Холодная осень сорок седьмого

...Налет стратегических бомбардировщиков на, пусть и временную, но вполне уже оборудованную и укрепленную военно-морскую базу — дело довольно-таки глупое и безрассудное, скорее жест отчаяния. По сводкам, янки положили тут поначалу почти всю имевшуюся на этом направлении фронтовую авиацию. Остались только палубные ударники, и стратеги. Но палубники были нужны для отражения атак флота. А стратеги... стратеги оказались не нужны вообще. Вот и бросили их на это — все же, как ни крути, бомбовая нагрузка у них огромная.

Юрьев знал по разведданным, что американцы решили подойти к Сент-Джонсу со стороны моря, благо дальности стратегов даже с полной и в перегруз бомбовой нагрузкой вполне хватало. Истребителям с подвесными баками, надо понимать, тоже. Задача Юрьева была не засветиться раньше времени, в том числе в прямом смысле — небо чистое, закатное солнце вовсю сияет, а американцы идти должны гораздо выше по идее. Впрочем, пока что полученный приказ гласил: '...ничего не предпринимать до момента окончания налета, оставаться на прежних курсе и высоте, кроме случаев крайней необходимости, диктуемых сложившейся обстановкой. В таких случаях принимать решение самостоятельно...'

Начало всего действа Юрьев увидел краем глаза издалека. Вспышки над горизонтом замелькали словно праздничный салют. Юрьев не видел и не мог знать, что это уже началась 'торжественная встреча'. Два дивизиона эсминцев, отряд крейсеров-разведчиков и практически все имевшиеся в базе сторожевики — вышли встречать гостей. Крейсеров кроме 'Гастелло', способных бить главным калибром по самолетам, СССР в отличие от США не имел, но и стотридцатки эсминцев и разведчиков, вкупе с сотками сторожевиков — оказались весьма серьезным препятствием для врага. Сбрасывать бомбы на маленькие юркие корабли американцы не стали (хотя именно эти корабли были частью тех целей, что планировали поразить при налете — но — стоящие в порту, а не идущие полным ходом в море, и ведущие огонь из всех орудий). Зато истребители после первых же залпов использовали стандартное средство подавления РЛС ПВО — отстрелив кассеты с нарезанной фольгой, ослепили радары и станции орудийной наводки, а применять радиовзрыватели стало и вовсе бесполезно. Это не очень сильно помогло — цель уже была обнаружена, а по плотным коробкам стратегов артиллеристы вели огонь, пользуясь оптическими каналами, и применяя снаряды с дистанционными трубками. А вот кассеты с фольгой американцы использовали почти все. Более того, если бы речь шла о стационарных батареях — это бы помогло сильнее — но американцы стремились побыстрее миновать отряд кораблей. И вскоре и сами вышли из 'засвеченной' области, да и многие корабли, развернувшись, сумели выйти на чистое место — и вслед уходящей армаде полетели еще снаряды, очень сильно проредив теперь замыкающие ряды. Юрьев же увидел только приближающуюся тучу черных точек, под углом пересекавших его курс. Их все равно оставалось очень много, и Юрьев не позавидовал участи тех, кто находился на военно-морской базе Сент-Джонс. Тысячи тонн бомб — и вряд ли зенитки и ракеты базы и кораблей смогут этому всерьез помешать. Юрьев не знал и того, что в базе не осталось ни одного военного корабля или транспорта — военные ушли на внезапный набег к берегам Гренландии, а транспортники — во временный порт (с которого собственно и началась десантная операция) в тридцати километрах севернее. Фактически, в городе, а точнее в его окрестностях — оставались лишь части ПВО. И реши американцы не бомбить, а высадить десант — они бы захватили город без выстрела.

Впрочем, и к опустевшей базе американцев подпускать никто не собирался. Юрьев отчетливо видел, как навстречу стае уже превратившихся из точек в черточки американцев — несется стая черных точек с севера — советские истребители атаковали врага на подходе.

То, что творилось дальше, Юрьев не смог разглядеть толком — фактически он влетел в эту бойню, и прошел под ней — драка шла на высоте в девять тысяч, а Юрьев вел свою 'Кьюти' на двух с половиной. Да и не до того ему было — все мысли были лишь о том, чтобы сверху не свалился кто-то сбитый, и главное — чтобы свои не завалили. Опять же — ему не положено было знать, что строжайшим приказом было запрещено атаковать любой Б-29й, летящий ниже трех тысяч метров над морем. Юрьев из всего увиденного запомнил лишь несколько пролетевших вниз обломков таких же 29х — оторванное и горящее крыло — причем с работающими моторами, полностью пылающий самолет, и совершенно целый виду, но без хвостового оперения — из которого сыпались черные точек, над которыми тут же раскрывались комочки парашютов. Еще поразил огромный, скользящий вниз под довольно большим углом самолет. Он даже в своем неостановимом (это было как-то неуловимо понятно Юрьеву) падении оставался величественен и прекрасен. Чуть скошенное по передней кромке крыло, шесть моторов с толкающими винтами, сверкающие огромными кругами пропеллеров — и то, что два мотора горели, не делало гиганта менее красивым. Я еще подумал, что это действительно прототип того самого Именного бомбовоза, Четырех знамен принца Кирну. А Юрьев успел подумать только — до чего же он огромный! Похожий на лебедя, он несся к земле, но оставался красивым даже в этот момент. За красавцем пронесся реактивный Як, поливая его огнем — и красавец вдруг вспух и исчез в огромном облаке огня — ну, да, бензина там сколько тонн...

— Сопляк! — процедил сквозь зубы Юрьев. Наверняка пацан малолетний за штурвалом — ему же не раз приказывали наверняка — не добивать, сам упадет, не снижаться, не терять скорость и маневр — он реактивный, внизу поршневики!

Сопляка в полсекунды превращают в совсем маленький в сравнении с бомбером огненный шарик два подскочивших откуда-то сверху Мустанга — на которых тут же наседает двойка одиннадцатых 'лавок', почти сразу срезая одного 'мусю' струями двадцатитрехмиллиметровых пушек.

Решив, что настала пора приступать к выполнению приказа, Юрьев, как и инструктировали, опустил тумблер, и съежился на пилотском кресле, закрыв голову руками. Несильно грохнуло, по кабине полетело какое-то дерьмо, и стало изрядно задувать. Распрямившись, Юрьев осматривается — ага, вон оно как — боковое стекло кабины выбито, в борту натуральная лохматая дыра, штурманское остекление и боковое — забрызганы красным. Наверняка по фюзеляжу и другим кабинам — примерно так же. Судя по тому, что легонько затрясло самолет — словно по брусчатке на машине едешь — и плоскости испоганены. Знантая бутафория. По идее должны еще дымить два двигателя. Остается только надеяться, что точно сбит 'двойник'. И что бутафоры не переусердствовали, и 'Кьюти' все же дотянет до точки сброса...

...Юрьев был не одинок, идя над проливом Кабота в сторону Галифакса. В разных направлениях поодаль выше и ниже шли такие же подранки — остатки ударной американской авиагруппы. На самом деле, потери бомбардировщиков были не столь и велики — вернулось три четверти машин. Правда половину из них пришлось списать, и потери в экипажах составили почти половину. То тут то там дымящий самолет вдруг проседал, начинал заваливаться на хвост или пикировать — и иногда вокруг него тут же появлялись комочки парашютов. Сопровождавшие бомберы истребители поодиночке делали круг над местом приводнения пилотов и уходили. Иногда парашютов не было. Когда пересекли береговую линию — сразу два десятка самолетов были покинуты экипажами. Да, это канадская территория, но янки плюют на ее независимость, и пусть пока и не вводят войска, но пилотов своих требуют выдавать, а не интернировать. Хотя ходили слухи — кое-кто из пилотов интернировался и не вернулся в США...

А к Юрьеву прицепился раскрашенный под зубастую акулу Мустанг. Видимо, знакомец настоящего экипажа настоящей 'Кьюти', не иначе. Подошел поближе, помахал крыльями, потом подлетел, словно пытаясь заглянуть в кабину, как показалось Юрьеву. Он знал что у летчиков глаз острый, потому заранее надел солнцезащитные очки — впрочем, они и впрямь были не лишними — солнце почти над горизонтом било в глаза. Очевидно, рассмотрев 'повреждения' и залитые кровищей стекла, Мстанг отошел, но не далеко, присторился чуть впереди и выше. И так и конвоировал. Тебя, суки, только мне и не хватало, думает Юрьев. Прицепился, доброхот — а вон уже и полоска американского берега. Твою ж мать!

Едва промелькнула изрезанная скалистая береговая линия, Юрьев решился. Вырубил один мотор на правом крыле и стал потихонечку уклоняться от основной группы самолетов, шедших на свои аэродромы. Провожатый заметил это, и заметался, приближаясь, кружа над побитой 'Кьюти' но Юрьев все тянул и тянул в сторону, иногда чуть (чтобы не дай Бог не завалить эту громадину) креня машину. Скорость упала из-за неработающего двигателя, но Юрьеву уже некуда спешить. Вот только бы отделаться от назойливого сопровождающего. А тот все не отстает. Решившись, Юрьев заглушил и второй мотор. Вот-тут-то и началось — машина словно обмякла и потяжелела — в воздухе держалась, но ее саму стало заносить вправо, а Юрьев уже боялся что-то предпринять, дабы не потерять управление окончательно. Высота начала медленно снижаться — восемь тысяч футов, семь девятьсот пятьесят...

Когда 'Кьюти' уклонилась на север и пошла практически в сторону Канады, снизившись до шести тысяч футов, Мустанг вдруг, покачав крыльями, отвернул и унесся на юг. Юрьев догадался — сердобольный пилот, летя со скоростью бомбардировщика, сжег много горючего, и чтобы самому не упасть — вынужден уходить на аэродром пока еще есть что-то в баках. И так он сделал все что мог... и если бы настоящий экипаж настоящей 'Кьюти' остался бы жив, и был на месте Юрьева — то они были бы ему благодарны. Юрьев тоже был благодарен — что тот наконец-то удалился. Оставалось лишь надеяться, что никого другого поблизости нет — проверить это Юрьеву все равно было никак невозможно. Не особо долго раздумывая, Юрьев включил сброс, не видя, что происходит, но с облегчением почувствовав, как освободилась от груза машина. Теперь, не мешкая, к выходу, схватить и пристегнуть укладку с снаряжением — и башкой вперед вон из обреченной 'Кьюти'.

Удар воздуха, кувырок — и несколько секунд беспорядочного полета, потом Юрьев привычно стабилизирует себя — эга, внизу лес, это не очень хорошо. Но лес редкий, полно полянок — то ли растет так, то ли вырубки или заброшенные поля. Главное не попасть на деревья — и вон там болото явно, рядом с блеснувшим озерцом. А вон там — дорога. Это плохо. Лучше бы совсем необитаемые места. Ну да что поделать, Америка. Не Сибирь какая. Да и дорога проселок вроде. И вокруг нее чисто. Осмотревшись в секунды, Юрьев рвет кольцо. Тросик свистнул над ухом, дернуло, перевернуло, рывок подвесной — и вот свист ветра пропал — Юрьев висит под куполом парашюта. Точнее под крылом — парашют управляемый, говорят, парни из ОсНаза к ним даже моторчики мотоциклетные приделывают и летают. Но и без мотора вполне можно умеючи зарулить куда нужно, а не куда попало. Чем сейчас и займемся. Юрьев машинально отметил вдали едва заметные купола таких же парашютов. Посчитал — одиннадцать, вся группа и снаряжение, парашюты, по крайней мере, раскрылись. Отлично. Посмотрел в другую сторону — там уходил к невысоким холмам дымящий из двух двигателей серебристый самолет. Юрьеву стало его немного жалко — такая нелегкая судьба, и погибнет вот так вот просто брошенный людьми, которым он служил верой и правдой.

— Прощай, Милашка! Извини, что так вышло — говорит вслух Юрьев. Живорез с гектаром личного кладбища, он не считает себя сентиментальным человеком и всякие глупости проявлять себе никогда не позволяет. Но... на высоте километра, когда рядом нет никого, кто бы услышал и рассказал... Ну а я, естественно, никому не расскажу, да и зачем...

Приземляемся удачно, а ведь бывает всякое. Сколько десантников поломалось и побилось при посадке, сколько снаряжения испорчено, и бывало, серьезные операции срывались. Однако тут все четко — и у Юрьева подготовка зверская, и парашют хорош, да и условия, в общем-то, полигонные. Приземлился прямо на дорогу, тут же погасил купол и сбросил подвесную, но даже оружие доставать пока не стал — тишина вокруг. Рывком с дороги — в редкий сосняк (его ж мать, сверху — серьезный лес, а так — как в прятки с девочками в ЦПКиО играть...). Ага, вот подходящая промоина, песочек...

Парашюту тут же приходит конец. Спецсистема, что он, что запасной. Разрезав на них стропы, сложил вместе с подвесом в яму, к разрезанным концам строп поднес зажигалку — и, едва занялось, отскочил в сторону. С негромким шипением и свистом, подобно артиллерийскому пороху в печке, оба парашюта сгорают в считанные секунды. Вот так. Были — и нету. Хорошая придумка. Главное чтоб самолет не подожгли или в воздухе трассер не поймать в парашют. Впрочем, это изделие для тех, в кого в воздухе не стреляют — а если стреляют, то лучше уж сразу сгореть и шмякнуться об землю насмерть. Ибо если внизу встречают — то все равно проживешь недолго.

Покончив с парашютами, Юрьев, как и условились, стал искать укрытие рядом с местом посадки. И вскоре неплохо замаскировался в нескольких молоденьких сосенках и накопившейся рядом кучи хвороста, отметив машинально, что места обитаемы, лес рубят — но этому хворосту уже года три, не меньше. Достав из укладки и зарядив-взведя ППС, навел его толстой трубой глушителя в сторону дороги. Покосился на контейнер с рацией — но решил сначала дождаться 'шестого' и получить доклад об остальной группе, а уж потом выйти на связь. И — устроился ждать, это делать Юрьев умел.

Ждать пришлось довольно долго — около часа. Юрьев уже заволновался — по его прикидкам БЭМО должен был бы добраться гораздо быстрее. Но приходилось просто ждать — уже начало темнеть, и Юрьев решил, что как только стемнеет, не раньше, выйдет на поиск сам.

Но вот послышались шаги. Если бы Юрьев не пребывал в неподвижности, не слушал окружающее старательно — он бы, может, и не услышал легкое похрустывание грунта. Через полминуты там, откуда он и ожидал, появился БЭМО. Сначала мелькнула каска, потом и сам боец показался, мягко и насторожено двигался легким бегом. Поводя толстым стволом ППС, он приближался змейкой, челноком снуя влево-вправо на тридцать метров. 'Не видит меня, что ли?' — усомнился Юрьев. Потом решил, что, наверное, просто по программе контролирует местность в зоне контакта — ну, туповаты они, эти БЭМО. Вот боец мелькнул совсем близко, в пяти шести метрах, убежал в правую сторону, и Юрьев решил, что пора выбираться из лежки, и так все тело подзанемело. Начал приподниматься на руках, в этот момент слева послышался легкий шорох и хруст веток — а потом в голове у Юрьева что-то щелкнуло, и наступила темнота.

* * *

Я, грешным-то делом, подумал — вот сейчас я и проснусь. Вообще-то пора. Странное дело, я во сне как-то беспокоюсь — а не проспать бы. На работу же опоздаю, а сегодня понедельник, Витя с утра начальника из себя строить будет, совещание проводить. Конечно, мне вроде как там быть необязательно, я все же полевой сотрудник. Но Витя тот еще зануда и проверит по записям трансподера, кого не было, и непременно потом будет припоминать. И перед начальством непременно выставит сей факт. А у нас в 'Хронодобыче' недисциплинированных не любят.