть себя кругом на одной ножке, как в детской игре.

-Знаешь, Квинт, — промолвил он как можно увереннее. — по-моему, мы вовремя не свернули. Надо вернуться.

-Давай, — охотно согласился тот. — Рыжик... мы же не заблудились?

В голосе Квинта звучала вполне понятная тревога — наверняка, родители их уже хватились. Рыжего настигли запоздалые угрызения совести. Мало, что нарушил прямой отцовский запрет, потащившись в Субуру, мало, что блудил с непотребной девкой, так еще и младшего за собой поволок! Квинт, конечно, славно провел время в обществе Созомены, но вряд ли бы это порадовало его матушку.

-Скоро будем дома, — успокаивающе отозвался Рыжий, хотя не имел ни малейшего представления о том, где они сейчас находятся. От того, что приятели поднялись по улице и свернули, дело не поправилось, пришлось снова топать обратно и попробовать свернуть в другую сторону. Рыжему и днем-то все эти кривые улочки и переулки виделись неотличимыми друг от друга, а при лунном свете казалось и вовсе невозможным найти какие-то приметы, чтобы снова и снова не проделывать бессмысленный путь по кругу. Правда, когда Квинт и Рыжий прошли по одной и той же улочке в четвертый не то в пятый раз, Рыжик с удивлением понял, что узнает пьяных нищебродов у таберны и осла, привязанного прямо к чьей-то двери. Постепенно ему удалось припомнить, что здесь же днем они проходили с Верресом, а потом и определить правильное направление. К тому времени Квинт уже еле поспевал за долговязым дружком и то и дело спотыкался на ровном месте. Он, конечно, не жаловался, и Рыжий до последнего колебался, прежде чем крепко взять его за руку — не обидится ли, что с ним обращаются, как с ребенком? Но Квинт лишь тихонько вздохнул, на мгновение прижавшись лбом к плечу Рыжего, и тот покраснел от смущения. Так, за ручку, они сделали еще круг, потом как-то само собой оказались возле скособоченного алтаря на перекрестке, а оттуда уже легко нашли дорогу в знакомую часть города.