Латин и Сонак, все это время стоявшие, аки статуи, развернулись и покинули пещеру. Ишири, тихо вздохнув, отправилась обустраивать место для нашего с ней отдыха; я осталась подле Капитана, и, разглядывая зияющую передо мной пустоту, тихо заметила:

— Вы не хотели сюда возвращаться.

Он помолчал некоторое время и, когда я уж решила, что не ответит, проговорил:

— Не хотел? Да я клялся именем самого Адада, что никогда нога моя не переступит порога этого проклятого лабиринта.

Именем Адада? На языке моем так и вертелся вопрос о религии и месте рождения нашего Капитана, но, придержав его, я проговорила:

— Боги не любят опрометчивых клятв. Но, Дамил, мы ещё можем вернуться, уйти отсюда, если для Вас это так тяжело. Мы можем не идти именно туда...

Крыс повернулся и пару мгновений глядел мне в глаза, после чего проговорил:

— Только туда, сомнений нет. Я с самого начала знал, что рано или поздно судьба снова приведет сюда. Такова воля богов: в свой самый большой кошмар людям всегда приходится возвращаться.

Застыв, я молча слушала затихающие шаги Крыса. Странно было понимать, что человек, воспитанный воином, может иметь столь многогранный разум. Обдумывая наш разговор, я невольно задалась вопросом: не потому ли Эйтан выбрал именно его?

Эйтан... отойдя от своих спутников, спрятавшись за одной из природных колонн, я достала вожделенное зеркальце и, в который раз за этот день, прошептала формулу активации.

Отзовись, не молчи. Тишина — вот самое страшное...

Я ждала ровно сорок ударов сердца, но ответа не было. Прикусив губу, я опустила было зеркало... и тут поверхность замерцала, явив моему взору Эйтана, облаченного в церемониальную одежду. Змей выглядел усталым, чуть раздраженным, но на меня смотрел со странной и сложной смесью чувств, среди которых не было обиды. И, стоило поймать его взгляд, как все страхи и сомнения оставили мой разум.

— Мой Император, — прошептала я, любуясь этим узким, хищным лицом, освещенным исходящим от регалий светом Энатхо, — Как Вы красивы в этом наряде.

В его усталых глазах промелькнула тень лукавства.

— Льстишь?

Я улыбнулась, и тьма подземелья вдруг показалась мне ласковой и родной.

— Ты рожден для этого облачения, Эйтан, и сияешь, как солнце. Мне хочется быть рядом с тобой сейчас.

Губы его искривила чуть горькая улыбка:

— Я тоже хотел бы, чтобы рядом со мной в этот миг стояла именно ты.

— Да ладно, — фыркнула я, — Брось, Мой Император, тебе всего лишь хочется разделить с кем-то официозную скуку. Мне ли не знать твою нелюбовь к различным церемониям?

— Тебе ли не знать, верно... — Змей устало потер лоб, и нечто в его движениях насторожило, — Впрочем, оставим, мне удалось вырваться лишь ненадолго. Где вы сейчас?

— Собираемся спуститься в Бездну. А что у тебя за церемония?

Он бросил косой взгляд на меня и отозвался, проигнорировав мой вопрос:

— Что за Бездна?

— Что за церемония?

Эйтан сверкнул глазами:

— Изволишь издеваться?

Не знаю, что на меня нашло, но, задумчиво прикусив на пару секунд нижнюю губу, я отозвалась:

— Кажется, да.

— Омали...

— Что, Мой Император?

— Хватит меня так называть!!! Успела забыть мое имя? — рявкнул Змей во весь голос, и интонации его стали мне тревожным сигналом. Отбросив насмешки, спрятав норов, я мягко прошептала:

— Тише, прости. Что случилось, родной? Скажи мне. Что произошло? Мне казалось, ты любишь, когда тебе напоминают о твоем статусе. Улыбнись, Господин Мой. К чему печаль? Вернись к придворным, выпей вина. Ты же владеешь огромной страной!

Он поднял на меня глаза и криво улыбнулся:

— Точно, я владею огромной страной. Именно потому продаю себя, как распоследняя шлюха Портового Яруса, чтобы расплатиться за долги едва знакомого мне отца, и вынужден терпеть рядом с собой тупую сакийскую уродину, которую ненавижу. А, кстати, о вине: я как-то не очень хочу пить, поскольку сегодня утром лишился пятого дегустатора. Он истек гноем. Прямо на ковер, который, судя по накладным, представленным Ведомством Эшиты, стоил ровно столько же, сколько полностью оснащенный военный корабль. Вот сколько у меня поводов для радости!

Я тихонько вздохнула: Змей явственно пребывал в том настроении, когда гладить его можно было только, если можно так выразиться, по направлению роста чешуек. Потому, проглотив монолог на тему "А чего ты, собственно, ожидал?", я мягко и успокаивающе проговорила:

— Эйтан, так ли все плохо? Найми нового дегустатора, казни кого-то, ещё Эсал Эксцентричный писал, что это поднимает правителям настроение, а магам, чья защита пропустила яд, прикажи вручную почистить ковер. Касаемо же твоей будущей жены, не тревожься раньше времени: кто знает, какой она окажется? Я слыхала, что женщины её рода отличаются красотой и умом.

Змей тряхнул головой:

— Где там! Она труслива, мямлит нечто невнятное. Лицу её недостает тонкости, да и, хоть я и представить такого не мог раньше, в ней раздражающе абсолютно все.

В горле моем встал вязкий ком. Новым, пристальным взглядом окинула я церемониальное облачение Змея, и внезапно исходящий от регалий солнечный свет больно резанул глаза, напоминая о моей давней ненависти к проклятому светилу. В то же время, все фрагменты головоломки встали на место. Стало понятно, к чему нужен был этот странный монолог, отчего мой любовник, обычно столь лаконичный, стал столь многословен, что значит ныне его наряд...

Если подумать, это было логично: прошло достаточно времени для того, чтобы леди Камил успела добраться до Ишшарры. Просто, поверить в это было сложно и больно. И не поднимай брови с иронией, читающий эти строки: да, я знала, что это произойдёт, и даже, кажется, смирилась, как осужденный с приговором. Но, одно дело — принять гипотетическое будущее, другое — осознать, что чуда не случилось, и оно неумолимо стало настоящим. Должна признать, в тот миг безумный водоворот чувств захватил с головой, лишив возможности говорить.

— Омали, не молчи, — попросил Змей, — Она ничего не значит, слышишь? Моей первой женой остаешься ты, и твое место этой сакийской шпионке...

— Хватит, — голос мой прозвучал неожиданно резко, — Не оскорбляй при мне свою жену, Эйтан. Это недостойно — и тебя, и меня. Девочка не виновата.

Он изумленно приподнял брови, но, кажется, прочитав нечто по моему лицу, промолчал, испытывающее разглядывая меня. Я же, вдыхая и выдыхая сквозь стиснутые зубы, пыталась успокоиться. Удалось мне это, по правде сказать, лишь тогда, когда острые грани камней оставили кровавую борозду на судорожно сжатой ладони. Боль отрезвила, утихомирила судорожное дыхание, заставив расслабиться.

— Омали, я — Император. Её мне навязали, ты это знаешь, и я не могу иначе, — тихий голос Эйтана ворвался в мой мир, и тон его заставил бровь мою изумленно приподняться. Просто, вместе с некоторой долей раскаяния и затаенной злости, в нем звенело странное удовлетворение.

— Что тебя так радует? — вопрос сорвался с моих губ прежде, чем разум оценил его правильность. Змей нахмурился:

— Радует? Я что, так похож на человека, который чем-то доволен?

Я чуть улыбнулась, силясь подавить клекочущую в душе ярость, и покачала головой:

— Я знаю тебя, милый, и отлично расслышала удовлетворение в твоем голосе. Ты... так ждал этого брака?

— Не болтай глупостей! — хмыкнул Змей, резко успокоившись, — Просто, коль уж ты хочешь знать, твоя ревность — приятный сюрприз для меня. Тебе идет.

Признаться, в тот момент мне захотелось его убить.

— Твоё эго, мой повелитель, не может не впечатлять, — проговорила я мрачно, — Оставим тему наших взаимоотношений, пока я не вышла из себя. Расскажи о Камил, и, на этот раз, без предназначенного для ушей ревнивой любовницы бреда. Может она быть опасна либо полезна? Сумеешь ли ты перетянуть её на свою сторону, насколько она предана дяде?

Змей вздохнул.

— Что бы ты там ни думала, дорогая моя супруга, я ни словом не соврал о Камил. Ей пятнадцать, и совершенно очевидно, что знания о мире по большему счету она почерпнула из рассказов нянюшек и старинных баллад. Бракосочетанию нашему новоявленная Экили крайне рада, и, как она изволила мне сообщить, "мне нечего бояться: она будет для меня лучшей в мире женой", — на этой фразе Император скривился, словно съел кусок тухлой рыбы, — А так, что мне сказать тебе? Она, конечно, воспитана как леди, но истинной пэри ей не стать: чего-то недостает. Не знаю, чего, но наивно думать, что она может быть для меня опасна.

Я прищурилась:

— Ты планируешь привязать её к себе и заставить предать дядю?

Эйтан сверкнул глазами:

— У ритуала Подарка были последствия, о которых я не знаю? То, что ты можешь читать мои мысли — не лучший сюрприз.

Я фыркнула:

— Брось, это очевидно — да и, честно говоря, очень на тебя похоже. И потом... я бы поступила так же.

Лицо Императора осветила широкая улыбка:

— Знаешь, глядя на эту сакийку, я все пытался понять, что в ней настолько раздражает, что не так. И понял: она — не ты, и в этом её главная проблема.

Я грустно улыбнулась, мимолетом вспомнив Дирана с его неуместными признаниями в любви:

— Да, я испытывала такое...

— Что? — нечто в голосе Императора заставило меня оторваться от воспоминаний и изумленно поглядеть на него. Надо сказать, выражение его лица, что наверняка могло бы довести до дрожи любого обитателя дворца, стало мне, в своем роде, бальзамом на душу.

— Знаешь, Эйтан... ревность тебе идёт.

Змей прищурил глаза и тихо заметил:

— Не играй со мной, Омали.

Я покачала головой:

— Оставь, всего лишь неуместное признание в любви от абсолютно безразличного мне человека. Это не стоит твоего внимания, и твоей злости тоже.

— Госпожа!!! — голос Ишири эхом отразился от стен, прерывая наш разговор, — Время начинать спуск.

Прижав палец к губам, я быстро сняла защиту от прослушивания и крикнула:

— Дай мне ещё пять минут, Шири: хочу побыть одна.

— Да, Госпожа.

— Спуск? — переспросил Эйтан, как только защита была восстановлена. Я усмехнулась:

— Да, мне предстоит увлекательная экскурсия по лабиринту Сираттэ.

Змей выругался.

— Проклятье, все же пришлось... Омали, связывайся со мной по возможности каждый день, неотрывно следуй за Дамилом и будь осторожна.

Я улыбнулась. Хотелось задать много вопросов, но вместо этого с губ моих сорвалось совсем другое:

— Хорошо. А ты... заведи нового дегустатора. Когда это кончится, мы непременно выпьем за нашу победу.

nbsp;

Мы закрыли мулам глаза, чтобы не пугать животных дивным подземным пейзажем, и начали углубляться в хитрые сплетения каменных коридоров. Двигаясь во главе нашего отряда, издали наверняка напоминающего сборище блуждающих фонариков, Дамил ни на минуту не прекращал негромко, но грозно вещать:

— Запомните четко и ясно: мы не в игрушки играем. Вы должны идти в установленном мной порядке и ни на минуту не терять из виду того, кто идет перед вами. Магические фонари должны находиться при вас каждую секунду, притом как основной, так и запасной. Не отходить без предупреждения! Не спорить! Следить за мулами! Если кто-то вдруг слышит что-то странное или видит нечто, чего не может быть, он не бьется в истерике, не бросается бежать, а спокойно мне об этом говорит. Если на пути встречаются незнакомые наросты на стенах, животные или цветы — НЕ СМЕЙТЕ ИХ ТРОГАТЬ!

— Конечно, — пробормотала Ишири, — Мы же полные идиоты...

— Ах да, — Дамил обернулся к нам и оскалился, — НЕ ПЕРЕБИВАТЬ МЕНЯ!!!

Я устало покачала головой, размышляя о том, что поездка предстоит весьма непростая. Дамил продолжал увлеченно вещать, Ишири прошептала себе под нос какое-то ругательство. Прикрыв глаза, я усилием воли постаралась отрешиться от окружающего мира. Если уж быть честной, в тот момент мне хотелось побыть в одиночестве.

Мы передвигались долго, все больше углубляясь в безумное переплетение пещер. Стены с каждым шагом сужались, и свет фонариков выхватывал из небытия их серые монолиты. В этом пейзажном однообразии безмерно сложно было понять, сколько на самом деле минуло времени, потому что в абсолютной тьме часы, минуты и секунды воспринимались совершенно иначе, и порой казалось даже, что в пути мы успели провести не один день. И я не могу сказать, что такое искаженное восприятие никак не отражалось на состоянии психики. Признаю: в какой-то момент, как и предупреждал в своем монологе Дамил, разум мой начал играть со мной в игры. Начало казаться, что стены становятся все уже, что за гранью темноты шепчут, не затихая, призрачные голоса и в неверном свете фонариков движутся тени. Начали накатывать депрессивные, опустошающие мысли — о браке Эйтана, о моей собственной ничтожности, об одиночестве, которому суждено было, как мне казалось, оставаться вечным моим спутником... Тихий, знакомый шепот внутреннего голоса зашелестел в моей затуманенной голове.

Это начало конца, Кирени; сравнишься ли ты с сакийской аристократкой, более молодой, более красивой? Он забудет тебя так же легко, как догорят костры в честь новой Императрицы.

Я вдохнула поглубже и напомнила самой себе, что связь, что существует между мной и Императором, глубока и продиктована долгом, воспитанием, прошлым и богами. Но, увы, шепот становился только громче....

С родителями ты была связана куда крепче, куда ближе. Где они, Кирени? Даже они не любили тебя.

Даже они не любили тебя.

ДАЖЕ ОНИ НЕ ЛЮБИЛИ ТЕБЯ!!!

"Заткни пасть!" — хотелось закричать мне так громко, так отчаянно, чтобы охрипнуть. Но, часть моей силы воли все ещё осталась при мне, потому, прикусив до крови губу, я опустила руку в складки наряда и нащупала успокаивающую прохладную тяжесть. Мои пальцы, лаская, скользнули по чуть выступающей гравировке, украшающей императорский подарок. Прикрыв глаза, дабы не слушать призрачный шепот, я во всех деталях представила личные покои Эйтана Хитрого, где мы лежали на полу поверх мягких шкур. Дрожало пламя магических свечей...

nbsp;

— ... и ты ещё говоришь что-то о расточительстве, — фыркнула я, прикоснувшись к медленно пожирающему фитиль рыжему магическому огню, — Ты мог бы обойтись просто фонариками.

Змей лениво хмыкнул, и, заложив руку за голову, что выгодно подчеркнуло его мускулатуру, проговорил:

— Я — Император и могу себе позволить настоящий прирученный огонь вместо голубого суррогатного пламени.

Я с усмешкой вздёрнула бровь, и, подхватив блюдо с низенького столика, заметила:

— Чем дальше идёт развитие магической цивилизации, тем активней разные снобы гоняются за ним. Как по мне, лучший огонь — в обычном камине. К чему волшебство там, где боги постарались за нас?

— Прирученный огонь не обжигает, — с видом пророка высказал Серебристый Змей всем известную истину, на что я только махнула рукой.