— Послушай? — я огляделся в поисках продавца, но тот словно сквозь землю провалился.
Немного почертыхавшись, я все же сложил бурдюк вдвое и засунул под мышку. Убирать его в саквояж с ценными находками я не рискнул, а больше багажа у меня не было.
К причалу я добрался уже ближе к полудню. Пестрая толпа вползала по сходням на борт судна. Поскольку большая часть маршрута "Майкла Блондена" пролегала по итальянским владениям — Крит, Сицилия, Рим, — таможню мне проходить было не надо. Что, собственно, и определило наш с Омаром выбор пути.
Моя каюта располагалась по правому борту. У ее дверей я столкнулся с долговязым итальянцем в пробковом шлеме и белых шортах.
— Профессор Гульельмо Пикколо, — представился тот, — я так понимаю, мы соседи по каюте?
— Похоже на то, — я удивленно разглядывал окружавшие его коробки и ящики, которые он пытался разместить в каюте, — позвольте поинтересоваться, вы археолог?
— Нет, герпетолог... зоолог, занимаюсь экзотическими животными. Вы любите животных?
— Смотря каких... Герпетолог это специалист по змеям, кажется?
— Не только, по черепахам, ящерицам и крокодилам тоже, по рептилиям в целом...
— Надеюсь в ящиках у вас не крокодилы? — пошутил я.
— Только один... но совсем маленький, уверяю вас, он совершенно безопасен!
Из глубины одной из коробок донеслось раздраженное шипение. Я решил пока не выяснять подробностей о ее обитателе. Главное, что коробки представлялись мне достаточно надежными...
Александрия постепенно таяла в дымке за кормой. Где-то по правому борту серыми утюгами виднелись покидавшие Египет линкоры. Визит и демонстрация флагов закончились. Флоты возвращались по домам.
Наш же пароход держал курс на Крит. Погода была великолепной, и большинство пассажиров проводили время на палубе. Я не стал исключением. Мой сосед-герпетолог уже болтал о чем-то с дамами. Компания вокруг собралась на редкость пестрая — британские и тевтонские туристы, французские и итальянские чиновники и военные, даже было двое русских, один помоложе в щегольском костюме, второй постарше и попроще с висевшей на перевязи рукой.
— Неудачно упал, — пояснил профессор Гульельмо, успевший каким-то немыслимым образом выяснить все, что можно об окружающих.
— А вот этот молодой француз, — он показал на бледного юношу, опиравшегося на палочку у перил, — летчик, совершивший неудачную посадку, — кстати, настоящий аристократ...
Француз, заметив наш интерес, подошел.
— Меня зовут Антуан, я всего лишь летчик, а заслуги предков, ничего о человеке не говорят.
— Не скажите, — возразил итальянец, — наследственность играет очень большое значение в биологии...
— Вы летали в Сахаре? — поинтересовался я.
— Да, 2-й истребительный полк. Нас перебросили на границу Судана из-за гражданской войны на Верхнем Ниле. Периодически мы базировались в Асуане. Там и случилась эта... неприятность, — он огорченно вздохнул, — теперь я еще долго не смогу летать.
— Уверен, Вы сможете найти себе достойное занятие, — посочувствовал я молодому человеку.
— Судан, Верхний Нил? — встрепенулся итальянец, — извините за профессиональный интерес, но я как раз собирал коллекции местной фауны. Очень интересный регион. К сожалению, из-за всех этих беспорядков мне так и не удалось толком туда добраться. Так изучал периферию. Вы не поверите, что я смог там раскопать... Кстати, вам случайно не доводилось пролетать в местности к юго-западу от оазиса Харга? Где, по словам кочевников, находятся легендарные горы Увейнат и пещеры джиннов Гилф-Кебира? Это, конечно, не Нил, но местность должна быть крайне интересной, если верить бедуинам. Где-то в тех краях, возможно, находится мифический "белый город" Зерзура.
— Нет, мифических городов я там не встречал, хотя в тех краях бывал, — улыбнулся француз, — мы патрулировали область ближе к Нилу. Но однажды сильный ветер отнес мой аэроплан к западу, и я действительно видел на горизонте что-то похожее на горы. Но топливо уже заканчивалось, и я не смог приблизиться, чтобы разглядеть, не показалось ли мне. А через несколько дней и произошла эта неудачная посадка. Буквально мелочь, но самолет опрокинулся, и защиты моего шлема оказалось недостаточно... — он дотронулся до перебинтованной головы.
— А вы что на это скажете? — итальянец повернулся ко мне.
— Все это, конечно, весьма интересно, но только с точки зрения местного фольклора, — пожал я плечами, — я реалист и скептик. Сначала надо найти эти мифические оазисы, а уж потом делать какие-либо выводы.
— Со своей стороны могу сказать, — возразил Гульельмо, — я действительно обнаружил глубоко в пустыне останки крокодилов, что неоспоримо свидетельствует о наличии там, в древности оазисов, в дальнейшем пересохших. Да и присутствие гор, подобных Ахаггару, но восточнее, никак не противоречит геологии, а среди скал и возвышенностей вполне могли сохраниться источники пресной воды. И я все забываю вам рассказать, как я нашел...
— Разрешите даме присоединиться к Вашему разговору, — к нам подошла, средних лет женщина в богатом платье и с характерным техасским акцентом, — надеюсь, я не слишком бесцеремонна?
— Нет, конечно же, — галантно поклонился ей итальянец, и добавил уже нам с французом, — разрешите представить Вам миссис Уиллелу Одом, в девичестве Лирайт.
Мы представились в ответ. Несмотря на некоторую техасскую непосредственность, миссис Одом оказалась на редкость приятной собеседницей.
— Пока мой супруг занимается овцами на нашем ранчо в Пимиенте, я решила немного развеяться в Европе. Америка прекрасна, но временами скучна до невозможности... Вы видели когда-нибудь пустую столешницу? Тогда вы представляете окрестности нашего ранчо. Как говорят в наших краях "зато вы часами можете наблюдать, как ваша собака убегает от дома". Но, насколько я слышала, вы обсуждали загадочные города и оазисы?
— Это старая легенда, — улыбнулся Гульельмо, — в 1481 году в Бенгази добрался полуживой погонщик верблюдов. Он рассказал эмиру фантастическую историю. Направляясь с караваном из долины Нила в оазисы Дахла и Харга, он попал в жуткую песчаную бурю. Она была столь страшной, что погибли все, кто был в караване, уцелел лишь он один, прикрытый от буйства стихии телом своего павшего верблюда. Самым же страшным было то, что буря смела все ориентиры по которым он обычно проводил свой путь. Погонщик с ужасом осознал, что заблудился в пустыне... Небольшой запас воды, уцелевший после бури, быстро закончился, и бедняга уже было решил, что настал его последний час, когда из окружавших его песков вышло несколько людей в странных одеждах и с прямыми мечами вместо обычных сабель.
Незнакомцы были высоки ростом, их лица были белыми, а глаза голубыми. Они подобрали обезумевшего от жажды погонщика и отвезли его в большой город, располагавшийся в глубоком ущелье среди скал.
Придя в себя, погонщик увидел вокруг прекрасные белые здания, множество фонтанов и бассейнов среди пальм, и отдыхавших в их тени прекрасных светлокожих женщин, даже не закрывавших лица, как подобает истинным мусульманкам.
Жители города были гостеприимны. Они хорошо отнеслись к погонщику, и рассказали, что их город называется Зерзура. Говорили они на странном, но похожем на арабский языке, поэтому погонщик не так много смог понять из их рассказов. Хотя и сообразил, что они не мусульмане, ибо за несколько проведенных в городе месяцев ни разу не видел, как они совершали намаз, и не слышал призывов муэдзина к молитве.
— Как интересно, но почему погонщик вдруг оказался едва живым в пустыне близ Бенгази? — спросила заинтригованная миссис Одом.
— Вот и эмир задал ему этот же вопрос. Тот смутился, и ответил, что однажды ночью ему пришлось бежать из города.
— Отчего же ты бежал, — воскликнул тогда эмир, — если ты говоришь, что жители Зерзуры были так добры к тебе?
Погонщик в ответ только мычал что-то невнятное и разводил руками...
Заподозрив неладное, эмир приказал обыскать погонщика, и к его удивлению стражи нашли спрятанное в лохмотьях золотое кольцо с огромным рубином.
— Откуда оно у тебя — спрашивал эмир, но погонщик так и не смог ничего объяснять.
— Значит, ты его украл у своих спасителей и из-за этого бежал из города, — решил эмир, и приказал отрубить погонщику обе руки за воровство...
— Какое варварство, — не сдержалась американка, — но что было дальше?
— Рассказывают, что эмир и его люди много лет искали белый город в пустыне, но так ничего и не нашли. А рубиновое кольцо, по слухам, до сих пор хранится в сокровищнице беев Бенгази...
— Потрясающая история, — покачала головой Уиллела, — она заслуживает быть изображенной на киноэкране. По крайней мере, она ничуть не хуже, чем события положенные в основу историко-биографической картины "Дон Педро Гомес", снятой англичанами в прошлом году. Особенно хороша у них получилась первая часть — "Лев Кастилии", вторая "Осада Памбы", на мой взгляд, заслуживает более эффектной концовки...
— Меня более интересует вопрос правдоподобности этой средневековой легенды, — заметил итальянец, — как я уже сказал, возможность существования ныне высохших оазисов в пустыне можно считать доказанной, но некоторые ведь вполне могли сохраниться, и где гарантия, что среди них не отыщется тот самый "белый город". Уверен, технические новшества вроде автомобилей и аэропланов окажутся крайне полезны для подобных исследований. Вот вы, молодой человек, могли бы после выздоровления принять участие в научной экспедиции?
Француз пожал плечами.
— Сначала должна кончиться эта необъявленная война. Сейчас там не до науки. Нельзя заниматься изучением легенд, когда твой дом горит... А у местных жителей он горит, и еще как.
— Ошибаетесь, молодой человек, даже когда говорят пушки, музы не должны молчать! — Гульельмо темпераментно воздел руки к небу, — люди постоянно воюют, и если бы они переставали на это время заниматься наукой, то мы бы до сих пор жили в каменном веке. Наука и война — вещи существующие независимо друг от друга.
— Скажите это тем, кто придумал отравляющие газы, — заметил я.
Итальянец поморщился.
— Они не заслуживают права называться учеными. Но я все-таки хочу рассказать о том, как забравшись настолько глубоко в пустыню, насколько позволял запас топлива моего автомобиля, нашел там...
Дикий, нечеловеческий вопль, прилетевший с нижней палубы, прервал его слова. Я с ужасом осознал, что он доносится как раз оттуда, где располагалась моя каюта.
Меньше чем через пять минут я был на месте. Тут уже толпились пассажиры и матросы. Дверь в каюту была распахнута, в нескольких метрах от нее, буквально обвившись вокруг вертикальной стойки (кажется, моряки зовут их пиллерсами) и уцепившись ногами за стенной кронштейн для спасательного круга, висел в метре над палубой некрупный чернявый мужчина.
— Что случилось? — к месту событий протиснулся кто-то из судовых офицеров.
— Т-т-там... — пробормотал мужчина с густым сицилийским акцентом, и, не теряя равновесия, ухитрился указать рукой в направлении каюты.
— Что там? — сурово поинтересовался офицер.
— Это... господи Иисусе, я думал мое сердце разорвется... — поведал мужчина, по-прежнему оставаясь в подвешенном состоянии.
— Что "это"?
— Слава святым Модесту и Кресценции, я спасся... клянусь, никогда больше...
Разочаровавшись в попытках выяснить что-то у набожного сицилийца, офицер шагнул в каюту. Секунду спустя он выпрыгнул оттуда, сопровождая свои перемещения впечатляющим набором ругательств сразу на нескольких языках...
Офицер остановился в нескольких метрах и вытер рукой вспотевший лоб. Его лицо пошло белыми и красными пятнами и выражало крайнее удивление и некоторый испуг.
— Клянусь всеми святыми, Розарио Агро никогда больше, — продолжал тем временем свой монолог мужчина на пиллерсе.
— Там змея... — выдохнул офицер, осторожно заглядывая в дверь каюты с безопасного расстояния.
Я последовал его примеру. Ровно посреди комнаты свернулась кольцами черная блестящая лента. Видимо заметив нас, рептилия раздула капюшон, и угрожающе зашипела. Мы немедленно ретировались.
Не то чтобы я панически боялся змей... но все же. Не самое приятное соседство, надо сказать. Вот чего я, скажу честно, действительно боюсь, так это высоты. Точнее даже не высоты, а края — балконов, карнизов, мостов... Доктора говорят это проблемы с чувством равновесия. Может оно и так.
— Позвольте... пропустите... да пропустите же, — к нам пробился через толпу Гульельмо Пикколо.
— Ваша? — спросил я его, показывая на дверь.
Профессор заглянул туда, всплеснул руками и вбежал внутрь. Я сделал шаг и опасливо посмотрел за край проема. Профессор схватил какую-то тряпку и самым неосторожным образом стал дразнить кобру. Та снова зашипела и попыталась атаковать кусок ткани. Но в этот самый момент профессор ловко ухватил ее за шею позади головы, и поднял над полом. Кобра шипела и бессильно извивалась. Герпетолог открыл какую-то из своих коробок и засунул рептилию внутрь.
— Ума не приложу, как ей удалось освободиться, — развел руками итальянец, ковыряясь в своих ящиках и коробках.
— Вы что, перевозите ядовитых змей в каюте?!! — ужаснулся офицер, предусмотрительно оставаясь снаружи.
— Ядовитых всего пара экземпляров, и я абсолютно надежно все запер, не представляю, как это могло случиться!
— Кстати, а вы что делали в нашей каюте? — поинтересовался я у сицилийца, который наконец-то попытался слезть с пиллерса.
— Кто? Я?!
— Именно...
Сицилиец грузно съехал на палубу, и растерянно почесал в затылке.
— Я... это... того...
— Смотрите!! Кто-то сломал замок! — торжествующе воскликнул профессор, потрясая в воздухе какой-то железкой.
Я обернулся, а когда снова перевел взгляд на сицилийца, тот уже исчезал за поворотом коридора. Я бросился за ним. Следует отдать ему должное, бежал он быстро. Но и я был настроен, во что бы то ни стало, выяснить причины его появления в моей каюте. Расстояние между нами медленно, но неуклонно сокращалось. Казалось еще чуть-чуть, и я смогу его схватить... И тут передо мной возникла створка внезапно распахнутой двери, внезапно преградившая путь. Только чудом я не разбил об нее лицо. Этой помехи хватило, чтобы убегавший сицилиец сумел перескочить через преграждавший проход тросик, и шумно скатиться по лестнице куда-то вниз... Я пробормотал какие-то невнятные извинения застывшему у злосчастной двери пассажиру, чье желание прогуляться прервало мою погоню и, игнорируя висевшую над лестницей табличку — "Только для команды. Пассажирам вход воспрещен", — спустился палубой ниже.
Увы. Расходившиеся в разные стороны проходы были пустынны. Зато возникший словно из ниоткуда сурового вида моряк, укоризненно качая головой, попросил меня покинуть служебные помещения. Как ни обидно, но пришлось последовать его указанию.
Когда я вернулся в каюту, профессор был занят объяснениями с капитаном.
— Это немыслимо! Я, Гульельмо Бенедетто Джакопо Пикколо, — профессор Туринского университета! Секретарь Венского общества испытателей природы, почетный член Британского географического...
