Сказание о снежной пэри. Все - во имя мечты!

Глава 1. Под шепот волн

Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины.

Ф. Ницше

Мне снился очередной кошмар, оттого утро послужило избавлением — как, впрочем, и всегда. Устало приподняв тяжелую, словно свинцовую, голову с подушки, я мутным взглядом обежала знакомую до оскомины обстановку каюты, служившей мне домом тридцать дней. За этот период, должна признаться, морские поездки во всех их проявлениях успели изрядно опротиветь.

Разумеется, многие романтики, жаждущие приключений, сочтут, что у меня нет вкуса и не может быть ничего лучше, чем ходить под парусом. Однако, морская болезнь, отвратительная еда, постоянное пребывание в тесной каюте, невозможность нормально помыться и промозглая сырость, от которой не спасали никакие пледы — все эти факторы заставили меня, далекую от романтических реалий, возненавидеть старый корабль всей душой. Хотя, справедливости ради, в какой-то степени я зря клеветала на судьбу: за какую-то сотню лет до моего рождения морские путешествия имели куда меньше сопутствующих удобств, вроде консервирующих пищу заклинаний, утепляющих чар и тому подобных магических новшеств, которые помогли сделать пребывание на корабле, по крайней мере, терпимым.

Закутавшись в теплое одеяло, я села, чувствуя довольно сильную качку, и оглядела обстановку каюты. Взгляд привычно зацепился за мягкую замусоленную шкуру неизвестного животного, служившую ковром, тумбочку, намертво привинченную к полу, узкий полукруг иллюминатора, занавешенный тканью невнятного цвета, и невысокую стопочку книг, опасно кренившуюся каждый раз, когда корабль приподнимался на очередной волне. Губы мои тронула чуть ироничная улыбка: все же, если и существует на свете универсальное лекарство для разума, которое поможет человеку оставаться на тонкой грани безумия, не падая вниз, то имя этой панацеи одно — книга. По крайней мере, в этой шаткой посудине, раскачивающейся на безжалостных волнах над темной, холодной бездной, чтение было единственным занятием, позволяющим мне сохранить адекватность и не скатиться в банальную депрессию.

Разум мой омывала апатия. По-хорошему, следовало встать, накинуть верхнее платье, подать знак спутникам о том, что я уже проснулась, позавтракать и снова взяться за изучение путанного фолианта, повествующего об этикете Шэрдонии. Однако, я продолжала лежать, пребывая в том самом утреннем тумане, что спутывает мысли и заставляет тело нежиться на мягких перинах. Мне не хотелось видеть людей — вообще никого.

Знаете, порой бывают в жизни каждого человека те моменты, когда ему точно не хочется думать о существующей реальности — но, тем не менее, мысли упорно лезут в голову. Со мной в тот период такое происходило постоянно: думаю, причиной было вынужденное безделье и замкнутое пространство. Хотя, возможно, сказывалось и то, что я, любовница молодого Императора и, по совместительству, двойной агент в окружении его злейшего врага, плыла во враждебное государство для участия в конференции, с которой за последнее десятилетие ни один представитель нашей страны не вернулся живым.

Да, определённо, причины для волнения у меня были.

Прикрыв на миг глаза, я снова уставилась на плотно подогнанные потолочные доски, стараясь не глядеть в иллюминатор: бескрайние сияющие просторы меня, привыкшую к темноте укромных уголков, угнетали и пугали. Я ненавидела солнце, боялась открытого пространства, меня нервировали небритые, хамоватые моряки, от сомнительного профессионализма которых зависело наше будущее. Признаться откровенно, я отдала бы в тот момент год жизни за то, чтобы оказаться на твердой земле. Но в целях безопасности наш корабль, маленькая и неприметная утка, плыл измененным курсом и держался вдалеке от магических течений, поддерживаемых издревле для удобства караванщиков. Мой Император боялся, что меня могут убить — и, в общем-то, у него были все основания для подобных опасений. Криво улыбнувшись, я сжала ладонью рукоять тонкого стилета, припрятанного под подушкой — с недавнего времени он стал постоянным моим спутником. А ведь всего за сорок три дня до описываемых событий я была обычной калекой, работающей в старинной Библиотеке, жизнь моя была спокойной и размеренной, обязанности были четко распределены, перспективы понятны, и смертельная опасность не висела перманентно над моей головой...

Усмешка вновь змеей проскользнула по моим губам: как ни крути, жалкая была жизнь.

От праздных размышлений меня отвлёк осторожный стук в дверь. Видеть своих спутников мне — вот ведь чудо, да? — по-прежнему не хотелось, но я была их Госпожой, и не могла долго игнорировать их общество.

Сделав несколько глубоких вдохов и настроившись на разговор, я села на кровати, накинула верхнее платье, дабы соблюсти видимость приличий, и вежливо предложила визитёру войти.

Дверь медленно открылась, и в каюту проскользнула изящная невысокая девчушка с большими, чуть раскосыми глазами и темными волосами, имеющими притягательный каштановый отлив. Увидев её, я испытала искреннее облегчение.

— Доброе утро, Госпожа, — проговорила она.

— Доброе утро, Ишири, — почти радостно улыбнулась я в ответ.

— Позвольте, я помогу Вам одеться, — продолжила девушка все тем же подобострастным тоном, и от этого я поморщилась, словно человек, у которого от холодного питья разом заныли все зубы.

— Было бы странно, если бы я не позволила, тебе не кажется? — отозвалась я насмешливо, дабы чуть разбить стену официоза, возникшую меж нами.

Моя компаньонка ухмыльнулась. Усмешка та была мимолетной и довольно хищной, но куда как более настоящей, чем её обычные вежливые оскалы. Не тратя боле наше время на пустые символические фразы, она быстро подошла и положила на кровать рядом со мной ворох одежды, который до того держала в руках. Небольшой таз с теплой водой для омовения она, за неимением лучшего варианта, продолжала удерживать перед собой. Не желая продлевать ей неудобства, я сбросила одежду и, смочив полотенце в теплой воде, быстро обтёрла тело. Мыться каждый день в условиях морского путешествия не было возможности — но такую роскошь, как немного теплой воды каждое утро, я могла себе позволить.

Быстро покончив с умыванием, я присела на покрывало, привычно ожидая, пока компаньонка выставит использованную воду в коридор. Логика подсказывала мне, что, возможно, кому-то из матросов придётся это пить, но задумываться о таких вещах точно не следовало во избежание ненужных моральных терзаний. Каждый из нас занимал свое место — и сполна расплачивался за это.

— Вы напряжены, Госпожа, — мягко заметила незаметно подошедшая компаньонка, положив ладони мне на плечи, — Что Вас гложет?

Я не спешила отвечать, прикрыв глаза и ощущая, как девушка медленно втирает благовония мне в кожу, параллельно массируя напряженные узлы.

— Я всегда напряжена, Ишири, так уж устроена, — наконец, признала я, — Но в последнее время особенно. И тебе ли не знать, сколько для того существует причин...

— Вы не похожи на человека, который страшится будущего, Госпожа, — заметила Ишири негромко. Я усмехнулась:

— Спасибо за лестное мнение, Шири, но, право, ты переоцениваешь меня. Все люди боятся чего-либо, и я — не исключение.

— Возможно, — признала компаньонка, — Но мне кажется, что Вас тревожит что-то иное.

Я молчала, наслаждаясь ощущением её теплых рук на своей коже. Что я могла ответить ей? Правду? "Прости, Шири, но я не могу спокойно находиться вдали от Императора: он совершил ритуал Древних Богов, запрещенный две сотни лет назад, и привязал меня к себе. А, ещё мне скучно на корабле!" Да, можно себе вообразить...

— Это все меланхолия, — сказала я негромко, чтобы не разрушать дружескую обстановку, — Эта каюта, абсолютное бездействие... Путешествие утомило меня ожиданием, Ишири. Я привыкла действовать, а не выжидать, этот вынужденный плен убивает меня.

— Понимаю, — кивнула компаньонка, осторожно расчесывая мне волосы, — Я заметила, что Вы плохо спите. Но не переживайте, если верить Дамилу, плыть нам осталось совсем недолго.

— И где же пункт прибытия? — быстро задала я весьма интересовавший меня вопрос. То, что корабль идёт нестандартным курсом, было очевидно, как и то, что вряд ли конечной точкой нашего путешествия будет Рами, столица Шэрдонии: слишком развита была сеть навигационной магии в водах реки, протекающей сквозь город, слишком легко было отследить — и уничтожить — любой корабль. Оттого очевидно, что рисковать и соваться в столь хорошо охраняемые воды мои спутники не станут; но вот куда именно мы направлялись, Серые Крысы, охранявшие нас, сообщать не спешили. Мне же было известно только то, что для успеха нашей миссии необходимо получить рекомендательное письмо от одного человека, однако, я не знала, где именно нам предстоит встретиться.

— Они не отвечают на мои вопросы, Госпожа, — бросив на меня сочувствующий взгляд, подтвердила мои догадки Ишири. Я только поморщилась — причины подобной скрытности я понимала, но раздражения моего это не умаляло: ощущение своей полной зависимости от кого-то никогда не входило в десятку моих любимых состояний.

Я широко улыбнулась и покачала головой:

— Вот, и ты спрашиваешь, что меня тревожит. Я плыву непонятно куда в компании людей, для которых я — ценный груз. И не могу нормально помыться. Это печально, как ни крути!

Ишири фыркнула, а потом, посерьёзнев, проговорила:

— Не переживайте, Госпожа. Дамил никогда Вас не предаст. Все будет хорошо!

Я рассмеялась:

— Наглая ложь, но спасибо. За все, правда.

Отвечать компаньонка не стала — просто чуть склонила голову, принимая благодарность. Я улыбнулась уголком губ, в который раз думая о том, как мне все же повезло с этой девочкой. Она была умной, веселой, ироничной, по-своему испорченной долгой жизнью во Дворце, но, при этом, на диво настоящей. Нет, я вполне допускала, что рано или поздно она меня предаст — во имя богов, все когда-либо предадут! — но, даже если мне доведется отдать приказ о её смерти, я попрошу, чтобы оная была безболезненной и по возможности милостивой.

— Госпожа, Вы как-то странно на меня смотрите, — заметила девушка.

Отчего бы и нет?

— Думаю о том, что, если мне придётся убить тебя, то смерть твоя будет легкой.

Сказав это, я внимательно посмотрела на свою собеседницу, ожидая её реакции — мне, правда, было любопытно. Разозлится? Обидится? Испугается?

Ишири усмехнулась:

— Для меня это честь, Госпожа.

Нет, определённо, она мне нравилась.

Спустя долгий час сборов я смогла, наконец, покинуть опостылевшую каюту и выбраться на пару минут на свежий воздух — благо небо затянуло облаками, и солнце скрылось, не имея возможности сильно мне навредить. Шурша шелками, придерживая юбку, я изящно скользила по довольно чистой палубе, рассеянно оглядывая бескрайние водные просторы.

На самом деле, читающий эти строки, не сочти меня безумной модницей, желающей даже на корабле красоваться в дорогих нарядах — будучи откровенной, я предпочла бы в тех обстоятельствах обычное платье из дешевой ткани. Однако, Ишири настояла — и была в чем-то права — что за время плавания мне следует привыкнуть к одежде, манере поведения и распорядку жизни благородных женщин. Наградой, обещанной мне за успешное выполнение миссии, был титул пэри, и вариантов было всего два: либо добиться успеха, либо погибнуть. И, если бы все же сбылось первое, а не второе, мне понадобилось бы быстро влиться в мир пэров, чуждый и странный.

На первый взгляд кажется, что, натянув на себя дорогие ткани и украшения, априори становишься богатой женщиной в своих и чужих глазах — но, думаю, ты поймешь, если я скажу, что это не так. Одежда в чем-то похожа на маску лжи — ты будешь выглядеть органично в ней лишь тогда, когда одеваешь её каждое утро, а не небрежно натягиваешь от случая к случаю. Путаясь в застежках, оскальзываясь на высоких платформах ботти, морщась от непривычной тяжести прически на голове, стараясь не раздражаться во время часовых туалетов и не чесать кончик носа, я целиком и полностью признала правоту Ишири: есть вещи, подтверждающие статус, и к ним нужно привыкнуть.

Впрочем, не буду врать, что совсем не получала удовольствие от роскошных нарядов и украшений — все же, как ни крути, женщина-политик все равно остается просто женщиной. Когда я впервые увидела содержимое собственного сундука, то задохнулась в изумлении и восхищении.

— Откуда это? — вопрос вырвался сам собой.

Ишири встепенулась, точно долго ждала этого разговора:

— Подарок Императора, Госпожа. Он лично распорядился насчет тканей и фасонов.

Я тогда изобразила неземное счастье, а сама подумала: стану пэри — и все наряды буду выбирать себе сама.

Так или иначе, невозможно было не признать наличия у Сиятельного Императора определённого вкуса: я казалась в тех платьях хрупкой, тонкой и какой-то неземной. Все наши спутники смотрели на меня с неким благоговением, как на нечто прекрасное и недоступное...

Ну, или почти все. Приблизившись к краю палубы, дабы понаблюдать за сопровождавшими корабль белухами, я натолкнулась на два весьма неприязненных взгляда. Латин и Сонак, Серые Крысы, наблюдали за мной с нескрываемым отвращением.

— Доброе утро, — поздоровалась я тихо. Ответом мне стали предельно выверенные, вежливые поклоны, от которых за милю веяло холодом: Крысы принципиально не разговаривали со мной. Прикрыв глаза на мгновение, я отвернулась и продолжила свой путь: белухи, определённо, были куда лучше людей.

Помнится, впервые столкнувшись с такой откровенной неприязнью со стороны спутников, я была шокирована. Чего-чего, а презрения и ненависти от Серых Крыс, представителей элитного, до мозга костей преданного Императору отряда, я не ждала. Заподозрила даже предательство, но, хвала богам, решила не поднимать конфликт, а обсудить этот вопрос с Дамилом, капитаном Серых Крыс, который сопровождал меня в этом пути. Именно ему Эйтан, мой Император, советовал верить всецело, невзирая на обстоятельства. Особой доверчивостью Эйтан Хитрый, Серебристый Змей, никогда не отличался, потому к совету его я отнеслась предельно серьёзно.

Как сейчас помню тот момент: мы с Дамилом стояли на палубе, глядя, как удаляются берега Ишшарры, ставшие уже облачком на горизонте, а я все гадала, как начать этот разговор. На моё счастье, капитан заговорил первым: все же, он никогда не был дураком и наверняка понял, что именно меня тревожит.

— Вы должны простить моим спутникам их холодность, Госпожа, — сказал он мягко, и я остро ощутила, что он взвешивает каждое слово, — Все во Дворце теперь знают, что Император изгнал Вас за дерзость, а я, будучи преданным Вашим соратником и, к тому же, тайным поклонником, презрел его волю и последовал за Вами. Кровные побратимы мои, в свою очередь, не оставили меня. Однако, как Вы понимаете, любви к Вам эта ситуация не прибавила: Вас они считают, в некотором роде, причиной всех моих бед.

Признаться, я просто не знала, что тут можно ответить. Легенда, сама по себе, была недурна, хоть и несколько наиграна. Я постаралась оценить ситуацию со стороны. В других обстоятельствах поверить в предательство Крыс было бы сложно, Эйтан только что взошёл на престол, казнив попутно двух законных наследников. Этот поступок, абсолютно логичный и оправданный, не мог не повлечь недовольство среди преданных людей Империи, коих, на счастье, было совсем немного.

— Эти мальчишки служили одному из братьев Эйтана? — уточнила я, придя к вполне определённым выводам.

— Да, — кивнул Дамил, — Волку. Мы тренировались вместе, выросли вместе, потому они не признали действующего Императора. Это вторая причина, побудившая их отправиться в это путешествие со мной.

— Разумно, — пробормотала, стараясь не замечать вязкий ком в горле, — Но что Вы будете делать, когда Ваши кровные побратимы узнают истинное положение вещей?

— Вы не догадываетесь? — спокойно уточнил капитан Крыс. Я не стала отвечать на вопрос, ибо ответ был очевиден. Дамил был настоящим представителем отряда Крыс, слепо преданным своему Императору — кем бы тот ни был. И что бы тот ни приказал...

— Так, значит, Вы в меня влюблены? Это льстит, — я слабо улыбнулась, желая побыстрее отвлечься от весьма неприятной темы.

— Жить без Вас не могу, — серьёзно отозвался Дамил, — Причем в прямом смысле слова.

Нечто в тоне собеседника мне очень не понравилось, потому я потребовала:

— Поясните.

— Его Величество потребовал от меня Клятвы Энатхо: если я не уберегу Вас, умру сам. Имейте это в виду, Госпожа, решая, кому именно следует доверять.

— Я услышала Вас, — отозвалась я негромко. Любовь Эйтана к древним нерушимым ритуалам стала в тот момент меня сильно тревожить: навряд ли был человек среди наших соплеменников, кто так часто рисковал обращаться к Древним Богам, сущностям жестоким и непредсказуемым. Все знали: чем меньше ты касаешься богов, тем меньше они смотрят на тебя. А взгляд их пристальный не сулил людям, по моему разумению, ничего хорошего: уж кто-то, а бессмертные никому и никогда не прощали долгов.

Мысли мои, коснувшись темы богов, невольно вернули меня к кошмарам, выматывающим последнее время все силы. Дабы не портить себе настроение, я усилием воли заставила себя сконцентрировать внимание на спинах белух. Какие странные, необычные и красивые звери! Один из матросов сказал, что они часто сопровождают корабли, так как служат морскому богу и призваны оберегать нас в пути. Признаться честно, я слегка усомнилась в этом — все же зверьки, скорей всего, просто представляют себе что-то странное, — но вера наша порой сильней даже нас. Потому, понимая умом всю тщетность этого, я все равно могла долго смотреть на плещущихся зверей, мысленно выпрашивая у них легкого и хорошего пути.

Впрочем, в тот день мои мольбы были вознагражден с лихвой: после обеда Ишири, наконец, сообщила, что на горизонте появилась земля.

— Дамил просил передать, что завтра мы покидаем этот корабль и начинаем путешествие по суше, потому Вам следует выспаться.

— Да, конечно, — отозвалась я язвительно, — Буду свежа, как весенний цветок.

Компаньонка искоса глянула на меня, явно не понимая причин для столь резкой отповеди. Я тут же отвесила себе хорошую мысленную затрещину: мои обострившиеся проблемы со сном ровным счетом никого не касались, и злиться на упоминания о них не было никаких причин.

Вежливо попросив Ишири оставить меня одну, я тихонько выскользнула из каюты, и, ускользнув подальше от посторонних глаз, долго наблюдала за приближающимся побережьем, всячески оттягивая момент, когда придётся возвращаться в каюту и засыпать. Было странно и необычно знать, что облачко на горизонте — это твердая, сухая земля чужой страны, что я преодолела сотни миль и побываю в тех краях, о которых ранее могла только читать — и мечтать.

Солнце, выйдя из-за туч, медленно тонуло в океане по правый борт от нас, бросая косые лучи мне на кожу и заставляя болезненно морщиться. Но, как и когда-то в порту, я взирала на древнее светило с вызовом, точно зная: ему не удастся покорить меня.

Из упрямства я дождалась, пока алое зарево горизонта окончательно угаснет, сменившись пугающей яркостью звезд над морем. Страдая ерундой, даже покормила белух, шепотом благодаря за помощь. Нет, я вполне понимала, что их заслуга невелика, но, в конце концов, кто может знать это наверняка?

Как и следовало ожидать, последний мой день на корабле ознаменовалась бессонной, наполненной кошмарными снами ночью. Стоило, наконец, сомкнуть припухшие от недосыпа веки — и снова, как двадцать предыдущих ночей, я очутилась в Саду павильона Цветов, который, признаться честно, в то время стал самым ненавистным для меня местом на свете. ?Проснись, ну же, проснись? — велела я себе, зажмурив глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Двигала мною, признаться честно, обычная детская убежденность в том, что для того, чтобы спрятаться от монстров, достаточно прикрыть глаза ладошками. Разумеется, это никогда не помогало, но все равно я продолжала пытаться — ибо другого способа просто не знала.

— Это не поможет, ты же знаешь, — искреннее сочувствие в глубоком голосе, прозвучавшем совсем рядом, ранило больше, чем ненависть или ярость. ?Проснись? — прошептала я, уже понимая, что все попытки тщетны.

— Кирени, прекрати эту бессмыслицу, — попросила она, сочетав каким-то образом в голосе строгость, понимание и сожаление, а ещё — щемящую нежность, пугающую тем, что такой я не знала никогда и ни от кого.

Действительно, к чему эти глупости? Пора заглянуть кошмару в лицо!

Вдохнув воздух поглубже, я широко открыла глаза и спокойно проговорила:

— Здравствуй, мама.

Нет, не считай меня безумной: я знала прекрасно, что существо, сидящее напротив на пропитанном кровью пуфе, не имеет отношения к моей родительнице. Однако, божеств было принято называть в разговоре именами тех, чей облик они принимали; и, несмотря на обстоятельства, я старалась строго придерживаться этих правил. В конечном итоге, у Матери Дракона были все причины являться мне: именно её ритуалом воспользовался Эйтан, чтобы связать нас. Потому определённая вежливость с моей стороны была, как мне кажется, абсолютно естественна, ибо богов, проявивших к тебе благосклонность, нужно почитать.

— Я рада видеть тебя, Кирени, — женщина с лицом моей матери улыбнулась мне тёплой, понимающей улыбкой. Она была почти такой же хрупкой, как я, и волосы её цвета воронова крыла так же точно слегка завивались у висков. Её громадные, выразительные черные глаза заглядывали прямо в душу, и только мерцающий в них огонек белого пламени напоминал о том, что она — совсем не человек.

— Сядь рядом со мною, — предложила она. Я напряглась, услышав это, но перечить не решилась. Медленно, стараясь побороть брезгливость, я ступала по костям детей и женщин, устилавшим в моем сне землю Павильона, и старалась не смотреть на текущие то тут, то там кровавые ручейки.

— Не испытывай такого отвращения, милая, — в голосе богини сквозила искренняя печаль, — Я понимаю твои чувства, но, чтобы стать женой и матерью Императора, тебе придётся ходить по их костям — у тебя просто нет иного выбора.

— Я не собираюсь становиться ни той, ни другой, — напомнила я мягко, но собеседница только небрежно отмахнулась:

— Тогда зачем ты согласилась на мой ритуал? Отказываешься платить за собственный выбор?

Крыть мне было нечем. Все возможные оправдания казались жалкими и глупыми, потому я просто молча села в роскошное кресло напротив богини, стараясь не замечать бурые разводы крови, пропитавшей дорогую обивку.

— Нечего возразить? — понимающе уточнило древнее божество, — Неудивительно: тебе ли не знать, что за все поступки нужно отвечать?

Я чуть раздраженно пожала плечами:

— Просто не понимаю, зачем ты это делаешь, вот и все.

— Я и не должна объясняться, — заметила богиня, — Но скажу тебе: меня давно уже не призывали засвидетельствовать чей-то союз, и твое появление стало подарком. Ты дерзка, неразумна, не в меру противоречива и полна сомнений; однако, ты имеешь жажду власти и большое сердце. Это именно то сочетание, что мне нужно; рано или поздно твои потомки восстановят культ Древних Богов в Ишшарре.

— Мне жаль, но Древние Боги скоро канут в небытие. Вряд ли можно остановить этот процесс, мамочка. Слишком много крови в ваших ритуалах, — не сдержавшись, я указала на устланную костьми землю и кровоточащие деревья, — Все же, это ненормально. Люди, растут, развиваются. Скоро политика станет менее кровавой, а мир — более гуманным. И это не мечты, это тенденции в истории, которые нельзя не заметить. А в мире, где сколько-нибудь ценится человеческая жизнь, вам нет места.

Она только рассмеялась:

— Человеческая природа неизменна, дерзкая ты девчонка. Мы или другие, мир или война, но люди никогда не станут добрей: они просто научатся лучше притворяться.

Да, я дерзила и осознавала это, но разговор этот повторялся из ночи в ночь, блуждая по кругу. Она преследовала меня, пыталась добиться внимания и поклонения, указывала на то, что узы, связавшие меня, не порвать, и у меня нет выбора. Это утомляло меня, заставляло разум бунтовать. И, что самое важное, мне очень не нравились её идеи, связанные с моими гипотетическими потомками: не хотелось бы в будущем преподнести детям такой "подарочек", как долги перед Древним Божеством. Потому каждый раз, когда она заговаривала об этом, мне хотелось добраться до Эйтана и жестоко его избить: идея с ритуалом была просто идиотской.

— Ой, девочка, брось, — богиня покачала головой, явно почувствовав направление моих мыслей, — Ты ведь его поддержала, помнишь? И сама предоставила ему выбор ритуала. Так что, пожинай плоды. Запомни, женщина должна направлять мужчину — и отвечать за его ошибки.

— Ну да, точно, — я тяжело вздохнула, вспомнив соответствующую главу в письменах для юных невест. Все же, нам с богиней не повезло друг с другом: она пыталась вылепить из меня идеальную для себя служительницу, я — активно сопротивлялась, подспудно подозревая, что идея её обречена на провал.

— Да, вижу, что слышать меня ты упорно не желаешь, — она вздохнула, — Так или иначе, я, как мать, должна терпеливо относиться к ребёнку. Потому, давай оставим пока разговоры и выпьем вместе чаю.

С уст моих сорвалось тихое ругательство — это была самая неприятная часть сна. Я честно пыталась привыкнуть к ней, но каждый раз вздрагивала, когда на невысоком золотом столике между нами возникали две глубокие чашки. Впрочем, откладывать не имело смысла: даже если бы мир рушился, а Морской Дракон пробудился, я бы все равно не проснулась до тех пор, пока не опустошу чашу.

Потому, решительно взяв её двумя руками, принялась пить, стараясь не думать о том, что же на этот раз доведётся попробовать на этом странном чаепитии. Зачастую то была кровь, приправленная различными специями, то горькими до отвращения, то тёрпко-сладкими; впрочем, были вариации. Как-то раз довелось пить безумно соленую мутную жидкость, в которой нельзя было не заподозрить слезы; ещё был случай, когда в чаше моей плескалась самая настоящая грязь, густая и мерзкая.

Сначала я пыталась увиливать: отказывалась, делала вид, что глотаю, пыталась просто дождаться пробуждения... но правда была в том, что чашу свою все равно приходилось допить до дна. С другой стороны, чем сильней я противилась, тем больше времени доводилось проводить в компании богини, считающей своим долгом обучать меня и направлять.

Сначала, настроившись на самое плохое, я даже не разобрала вкуса. Однако, глоток спустя я задохнулась: горло мне обжёг холод родниковой воды, вкусной и освежающей, столь любимой мною с самого детства. От изумления я даже перестала пить.

Собеседница улыбнулась:

— Что же ты? Пить до дна нужно все: и хорошее, и дурное.

Упрашивать дважды меня не пришлось: чаша опустела быстро, даже слишком. Вернув её на золотой столик, я подняла вопросительный взгляд на богиню. Она тепло улыбнулась мне:

— А теперь, дитя моё, нам на долгое время нужно проститься: в Шэрдонии властвуют другие боги, и не в моих силах будет являться тебе.

Странно, но меня резко охватило чувство потери, точно у меня отбирали нечто важное. Конечно, я знала, что богиня — ненастоящая моя мать, и ненавидела ночные кошмары, в которых приходилось пить кровь и грязь... Но, коль глядеть правде в глаза, она была моим тайным другом, незримой нитью, связывающей меня с прошлым, маленьким полубезумным секретом, греющим мое самолюбие — все же, кого ещё бессмертные почитают своими визитами?..

— Вы... ты... мы больше не увидимся? — уточнила я, и сожаление точно проскользнуло в моем голосе. Богиня рассмеялась:

— Ох, что ты, дитя! Увидимся, конечно — когда ты покинешь берега Шэрдонии. До тех пор, увы, моя милая, я не смогу приходить к тебе, ибо связь твоя со мной — и с Императором — прервётся.

— Как... прервется?

Новость за новостью, и одна другой была неприятней. Не скажу, что наша связь с Императором была такой уж тесной, но давала несомненный бонус: я наверняка знала, что он — жив, и неизменно, засыпая, слышала стук его сердца. Да, этого было мало, но все же...

— Милая, — богиня посмотрела на меня внимательно и серьёзно, — Тебе предстоит окунуться во владения иных богов, чьи законы покажутся странными и необычными; тебе доведется увидеть людей с другой стороны и получше их узнать, ибо ничто не дает таких познаний о человеческой природе, как путешествия. Но я хочу, чтобы ты помнила: ты — собственность Императора Ишшарры, Эйтана Хитрого, будущая мать его детей и моя подопечная. В твоей борьбе с Императрицей-чужестранкой я помогу тебе, сваха и компаньонки будут верны тебе, и, рано ли, поздно ли, но придёт день, когда власть твоя мало чем будет ограничена. Однако, знай: любое благословение есть проклятие. Ты — тень Императора, обреченная следовать за ним. Если боишься этого, даю последний шанс: не возвращайся в Ишшарру. Подумай... а пока — прощай.

И мир взорвался разноцветными огнями, и появилась резкая боль, словно нечто важное вырвали из меня...

— Госпожа, — голос Ишири доносился, как сквозь вату, — Госпожа, что с Вами?

— Все хорошо, — прошептала я, осторожно садясь на кровати, — Почему мы здесь?

— Госпожа, мы вошли в залив. Теперь мы официально находимся на территории Шэрдонии.

Глава 2 Несколько заветных строк

Lupus non mordet lupum

Сидя в лодке, покачивающейся на невысоких волнах, я задумчиво глядела на приближающиеся скалистые берега Шэрдонии. В принципе, пейзаж вполне соответствовал всему, что мне доводилось читать об этой стране... но, насколько это разные вещи: представлять — и увидеть! Я замерла, ошеломленная и покоренная этой красотой.

Побережье предстало передо мной сказочно-прекрасным сочетанием белоснежных скал, бескрайнего моря с лазурным отливом, причудливо изогнутых сосен и ярко-зелёных долин. Даже слепящее солнце, заставляющее кутаться в плащ, не портило для меня картины, вписываясь в неё безумно органично. Казалось, что сам воздух мерцал и сверкал, как страна мифических фейри, в которую свято верили жители Сакии.

— Это потрясающе, — забывшись, прошептала я, — Этот мир прекрасен.... Почему скалы такие белые, а море отливает изумрудом? Как трава может быть настолько зелёной?

— В Шэрдонии много меловых скал, Госпожа, — бросил Сонак, — А оттенок воде придают водоросли. Что-то ещё?

— Ничего, спасибо, — отозвалась я сухо; неприязненный, жесткий тон мужчины меня откровенно разозлил. Не сдержавшись, я даже бросила на капитана Дамила весьма красноречивый взгляд. Однако, Крыс, очевидно, больше волновался об успехе миссии, чем о моей уязвленной гордости, потому вмешиваться не спешил. Не скажу, чтобы этот факт удивил меня, но со взаимоотношениями в группе следовало что-то делать, причем срочно. Как на грех, дельного решения проблемы в голову не приходило...

Высадились мы, на мой непредвзятый взгляд, в местности, совершенно для этих целей неподходящей. Не то чтобы я всерьёз мнила себя человеком, разбирающимся в путешествиях, но тот факт, что мы оказались на пустынном скалистом берегу, с поклажей и без лошадей, любого навел бы на гнетущие мысли. Опять же, климат в Шэрдонии был, мягко говоря, плохо приспособлен для свободного путешествия муэти по открытой местности.

Нет, не буду врать, что склон был совсем уж крут и непроходим, однако не уверена в том, что смогла бы больше часа полноценно передвигаться по подобному рельефу. Потом, как это ни прискорбно, нашим спутникам пришлось бы меня нести — а это могло стать той ещё проблемой, учитывая общее количество имеющейся поклажи. Одни только свертки с церемониальными платьями, как ни стыдно в этом признаваться, пришлось бы нести двоим Серым Крысам — которые, к слову, богатырским сложением не обладали. Однако, озвучивать претензии до поры до времени я посчитала излишним: абсолютными идиотами мои спутники не были, наличие подобных сложностей должны были понимать, равно как и то, что на горных коз мы с Ишири были мало похожи. Потому я в лучших традициях истинной женщины решила просто подождать, пока умные мужчины-организаторы что-то сделают.

— Сонак, со мной, — скомандовал Дамил, служа наглядной иллюстрацией моим мыслям. Объяснять свои действия мне, по давно сложившейся традиции, капитан не стал. Меня это не слишком угнетало... чего, к сожалению, нельзя сказать о моей компаньонке.

— Эй, а как же мы? — Ишири резко подалась вперёд и вцепилась в рукав капитана Серых Крыс, — Госпожа не должна долго стоять на солнце! Вы не можете нас просто так тут оставить!

Дамил зло сверкнул черными глазами и резко дернул рукой, высвобождая рукав:

— Я прекрасно знаю, что и зачем делаю. А также мне известны мои обязанности и мое место. Чего, в общем-то, и тебе советую. Не забывайся, девчонка!

Я едва удержалась от того, дабы банальнейшим образом не выругаться. Это приобретало все более и более неприличные формы....

— Девчонка? — в глазах Ишири заплескалось бешенство, — Не знаю, кто обучал Вас манерам, Капитан, но этот некто явно был бездарным учителем! Я — Госслужащая, Старшая компаньонка, и у Вас нет права говорить так со мной!

— Запомни, девочка: я отвечаю за операцию, и...

— Довольно, — вмешалась я резко, — Дамил, Вы забываетесь!

Капитан поморщился, но спорить не решился: в конечном итоге, нарываться на открытый конфликт со мной он не смел.

— Нам нужно подняться наверх, в монастырь, за лошадьми и помощью, — пояснил капитан сухо, — Причин заставлять Вас прыгать по склонам не вижу, потому — извольте подождать.

— Спасибо, — вежливо склонила я голову.

— Да, — бросила Ишири, нехорошо сверкнув глазами, — Что бы мы без вас делали!

Дамил, оставив последнюю реплику без ответа, стремительно развернулся и пошел прочь. Сонак, бросив на меня уничижительный взгляд, последовал за своим командиром.

Я с трудом подавила тяжелый вздох. Ишири и Дамил, как ни печально, стали весьма серьёзной внутренней проблемой нашего отряда. Это была далеко не первая их стычка, и, будучи откровенной, мотивы обоих сторон были мне понятны. Конечно, этот статный властный мужчина, черноволосый и жилистый, в силу занимаемой им должности привык полностью контролировать ситуацию и не отчитываться ни перед кем, кроме Императора. Впрочем, то же самое можно было бы сказать и про Ишири: занимая значимый пост и будучи, фактически, правой рукой Верховной Свахи, девушка не привыкла действовать по приказу и не получать отчетов.

Вообще, я уже успела несколькими нецензурными словами помянуть Эйтана с его манерой подбора команды: да, конечно, они — лучшие в своем роде. Но, во имя богов, их характеры... ладно, что уж там — наши характеры мало подходили для адекватной командной работы.

Дамил, как я уже упоминала, был неплохим командиром — если не учитывать одно маленькое, однако существенное "но". В его восприятии, впрочем, не таком уж странном для мужчин-военных нашей эпохи, женщины были чем-то вроде декоративных домашних питомцев, пригодных только для того, чтобы беспрекословно, не задавая никаких вопросов, выполнять мужскую волю.

Ишири, в свою очередь, характером обладала на редкость властным. Она была свято убеждена, что именно она отвечает за безопасность своей Госпожи — и, соответственно, обязана самолично контролировать все, происходящее вокруг.

Сонак, коренастый неприметный мужчина лет тридцати, имевший прямоугольное лицо, тонкие губы и глубоко посаженные глаза, был предан Дамилу до мозга костей. Этот человек, чьи предки явно не были ишшарцами, понимал явно больше, чем хотел показать. Собственно, с ним проблема была только в одном: у Капитана не хватило честности и доверия к подчиненным для того, чтобы сказать им правду, и это создало некоторые проблемы. Сонак видел во мне причину всех бед Дамила; та же сложность была с Латином. Вообще, Латин, высокий крепкий детина с курчавыми волосами и выступающим подбородком, был самым прямолинейным из нашей команды. Он наглядно иллюстрировал старую истину об идеальном солдате, который на вопрос, что он умеет делать, отвечает: "Убивать могу". А когда у него интересуются, что ещё он может, говорит: "Ну, могу не убивать. Как скажут".

Ну, а если вернуться к последнему члену нашей группы, то бишь мне... что же, будем откровенны, тут все было совсем плохо. Я всегда была эгоцентричной индивидуалисткой, отшельницей, живущей вдали от людей. Моё уродство сделало меня изгоем — и характер мой полностью соответствовал этой роли. Я не умела постоянно и полноценно работать в команде, не умела решать чужие проблемы, доказывать свой статус и вникать в мелкие дрязги. Да, я была красноречива, вежлива и мила — когда это было нужно. Впрочем, это не меняло основного: по сути я была убежденной одиночкой, и смелости, дабы признать это, мне доставало. Осознание этого пробуждало в душе чувство вины: по правде сказать, именно мне стоило найти способ помирить ребят и вселить им в души командный дух. Проблема в том, что авторитета и опыта для таких игр мне в тот момент явно недоставало...

Воздух был горячим, а солнце — палящим: климат, как ни крути, действительно мне не подходил. Благо что Ишири, надо отдать ей должное, быстро поняла мою проблему, потому исхитрилась соорудить замечательное укрытие, состоящее из зонтика и выступа скалы, увенчанного побитой судьбой и жизнью сосной. Также компаньонка отыскала где-то бутыль с терпким ягодным винцом, слабеньким, но очень вкусным. На предложение "выпить со мной" мои спутники ответили категорическим отказом, потому в уютной тени своего укрытия устроилась в гордом одиночестве.

Никаких разговоров снаружи не доносилось: Ишири и Латин молчали, очевидно, не имея общих тем для обсуждения. Я пила вино, прислушиваясь к шороху волн, и просто ждала.

Дамил с Сонаком вернулись спустя два часа, и не одни. Сопровождали их двое юношей, облаченных в странные бесформенные одежды. Увидев меня, местные жители изумленно расширили глаза и быстро заговорили между собой на шэрдонском. Используя свои смутные книжные познания, я сумела разобрать только слова "луна" и "невозможно".

Такая реакция настораживала, потому, используя общепринятые дружественные знаки, я подняла ладони в приветственном жесте и чуть склонила голову. Вопреки опасениям, молодые люди в бесформенных одеждах тут же ответили на мою вежливость неожиданно подобострастными поклонами.

Дамил что-то сказал шэрдонцам, и они, ещё раз поклонившись мне, принялись деловито навьючивать поклажей странных лошадок, длинноухих и коротконогих. Зверьки казались нелепыми, но, как выяснилось впоследствии, отлично переносили путешествия по горной местности. Мулы, как их называли местные, также обладали вполне спокойным, флегматичным нравом, потому именно их использовали в качестве ездовых животных хрупкие леди.

Пользуясь тем, что наши спутники отвлеклись, я повернулась к Дамилу, ожидая объяснений.

— Это послушники монастыря Сильтоне, — пояснил капитан, — Там мы переночуем сегодня, пока нам соберут все самое необходимое.

Я нахмурила брови, силясь понять услышанное.

— Эти люди — Жрецы?

— Можно сказать и так, — бросил капитан, явно утомленный нашей затянувшейся, по его меркам, беседой.

Кивнув, я покосилась на спутников с куда большим уважением — служители любого бога во все времена были людьми почитаемыми. Также стало понятно, почему они облачены в серые бесформенные балахоны, подпоясанные бечёвкой: я читала, что Адад, местное верховное божество, проповедует аскетизм.

После небольшой заминки, вызванной моим неумением ездить верхом, Дамил все же водрузил меня на мула, подхватив поводья. Ишири же, как оказалось, в седле держалась весьма сносно и без посторонней помощи. Этот факт, кажется, слегка разозлил капитана — по крайней мере, взгляд его, брошенный на компаньонку, выражал непонятное отвращение.

Впрочем, была я не в том состоянии, чтобы обращать на это внимания. Да, признаюсь: было страшно. Да, ладно, я была просто в ужасе!

В бытность мою деревенским ребёнком меня, уродца-муэти, к коням не подпускали и близко. Другие дети катались на лошадях — но, конечно же, только не я. И тут вдруг — ехать верхом... судорожно вцепившись в луку обеими руками, я распрямила спину, чувствуя, как дышит и шевелится животное. Боги, пожалуйста, пусть у них в этом Храме найдется хоть какая-нибудь завалящая повозка!

В общем, как-то так текли мои мысли, пока мышастой масти конек медленно, но уверенно трусил вверх по извилистой горной тропке, следуя за Дамилом, ведущим его твердой рукой.

И надо сказать, что постепенно, миг за мигом, страх мой отступал. Да и, право слово, много раз заглянув в глаза смерти, пристало ли мне бояться длинноухой лошадки? Ответ на этот вопрос был очевиден, потому, глубоко вдохнув, я загнала панику поглубже и постаралась оглядеться. Было это нелегко, ибо капюшон сильно закрывал обзор, а солнце нещадно слепило глаза. Однако, оно того стоило: картина, открывшаяся моему испуганному взору, впечатляла.

Храм, к воротам которого вела нас неприметная тропка, возвышался на неприступной скале. Овеваемый ветрами, омываемый морем, он отчего-то мало ассоциировался у меня с аскетизмом и служением, что считались неизменными атрибутами культа Адада. Напротив, как по мне, это каменное строение буквально кричало о вызове. Эти амбразуры одним своим видом говорили — воде и ветру, врагам и богам — что были всегда и будут. Вопреки всему.

— Потрясающая архитектура, — прокомментировала я негромко, — Внушительная и сильная. Я ожидала иного.

— Это пограничный гарнизон, — отозвался Дамил, — Если Ишшарра когда-нибудь нападёт на Шэрдонию, это одна из крепостей, которая первой примет удар.

— То есть, местные Жрецы — воины? — нахмурилась я; все то, что я знала о боге Ададе, мирном и довольно апатичном, противоречило такому предположению.

— Монахи, — поправил меня Сонак, — Младшие Жрецы Адада зовутся монахами. И, в данном случае, они действительно воины.

— Почему Вас это удивляет, Госпожа? — поинтересовалась Ишири, выныривая из своих мрачных дум, — Ведь в нашей стране тоже бывают Жрецы-воины.

Я поморщилась:

— Да, но это логично, что воинами становятся Жрецы богов войны, смерти, мести, оружия, наконец. Но как могут воевать служители бога, который запрещает убийства? Это как-то противоречиво. Или культ Адада раздроблен, и имеет разное трактование?

— Вам не понять этого, Госпожа, — отозвался Сонак, пожалуй, излишне резко вмешавшись в разговор.

Я раздраженно поглядела на Крыса, но обострять ситуацию не стала. Не понять так не понять, что уж тут... тем более что выглядел воин, мягко говоря, странно: на лбу появилась испарина, движения стали резкими, а взгляд — нервным. Понадеявшись, что парень просто боится высоты, а не подхватил какую-нибудь местную смертельную заразу, я перенесла внимание на окружающий мир, для себя решив, что за Крысом стоит приглядеть.

Мул медленно, но упорно продвигался вперёд, приближаясь к высоким белокаменным стенам. Затаив дыхание, щурясь от солнца, я наблюдала, как расступаются перед извилистой тропкой поросшие странным зелёным ковром скалы, открывая все более выгодный вид на чужеземный храм.

Правда, окинув панораму внимательным взглядом, я в очередной раз судорожно вцепилась в седло, ощутив прилив ужаса.

Дело в том, что к нашему предполагаемому крову вел хлипкий, шаткий деревянный мостик, переброшенный через угрожающего вида ущелье. Эта, с позволения сказать, конструкция настолько нелепо выглядела на фоне величественного здания, что я даже нервно фыркнула, заподозрив иноземцев в вопиющем отсутствии вкуса, да и здравого смысла тоже.

— Необычный мост, — остается надеяться, что голос мой в тот момент звучал достаточно небрежно, — Но, мне кажется, он не совсем сочетается с самим храмом. Или, тут так принято?

— Да, — кивнул Дамил, — Местная достопримечательность, призванная воспитать в монахах бесстрашие и показать, как легко может оборваться их жизнь. Опять же, если монастырь вдруг окажется в осаде, достаточно поднести к древесине спичку: она пропитана специальным раствором, потому тут же вспыхнет.

Брови мои поползли вверх:

— Подождите. А что будет, если кто-то случайно уронит факел?

Капитан скупо улыбнулся:

— Я бы на их месте не экспериментировал.

Сказать, что я была ошеломлена — значит, не сказать ничего. Все, что я ранее слышала о боге Ададе, мало вязалось с увиденным. И этому могло быть два объяснения: либо исследователи, составлявшие книги об учении Агнца, предоставили заведомо ложную информацию, либо Адад был на редкость флегматичным богом, не слишком интересующимся жизнью своих служителей. Первое показалось мне маловероятным, поскольку в нашей славной Империи внесение в библиотечные хроники непроверенных фактов приравнивалось к государственной измене, что, как несложно догадаться, жестоко каралось. Опять же, я лично прочла одну из редакций пресловутой Святой Книги, являвшейся, по сути, жизнеописанием Агнца, и могла с уверенностью утверждать: наши соотечественники не могли так уж сильно ошибаться, повествуя о мировоззрении главного божества материка.

Как бы там ни было, пока я предавалась размышлениям о несоответствиях меж ожиданиями и реальностью, мы подъехали к хлипкому мостику. Честно сказать, первым порывом моим было, как минимум, сойти с мула. Однако, сделать это — значило выказать безмолвное недоверие капитану Серых Крыс, ведущего животных под уздцы. Император убеждал, что Дамилу можно доверять — и мне не хотелось выказывать неуверенности. Было вполне очевидно, что нам доведется проехать вместе не одну милю, пройти сквозь смертельную опасность и не раз доверить свою судьбу друг другу. Так или иначе, без покровительства Крыса мне было не выжить, и мне подумалось, что этот мост мог бы стать неплохой репетицией.

Все наши спутники слезли со своих мулов. Я осталась в седле. До боли сжав пальцы на луках и стараясь не позволить эмоциям отражаться на лице, я, вопросительно вздёрнула бровь, покосившись на Дамила.

— Мне спешиться?

Капитан Серых Крыс встретил мой взгляд, и на его тонких губах обозначилась легкая улыбка: он понял невысказанный вопрос.

— Я проведу Вас, моя Госпожа.

Я наметила подбородком кивок и уставилась прямо перед собой, услышав удивленные перешептывания спутников. Повинуясь твердой руке Дамила, мой мышастый конек двинулся вперёд.

Мост под нами раскачивался, древесина стонала и скрипела, заставляя ежиться. Однако, я продолжала спокойно сидеть, напомнив себе, что, после всего пережитого, бояться такой малости — просто смешно. Хотя, врать не буду: когда мул ступил-таки на твердую землю, мне не удалось сдержать тихий облегченный вздох.

— Похвальная смелость, моя прекрасная донна. Впрочем, я и не ждал от Вас иного.

Мягкий мужской голос, прозвучавший из тени, заставил нас повернуть головы в эту сторону. Из неприметной двери, скрытой декоративным выступом в стене, вышел невысокий полный мужчина с умными темными глазами, вокруг которых собралась тонкая сеточка мимических морщин. Этот человек был облачен в темный наряд того же покроя, что и у наших сопровождающих, но из более качественной ткани. Это позволило мне предположить, что передо мной — местный аналог Старшего Жреца. Тот факт, что он спокойно владел моим родным языком, служил косвенным подтверждением этому предположению. Впрочем, следующая реплика капитана Крыс развеяла все мои сомнения, заставив облегченно прикрыть глаза.

— Отец Ифорро, приветствую Вас, — проговорил Дамил предельно вежливо, но напряженность, сквозившая в его тоне, заставила меня напрячься, — То, что вы лично решили нас встретить — огромная честь.

На лице отца Ифорро засверкала улыбка, слишком широкая и приветливая для того, чтобы быть искренней.

— Ах, мальчик мой, разве могло быть иначе? — сладким голосом запел мужчина, — Бывают гости, которых нельзя не встречать — во избежание ужасных недоразумений. Все же, нам запрещено принимать под этими сводами женщин.

У меня внутри похолодело.

— Вы оставите нас на улице? — уточнила я ровно, мысленно просчитывая возможные варианты поведения в подобной ситуации.

— Что Вы, донна! Никогда мне бы не хватило глупости поступить так с Вами. Напротив, я выступлю гарантом того, что никто не воспримет Ваше появление в этих стенах... превратно.

Я нахмурилась:

— У Вас могут возникнуть проблемы из-за нашего пребывания в Храме?

Дамил тихо фыркнул, а отец Ифорро расхохотался, точно я сказала нечто невероятно забавное. И признаюсь: в тот момент в этом добродушном толстячке было нечто, что заставляло откровенно пугаться.

— Не переживайте, моя прекрасная донна, — мягко отозвался он, отсмеявшись, — Если кто-нибудь выскажет мне претензии, поверьте, я найду, что ответить. Впрочем, это все мы вполне сможем обсудить внутри: Вашей нежной коже не стоит долго оставаться под открытым солнцем, Луноликая донна. Следуйте за мной!

Один из услужливых юных Жрецов поднес к мулу необычно сконструированную деревянную ступеньку, позволяющую без малейшей заминки спуститься с не слишком высокой спины зверька. Отец Ифорро галантно взял меня под руку, ненавязчиво оттирая в сторону Дамила. Этот маневр заставил меня слегка напрячься; впрочем, Капитан выглядел скорее раздосадованным, чем реально взволнованным.

Изнутри Храм казался ещё прекрасней, чем снаружи. Миновав три кованных двери в толстенной, явно многослойной белоснежной стене, мы оказались во внутреннем дворике, обильно засаженном диковинными плодовыми деревьями. На местную флору, признаюсь, я смотрела с немалым любопытством и восторгом: климат Ишшарры позволял выращивать только самые стойкие к температурным контрастам фрукты, тогда как земли Шэрдонии не зря называли "рогом изобилия": в теплой, влажной и мягкой среде росло все.

Архитектура поражала обилием арок и колонн. Вообще, было весьма странно видеть столько округлых форм: за все то время, что мы шли по крытой террасе вдоль сада, мне на глаза, пожалуй, не попалось ни одного острого угла. Колонны перетекали в арки, арки — в купол; даже окна были закруглены. Для меня, выросшей в Ишшарре, это было странно: наша архитектура отличалась четкостью линий, минимумом отделки и резкостью углов. Этот контраст заставил меня невольно задуматься о том, могут ли присутствовать такие же радикальные отличия между людьми?

То тут, то там нам на глаза попадались местные Жрецы. Были они, как и предупреждал Ифорро, исключительно мужского пола, и на нас с Ишири косились с разной степенью любопытства, недоумения и раздражения. Поёжившись под этими взглядами, я ещё тщательнее закуталась в плащ. Наш сопровождающий, очевидно, поняв причину моей неловкости, решил отвлечь меня разговором.

— Как Вы находите наш скромный быт, Луноликая донна?

Я раздраженно закатила глаза, пользуясь тем, что капюшон прятал моё лицо от окружающих.

— Нахожу, что Ваша скромность неуместна, Отец. Этот Храм потрясающе красив.

— Ни на минуту не мог усомниться в том, что донна — утонченный ценитель прекрасного, — пропел в ответ мужчина, — Монастырю Сильтоне уже почти три сотни лет, но рука гениального архитектора Тильтоно, разумеется, вряд ли когда-либо перестанет быть актуальной. Её могут оценить все, кто умеет смотреть.

На эту неприкрытую лесть я могла только слегка пожать плечами:

— Я думаю, Отец, что истинное искусство не может потерять свою актуальность, сколько бы лет ни прошло. Отсеяться могут лишь посредственности; но, у меня никогда не повернется язык причислить к таковым маэстро Тильтоно, по проекту которого был построен центр современного Рами. И оценить силу его таланта может любой идиот, просто имеющий глаза. Ибо, воистину, чтобы счесть Храм — простите, монастырь — Сильтоне некрасивым, нужно быть слепым. Расскажите лучше: почему именно Сильтоне великий архитектор почтил своим присутствием? Это несколько странно, учитывая, что мы находимся довольно далеко от Рами, а поблизости, насколько мне известно, нет даже сколько-нибудь значимого населенного пункта... Разрешите мои сомнения, Отец.

Сзади кто-то закашлялся, явно впечатленный моей отповедью, но я даже не соизволила повернуть головы, дабы проверить, кому из моих спутников пришлись не по душе эти слова. Может, они и были специалистами в своей сфере, но в подводных камнях дипломатического общения разбирались явно слабо. Тогда, в первых репликах диалога, задавался тон, в котором должно было происходить наше общение. У меня не было желания каждый раз прорываться сквозь дебри велеречивых восхвалений, двусмысленностей и намеков, к коим, вне всяких сомнений, Отец Ифорро, давний соратник Эйтана Хитрого и один из опаснейших политиков нашей эпохи, был склонен.

Ифорро, надо отдать ему должное, понял намек и заговорил более ровным, деловитым тоном, лукаво сверкнув глазами:

— Монастырь построен на святом месте, Луноликая донна. Благодаря удаче и Божьей милости, оно также является удобным пересечением некоторых неофициальных морских путей — что, впрочем, Вам прекрасно известно и стало причиной Вашего здесь появления. Но подробности, как сами понимаете, предпочитаю обсудить с глазу на глаз. Вы сильно устали, или согласитесь сейчас выпить со мной освежающих напитков?

Я улыбнулась, на сей раз — относительно искренне.

— С удовольствием выпью с Вами, Отец. Надеюсь, однако, что Вы позаботитесь о моих спутниках и их отдыхе: путь был непрост.

— Не извольте сомневаться, моя прекрасная донна: мои подопечные устроят их со всеми удобствами.

— Понимаю, — отозвалась я, посерьёзнев, — Но, Отец, Ишири — женщина, притом привлекательная. Я лично прошу: проследите, чтобы не было сложностей.

Лицо Ифорро также покинула напускная веселость.

— Я — хозяин этого монастыря, донна. Сильтоне — мой дом, и ничто в нём не происходит без моего ведома и одобрения. Не оскорбляйте меня недоверием.

Я склонила голову в немом извинении, и мой собеседник наметил подбородком легкий кивок, подтверждая, что вопрос исчерпан.

— Следуйте за мной, донна, — попросил Отец, поворачивая в неприметный коридор, скрытый очередной колонной, — А Вы, юноша, будьте добры пойти со всеми: мне совершенно необходимо переговорить с вашей хозяйкой наедине.

Дамил, шагнув было за нами, дернулся и зло сверкнул глазами в ответ на завуалированное оскорбление. К сожалению, вступиться за него я не могла, поскольку у этого разговора свидетелей быть не должно было.

— Все в порядке, Дамил, идите вместе со всеми, — попросила я мягко, встретившись с ним глазами. Помявшись мгновение, мужчина, сжав зубы, развернулся и быстро ушёл.

— Ох уж эти солдатики, — пробормотал Ифорро, поднимаясь вверх по винтовой лестнице, — Вечно им кажется, что они что-то из себя представляют и что-то могут решать. С другой стороны, корове, ведомой на бойню, тоже, наверное, льстит внимание человека. Как по-Вашему, донна?

— Я не сильна в психологии коров, Отец, увы.

Ответом на моё замечание стал заразительный смех Ифорро:

— Да, я определенно понимаю, почему он выбрал именно Вас.

— Вот как? Просветите меня, — пробормотала я мрачно, чем вызвала ещё один всплеск веселья у собеседника.

Определенно, мне стоило бы попробовать себя в роли какого-нибудь придворного шута; сколько себя помню, веселить сильных мира сего у меня хорошо получалось.

Комната, куда привел меня мужчина, поражала воображение роскошными статуэтками, лепнинами и, конечно, картинами. Увидев их, я на мгновение потрясенно застыла, пораженная: все же, ремесло художников в моей стране не слишком ценилось. Именно потому, думаю, никто из них не рисовал так. Казалось, обнаженные натуры сейчас попросту сойдут с картин, оживут и посмотрят заинтригованным взглядом.... Подавив желание поближе рассмотреть каждый шедевр, украшающий стены укромной комнаты, я, скинув капюшон, устроилась в одном из кресел. Мой собеседник, отворив хитроумно спрятанный бар, рассеянно разглядывал бутылки.

Я ждала, пока он сам начнёт разговор. Мужчина, впрочем, не торопился; следуя установленному задолго до нас порядку, он в молчании наполнил два бокала золотистым вином, и, прихватив со стола вазу с фруктами, присел в соседнее кресло. Первый глоток мы также сделали в молчании; я, впрочем, только сделала вид, что пью. Отец, строго в соответствии с правилами этикета, сделал три глотка, прежде чем заговорить о делах. В отсутствии посторонних свидетелей, маска веселости и небрежности окончательно слетела с него, явив моему взору насмешливый изгиб губ и хищный прищур глаз.

— Что же, донна, с учетом вашей специфической внешности, вероятность ошибки очень маловероятна. Но, чтобы все формальности между нами были соблюдены, пожалуйста, покажите Перстень.

Мысленно порадовавшись деловому тону оппонента, я не стала устраивать представление, переспрашивая, о чем он, или затягивая время. Вместо этого, стащив одну из плотных белоснежных перчаток, пробормотала себе под нос формулу активации.

Повинуясь моим словам, чары, скрывающие Перстень Доверенного, развеялись, демонстрируя чудесное превращение дешевого медного колечка, на которое не позарится никакой нормальный грабитель, в массивную золотую печатку. Посеребрённый змей, вытесненный на ней, мог развеять любые сомнения в подлинности изделия.

Видимо, к таким же выводам пришел и Отец. Одного беглого взгляда на украшение ему хватило, чтобы понять: я действительно ношу на пальце знак безоговорочно доверия, дарованный Императором Ишшарры, Эйтаном Хитрым.

Кивнув своим мыслям, мужчина проговорил:

— А теперь, пожалуйста, покажите Печать Связи.

Эта просьба заставила меня основательно напрячься. О ритуале, связавшем меня с Императором, не было известно никому. Мне не приходило в голову, что Эйтан решится поведать эту тайну какому-то Жрецу, и не знала, как правильно реагировать на просьбу. Видя моё замешательство, Ифорро нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику:

— Донна, право, не разочаровывайте меня. Да, мне известно, как сложно подделать кольцо Доверенного — но, по моему разумению, для некоторых умельцев нет ничего невозможного. С другой стороны, вопросы, которые мы намереваемся тут обсуждать, я готов решать исключительно с человеком соответствующего статуса. Императрица Ишшарры, пусть и официально непризнанная, мне вполне подойдёт; разговаривать с безродной девкой — увольте.

По тому, насколько много было известно Отцу, можно было рассудить, что Эйтан успел в своем письме поделиться с ним очень многим. Посему, здраво рассудив, что не раскрываю какой-то великой тайны, я прошептала ещё одну формулу, дополнив её несколькими словами подтверждения, исключающими принуждение. Вокруг шеи тут же замерцало магическое неснимаемое колье, указывающее на мой статус личной собственности Эйтана Хитрого.

Ифорро, просияв, совершенно неожиданно склонился передо мной в довольно глубоком поклоне.

— Прошу простить за эту формальность, Ваше Величество, — мягко извинился он, заставив холодное бешенство шевельнуться в глубине моей души. Я понимаю, что Отец, скорее всего, по своему обыкновению попытался мне польстить, но получилось у него из рук вон плохо. Этот титул, формально принадлежащий мне, с учетом всех обстоятельств казался обычной жестокой насмешкой. Да, меня, первую жену Эйтана Хитрого, можно было именовать Императрицей по праву. Но мое происхождение, обстоятельства нашего, с позволения сказать, "бракосочетания", наличие у Змея законной и признанной невесты, которую вскорости все должны были признать Императрицей — все эти факторы превращали уважительное обращение в обыкновенную насмешку.

— Меня зовут Омали, — сказала я ровно, — Прошу, называйте меня так.

Отец пристально взглянул мне в глаза и криво улыбнулся.

— Понимаю... — протянул он насмешливо, — Это величайшая несправедливость политики: в ней существуют как те фигуры, которые получают почести, так и те, которые реально что-то решают. И не всегда одно сопоставимо с другим. Впрочем, быть ширмой или игроком — личный выбор каждого. Я — игрок!

Я с изумлением посмотрела на Ифорро: право, не такого ответа я от него ждала.

— Грань между ширмой и игроком порой бывает тонка, Отец, — отозвалась я мягко, — Вам ли не знать, что даже пеального архитектора Тильтоно, разумеется, вряд ли когда-либо перестанет быть актуальной. Её могут оценить все, кто умеет смотреnbsp; Лицо Ифорро также покинула напускная вnbsp;

&еселость.

ть.

шка шахи в конце доски становится ферзём.

Мужчина тонко усмехнулся:

— На это всегда надеются солдатики вроде того, которого мы оставили за дверью кабинета, верно? Дойти до конца доски и стать ферзём... Но мы с Вами оба знаем: фигура, которую передвигает кто-то ещё, таковой и останется, просто со временем меняется её ценность. И потом, не потому ли Вы навещаете сейчас меня, что мой давний друг, Эйтан Хитрый, устал, наконец, быть игрушкой в руках Ордена Тай-лир? Не потому решил, что нам пора, наконец, вышвырнуть сакийских псов из нашего моря?

Я поглядела на Ифорро, оценив изящный переход. Он, без всяких сомнений, был высокомерен, умен, хитер и красноречив. Этот человек мне нравился и в одночасье вызывал отвращение. Признаю, власть его была велика, но даже она меркла перед непомерностью его амбиций. Тот факт, что этот человек был в курсе моего секрета, заставлял нервничать.

Нетерпеливо махнув рукой, я проговорила:

— Отец Ифорро, насколько мне известно, Вы предварительно успели связаться с Императором Ишщарры по Вашим личным каналам и многое обсудить. Потому, не будем кружить вокруг да около: предоставите ли Вы мне сопроводительное письмо?

Мужчина поцокал языком:

— Правду говорят, какой брёл — такой и встретил. Вы с мужем поразительно похожи! Он тоже все куда-то торопится, торопится... молодежь! А как же задушевные разговоры? Все равно эту ночь Вам предстоит провести здесь.

Я только улыбнулась в ответ, изо всех сил стараясь казаться виноватой, а не раздраженной. Короткую передышку, образовавшуюся после утомительного плавания, я планировала использовать для отдыха и расслабляющей прогулки, а не для многослойных словесных баталий.

— Меня снедает нетерпение, Отец, признаю. Простите типичную для моего возраста слабость: мудрецы говорят, молодость всегда куда-то спешит.

Он нарочито медленно отпил ещё вина, лукаво поглядывая на меня, и стало понятно: Жрец Агнца наслаждается этим мгновением. Все, сказанное им ранее, обрело для меня определенный смысл.

Насколько мне было известно, Эйтана со Жрецом связывали длительные деловые отношения. Но так же хорошо я знала человеческую зависть и мелочность. Император Ишшарры был привлекательным, умным, молодым мужчиной... и, во имя богов, он правил громадной страной! Ифорро же, несмотря на все свои достижения, разумеется, не смог прыгнуть выше головы и так и остался сыном лавочника — во всех смыслах. И я ли, дочь фермера, могла осуждать его за это?..

Ему хотелось увидеть, как я нервничаю, как жажду получить письмо, насладиться ощущением контроля над ситуацией. Вопрос власти...

— Расскажите, как прошло Ваше путешествие, Омали, — небрежно предложил Ифорро. Сказано это было тоном, каким, по моему разумению, можно было попросить показать фокус или станцевать соблазнительный танец. Впрочем, сопроводил свои слова мужчина неспешным перемещением в сторону стола и задумчивым разглядыванием письменных принадлежностей, и это заставило меня более терпимо отнестись к необходимости развлекать собеседника.

В конечном итоге, чтобы получить письмо, я действительно станцевала бы перед ним на столе — если бы это, конечно, могло всерьёз помочь.

— Плавание было скучным, и это предсказуемо, — принялась флегматично перечислять ваша покорная слуга, — Первый день за окном было море — как и все последующие дни. Магия защитила нас от непогоды. Я прочла семнадцать книг. А, да, ещё рядом с судном постоянно плыли белухи и пели для нас, и это было самое лучшее в этой поездке. Но вообще, честно говоря, меня сложно назвать человеком, которому по нраву морские путешествия.

Мужчина, медленно поскрипывающий пером, тихонько фыркнул. Я презрительно вздёрнула бровь, наблюдая за его потугами. Боги, как эти дикари, что ещё не научились создавать магические палочки для письма, ухитряются строить такие Храмы? Право, Шэрдония — страна противоречий...

— Отец, когда я получу письмо, должна буду отправиться в Рами и встретиться с Иерте Борха, дабы с ним обсудить подробности коалиции наших стран. Как я понимаю, Первосвященник Борха предупреждён о моем визите?

— Разумеется, — отозвался Ифорро, не отрываясь от составления послания, — Я уже связался с ним и получил подтверждение: глава семьи Борха ожидает Вас у себя для участия в Совете, как человека, представляющего интересы Ишшарры и заботящегося о её целостности. Для всех участников Совета Вы будете представительницей Торгового Альянса, молодой девицей, брошенной Эжаром Котом в самое пекло. Потому, Ваш недостаток обратится преимуществом: до определенного момента, Вас не будут воспринимать всерьёз. Вы осведомлены о принципах проведения Совета?

Я прокашлялась и быстро заговорила:

— Международный Совет, или Совет Королей, проходит раз в три года в Рами. Впервые был созван после окончания двухсотлетней Войны за Веру, которая едва не опустошила материк. Фактически, представляет собой собрание дипломатов и представителей глав держав, пытающихся поддерживать силовой баланс как на суше, так и в море, и избежать новой полномасштабной войны. По правилам, представитель каждой страны может выступить на Совете, если легитимность его притязаний подтвердит Глава Совета, в нашем случае — Первосвященник Иерте Борха. По тем же правилам, участники этого сборища не могут полностью проигнорировать ни одного выступающего; другой вопрос, какие именно шаги для решения его проблемы они решатся предпринять.

Ифорро кивнул:

— В начитанности Вам не откажешь, Омали, не спорю. Но учтите: многие в курсе "невыполнимого" задания, которое дал Вам Император, да и Ваша договоренность с Котом не секрет ни для кого из тех, кому этого знать не стоило бы. Как я уже говорил, Вас не воспримут всерьёз, но это не значит, что не попытаются убить — просто для профилактики. Это понятно?

— Вполне, — я широко улыбнулась. Мы с Эйтаном в свое время пришли к тем же выводам, потому в услышанном для меня не было ничего нового.

Искоса поглядев на меня, Отец криво улыбнулся каким-то своим мыслям и принялся увлеченно посыпать законченное послание веществом вроде песка, призванным, очевидно, просушить чернила. Дабы не пялиться слишком уж алчно на заветную бумажку, ради которой, собственно, я и терпела присутствие странного Жреца, я перенесла свое внимание на виноград, украшающий блюдо. Право, белый продолговатый виноград, которым любил угощать меня Эйтан в Золотом Дворце, всегда был моей слабостью...

Наконец, заветное послание было готово и медленно, торжественно отдано мне.

— Возьмите, Омали, и пусть удача сопутствует Вам — она понадобится. И искренне надеюсь, что Вы не забудете о благодарности.

Нарочито небрежно взяв письмо, я спрятала его в одном из потайных карманов.

— Цена на лэдэн и гэш, как и было договорено, упадёт для Вас втрое, Отец. Мы держим свое слово, — спокойно и чуть высокомерно сообщила я.

— Отлично! — расплылся в улыбке мужчина, — С Вами приятно иметь дело, Омали.

— Взаимно, — с милой улыбкой отозвалась я, чувствуя изматывающую усталость. Хотелось добраться до любой горизонтальной поверхности, оказаться в темноте и свернуться клубочком, — Благодарю за беседу и угощение, Отец, но мне, как и моим спутникам, следует отдохнуть. Проводите меня?

— С удовольствием, — пропел соловьем мой собеседник.

Шли мы довольно долго. Хоть я честно пыталась запомнить дорогу, окружающая обстановка сливалась в одно большое светлое пятно — накатившая усталость негативно сказалась на зрении. Потому адекватно воспринять окружающие красоты было мне не суждено; более того, я настолько погрузилась в путанные думы, что вздрогнула, когда Отец распахнул передо мною деревянную дверь моих очередных временных покоев.

— Приятного отдыха, — сказал он мягко, — И — я должен передать Вам кое-что от Вашего Императора.

Я, позволив уже себе расслабиться, снова напряглась. Сердце бешено заколотилось — впрочем, как всякий раз, когда при мне упоминали Эйтана.

— И что же Вы должны передать?

— Он просит, наконец, открыть подарок Ящерицы.

— Это все? — мой голос дрогнул.

— Да. А теперь — отдыхайте.

Ифорро ушел, с меня же сонливость и усталость как рукой сняло. Дыхание сперло. Подарок Ящерицы?..

Глава 3. Замерев у закрытой двери

Одного приказания играть симфонии Бетховена иногда бывает недостаточно, чтобы их играли хорошо.

Колчак Александр Васильевич

Забравшись с ногами на столь же неудобную, сколь и красивую резную кровать, я, не отрываясь, смотрела на небольшой прямоугольный предмет, завернутый в искусно выделанную мягкую кожу. По спине моей тоненькой струйкой тек пот, а пальцы подрагивали.

Этот странный сверток, не имеющий никаких опознавательных знаков, преподнесла мне юная пэри Эллина Ящерица, дочь Главы Магического Альянса и моя старая приятельница. Девушка дала четкие указания: открыть сверток сразу же, как только окажусь на корабле.

Не скрою, такое условие настораживало. Посоветоваться по этому вопросу мне было не с кем, а уж масштаб возможных последствий был мне известен: моя Империя славилась неимоверно могущественными магами, способными с помощью своих артефактов взорвать корабль, подчинить чью-то волю или сделать ещё добрую сотню столь же неприятных и потенциально опасных вещей. Оттого, после длительных раздумий, сверток я решила не открывать, а передать Эйтану по возвращении — чтобы Сиятельный Император сам разобрался, что за гадость мне преподнесла юная пэри.

И вот какой-то наркоторговец, по совместительству распространитель контрабанды и Жрец Адада, заявляет, что сверток этот я должна открыть, якобы по желанию Императора. Тут поневоле задумаешься...

Если верить словам Эйтана, с отцом Ифорро он познакомился ещё в глубокой юности, когда от имени своего наставника-Жреца путешествовал, налаживая торговые отношения. Ифорро, который в тот период сильно стеснялся своего неблагородного происхождения, был польщен, что дела с ним решил вести принц другой державы. Они быстро стали союзниками и почти приятелями — ну, насколько это было возможно для людей их сорта. По крайней мере, со слов того же Эйтана, ему не раз доводилось участвовать в развеселых попойках для узкого круга лиц, организованных "праведным" Жрецом.

Но, увы и ах, это не значило, что Ифорро можно было хоть сколько-нибудь доверять. Вообще, было непонятно, по каким именно каналам Эйтан мог передать ему послание, да и честность Отца была чем-то из разряда мифов. Опять же, Ящерице, подарившей сверток, я, по правде, доверяла ненамного больше.

Таким образом, я очутилась перед забавной дилеммой, к которой рано или поздно приходит всякий разумный человек. Сводилась она к вопросу: верить или нет? И, прикусив губу, я пыталась сделать выбор.

С одной стороны, доверчивость никогда не входила в список моих благодетелей; с другой, желай Ифорро причинить мне вред — уже сделал бы это. И потом, от магии, направленной лично на меня, я была защищена амулетом — который, впрочем, не спас бы от той же взрывной волны...

Так или иначе, взвесив "за" и "против", я решительно потянулась к стягивающим неведомый предмет тесемкам, подавив желание позвать Дамила на помощь.

Я справлюсь со всем сама.

С тихим шелестом, почти заглушенным грохотом моего сердца, кусок шкуры развернулся, являя моему взору небольшую резную шкатулку. Нервно передернув плечами, я распахнула её, морально готовясь к худшему.

Ничего не произошло.

Сосчитав до десяти, я убедилась, что навредить мне никто не пытается, и заглянула в шкатулку.

Там, на бархатной мягчайшей обивке, лежало обыкновенное зеркальце в деревянной оправе.

Что же, это было разочарование. Уж не знаю, какой таинственный предмет я надеялась узреть в шкатулке, но — точно не грошовую вещь, подобные которой можно купить в каждой лавке. И из-за этого стоило столько нервничать? Растерянная, я бездумно взяла вещицу в руки и, за неимением другого ей применения, принялась рассматривать свое отражение.

Определенно, с синяками под глазами следовало уже что-то сделать...

Внезапно, нарушая плавный ток моих мыслей, отражение замерцало и растаяло в затопившей стекло черной мгле. Не успела я начать паниковать, как оная развеялась, являя моему взору человека, образ которого постоянно навещал меня во снах.

Первая вспышка несмелой радости слегка угасла, стоило мне рассмотреть выражение лица Императора. Он был очень, очень зол...

— Дорогая, — голос его звучал неестественно ласково, — С тобой все хорошо, как я погляжу?

— Эм... вполне, — я выдала неискреннюю улыбку, едва слышно сглотнув. В глубине моей души ещё витали сомнения в реальности происходящего и собственной адекватности. Но, я склонялась к тому, что Змей действительно смотрел на меня из деревянной рамы — и прекрасно знала, что, с учетом состояния, в каком он пребывал, лучше лишний раз не открывать рот, дабы не дразнить зверя.

Справедливости ради, в тот момент эта техника мало помогла.

— Как я рад за тебя, — умилился мужчина, заставив меня поежиться, — И как приятно, что ты, наконец, соизволила обо мне вспомнить!

Ой.

— Знаешь, я, конечно, знал, что титул пэри интересует тебя больше, чем я, но не думал, что ты сразу так обнаглеешь!

Ой-ой...

— Эйтан...

— Знаешь, сколько всего я успел передумать за это время!? — Император принялся мелькать в поле моего зрения, очевидно, мечась туда-сюда по комнате, — На тебя мне, по большему счету, наплевать, но ты прекрасно знаешь: от твоей миссии зависит все!..

Ой-ой-ой...

— Эйтан!..

— Не смей перебивать Императора!!! Вконец обнаглела, тварь. Тридцать дней молчания!!! Тебе кажется, что это — забавно?! Могу я узнать, что тебя надоумило, наконец, связаться со мной?!

— Эм... Ифорро передал...

— Грандиозно! — судя по всему, в кабинете что-то разбилось, — Это ещё и была не твоя инициатива!!! Я-то был уверен, что ты обрадуешься возможности говорить со мной, но, действительно, — зачем?! Кому оно надо?!

Я прикусила губу, силясь скрыть невольную улыбку. Было весьма необычно и, не скрою, лестно видеть Императора Ишшарры в подобном состоянии.

— Эйтан, я не знала, как пользоваться этим зеркалом! — рискнула я снова вклиниться в монолог, услышав, что Его Императорское Величество утратило запал и переводит дух. Лицо Императора тотчас вновь возникло в зеркале:

— Что значит — не знала? — спросил он гораздо спокойней. Ощутив, что гроза миновала, я быстро затараторила:

— Эллина жала мне сверток и сказала распаковать на корабле, но я побоялась, что это может быть что-то магическое, и не рискнула открывать.

Эйтан медленно кивнул:

— Предположим. Почему ты не спросила у Дамила? Я ведь сказал, ты можешь доверять ему!

Должна сказать, в этот момент стало по-настоящему стыдно — что, в свою очередь, предсказуемо заставило меня разозлиться.

— Я не думала, что доверие распространяется так далеко, — отрубила я, пожалуй, излишне резко. Эйтан недоверчиво хмыкнул:

— Ты хочешь сказать, что просто оставила магический артефакт неизвестного свойства возле себя, никому об этом не сказав?

— Да, — ответная реплика моя отличалась лаконичностью. Но, право, что тут ещё можно было сказать?

Император пару мгновений вглядывался в мое лицо, ища там неведомые эмоции. Не найдя оных, он искривил губы в ухмылке и жестко проговорил:

— Я бы в жизни не поверил в этот бред, если бы речь шла о ком-то другом. Но, я ещё помню, какие суицидальные наклонности ты порой способна проявлять. Посему, возвращаемся к старому, но, как видно, актуальному вопросу: ты соображаешь, что творишь?

Теперь Змей уже не кричал, он говорил с уничижительной насмешкой, заставившей кровь в моих жилах возмущенно забурлить.

— Ну, есть кое-что, что мне определенно стало понятно из речи Его Сиятельного Величества, — сладким голосом сказала я. Змей поощрительно улыбнулся.

— И что же это? — уточнил он, в точности скопировав мою интонацию.

Я широко улыбнулась:

— Ты скучал.

Император сверкнул глазами:

— А не зашкаливает ли твое самомнение, деточка?

Я прикусила губу, ощутив острую потребность в его вкусе. Вот так видеть его и не иметь возможности прикоснуться было, скажу я вам, тем ещё мучением. Хотя, к этому чувству, не буду лукавить, добавлялась ещё и легкая досада. Дело в том, что, с тех пор, как мы стали любовниками, всегда, когда он на меня злился, я просто подходила к нему и различными способами инициировала преображение ярости в похоть — и это казалось единственно верным решением. Жизнь наша была бешеной гонкой на выживание, страсти разгорались спонтанно и стремительно, кровь, власть и опасность пьянили...

Но, это время миновало. И, сидя перед маленьким зеркальцем, я понимала: если я хочу остаться с ним, мне предстоит многое понять.

В частности, как можно успокоить Сиятельного Императора Ишшарры, не целуя его губ и не развязывая зубами пояс его парадного одеяния.

Не найдя за несколько секунд раздумий оптимального решения, я решила просто проявить слабость и хрупкость. Я подняла на него взгляд, полный беззащитности и растерянности, а ещё — сожаления. Несколько мгновений Император ещё зло смотрел на меня, но потом, раздраженно дернув плечами, явно признал поражение и деловитым тоном проговорил:

— Так или иначе, Дамил принёс мне сложную и многоступенчатую клятву Энатхо, потому ему действительно можно доверять — он скорее умрет, чем предаст, в прямом смысле этого слова.

— Я знаю, — отозвалась я негромко, — Он говорил.

Эйтан приподнял бровь, явно вновь начиная злиться:

— И даже после того, как он настолько открылся, ты не соизволила поведать ему о подарке Ящерицы?

Я глубоко вдохнула и глянула на Императора с вызовом:

— Тебе ли не знать, Эйтан Хитрый, что при желании можно отыскать способ обойти любую Клятву? Не говоря уж о том, что он мог банально солгать о том, что принёс её.

Змей поморщился, но ничего не сказал. В конечном итоге, хоть он и злился, но наверняка понимал: в произошедшем была не только моя вина. Помолчав, Император Ишшары ровно и жестко сказал:

— Что же, теперь ты знаешь правду, Омали. Так что постарайся, ради нашего общего блага, обуздать свою паранойю, отринуть нелюдимость и пообщаться, наконец, нормально с людьми, которых я к тебе приставил. Отчего мне кажется, что ты так и не соизволила этого сделать?

Надо признать, его слова основательно меня разозлили.

— Как проницательно, — протянула я с иронией, — Ты — гениален, и, конечно же, прав. Тем более что ты, разумеется, сделал все, чтобы я им доверяла, верно? Ты же рассказал мне обо всех обстоятельствах, предупредил обо всем... ах да, конечно. Ты забыл это сделать!.. Эйтан, во имя богов! Ты обвиняешь меня в недоверии, но дал мне в спутники людей, о которых мне ничего не было известно...

— Их приставил к тебе я, — высокомерно прокомментировал Император, — Неужели этого недостаточно? Или мне ты тоже не доверяешь просто так? Считаешь, я стал бы выбирать твоих телохранителей, руководствуясь обыкновенной блажью?

Я даже всплеснула руками, не зная, что сказать.

— Эйтан...

Император вздохнул и устало потер лоб.

— Хватит. Ты — их Госпожа, и тебе распоряжаться ими. Но, нам обоим будет проще, если ты сумеешь организовать их. Это понятно? — уточнил он сухо.

— Вполне.

— Отлично.

По зеркалу вновь пошла рябь, и лицо Императора растаяло, не позволив мне даже попрощаться. Я осталась стоять, глядя на свое растерянное отражение. Первый разговор за тридцать дней...

Что же, это было больно.

Хотелось снова связаться, увидеть его лицо, услышать голос, но мне было неведомо, как пользоваться зеркалом-артефактом... Тихо вздохнув, я бережно спрятала драгоценное стекло в шкатулку. В душе моей клекотала, переливаясь и вскипая, ярость. Однако, было неподходящее время для эмоций: в своей тоске и апатии я ухитрилась наделать немало ошибок. Короткий и хлёсткий, как плеть, разговор с Императором побудил меня срочно заняться их исправлением...

Отыскать комнату, где поселили компаньонку, оказалось легко — Ишири обнаружилась за соседней дверью, напряженная и нервничающая.

— Госпожа? — очевидно, прочитав по моему лицу что-то, девушка взволновано подалась вперед. Не желая давать каких-либо пояснений, я небрежно махнула рукой, призывая компаньонку к молчанию, и хладнокровно проговорила:

— Ишири, я жду вас с Дамилом у себя в комнате через четверть часа; нам предстоит серьёзный разговор.

Я ожидала их, сидя в глубоком вычурном кресле, и нетерпеливо постукивала пальцем по подлокотнику. Когда мои спутники вошли, я, поприветствовав их кивком, жестом предложила присесть на невысокие резные стулья, которые, каюсь, сама предварительно придвинула друг к другу как можно ближе. Спутникам моим такой вариант расстановки мебели явно пришёлся не по вкусу, но возражать или заниматься демонстративным перемещением оной они не стали. Однако, я отметила для себя, что Ишири все же постаралась отодвинуться как можно дальше, примостившись на краешке, тогда как Дамил вольготно развалился, явно не испытывая смущения. Мужчины...

— Нужно полагать, мы немного неправильно начали, и в этом есть и моя вина, — мой тихий, ровный голос разорвал тишину комнаты, — Я позволила себе излишне углубиться в себя и отдохнуть от общения с людьми, которое, как вам известно, мне нелегко дается. Это, как выяснилось, было ошибкой.

После этого я выдержала паузу, выжидательно глядя на них.

— Что-то случилось, моя Госпожа? — первой, как и следовало ожидать, не выдержала Ишири.

— Случилось? — я презрительно улыбнулась, чувствуя стремительную ярость, — Пожалуй, можно и так сказать. Я иду на смертельно опасное дело с людьми, которые не в состоянии усмирить свое эго. Определенно, это — проблема, не так ли?

Надо сказать, в кои-то веки эти двое проявили единодушие, глядя на меня с искренним недоумением. Но я была слишком разгневана разговором с Императором, и щадить их трепетные чувства не было ни малейшего желания.

— Ишири, — голос мой звучал жестко и зло, — Дамил отвечает за нашу безопасность, он — доверенное лицо известного нам всем человека. Будь добра усмирить свои порывы и подчиняться ему без скандалов и претензий. То, что я не давлю на тебя, не значит, что ты можешь забыть о том, чему тебя учили, и потерять контроль над своим темпераментом.

Ишири сидела, бледная, с дрожащими губами, смотрела на меня глазами обиженного ребёнка. Мне было совестно, но рано или поздно этот разговор необходимо было провести. Впрочем, одобрительная усмешка Дамила взбесила меня не на шутку, заставив переключиться:

— Капитан, не спешите улыбаться. Вам мне тоже есть, что сказать. Вы знаете, что сегодня я впервые узнала об известном Вам отражательном способе связи?

Бровь Крыса слегка дернулась, а в глазах отразилось изумление. Я криво улыбнулась:

— Дамил, то, что я — женщина, не делает меня слабоумной, и то же самое касается Ишири. Более того, мы имеем право знать о важных вещах, от которых зависит наша жизнь. Ваше презрение ставит многое под угрозу. Это прискорбно, но — да, Вы работаете с женщинами. Пришло время обуздать гонор и смириться с этим. У нас общая цель, Дамил. Мы не можем позволить себе эмоций, влекущих за собой конфликты. Впрочем, это касается вас обоих.

— Госпожа, я обученный профессионал, — голос Крыса был спокоен, — Эмоции мне чужды.

Я только поморщилась в ответ:

— Вы всерьёз хотите развить эту тему?

Мы смотрели друг на друга очень долго, но, в конечном итоге, Крыс, признавая вину, первым отвел глаза.

— Прошу простить, Госпожа. Больше не повторится.

Я медленно кивнула, оценивающе глядя на Дамила, и, встав, медленно прошлась по комнате, подойдя к занавешенному легкой полупрозрачной тканью окну — Отец Ифорро, определенно, готовился к моему визиту.

— Ишири, оставь нас с Дамилом наедине ровно на пять минут. Мне следует кое-что сказать Капитану.

Компаньонка, посидев пару мгновений неподвижно, выскользнула за дверь. Я прикрыла глаза.

— Дамил, Вы знаете, как меня зовут?

— Простите?

— Мое имя, капитан. Назовите его.

— Вас зовут Омали, Госпожа.

По губам моим пробежала улыбка. Я потеребила пальцем сережку, удостоверившись, что магическая защита от подслушивания действует, и медленно заговорила.

— Кирени. Меня зовут Кирени Оновьем. Я родилась в семье фермеров двадцать лет назад и покинула родной дом на десятом году жизни. Вполне вероятно, это было бы последним моим решением, но — я попалась на глаза лиссес, которая была в курсе предпочтений принца. Она не могла пройти мимо девочки с моей внешностью, и проклятие мое обратилось счастливым шансом. Я стала ученицей Дэра Сахроса, и десять лет он считал меня абсолютно преданной и послушной, безраздельно любящей дочерью. Правда, позже я развенчала этот миф, приказав стражам убить его. Того, кто меня воспитал; того, кто дал мне все. Я умею быть покладистой, Капитан Серых Крыс, видят боги. Мягкой, как котенок, послушной, как дитя... но потом, ударив в спину, я отыщу способ стать сильнее того, кто встал между мной и моей мечтой, и выпросить его голову для себя в подарок. Равно как, я найду возможность щедро наградить того, кто стал мне дорог. Вы понимаете меня?

Крыс тихо хмыкнул:

— Кажется, начинаю понимать.

— Как славно, — повернулась я к нему с широкой ласковой улыбкой, — Впрочем, Вы всегда казались мне на редкость умным мальчиком. Расклад прост, Дамил. Вариантов три. Первый — мы оба проиграем, и тогда нам не о чем будет тревожиться, потому и просчитывать будущее в такой ситуации глупо. Потому фактически для вас остается две возможности: быть моим другом или моей проблемой. Мои друзья будут со мной, когда я стану пэри, и получат немалые земли провинции Хатта в случае моего успеха; мои проблемы, тем или иным образом, будут решены.

Дамил выгнул бровь:

— Вы предлагаете мне выбор?

— Нет, — я коротко улыбнулась, — Поясняю, как я вижу эту ситуацию, не более того. Мы оба знаем: Ваша участь, так или иначе, подвластна воле Императора. Но от чего зависит его настроение — другой вопрос...

Он задумчиво смотрел на меня несколько долгих секунд, после чего криво улыбнулся:

— А ведь я считал, что из Вас не выйдет Императрицы, не понимал, что Вы делаете рядом с Императором...

— Теперь понимаете? — в моем голосе зазвенел вызов.

— О да, Ваше Величество, — холодно согласился мужчина, — Понимаю. Вы идеально подходите.

Я только усмехнулась в ответ:

— Рада, что Вы так считаете. Нам ведь ещё долго предстоит изображать влюбленных, помните? Потому — будем же жить в мире, любимый мой.

Как водится, именно этот момент выбрала Ишири, чтобы войти в комнату. Услыхав последнюю фразу, девушка попятилась было назад, но я остановила её жестом:

— Ишири, не спеши понимать меня превратно и делать далеко идущие выводы, способные повлиять на твое отношение ко мне.

Девушка опустила голову и отрывисто сказала:

— Я не смею осуждать Госпожу. Ни при каких обстоятельствах. Я помню, чему меня учили.

Вызов, звякнувший в её голосе, заставил меня слегка приподнять бровь. Дамил презрительно скривился:

— Можете не сомневаться, Ишири: тот, кому это важно, непременно узнает, какой тон Вы себе позволяете в разговоре с Госпожой.

Ишири сверкнула глазами:

— Вы — не единственный, кому есть, что поведать!

На лице Серого Крыса заиграли желваки:

— Ты вообще не должна рот открывать, компаньонка! Забыла свое место?

— Как и ты!..

Что же, это было невыносимо. Их вечные ссоры, успевшие порядком опротиветь мне за время плавания, приобрели ещё более интересное направление. Это явно следовало пресечь, и идея, возникшая по этому поводу в моей голове, была весьма своеобразной... впрочем, как показала практика, мыслила я в правильном направлении.

— Хватит! — мой ровный, полный ярости голос эхом отразился от каменных стен, — Довольно.

Уж не знаю, что они оба уловили в моем тоне, но, надо отдать им должное, тишина наступила мгновенно. Одарив эту сладкую парочку неласковым взглядом, я уточнила:

— Что это было, позвольте узнать?

— Госпожа, — предсказуемо, первым высказался Дамил, — При всем моем уважении, эта девица мешает мне работать. Запретите ей открывать рот! Пусть выполняет только свои обязанности и не лезет в чужие! Да и тон, который она себе позволяет с Вами...

— Дамил, хватит, — повторила я, — Ишири, не стоит, правда. Помолчи.

Девушка, открыв было рот, тут же захлопнула его. Я вздохнула.

— Ваше поведение меня огорчает, Капитан. Равно, как и Ваша импульсивность, Компаньонка. Я считаю, Вы должны понести наказание, дабы расставить некоторые точки в конце строк. Но, для начала, я должна сказать вам вот что. Дамил, Ишири была Главой Компаньонок Павильона Цветов, и, соответственно, занимала должность более значимую, чем твоя. Смирись, эта женщина имеет право задавать вопросы и получать на них ответы. Ишири, мы с Капитаном вынуждены изображать любовников, потому порой проводим время вместе. Но, поверь, между нами ничего нет и быть не может; однако, с приказами Капитана считаться ты все же обязана, равно как и держать себя в руках. Это понятно?

— Да, — отозвалась девушка тихо; Крыс ограничился кивком.

— Отлично. А теперь я хотела бы кое-что проверить; права ли я, что имею право любому из вас отдать приказ, который вы не сможете не выполнить?

— Да, — без колебаний отозвалась компаньонка.

— Если это не повредит вашей безопасности, — отрубил Крыс.

Можно сказать, эти ответ были лучшей характеристикой, которую только можно было дать им обоим. Склонив голову набок, я с веселым азартом поняла, что сейчас повеселюсь.

— Поцелуйтесь.

И — тишина. Представляю, что ты, читающий, сейчас думаешь обо мне, но признаюсь: выражения их лиц доставили мне искреннее удовольствие.

— Что? — уточнил Дамил хрипло.

Я приподняла брови:

— У вас плохо со слухом? Я сказала: вы должны поцеловать друг друга, причем страстно, как будто вы безумно влюблены. Что вы так на меня смотрите? Это не повредит моей безопасности, Дамил, гарантирую.

— Госпожа... — начала было Ишири.

— Молчать! — рявкнула я, — Вы сказали, что подчинитесь любому моему приказу. Я жду!

Ишири выглядела совершенно растерянной, тогда как Капитан, казалось, искренне раздражен. Однако, я отметила некое волнение, охватившее обоих; более того, в глубине расширенных глаз компаньонки я явственно уловила предвкушение. Собственно, потому весь стыд за сей деспотичный каприз, что отчаянно бился в моей душе, был отброшен на второй план, и желание отменить приказ исчезло, сменившись ещё большим любопытством. Дамил, очевидно, по лицу моему прочел, что отступать я не собираюсь, потому, хладнокровно пожав плечами, притянул девушку к себе.

Наблюдая со стороны, нельзя было не отметить, что подчиненные мои, выполняя распоряжение, несколько увлеклись — что, впрочем, не стало для меня неожиданностью. Смотреть на этих двоих было приятно: в движениях Дамила чувствовался определенный опыт, да и Ишири, поначалу оцепеневшая, отвечала уверенно и страстно. На самом деле, хрупкая девушка и мощный воин являли собой столь красивую и гармоничную пару, что я исподволь залюбовалась, потерявшись в мире собственных, отнюдь не праведных, фантазий.

Впрочем, в какой-то момент Капитан, очевидно, понял, что проявляет излишне много энтузиазма для человека, полностью лишенного эмоций, и оттолкнул девушку. Повисла тишина. Оба тяжело дышали, глядя друг на друга. Это было то самое мгновение, когда их разум ещё был затуманен душевными порывами и магией прикосновений, когда они не отдавали себе отчета в том, что отражают их жесты — но мне, стороннему наблюдателю, это было хорошо видно. То было чистое ощущение, без примеси обычных человеческих условностей и сомнений — что, по моему разумению, было лучшим из возможных чувств.

Мне было ведомо не понаслышке, сколь быстротечны эти секунды; но в тот миг впервые довелось наблюдать подтверждение сего правила со стороны.

На щеках девушки проступил румянец смущения, в глазах отразилось осознание ситуации и собственного поведения; и, запоздало изобразив отвращение на личике, в то же время она явно наблюдала за мужчиной из-под ресниц, ожидая его реакции. Капитан, бросив на девушку полный превосходства взгляд, демонстративно утер губы. В глазах его появилось властное превосходство мужчины, уловившего и правильно истолковавшего реакцию женского тела на свое прикосновение.

Скотина.

Да, Капитан определенно начинал мне нравиться. И, что ещё лучше, я явно отыскала рычаг, с помощью которого смогу в будущем влиять на него. Хоть Ишири, увлеченная эмоциями, не могла этого заметить, я, наблюдая со стороны, ясно увидела желание, сжирающего нашего "неэмоционального" Капитана. И даже его желание унизить девушку и продемонстрировать отвращение к ней не скрыло: злился он, в первую очередь, на себя самого.

В общем, все это было действительно забавно, но в тот момент не следовало отвлекаться от спектакля: сколь это ни неприятно, некоторые роли следует сыграть до конца. Именно потому я приблизилась к ним и с напускным теплом уточнила:

— И как оно — не иметь возможности отказать кому-то? Неприятно, правда? Мне ведомо, насколько, поверьте. И я могу продолжить в этом же духе, эта мысль мне даже нравится. Ещё в детстве я мечтала о красивых больших куклах — и, волей Императора нашего, они у меня есть. Вы.

Сказав это, я провела по щеке девушки пальцем, копируя подсмотренный у Ящерицы жест. Помолчав и дав им осознать услышанное, продолжила:

— Но, я не желаю превращать вас в инструменты, ибо хочу видеть рядом друзей и соратников, а не кукол. Но, не забывайте: другой путь тоже возможен, и не думайте, что мне не хватит жестокости, чтобы его избрать. А теперь — оставьте меня. И обдумайте произошедшее.

Лишь когда дверь за моими спутниками, явно ошеломленными случившимися с их молчаливой и покорной Госпожой метаморфозами, захлопнулась, я позволила себе, наконец, устало упасть на кровать и зарыться в подушку лицом.

Это был, видят боги, один из самых сложных и странных разговоров в моей жизни. Ощущения после себя, соответственно, он оставил крайне многогранные. С одной стороны, надавить на распоясавшихся служащих, неспособных найти общий язык, было необходимо, потому ничего предосудительного в произошедшем не было — не плетями же я их секла, право. С другой вышки глядя, этот диалог поднял уровень морального утомления до предела и заставил меня чувствовать себя, мягко говоря, не самой лучшей женщиной на свете. Ну, а с третьей...

Что же, не буду врать. Впервые ощутив абсолютную власть над кем-то, я в полной мере осознала, как мне это нравится.

В общем, сомнений и метаний в душе моей хватало, но все они отступали перед усталостью....

Почти все.

Потому что, пытаясь уснуть под непривычно громкий рокот моря за окном, я поймала себя на мысли, что безумно хочу вновь услышать голос Эйтана — и было это, скажу вам, воистину всепоглощающее желание. Вообще, наверное, в чувстве моем с самого начала крылась некая патология, ибо было все равно: пусть ругает, пусть смотрит презрительно, пусть ворчит... лишь бы просто слышать его голос.

Я вскочила, прошлась туда-сюда по комнате, убеждая себя, что Император давно уснул, что не стоит этого делать, что женщина не должна, не может, не смеет...

Мне даже любопытно, найдётся ли в веках хоть одна особа, которая сумела бы устоять на моем месте? Что же, если таковая существует, остается лишь выказать искреннее восхищение её силе воли.

Я вот не смогла.

Вытащив волшебное стекло, я прикасалась к нему так и эдак, разглядывала саму себя, повторяла в точности сделанные в прошлый раз жесты... увы, эффекта не было. Один раз мне показалось, что отражение дрогнуло, но эта мара быстро истаяла, оставив меня наедине с гулкой пустотой комнаты. Мысль о том, что Эйтан больше не желает говорить со мной, терзала душу, но я гнала её на задворки сознанияы и мучала несчастный артефакт новыми попытками. Так ничего и не добившись за несколько часов упорных попыток, я провалилась в глубокий, словно колодец, сон, прижав к себе шкатулку с зеркалом, с которым ныне безумно боялась расстаться.

Ещё до рассвета, следуя указаниям Ифорро, наш небольшой отряд, не привлекая излишнего внимания, покинул условно гостеприимную обитель. За выступом скалы, полностью скрывающим нас от любопытных зевов монастырских окон, нас ждал неприметный, магически оснащенный экипаж, а также — четыре оседланных мула. Ежась от холода, я быстро нырнула в теплое нутро кареты, рассеянно распорядившись:

— Дамил, Ишири, проедьтесь со мной.

Натолкнувшись на два напряженных взгляда, я беспомощно улыбнулась:

— Пожалуйста. Мне, правда, одиноко.

Выражения их лиц, нужно сказать, тяжело поддавались описанию, но перечить мои спутники не посмели. Потому, некоторое время спустя, мы в напряженном молчании медленно продвигались по путанным горным дорогам в сторону одной из величайших столиц нашего мира. Тишину, казалось, можно было черпать ложкой, столько густой она была — по всем признакам, мне пришло время переходить ко второй стадии плана. Потому, мужественно отсчитав мысленно до ста, я невинно поинтересовалась:

— Итак, Дамил, поведай: как и куда мы едем?

Мужчина, подобравшись, явно настроился на деловой лад и хладнокровно заговорил:

— Объективно есть два варианта. Первый: сейчас мы пересечем горный хребет и уже к вечеру выйдем на серой тропе, которая, в свою очередь, ведет к Южному Тракту. При таком раскладе мы окажемся в Рами спустя четыре дня.

Я слегка нахмурилась:

— Совет через две недели?

— Верно.

— Интересно... Второй вариант?

— Мы путешествуем серыми тропами, через перевалы Лакота, Сираттэ или Микто. В таком случае, мы прибываем, соответственно, через шесть, десять или двенадцать дней.

Я задумчиво кивнула:

— Значит, мы выбираем между удобным проторенным трактом и опасными горными перевалами?

— Именно так.

— Что же, — широкая улыбка расцвела на моих губах, — Ведь я правильно понимаю, что на тракте нас будут ждать?

— Наверняка, — подтвердил мои опасения Капитан Крыс.

— Значит, следует идти через перевал, — озвучила ваша покорная слуга очевидное, — Что заставляет Вас сомневаться в таком решении?

Капитан внимательно посмотрел мне в глаза:

— Это будет тяжелый путь, Госпожа, особенно — для женщин. Доведётся пожертвовать покоем и комфортом.

Пожертвовать комфортом... Я, отодвинув плотную занавесь, бросила задумчивый взгляд на горы за окном. Слепящее шэрдонское солнце, улучив эту секунду, тут же опалило мои сверхчувствительные очи, заставив с шипением откинуться на подушки.

— Да, именно поэтому, — вставил Крыс. Определенно, язык ему стоило бы укоротить...

Прикрыв пострадавшие глаза ладонью, я негромко проговорила:

— Дамил, у меня нет возможности променять свой комфорт на наши жизни. Мы пойдём через перевал — вот моё слово.

— Госпожа, — Ишири, демонстративно молчавшая все это время, не утерпела, — Вы не сможете!

Ответом ей стал мой спокойный взгляд:

— Я смогу все. А ты?

Девушка моргнула:

— Госпожа, я сделаю все, что Вы...

— Что я прикажу? — невежливо прервала я компаньонку, — Знаю. Но, все же, даю выбор. Для тебя этот путь тоже будет непрост, порой — ещё сложней, чем для меня. Ты поможешь мне?

Девушка дернула плечом:

— Я — компаньонка, и пойду за Вами даже в Бездну. Это мой выбор.

Губы мои тронула улыбка:

— Значит, решено. Осталось только выбрать перевал, верно? Дамил, тут решение полностью за Вами, тем более что, наверняка, вы это обдумывали. Что скажете?

Капитан хмыкнул:

— Что же, мой ответ — Сираттэ. Там нас точно никто не будет ждать, да и солнце большую часть пути Вас не потревожит.

В голосе Крыса было какое-то садистское удовлетворение, заставившее мои брови изумленно приподняться.

— Что с этим Сираттэ не так? — чуя немалый подвох, я попыталась докопаться до истины. Какое-то настойчивое воспоминание кружило в моем мозгу, но поймать его не удавалось — слишком много разномастных историй было прочитано. Однако, нечто в глазах Дамила заставило кусочки головоломки в моем мозгу сложиться воедино.

— Подземный лабиринт Сираттэ?! — прохрипела, чувствуя, что не в силах совладать с изумлением, — Вы шутите?!

Дамил широко улыбнулся и повторил слова, сказанные им некогда на шатком мосту:

— Я проведу Вас, моя Госпожа.

Бросив взгляд на Капитана, я с тихим фырканьем отвернулась. Ишири, полюбовавшись на наши лица, негромко уточнила:

— Дозволено ли мне будет спросить, о чем речь?

Я махнула рукой:

— Помнишь, ты говорила, что спустишься за мной и в Бездну? Похоже, этот трюк таки придется провернуть на практике куда раньше, чем ты думаешь.

Несколько часов спустя, укрывшись в тени небольшой пещерки, я бездумно крутила в руках заветное зеркальце, искоса поглядывая на своих спутников. Мысли кружили в моей голове, словно ястребы над мертвой тушей, заставляя все больше нервничать.

Знаменитый лабиринт Сираттэ являл собою многомильную сеть подземных пещер и гротов, давно ставшую легендой. Заблудиться там было проще, чем сказать "ах", и тех, с кем это происходило, проклятые подземелья уже не отпускали. Ежегодно в недрах гор погибало до пяти сотен незадачливых путников — что, впрочем, не останавливало золотодобытчиков и контрабандистов, упорно рвущихся за "легкой" наживой. Соваться туда без проводника? Особо извращенная форма безумия, не иначе.

— Госпожа? — негромкий оклик Дамила вырвал меня из раздумий, — Можно присесть?

— Разумеется, — я слегка передвинулась, освобождая Крысу место на застеленном тканью плоском камне, и снова сосредоточила внимание на воде, капающей со свода. Некоторое время мы понаблюдали за капелью, после чего мужчина нарушил молчание:

— Если вы откажетесь от путешествия по Страттэ, я пойму. Мне известно, насколько у Вас... сложные отношения с подземными катакомбами.

Я прикрыла глаза, подавив невольную дрожь.

Скотина. Откуда он знает?

— Должна сказать, это скорее у подземелий сложные отношения со мной, чем наоборот, — совладав с голосом, отозвалась я со смешком, — Потому бояться Сираттэ мне не пристало. Тем более что, в силу своей специфики, я всегда любила всяческие неосвещенные норы. Похоже, Вы достаточно знакомы с моей биографией, чтобы знать: в конечном итоге, именно подземелья помогли мне возвыситься.

Капитан хмыкнул и, не поворачивая головы, отозвался:

— Говорят, природа, проявив благосклонность, забирает нечто взамен...

— Я рискну, — холода в голосе моем было, пожалуй, несколько больше, чем следует, и не без причин. Дамил определенно был в курсе подробностей моей биографии, которые я предпочла бы скрыть, и теперь мстил за мое недавнее маленькое представление. Потому, выказать перед ним толику слабости было смерти подобно. Но, несмотря на это, был вопрос, что жег мой язык уже давно, и не задать его не хватило бы сил. Потому, увидев, что Крыс собирается уходить, я уточнила как можно небрежней:

— Раз мы тут так мило болтаем, может, соизволите, наконец, поведать, по какому принципу работает зеркальная связь?

На лице Капитана промелькнуло мимолетное удовлетворение. Все в его мимике говорило: "А я ведь все ждал, пока ты спросишь".

Выдержав положенную паузу, мужчина, все же, не стал дразнить лихо и ответил:

— Чтобы предложить собеседнику разговор, Вам достаточно, дотронувшись до стекла, применить ту же формулу, что активирует появление некоего украшения на Вашем пальце, но — без последней воздушной руны. Чтобы предложенный им разговор принять, достаточно после вызова посмотреться в зеркало.

Кое-что мне определенно становилось понятно...

— А как понять, что собеседник, хм, разговор мне предлагает?

— Упомянутое украшение на Вашем пальце должно потеплеть.

От этого заявления, признаться честно, мне стало совсем нехорошо; в ушах зашумело. Сквозь этот ритмичный рокот я едва расслышала вопрос Крыса:

— Что-нибудь ещё?

Мне потребовалось несколько раз сглотнуть вязкую слюну, чтобы пробормотать:

— Нет, ничего, можете идти.

Оставшись в одиночестве, я позорно сползла на влажный пол пещеры, уткнувшись лицом в колени; меня знобило.

За все время путешествия кольцо нагревалось так часто, что к этому явлению я успела привыкнуть и воспринимала его, как должное, считая побочным эффектом ритуала. Сколько раз я засыпала под мерную пульсацию тепла в перстне — не сосчитать. От мысли, что в этот момент Змей пытался поговорить со мной, вгрызлась в душу хищным зверем.

Он мне этого не простит...я бы не простила, так точно.

Глава 4. Голоса во тьме

Великая бездна сам человек... волосы его легче счесть, чем его чувства и движения его сердца.

Аврелий Августин

К вечеру того же дня извилистые тропы вывели наш небольшой отряд к неприметной пещере, оказавшейся входом в громадный грот с высокими сводами. То, скажу я вам, было дивное место; казалось, что какой-то невиданный грызун, взбесившись, выел все нутро горы, создав гигантский подземный мир, сверкающий от выступающих на стенах минералов. Нам не хватало света магических фонариков, чтобы увидеть своды и стены, потому казалось, что тьма, живая и клубящаяся, витает вокруг. Это было наиболее величественное и, вместе с тем, пугающее зрелище, что мне доводилось встречать.

От мысли, что придется нырнуть в чернильную неизвестность, бросало в дрожь, и, кажется, не меня одну: Ишири, вошедшая в пещеру одновременно со мной, судорожно вздохнула.

— Великие боги... Кто будет нашим проводником в этом лабиринте? — не вытерпела девушка, озвучив вопрос, что мучил меня весь день.

— Я, — отозвался Дамил, чем основательно меня удивил. Я нахмурила брови и искоса поглядела на Капитана. Даже если ты уже бывал здесь, мальчик, не наивно ли полагать, что ты найдешь дорогу? Не слишком ли далеко зашла твоя гордыня?

"Я проведу Вас, Госпожа" — снова прозвучал в моих ушах голос Крыса. В его голосе звучала тогда незыблемая твердость, но, глядя в непроглядный мрак великих пещер, я совсем не была уверена, что готова поставить на высокомерие Капитана свою жизнь.

— Ты хочешь сказать, что уже бывал здесь? — воскликнула Ишири, наперекор всем законам вежливости перейдя на "ты". Но, вопреки моим ожиданиям, Крыс не обратил внимания на оговорку девушки.

— О, да, — пробормотал мужчина, неотрывно глядя во тьму, — Бывал.

Должна сказать, в его голосе было нечто, заставившее меня сразу поверить: он сумеет нас провести.

— Последний привал, — тряхнув головой, словно отгоняя мух, сказал Крыс, — Приготовьтесь: ближайшие дни мы не увидим солнца.

Латин и Сонак, все это время стоявшие, аки статуи, развернулись и покинули пещеру. Ишири, тихо вздохнув, отправилась обустраивать место для нашего с ней отдыха; я осталась подле Капитана, и, разглядывая зияющую передо мной пустоту, тихо заметила:

— Вы не хотели сюда возвращаться.

Он помолчал некоторое время и, когда я уж решила, что не ответит, проговорил:

— Не хотел? Да я клялся именем самого Адада, что никогда нога моя не переступит порога этого проклятого лабиринта.

Именем Адада? На языке моем так и вертелся вопрос о религии и месте рождения нашего Капитана, но, придержав его, я проговорила:

— Боги не любят опрометчивых клятв. Но, Дамил, мы ещё можем вернуться, уйти отсюда, если для Вас это так тяжело. Мы можем не идти именно туда...

Крыс повернулся и пару мгновений глядел мне в глаза, после чего проговорил:

— Только туда, сомнений нет. Я с самого начала знал, что рано или поздно судьба снова приведет сюда. Такова воля богов: в свой самый большой кошмар людям всегда приходится возвращаться.

Застыв, я молча слушала затихающие шаги Крыса. Странно было понимать, что человек, воспитанный воином, может иметь столь многогранный разум. Обдумывая наш разговор, я невольно задалась вопросом: не потому ли Эйтан выбрал именно его?

Эйтан... отойдя от своих спутников, спрятавшись за одной из природных колонн, я достала вожделенное зеркальце и, в который раз за этот день, прошептала формулу активации.

Отзовись, не молчи. Тишина — вот самое страшное...

Я ждала ровно сорок ударов сердца, но ответа не было. Прикусив губу, я опустила было зеркало... и тут поверхность замерцала, явив моему взору Эйтана, облаченного в церемониальную одежду. Змей выглядел усталым, чуть раздраженным, но на меня смотрел со странной и сложной смесью чувств, среди которых не было обиды. И, стоило поймать его взгляд, как все страхи и сомнения оставили мой разум.

— Мой Император, — прошептала я, любуясь этим узким, хищным лицом, освещенным исходящим от регалий светом Энатхо, — Как Вы красивы в этом наряде.

В его усталых глазах промелькнула тень лукавства.

— Льстишь?

Я улыбнулась, и тьма подземелья вдруг показалась мне ласковой и родной.

— Ты рожден для этого облачения, Эйтан, и сияешь, как солнце. Мне хочется быть рядом с тобой сейчас.

Губы его искривила чуть горькая улыбка:

— Я тоже хотел бы, чтобы рядом со мной в этот миг стояла именно ты.

— Да ладно, — фыркнула я, — Брось, Мой Император, тебе всего лишь хочется разделить с кем-то официозную скуку. Мне ли не знать твою нелюбовь к различным церемониям?

— Тебе ли не знать, верно... — Змей устало потер лоб, и нечто в его движениях насторожило, — Впрочем, оставим, мне удалось вырваться лишь ненадолго. Где вы сейчас?

— Собираемся спуститься в Бездну. А что у тебя за церемония?

Он бросил косой взгляд на меня и отозвался, проигнорировав мой вопрос:

— Что за Бездна?

— Что за церемония?

Эйтан сверкнул глазами:

— Изволишь издеваться?

Не знаю, что на меня нашло, но, задумчиво прикусив на пару секунд нижнюю губу, я отозвалась:

— Кажется, да.

— Омали...

— Что, Мой Император?

— Хватит меня так называть!!! Успела забыть мое имя? — рявкнул Змей во весь голос, и интонации его стали мне тревожным сигналом. Отбросив насмешки, спрятав норов, я мягко прошептала:

— Тише, прости. Что случилось, родной? Скажи мне. Что произошло? Мне казалось, ты любишь, когда тебе напоминают о твоем статусе. Улыбнись, Господин Мой. К чему печаль? Вернись к придворным, выпей вина. Ты же владеешь огромной страной!

Он поднял на меня глаза и криво улыбнулся:

— Точно, я владею огромной страной. Именно потому продаю себя, как распоследняя шлюха Портового Яруса, чтобы расплатиться за долги едва знакомого мне отца, и вынужден терпеть рядом с собой тупую сакийскую уродину, которую ненавижу. А, кстати, о вине: я как-то не очень хочу пить, поскольку сегодня утром лишился пятого дегустатора. Он истек гноем. Прямо на ковер, который, судя по накладным, представленным Ведомством Эшиты, стоил ровно столько же, сколько полностью оснащенный военный корабль. Вот сколько у меня поводов для радости!

Я тихонько вздохнула: Змей явственно пребывал в том настроении, когда гладить его можно было только, если можно так выразиться, по направлению роста чешуек. Потому, проглотив монолог на тему "А чего ты, собственно, ожидал?", я мягко и успокаивающе проговорила:

— Эйтан, так ли все плохо? Найми нового дегустатора, казни кого-то, ещё Эсал Эксцентричный писал, что это поднимает правителям настроение, а магам, чья защита пропустила яд, прикажи вручную почистить ковер. Касаемо же твоей будущей жены, не тревожься раньше времени: кто знает, какой она окажется? Я слыхала, что женщины её рода отличаются красотой и умом.

Змей тряхнул головой:

— Где там! Она труслива, мямлит нечто невнятное. Лицу её недостает тонкости, да и, хоть я и представить такого не мог раньше, в ней раздражающе абсолютно все.

В горле моем встал вязкий ком. Новым, пристальным взглядом окинула я церемониальное облачение Змея, и внезапно исходящий от регалий солнечный свет больно резанул глаза, напоминая о моей давней ненависти к проклятому светилу. В то же время, все фрагменты головоломки встали на место. Стало понятно, к чему нужен был этот странный монолог, отчего мой любовник, обычно столь лаконичный, стал столь многословен, что значит ныне его наряд...

Если подумать, это было логично: прошло достаточно времени для того, чтобы леди Камил успела добраться до Ишшарры. Просто, поверить в это было сложно и больно. И не поднимай брови с иронией, читающий эти строки: да, я знала, что это произойдёт, и даже, кажется, смирилась, как осужденный с приговором. Но, одно дело — принять гипотетическое будущее, другое — осознать, что чуда не случилось, и оно неумолимо стало настоящим. Должна признать, в тот миг безумный водоворот чувств захватил с головой, лишив возможности говорить.

— Омали, не молчи, — попросил Змей, — Она ничего не значит, слышишь? Моей первой женой остаешься ты, и твое место этой сакийской шпионке...

— Хватит, — голос мой прозвучал неожиданно резко, — Не оскорбляй при мне свою жену, Эйтан. Это недостойно — и тебя, и меня. Девочка не виновата.

Он изумленно приподнял брови, но, кажется, прочитав нечто по моему лицу, промолчал, испытывающее разглядывая меня. Я же, вдыхая и выдыхая сквозь стиснутые зубы, пыталась успокоиться. Удалось мне это, по правде сказать, лишь тогда, когда острые грани камней оставили кровавую борозду на судорожно сжатой ладони. Боль отрезвила, утихомирила судорожное дыхание, заставив расслабиться.

— Омали, я — Император. Её мне навязали, ты это знаешь, и я не могу иначе, — тихий голос Эйтана ворвался в мой мир, и тон его заставил бровь мою изумленно приподняться. Просто, вместе с некоторой долей раскаяния и затаенной злости, в нем звенело странное удовлетворение.

— Что тебя так радует? — вопрос сорвался с моих губ прежде, чем разум оценил его правильность. Змей нахмурился:

— Радует? Я что, так похож на человека, который чем-то доволен?

Я чуть улыбнулась, силясь подавить клекочущую в душе ярость, и покачала головой:

— Я знаю тебя, милый, и отлично расслышала удовлетворение в твоем голосе. Ты... так ждал этого брака?

— Не болтай глупостей! — хмыкнул Змей, резко успокоившись, — Просто, коль уж ты хочешь знать, твоя ревность — приятный сюрприз для меня. Тебе идет.

Признаться, в тот момент мне захотелось его убить.

— Твоё эго, мой повелитель, не может не впечатлять, — проговорила я мрачно, — Оставим тему наших взаимоотношений, пока я не вышла из себя. Расскажи о Камил, и, на этот раз, без предназначенного для ушей ревнивой любовницы бреда. Может она быть опасна либо полезна? Сумеешь ли ты перетянуть её на свою сторону, насколько она предана дяде?

Змей вздохнул.

— Что бы ты там ни думала, дорогая моя супруга, я ни словом не соврал о Камил. Ей пятнадцать, и совершенно очевидно, что знания о мире по большему счету она почерпнула из рассказов нянюшек и старинных баллад. Бракосочетанию нашему новоявленная Экили крайне рада, и, как она изволила мне сообщить, "мне нечего бояться: она будет для меня лучшей в мире женой", — на этой фразе Император скривился, словно съел кусок тухлой рыбы, — А так, что мне сказать тебе? Она, конечно, воспитана как леди, но истинной пэри ей не стать: чего-то недостает. Не знаю, чего, но наивно думать, что она может быть для меня опасна.

Я прищурилась:

— Ты планируешь привязать её к себе и заставить предать дядю?

Эйтан сверкнул глазами:

— У ритуала Подарка были последствия, о которых я не знаю? То, что ты можешь читать мои мысли — не лучший сюрприз.

Я фыркнула:

— Брось, это очевидно — да и, честно говоря, очень на тебя похоже. И потом... я бы поступила так же.

Лицо Императора осветила широкая улыбка:

— Знаешь, глядя на эту сакийку, я все пытался понять, что в ней настолько раздражает, что не так. И понял: она — не ты, и в этом её главная проблема.

Я грустно улыбнулась, мимолетом вспомнив Дирана с его неуместными признаниями в любви:

— Да, я испытывала такое...

— Что? — нечто в голосе Императора заставило меня оторваться от воспоминаний и изумленно поглядеть на него. Надо сказать, выражение его лица, что наверняка могло бы довести до дрожи любого обитателя дворца, стало мне, в своем роде, бальзамом на душу.

— Знаешь, Эйтан... ревность тебе идёт.

Змей прищурил глаза и тихо заметил:

— Не играй со мной, Омали.

Я покачала головой:

— Оставь, всего лишь неуместное признание в любви от абсолютно безразличного мне человека. Это не стоит твоего внимания, и твоей злости тоже.

— Госпожа!!! — голос Ишири эхом отразился от стен, прерывая наш разговор, — Время начинать спуск.

Прижав палец к губам, я быстро сняла защиту от прослушивания и крикнула:

— Дай мне ещё пять минут, Шири: хочу побыть одна.

— Да, Госпожа.

— Спуск? — переспросил Эйтан, как только защита была восстановлена. Я усмехнулась:

— Да, мне предстоит увлекательная экскурсия по лабиринту Сираттэ.

Змей выругался.

— Проклятье, все же пришлось... Омали, связывайся со мной по возможности каждый день, неотрывно следуй за Дамилом и будь осторожна.

Я улыбнулась. Хотелось задать много вопросов, но вместо этого с губ моих сорвалось совсем другое:

— Хорошо. А ты... заведи нового дегустатора. Когда это кончится, мы непременно выпьем за нашу победу.

nbsp;

Мы закрыли мулам глаза, чтобы не пугать животных дивным подземным пейзажем, и начали углубляться в хитрые сплетения каменных коридоров. Двигаясь во главе нашего отряда, издали наверняка напоминающего сборище блуждающих фонариков, Дамил ни на минуту не прекращал негромко, но грозно вещать:

— Запомните четко и ясно: мы не в игрушки играем. Вы должны идти в установленном мной порядке и ни на минуту не терять из виду того, кто идет перед вами. Магические фонари должны находиться при вас каждую секунду, притом как основной, так и запасной. Не отходить без предупреждения! Не спорить! Следить за мулами! Если кто-то вдруг слышит что-то странное или видит нечто, чего не может быть, он не бьется в истерике, не бросается бежать, а спокойно мне об этом говорит. Если на пути встречаются незнакомые наросты на стенах, животные или цветы — НЕ СМЕЙТЕ ИХ ТРОГАТЬ!

— Конечно, — пробормотала Ишири, — Мы же полные идиоты...

— Ах да, — Дамил обернулся к нам и оскалился, — НЕ ПЕРЕБИВАТЬ МЕНЯ!!!

Я устало покачала головой, размышляя о том, что поездка предстоит весьма непростая. Дамил продолжал увлеченно вещать, Ишири прошептала себе под нос какое-то ругательство. Прикрыв глаза, я усилием воли постаралась отрешиться от окружающего мира. Если уж быть честной, в тот момент мне хотелось побыть в одиночестве.

Мы передвигались долго, все больше углубляясь в безумное переплетение пещер. Стены с каждым шагом сужались, и свет фонариков выхватывал из небытия их серые монолиты. В этом пейзажном однообразии безмерно сложно было понять, сколько на самом деле минуло времени, потому что в абсолютной тьме часы, минуты и секунды воспринимались совершенно иначе, и порой казалось даже, что в пути мы успели провести не один день. И я не могу сказать, что такое искаженное восприятие никак не отражалось на состоянии психики. Признаю: в какой-то момент, как и предупреждал в своем монологе Дамил, разум мой начал играть со мной в игры. Начало казаться, что стены становятся все уже, что за гранью темноты шепчут, не затихая, призрачные голоса и в неверном свете фонариков движутся тени. Начали накатывать депрессивные, опустошающие мысли — о браке Эйтана, о моей собственной ничтожности, об одиночестве, которому суждено было, как мне казалось, оставаться вечным моим спутником... Тихий, знакомый шепот внутреннего голоса зашелестел в моей затуманенной голове.

Это начало конца, Кирени; сравнишься ли ты с сакийской аристократкой, более молодой, более красивой? Он забудет тебя так же легко, как догорят костры в честь новой Императрицы.

Я вдохнула поглубже и напомнила самой себе, что связь, что существует между мной и Императором, глубока и продиктована долгом, воспитанием, прошлым и богами. Но, увы, шепот становился только громче....

С родителями ты была связана куда крепче, куда ближе. Где они, Кирени? Даже они не любили тебя.

Даже они не любили тебя.

ДАЖЕ ОНИ НЕ ЛЮБИЛИ ТЕБЯ!!!

"Заткни пасть!" — хотелось закричать мне так громко, так отчаянно, чтобы охрипнуть. Но, часть моей силы воли все ещё осталась при мне, потому, прикусив до крови губу, я опустила руку в складки наряда и нащупала успокаивающую прохладную тяжесть. Мои пальцы, лаская, скользнули по чуть выступающей гравировке, украшающей императорский подарок. Прикрыв глаза, дабы не слушать призрачный шепот, я во всех деталях представила личные покои Эйтана Хитрого, где мы лежали на полу поверх мягких шкур. Дрожало пламя магических свечей...

nbsp;

— ... и ты ещё говоришь что-то о расточительстве, — фыркнула я, прикоснувшись к медленно пожирающему фитиль рыжему магическому огню, — Ты мог бы обойтись просто фонариками.

Змей лениво хмыкнул, и, заложив руку за голову, что выгодно подчеркнуло его мускулатуру, проговорил:

— Я — Император и могу себе позволить настоящий прирученный огонь вместо голубого суррогатного пламени.

Я с усмешкой вздёрнула бровь, и, подхватив блюдо с низенького столика, заметила:

— Чем дальше идёт развитие магической цивилизации, тем активней разные снобы гоняются за ним. Как по мне, лучший огонь — в обычном камине. К чему волшебство там, где боги постарались за нас?

— Прирученный огонь не обжигает, — с видом пророка высказал Серебристый Змей всем известную истину, на что я только махнула рукой.

— Огонь должен обжигать, иначе — это просто какой-то светлячок.

Змей фыркнул:

— Кто бы мог подумать — я говорю с ярой противницей магического прогресса. Эта сторона твоего мировоззрения упростит твою работу с Эжаром Котом — говорят, в его доме даже еду готовят без применения чар.

Я чуть иронично склонила голову набок, расслышав ревнивые ноты в голосе Змея, и слегка улыбнулась. Продолжать этот разговор желания не было, потому, присев возле Эйтана, я положила его голову себе на колени, вознамерившись покормить мужчину виноградом. Сиятельный Император улыбнулся и потерся чуть колючей щекой о мой живот, вызвав волну дрожи. Его горячие губы прикоснулись к моему бедру. Я прикрыла глаза...

И вздрогнула, когда тепло сменилось ледяным холодом: кожу мою щекотал острый длинный стилет.

— Ты решил меня убить? — в голосе моем зазвенела насмешка, — Или этот ножик — просто дань традиции?

Змей лениво улыбнулся:

— Подарок для тебя. На память.

Лезвие, едва касаясь кожи, легко скользнуло вверх. Я судорожно вздохнула, но сумела относительно спокойно выговорить:

— Тебя и без таких даров сложно забыть, Мой Император.

Ответом мне стал тихий смех и легкий поцелуй.

— Он сделан вручную, — пояснил мужчина мягко, — Никакой магии. Однажды я получил его в подарок. На долгое время мы расстались, но после... он вернулся ко мне.

Тон Змея заинтересовал меня настолько, что я даже отвлеклась от своих ощущений.

— Поделишься подробностями?

Ответная улыбка его была на редкость лукавой.

— Вряд ли.

Закрыв глаза, сжав в руках успокаивающе-тяжелый стилет, я прикусила губу, чувствуя, как непрошенные слезы текут по щекам. Голоса во тьме перестали шептать, а холодная сталь в пальцах потеплела, ещё больше погружая меня в омут воспоминаний. Ох, читающий эти строки, как же больно мне было в тот миг! Я ненавидела, ото всей души ненавидела саму себя за то, что не могла не любить его, не думать о нём. Захлебываясь в молчаливых рыданиях, стиснув в ладонях его подарок, я снова и снова думала о Императрице Камил. Похожа ли она на Джиаду? Полюбит ли её, в конечном итоге, Эйтан? Будет ли она лучше меня?

— Госпожа, — тихий дрожащий голос Ишири ворвался в омут моих переживаний, — Вы... не слышите шепот?

Я быстро вытерла влажное лицо и стремительно обернулась, чтобы увидеть испуганное лицо Компаньонки, отражающее немалую муку. Это заставило вздрогнуть: к девушке за время плавания я успела привязаться, оттого боль её радости мне не доставляла.

— Шири, что стряслось?

Она подняла на меня глаза:

— Я слышу Голос, Госпожа. И, кажется, он только в моей голове...

— Не только, — сказал Дамил громко, прерывая нас, — Это Шептуны.

Брови мои сошлись на переносице, но память не подбросила никакой полезной информации. Пришлось задать уточняющий вопрос:

— Что это такое?

— Не забивайте свою голову этими глупостями, Госпожа, — отозвался Дамил рассеянно, — Для людей, сильных волей, это безопасно.

Намек на слабость характера Компаньонки был столь непрозрачен, что мне захотелось схватить мужчину за ворот и потрясти. Но, к моему глубокому сожалению, слабые женщины не могут пользоваться столь радикальными методами; им, по шутке богов, остаются кинжалы, яды и слова. С учетом обстоятельств, из всех этих орудий я, без колебаний, избрала последнее.

— Будьте добры пояснить, Капитан, кто такие Шептуны, — попросила я резко. — Я тоже слышу голоса, как, без сомнений, и Вы. Потому мне хотелось бы знать, с чем именно мы столкнулись, вне зависимости от силы моей воли.

— Согласен, — серьёзный, спокойный мужской голос прозвучал, словно гром средь ясного неба. Я настолько привыкла к молчанию спутников, что, кажется, даже перестала воспринимать их живыми людьми. Чтобы кто-то из них поддержал меня — это было, можно сказать, чудо глобального масштаба .

— Вы тоже слышите их, Латин? — проговорила я сразу, как только сумела совладать с голосом.

— Слышу, — отозвался Крыс спокойно, — Но не вижу никаких возмущений магического фона. Что это за ерунда, Капитан?

— Неуспокоенные духи, — пояснил Дамил мрачно, — Ну, по наиболее распространенной версии. Тех, кто путешествует в одиночку, они вполне способны свести с ума.

Я нахмурилась, обдумывая слова Крыса. Говоря честно, о подобном явлении мне доводилось слышать впервые, что поражало: неужели никто из ишшаррских путешественников не сталкивался с этими Шептунами? Мне слабо верилось, что в своих книгах мои соотечественники могли забыть упомянуть о столь важной детали. Мысленно пообещав самой себе вернуться к этому вопросу, я высказала вслух то, что ранее промелькнуло лишь в моих мыслях:

— Шептуны по-настоящему опасны для одиноких путников — значит, они боятся конкуренции. Думаю, нам не стоит молчать, дабы тихо не сойти с ума от их шепота, и послушать лучше друг друга.

— Согласен, — отозвался Латин, поразив меня ещё больше. Вообще, в том разговоре молчаливый Крыс окончательно выбил меня из колеи, притом как шагом навстречу в наших отношениях, так и наличием колдовского дара — хоть с моей стороны было глупо предполагать, что Эйтан отправил меня на это задание без магической поддержки. Однако, так или иначе, мне не хватило ума об этом задуматься, равно как и предположить, что наш командный маг — именно Латин. Флегматичный, спокойный, послушный, этот мужчина, судя по всему, был куда сложнее, чем я позволяла себе думать.

Тихий всхлип Ишири, стиснувшей пальцами виски, заставил меня встряхнуться и вынырнуть из дум. Быстрым взглядом я окинула высвеченные фонариками лица тех, кто следовал за мной, и бледность Латина, равно как испарина на лице Сонака, мне не понравились совершенно. Нужно было срочно что-то решать, потому, прокашлявшись, я с нарастающей уверенностью заговорила:

— Что же, видимо, мы с вами так обожаем друг друга, что будем молчать даже перед лицом этих голосов.Никто не хочет говорить первым? Что же, это буду я. Я, знаете, прочла столько книг, что сейчас даже не верится, но здесь, в этой тьме, в этих пещерах, мне кажется глупым кощунством пересказывать истории древних Императоров. Я расскажу вам нечто иное, но потом жду того же от вас. Мы должны говорить! Чтобы они больше не шептали.

Предсказуемо не дождавшись реакции спутников, ваша покорная слуга, сглотнув вязкую слюну, проговорила:

— Однажды мой друг, которого, впрочем, мне проще даже считать братом, сказал, что страх — это низкое, непозволительное для достойного человека чувство, с которым нужно бороться. Я же возразила тогда то, что повторю и сейчас: не бывает тех, у кого совершенно нет, чего бояться. Другой вопрос, насколько умеет человек уживаться со своим ужасом — от этого, собственно, и зависит степень его смелости. Но в юности, когда многое категоричным мальчикам видится угольно-черным или чисто-белым, кажется, что испуг — нечто неправильное, то, чего следует стыдиться. И после, пряча сокровенные страхи, они и начинают видеть кошмары по ночам. Мои Шептуны говорят мне...

В этом месте я замолчала на миг, засомневавшись, но после уверенно продолжила:

— Они буквально кричат в моей голове о том, чего я больше всего боюсь. Они убеждают... что мне не добиться своего, не стать достойной титула пэри, не выиграть. Впрочем, это именно то, что они должны были сказать. И это объяснимо: они пытаются ударить по самому больному, ведь я с самого детства мечтала... стать пэри.

Быть любимой.

— Впервые я задумалась об этом почти сразу после того, как пошла в школу. Читая о величии, смелости, богатстве и власти пэров, было сложно не понять, как все остальные люди почитают и любят их.

Когда я стану пэри, все будет по-другому. Меня будут любить. Но... будут ли?

— Я была... впрочем, к чему мне вам что-либо объяснять? Внешность моя многое говорит и без слов. Муэти — это почти приговор, особенно для тех, кто живет в полном солнца мире. Мне не передать, сколько раз я жалела, что не была рождена где-то за краем ледяного круга, где вечно ночь! Но не нам выбирать, кем прийти в этот мир — в этом, наверное, величайшая несправедливость жизни. Впрочем, правды ради, отец и мать тоже не выбирали, кого им породить — потому не мне судить их за нелюбовь. Но, так или иначе, не раз и не два я слышала их тихие разговоры о моей бесполезности, и металась по комнате, понимая, что никогда не смогу помочь им со сбором урожая или выпасом скота. Всем моим сверстникам на пятый день рождения дарили коней — но, разумеется, не мне; все они играли во дворе под солнцем — но не я. Однажды отец, не заметив меня, сказал матери в ответ на её просьбу все же купить мне лошадь: "На что ей конь? Глянь на неё; зачем тратить деньги на ту, что все равно в любой момент может помереть? Она, дорогая, так же бесполезна, как и ты". Именно тогда я поняла, что, по сути, являюсь просто бесполезным призраком.

— Омали в переводе с атлитского — привидение. Вы специально взяли это имя?

Я удивленно подняла голову, явственно расслышав сочувствие в спокойном голосе Латина. Невольно подумалось, что, возможно, в проблемных отношениях с Серыми Крысами была виновна и моя отстраненность, которую они наверняка приняли за надменную холодность. И в тот момент пришло время, наконец, разбить лед...

— Да, специально, — признала я, — Тогда мне казалось, что оно идеально для меня.

— Сколько Вам было лет? — звонкий голос Ишири разорвал тишину, и мне почудился в нём треск льдин, — Когда отец сказал Вам это?

— Мне было шесть.

Повисло молчание, и я, отметив для себя, что цель достигнута и спутники отвлеклись от голосов Шептунов, вдохновенно продолжила:

— Мне казалось в тот момент, что нет ничего в этом мире, что было бы для меня и могло бы заполнить пустоту. На самом деле, не знаю, как бы жила, если бы в какой-то момент моя бабушка не открыла для меня мир книг — и в умении читать и понимать их я сумела превзойти всех сверстников. Старая школа, окруженная цветением вишен, стала для меня единственным местом, где я могла быть лучше других, где была по-настоящему счастлива...

Глядя во тьму затуманенным взором, я улыбнулась воспоминаниям. В те секунды слова мои полились легкой рекой — не потому, что это было необходимо. Мне просто хотелось говорить.

— Как сейчас, перед глазами предстает первый мой день в тех стенах. Я была на три года младше других учеников, сидела за последним столом, в углу, где окно было задернуто шторой, и — чувствовала себя счастливой, ведь, несмотря на разницу в возрасте и физическую неполноценность, в классе я была не просто равной остальным. Я была лучшей... почти.

Губы мои тронула ностальгическая улыбка. Сколько же воды утекло... кажется, это все было в иной, чужой жизни...

— А что дальше, Госпожа? — тихий, осторожный вопрос Ишири заставил меня улыбнуться чуть шире.

— Дальше? Первая учебная декада, традиционно, была посвящена Урокам Почтения, то бишь, истории Императорской семьи. И в первый же день я ухитрилась заслужить ярое одобрение своей учительницы и нажить врага в лице лучшего учащегося.

— Того, из-за которого Вы были почти лучшей? — вопросил Дамил ехидно. Я прикрыла глаза, вспомнив буйные кудри медового цвета, и мечтательно сказала:

— Верно. Если быть честной, он превосходил меня во всем — именно потому я его с первого взгляда возненавидела. Его звали Кайил, он был красив, умен и физически развит; к его голосу прислушивались все, благо он умел говорить... И вот, в тот день он во время перерыва при мне принялся хулить одного из Императоров, как сейчас помню, Эцила Бесчестного. Кайил смеялся с его физической неполноценности и причуд, называя жестоким безумцем. Остальные дети, собравшись в круг, увлеченно слушали и услужливо хихикали, когда их лидер изображал горбатого Императора. Признаться честно, зрелище это вызвало у меня ярость и отвращение, и мерзкие смешки стуком отдавались в ушах, потому я застыла, словно громом пораженная. А потом Кайил повернулся и, поймав мой презрительный взгляд, уточнил: "Ну, и что ты так смотришь, новенькая? Или, может, тебе урод-Император нравится?". Все, как один, рассмеялись удачной, по их меркам, шутке. Я же взбесилась окончательно и громко, чеканя слова, проговорила: "Да, нравится. Он не развлекал толпу пустыми разговорами, но строил школы; та, в которой мы сейчас, тоже была основана в его время. И, коль уж на то пошло, Императоров никто не смеет судить". Помню, лицо Кайила потемнело, когда он услышал эти слова. Он был взбешен. "Императоры — тоже люди, и они должны отвечать за свои преступления!" — рявкнул мальчишка. "Императоры — дети богов!" — напомнила я зло. "Нет никаких детей богов, наивная девчонка!" — закричал Кайил, — "Они жестокие и лицемерные люди!" Бешенство моё не знало границ — этот безбожник вызывал злость и непонимание. "Проблема не в Императорах, а в тебе. Похоже, уроки Почтительности тебе, как никому, пойдут впрок!" — проговорила я раздраженно, и, посчитав диалог оконченным, стремительно пошла прочь... чтобы столкнуться в дверях с учительницей, которая, по нелепому стечению обстоятельств, слышала весь разговор. В конечном итоге, говорливого мальчишку и его друзей высекли розгами, а я стала любимицей нашей воспитательницы — и, разумеется, главным врагом Кайила.

Шло время. Дни я проводила на школьной скамье, вечера — в библиотеке, возле крошечного едва мерцающего фонарика. Стараниями моего врага, остальные дети не общались со мной — впрочем, не nbsp;— Дальше? Первая учебная декада, традиционно, была посвящена Урокам Почтения, то бишь, истории Императорской семьи. И в первый же день я ухитрилась заслужить ярое одобрение своей учительницы и нажить врага в лице лучшего учащегося.

было в этом ничего сверхъестественного, такого, к чему не привыкла бы отверженная всеми муэти. Я, отгородившись ото всех, читала книги о пэрах, изучала жития Императоров — и их голоса, взывающие ко мне из вековой тьмы, были единственными, кто был дружественен мне, кто создавал иллюзию понимания. Так продолжалось день за днем, месяц за месяцем, и постепенно, сидя в тени вдалеке от остальных, я отыскала единственно верное решение — чтобы быть любимой, чтобы занять, наконец, свое место, нужно всего лишь стать пэри.

— Всего лишь? Да это почти невозможно! — удивленный голос Дамила ворвался в мой мир, заполненный туманом воспоминаний, и заставил вздрогнуть. Признаться, о существовании спутников я успела забыть. Одно радовало: беглый взгляд на них показал, что история увлекла и помогла окончательно забыть о шёпоте. Да мне и самой было неожиданно радостно это все рассказать — впервые за долгие годы абсолютной тишины...

— Стать пэри куда как проще, чем перестать быть муэти, разве нет? — мой тихий вопрос повис в воздухе, предсказуемо оставшись без ответа.

— Говорите, Госпожа, — прервала Ишири затянувшуюся тишину, — Как Вы поставили на место того выскочку, Кайила? Вам ведь наверняка удалось победить его!

Губы мои при этих словах Компаньонки тронула кривая улыбка — как, все же, предсказуема была эта девочка...

— Порой победа выглядит совсем не так, как рисует воображение, — отозвалась я задумчиво, — Только детям свойственны сражения за абстрактную идею — но, ущербные люди вроде меня всегда несколько взрослей и циничней сверстников. Да, мы с ним враждовали, и, видят боги, много по-детски жестоких слов было сказано его приспешниками в мою сторону. Но, сам Кайил предпочитал игру на подвластном нам обоим поле. Знали бы вы, сколько стараний положили мы оба, чтобы заполучить титул лучшего ученика! И это соперничество было именно тем, что давало мне смысл жизни, тем, что заставляло меня спешить в школу. Странное сочетание, не так ли: видеть смысл жизни в рассказах давно умерших людей и своем враге? В оправдание должна сказать, что многие люди живут и меньшим. Так или иначе, на второй год моего обучения произошел случай, изменивший все. Вызван он был тем, что к нам нежданно-негаданно нагрянула Комиссия Нравов, возглавляемая Матроной-Компаньонкой, трудящейся в министерском отделе Образования, и Младшим Жрецом Энатхо. Думаю, все вы знаете суть подобных мероприятий: представители Императорской власти проверяют, достойно ли обучают детей. И, наша возрастная группа удостоилась пристальным вниманием как раз из-за присутствия в ней "ненадёжного элемента" — Кайила, сына той, что прослыла предателем.

— Как его вообще взяли учиться? Дети предателей недостойны образования!

Я едва заметно поморщилась: мог ли кто-то усомниться, что первая реплика Сонака будет именно такой? Захотелось подойти и ударить его. Но, памятуя о необходимости налаживания отношений, я вместо этого проговорила:

— Он был талантлив, как мало кто из нас, обаятелен, умен, харизматичен; стать лидером среди детей, с учетом его происхождения — это подвиг, достойный уважения. Наша учительница лично писала просительное письмо в Министерство, к которому приложила сданный Кайилом вступительный экзамен. Ему было выдано персональное разрешение. Однако, разумеется, запись осталась, и наши гости обязаны были проверить. И для беседы, что вполне предсказуемо, они вызвали лучшую ученицу, отличавшуюся на всех Уроках Почтительности, единственную, враждующую с подозрительным типом и, соответственно, не имеющую причин его покрывать. Помню, как сейчас: когда меня вызвали, Кайил напрягся и посерел: видят боги, мне было, что рассказать. Мальчик даже подался вперед... но ни слова не сказал. Ни просьбы, ни угроз. Тишина — даже перед лицом возможных серьёзных проблем. Как глупо, как дерзко, не так ли? И, глядя в эти бросающие вызов янтарного цвета глаза, я точно поняла, как поступлю.

— И что же, Госпожа? Вы выдали его? — предсказуемо, компаньонка первой нарушила воцарившуюся тишину. Прикрыв глаза, я погрузилась в воспоминания, желая описать произошедшее предельно точно.

— Я помню как сейчас: меня привели комнату Заведующего Школой... — начала я рассказ, и мне показалось, что окружающая темнота расцвела сотней красок, возвращая меня в тот день. Было ощущение, что вновь мягкий ковер ласкает мои босые ноги, а сердце бьётся в бешеном галопе...

Комиссия Нравов ожидала меня в кабинете Заведующего Школы, полного и довольно деспотичного мужчины, который в тот момент, впрочем, забился в угол и делал все, чтобы показаться невидимым. Причиной такого его поведения были двое, расположившиеся за его столом: худощавая, остролицая, темноглазая женщина в летах с плотно сжатыми тонкими губами и мужчина лет сорока, который был обладателем асимметричных черт округлого лица, больших губ и маслянистых глаз. Как несложно было догадаться, были то Компаньонка и Жрец, гости из далекой столицы и представители Комиссии Нравов. Одного беглого взгляда на них хватило мне, чтобы инстинкты заголосили об опасности: люди с такими глазами не ведают жалости.

Понимая, что доверие их ко мне напрямую зависит от того впечатления, что у них сложится, я постаралась в точности выполнить даже те предписания, которым обучить нас ещё не успели. Потому, не переступая порога, я скинула ботти и ступила на ковер босиком, ни на секунду не разгибая спины и не позволяя себе ни одного лишнего взгляда в чью-либо сторону.

— Это и есть ученица, о которой мы говорили?— жесткий, звенящий голос Компаньонки прорезал тишину, но я осталась стоять неподвижно, чем заслужила одобрительное хмыканье: истинно достойная обучающаяся не смеет разговаривать с Господами, покуда ей не зададут прямой вопрос.

— Вошедшая, назови свое имя.

— Кирени Оновьем, Госпожа.

— Возраст?

— Восемь лет.

— Сезон рождения?

— Начало лета, полдень первого дня сезона Краба.

— Рождена на стыке Водного Сезона, — заметил Жрец презрительно, — Такие люди порочны и опасны, за тихой внешностью они прячут вероломство. Ты такова, девочка?

— Я покорная слуга Императора, Господин. Это все, что можно сказать обо мне.

Компаньонка снова хмыкнула:

— Что сказать, ты действительно так хороша, как о тебе говорят. Ты можешь поднять голову, Кирени.

Возблагодарив богов за такую милость, я разогнула, наконец, спину и позволила себе бегло окинуть взглядом комнату. Увиденное не порадовало: помимо меня, Заведующего, Компаньонки и Жреца, в комнате была наша учительница, Госпожа Жикили, и Никар. Присутствие последнего откровенно озадачивало: их с Кайилом отцы вместе владели скотобойней, и мальчишки были — не разлей вода. Никор, видя конфликт между мной и Кайилом, часто бросался едкими обвинениями, насмешками и даже угрозами. Тем большим шоком было услышать то, что сказала Компаньонка:

— Учащийся Никар утверждает, что один из Ваших соучеников проявляет откровенное неуважение к устоям Империи. Он, если верить словам учащегося Никара, позволяет себе пренебрежительно высказываться о правителях древности, упоминая их в весьма неприглядном контексте, и порочить честь Императорской семьи. Вы были названы в качестве свидетеля подобных инцидентов. Можете подтвердить обвинение, Учащаяся Кирени? Хорошо подумайте, прежде чем отвечать.

Нельзя не признать, что последний совет в той ситуации был более чем уместен: колени мои дрожали, и сердце бешено колотилось. Подлость Никора, циничная, беспричинная, выбивала из колеи. И, желая исправить её, нужно было взвесить каждую букву прежде, чем произносить вслух.

— Мальчики его возраста бывают дерзки, — проговорила я, отбирая тщательно слова, — И Кайилу это свойственно в полной мере. У нас с ним, как бы неуместно это ни прозвучало, вражда, и без всяческой лжи скажу я Вам то, что многие, думаю, смогли бы подтвердить: сложно отыскать существо более огненное и подверженное эмоциям, чем обвиняемый. Однако, зная законы Империи и понимая серьёзность происходящего, скажу Вам: я не могу подтвердить слов учащегося Никара.

В кабинете воцарилась звенящая тишина; глаза Госпожи Жикили изумленно расширились. Побледневший Никар выкрикнул:

— Ложь! Ты лжешь!

— Помолчи, мальчик, — холодно попросила Компаньонка. Голос её звучал ровно и спокойно, но было в нём что-то безмерно пугающее, заставившее парня застыть соляным изваянием, — Учащаяся Кирени, Вы хотите сказать, что мы имеем дело с наклепом?

— Хорошенько подумай, прежде чем отвечать, Учащаяся: Энатхо не любит лжецов, — видя, что я собираюсь ответить, добавил Жрец.

Мостик подо мной стал ещё тоньше, и назад идти не было возможности — только вперёд. И — я пошла.

— Мне известна воля Верховного Бога, и я живу в почтении перед ним, потому я скажу вам правду: сказанное об учащемся Кайиле я подтвердить не могу, ибо в обоих случаях он оскорблял не Императорскую власть, а меня.

Впервые за разговор Компаньонка позволила себе эмоции — брови её изумленно приподнялись вверх.

— Поясни, Учащаяся! Какое отношение ты имеешь к Имперским Регалиям?

— Я увлекаюсь историей Императорской семьи и Империи Ишшарра, и именно это не раз и не два становилось причиной насмешек.

— Учащийся Кайил считает изучение истории Императоров порочащим занятием? — уточнил Жрец сладким голосом.

Я встретилась глазами с гостем из столицы, и сделала свой ход, проговорив с долей обиды:

— Учащийся Кайил считает изучение чего-либо порочащим занятием — для женщины.

Глаза Жреца блеснули потаенным одобрением, вполне предсказуемым, надо признать: слуги бога Энатхо всегда были исключительно мужского пола, и, соответственно, к женскому образованию относились со скептическим недоверием. Потому, мне удалось отвоевать для Кайила толику симпатии в глазах богослужителя — и это не укрылось от его спутницы. Что, впрочем, неудивительно — женщины испокон веков были наблюдательнее мужчин, и, поэтому, куда опасней.

— Учащаяся Кирени, — в голосе Компаньонки появился сладкий яд, — Нет ли у Вас личных причин для того, чтобы покрывать Учащегося Кайила?

Это была зыбкая почва.

— У меня в любом случае меньше причин покрывать Учащегося Кайила, чем у Учащего Никора — желать его осуждения. Мы с обсуждаемым юношей являемся соперниками в учёбе, но не буду врать: в некой мере, я восхищаюсь им. Он умен, начитан, смел и горяч. Мои эмоции не на его стороне, но такие люди нужны Империи, коей я безоговорочно предана. Оттого я не желаю, чтобы он был осужден несправедливо в угоду чьей-то корысти — в этом состоит мой личный интерес.

Компаньока долго и задумчиво смотрела на меня, после чего отметила:

— Ты дерзишь, девчонка.

— Я клянусь именем всесильного Энатхо: я не сказала Вам ни слова лжи. Мне остается только попросить прощения за то, что не смогла найти для этой правды правильных слов.

Молвив этого, я бросила на Жреца немного беззащитный, просящий взгляд. Расчёт мой оказался верен: мужчина, услышав клятву именем своего бога, приправленную щепоткой моей покорности, окончательно подобрел и сказал Компаньонке:

— Оставь, тут, мне кажется, все ясно. Можете идти, Учащаяся!

Провожаемая цепким взглядом женщины, я выскользнула из комнаты.

В школу Никар больше не вернулся.

— И что же, Госпожа, после этого к Вам стали относиться по-другому? — вопрос Ишири вырвал меня из тумана воспоминаний.

— Да, — хмыкнула я в ответ, — Их отношение изменилось. По школе разошелся слух, что я оклеветала Никора, и меня стали бояться. Все. Почти все.

— Этот Кайил был исключением? — понимающе уточнил Дамил.

— О, да, — улыбнулась я туману воспоминаний, — Шутите? Я оклеветала его лучшего друга. Разумеется, он не испытал страха, а возненавидел меня!

— И Вы не рассказали ему, что произошло на самом деле... — протянул Латин задумчиво.

— Разумеется, — отозвалась я насмешливо.

— Почему? — в голосе Ишири послышалось искреннее изумление, а я опешила, не понимая, как объяснить этой девочке из другого мира очевидное. Она считала, что это обыденно: признать свою слабость?

Отчаявшись, видимо, получить ответ, Ишири задала следующий вопрос:

— Но, Госпожа, как же вы стали друзьями? Между вами была ненависть!

Перед глазами промелькнуло воспоминание о том дне. Привкус крови во рту, сломанное запястье, полные бешенства золотистые глаза, смотрящие в мои...

— Это длинная история, Ишири. Я могла бы её рассказать, но, кажется, вы и так достаточно услышали. Ваш черёд говорить!

Под сводами пещер повисла тишина. Спутники основательно увлеклись моим рассказом, и шептуны были благополучно забыты. Но, внезапная смена темы разговора выбила их из колеи, заставляя исподтишка поглядывать друг на друга в надежде, что выворачивать душу наизнанку придётся кому-нибудь другому: все же, особенного доверия между разношерстными членами нашего развеселого отряда смертников все ещё не было. Более того, с точки зрения любой логики моя откровенность была запредельно глупой: но, веруя в помощь матушки-луны и богов, я шла ко вполне определенной цели и верила, что нахожусь на правильном пути.

— Бросьте, — в голосе моем проскользнуло некоторое раздражение, — Я не требую от вас приоткрывать завесу самых постыдных, неприятных и жестоких тайн из тех, что мешают спать по ночам. Наоборот, поведайте какой-то маленький эпизод из прошлого, который делает вас счастливыми. Предположим, самое приятное воспоминание детства — какое оно у каждого из вас? Начнём с тебя, Дамил.

Мужчина, оглянувшись, недобро посмотрел на меня, но получил только лишь кроткую улыбку в ответ. Мы оба понимали, что, будь он хоть триста раз признанным лидером нашего отряда, напрямую ослушаться меня он не осмелится, подав тем самым пример другим.

Не считай меня глупой, читающий эти строки: мне было прекрасно известно, что, с огромной долей вероятности, каждый из них скажет неправду. Однако, на том этапе мне было важно просто, чтобы они говорили. Правда или ложь, в словах всегда таится великая сила: помимо воли и желания, случайные фразы порой объединяют людей крепче древних торжественных клятв.

— Когда я впервые смог поднять меч — вот мое лучшее воспоминание, — отрезал Дамил между тем, заставив меня исподтишка закатить глаза. Мужчины...

— Могу тебя понять, — с улыбкой сказала я вслух, — Ишири, а что насчет тебя?

Ответом мне стало молчание. Я удивленно обернулась и увидела, что девушка впала в глубокую задумчивость.

— Ишири, расскажи нам, — снова попросила я мягко, на что Компаньонка передернула плечами.

— Наверное, последний проведённый с отцом день, — отозвалась она, наконец.

— А что вы делали вместе? — тихий, спокойный вопрос Латина стал неожиданным сюрпризом.

— О, — хмыкнула Ишири со странной горечью, — Это было наутро после смерти матери. Он отвел меня на ярмарку, сам, лично, накупил мне сладостей, мы говорили и смеялись. Это был самый счастливый день.

— А почему — последний? — уточнил Дамил.

— Вечером он отдал меня в Компаньонки, чтобы не тратиться на приданное.

Под сводами пещер стало тихо. Мне едва удалось сдержать нервный смех — сложно не признать, что компания у нас подобралась друг другу под стать. Только таким, как мы, и рисковать жизнью в смертельно опасных битвах — тем, кто, по сути, никогда и никому особенно не был нужен и имеет о счастье весьма опосредовательное представление.

— Ну, день, когда у меня появился лучший друг, наверное, был самым счастливым, — спокойный голос Латина прорезал, словно ножом, густое масло вязкой тишины, — Я бы сказал, что, обучаясь на Серую Крысу, общаться с кем-то — большой подарок судьбы. Думаю, вы меня поймёте.

— Да, разумеется... — пробормотала Ишири тихо. Мягкое тепло в голосе Крыса явно успокоило девушку, и я подняла его в своей личной классификации ещё на несколько пунктов вверх: определенно, Латин был умен и опасен.

— Сонак? — позвала я, впервые за все время совместного путешествия обратившись к мужчине напрямую.

— День, когда меня признали лучшим среди Крысят, — отрубил последний. Я едва удержалась от того, чтобы захлопать в ладоши: ответил, он все же ответил!!!

Чему же ты так удивляешься, Омали? Не глупо ли было с твоей стороны ждать шага вперёд от человека, с которым ты была столь холодна? Ведь не бывает конфликта, в котором виновен только один из спорщиков...

Глава 5. Дороги чужой страны

Вся жизнь — скачка. Иной истины нет.

Бенджамин Дизраэли

Описать последующие три дня путешествия по подземельям я, пожалуй, могла бы одним словом: монотонность. День смешался с ночью, вечер с утром, и само время, казалось, растянулось бесконечной извилистой лентой, замедлившись донельзя и оставив случайных путников, по глупости зашедших в древний, воздвигнутый неведомым богом лабиринт, наедине с их собственными страхами. Темнота окутывала со всех сторон, живая и непроглядная, она действовала на психику весьма угнетающе. Нервничали мулы, чувствуя неладное даже сквозь тканевые повязки; не по себе было и людям.

Как бы ни парадоксально это прозвучало, но, по иронии судьбы, человеком, который без особых потерь терпел заточение в темных подземельях, была я — коль уж родился муэти, то уж наверняка будешь знать толк в подобных лишенных солнца местах. Однако, спутники мои, привыкшие к солнечному свету, переносили путешествие куда хуже: нервное напряжение витало в воздухе, реплики становились все резче, взгляды — затравленней, и, несмотря на всю их выучку, чувствовалось: люди на пределе.

Ощущая себя, в некотором роде, ответственной за происходящее, ваша покорная слуга лезла из кожи вон, дабы поддержать командный дух и максимально облегчить им жизнь. Наверное, за весь предыдущий год я столько не говорила, не шутила и не проявляла подобной энергичности. Сглаживая острые углы, помогая наравне с остальными в разных бытовых мелочах, я отводила глаза, когда ловила на себе их задумчивые, удивленные взгляды, в которых то и дело начало проскальзывать неподдельное уважение. Но ещё более удивительным было то, что они начали... прислушиваться ко мне?..

Было странно и несколько непривычно чувствовать себя по-настоящему ответственной за кого-то. Но, должна сказать, я благодарна богам, судьбе и Дамилу за то, что нам довелось спуститься в эти подземелья: именно там я впервые ощутила себя Госпожой. И сейчас, прожив свою жизнь, я могу с уверенностью сказать тебе, читающий, то, что впервые поняла там: пэр, в первую очередь — это человек, которому достанет духа всегда и вопреки всему вести за собою других.

— ... И вот, пэри Энари Кот пришла к Императору Эрту Дерзкому без приглашения и склонилась пред ним, — помешивая кипящий в котле отвар, нараспев вещала я, — Все, кто знали крутой нрав Лазурного Дракона, понимали: девушка уже стоит одной ногой на эшафоте. Однако, встретившись глазами с одним из самых жестоких и непредсказуемых правителей того времени, юная пэри была спокойна и весела. Она улыбалась.

— Улыбалась? — изумленно переспросила Ишири, — Она что, ненормальная?

Я только склонила голову, пряча веселый блеск глаз: Компаньонка в тот момент выглядела на редкость потешно. Хотя, даже мужская половина нашего отряда, активно изображающая безразличие, прислушивалась к моим словам с очевидным интересом.

— Нет, безумной пэри Энари не была, — хмыкнула я, — Более того, её портрет и по сей день находится в Гробнице Славы семейства Котов, слева от родового герба, и нет нужды мне объяснять, о чем это говорит.

Дамил согласно хмыкнул, подтверждая мои слова. Ишири нахмурила брови:

— То есть, эта пэри Энари считается воплощением идеалов девиза рода? Но, чем она заслужила подобное?

— *Мы охотимся ночью*, — задумчиво продекламировал Латин широко известную фразу, выбитую у основания веера каждого пэра из рода Котов, — Если подумать, портрет девушки висит слева — значит, поступки её отражают духовную, а не материальную, сторону тотема. Ей что, действительно удалось каким-то неведомым образом заставить Императора отказаться от уничтожения Дома Кота? Их помиловали действительно благодаря ей? Этого нет в официальных Хрониках.

— В официальных Хрониках многого нет, — отозвалась я, — Потому они, собственно, и зовутся официальными.

— Абсолютно логично, как по мне, — заметил Латин, осторожно погладив своего мула по морде, — Зачастую там пишут правду — частично. Например, то, что Дом Кота был помилован — факт, просто там не указаны причины.

— Как говорится, лучшая ложь всегда содержит в себе часть правды, — протянула Ишири задумчиво, цитируя одного из древних мыслителей, — И все же, Госпожа, как этой пэри Энари удалось? Говорят, Драконы — люди, как бы сказать помягче, не слишком поддающиеся внушению. Как она это сделала?

— О, это самая неясная, и, при этом, самая забавная часть истории. Она заключила с ним пари.

— Пари? — переспросил Латин изумленно, — С Императором-Драконом? Это настолько безумно, что достойно уважения.

— Поумерь свои восторги. Все Коты — извращенные безумцы и враги Императорской власти, — заметил Сонак холодно, — Какими бы ни были причины того помилования, оно было ошибкой. Важны не причины, а последствия, разве нет?

Я приподняла бровь и с любопытством покосилась на самого молчаливого члена нашего отряда. Нужно сказать, что за время пребывания под землёй он несколько разговорился и начал проявлять себя. Однако, при этом, характер его так и оставался для меня сокрытым мраком — слишком уж противоречивы были суждения Крыса. Впрочем, чего ещё было ожидать от представителей этого отряда?

— Сонак, если Вам не интересно — не слушайте, а я желаю знать продолжение истории! — возмущенно воскликнула Ишири, — Госпожа, прошу, расскажите подробней про это пари!

Я тихонько улыбнулась и начала было говорить... однако, Латин бесцеремонно меня прервал, резко вскинув руку. Все мы, застыв, повернулись в его сторону.

Далее последовал молчаливый диалог между Серыми Крысами; общались мужчины какими-то непонятными знаками. Как по мне, это было похоже на детскую игру, когда руки нужно изогнуть так, чтобы тень от них напоминала определённого зверя. Однако, кажется, в данной ситуации все было несколько серьёзней, потому что результатом этих перемигиваний стали вполне определенные действия. Резко посерьёзневший Латин махнул рукой, и магическое пламя, освещавшее ставшую нам убежищем пещеру, погасло. Кто-то, уж не знаю, кто именно, предельно корректно подхватил меня под локоток и, вынудив подняться, отвел к одной из стен. Сказано ничего не было, но, когда мой визави сжал на миг мое плечо, а после выпустил, мне хватило ума безо всяких слов понять его послание, дословно гласившее: оставайся на месте.

Признаю: мне стало несколько не по себе. Да, ладно, оставим экивоки: я по-настоящему испугалась. В этой абсолютной, звенящей темноте и наступившей тишине я была совершенно одна, перед лицом неведомой опасности, от которой не то что защититься — увидеть которую не было никакой возможности. Мне оставалось только стоять и ждать — истинная беспомощность, то, что я всегда ненавидела больше всего на свете.

Сердце громко колотилось, и шершавый камень холодил спину. Было тихо. Шли минуты абсолютной тишины и бездействия. Страх нарастал, вызывая все большее оцепенение, и даже успокаивающая тяжесть стилета в ладони не помогала выровнять судорожное дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох... в такие секунды все сводится к тому, чтобы просто дышать...

И, когда нервы мои были совсем уж на пределе, черную пелену внезапно разрезал луч света, едва заметный, но кажущийся безумно ярким для моих, успевших привыкнуть к абсолютной темноте, глаз. Воистину, правы те, кто говорят: живя во мраке, очень быстро научишься различать малейший проблеск света. Было в этом высказывании, наверное, не только образное значение...

Между тем, свечение становилось ярче, позволяя разглядеть смутные контуры стен пещеры. Да и тишина перестала быть абсолютной, так как разорвали её звуки шагов и негромкого разговора нескольких мужчин. Слова расслышать не было никакой возможности, но, по мере приближения таинственных визитеров, стало понятно — они говорят по-шердонски.

Отношения мои с этим языком были весьма спорными: читать на нём я могла идеально, говорить, благодаря обучению у Дэра Сахроса, также была способна, хоть и с чудовищным акцентом. Но, у меня была сложность, с которой сталкиваются, наверное, все полиглоты: территориальные особенности языка. Да, я худо-бедно могла понимать тот шердонский, которым пользовались аристократы Рами и на котором были написаны святые книги. Однако, язык простолюдинов, являвшийся смешением различных наречий, оставался крайне сложным для понимания. Потому, судорожно вслушиваясь в сложные для понимания звуки, я судорожно прикусила губу, силясь выделить какие-нибудь слова.

— ... да... где-то здесь... внимательно...

— Сколько их? ...не может...

— ... кажется, пятеро... чужаки... товар...

— Здесь!

Именно это слово сказал один из них, переступая с приглушенно светящим фонариком порог пещеры, где мы прятались; за ним вошли ещё двое. Меня они пока не замечали: выступы породы служили хорошим укрытием. Временным.

Стало настолько светло, что я смогла бы разглядеть происходящее... но, единственный доступный мне угол обзора внезапно перекрыла тень, в которой я далеко не сразу с изумлением узнала Ишири.

Девушка стояла, чуть пригнувшись, заслоняя меня собой, и в руках её отчетливо посверкивало нечто металлическое.

Дальше все происходило очень быстро. Вошедший начал было что-то говорить, но умолк со странным булькающим звуком, сопровождающимся глухим и успевшим стать мне знакомым звуком падающего тела. Потом послышались звуки борьбы, скрежет стали, хрип, топот; кажется, кто-то из гостей пытался позвать на помощь — но, судя по резко прервавшемуся выкрику, не успел.

Насколько мне удалось разглядеть, моя Компаньонка несколько раз швырнула что-то, и это, честно признаюсь, меня отрезвило: если уж у Ишири хватало смелости действовать, то я, как будущая пэри, должна быть хотя бы в курсе происходящего. Потому, стараясь не помешать девушке, я осторожно начала обходить её по дуге.

— Стойте на месте, Госпожа! Ещё не все, — её резкий, повелительный голос заставил меня послушно застыть на месте. Меж тем, раздался резкий хлопок, по глазам ударило слепящей вспышкой, и — мир снова погрузился во тьму. Правда, спустя пару минут наш потухший магический костер вновь запылал трескучим синим огнём, оповещая, что все, наконец, кончилось.

Ишири сделала несколько шагов вперёд, и я, привыкнув вновь к свету, смогла разглядеть происходящее.

За прошедшие несколько минут аскетичный интерьер нашего временного жилища успело украсить пять лежащих на полу тел, по виду, лишённых признаков жизни. Но, честно сказать, в тот момент меня больше волновало даже не их чудесное появление, а, скорее, кое-чье исчезновение.

— Где Сонак? — уточнила я резко. Не скажу, что питала к Крысу хоть сколько-нибудь положительные чувства, но гибель его в мои планы точно не входила.

— Все в порядке, Госпожа, — отозвался Латин жизнерадостно, не отрываясь, впрочем, от изучения карманов незваных гостей, — Он сейчас вернётся, только кое-что закончит.

Я передёрнула плечами, немного раздраженная: все же, бывали секунды, когда кажущаяся идиотской полуулыбка на губах нашего флегматичного друга раздражала до невозможности.

— Госпожа, вы целы? — углубившись в раздумья, я пропустила момент, когда Ишири подошла ко мне, дав тем самым возможность рассмотреть себя поближе. И, надо сказать, шокированной, испуганной или испытывающей стресс Компаньока не выглядела вовсе. Единственным, что выдавало в ней человека, только что пережившего опасную ситуацию, была пребывающая в беспорядке прическа: каштановые волосы, обычно строго уложенные, неприлично разметались по плечам девушки и завились весьма милыми колечками. Надо сказать, Ишири это было к лицу — и, судя по нескольким, словно бы мимолетным, взглядам Дамила, не одна я так думала.

— Все хорошо, — отозвалась я мягко, — Не переживай. И, все же, где Сонак?

— Пошел за остальными, — пояснила Компаньонка лаконично. И, словно иллюстрируя её пояснения, в дверном проеме возник третий Крыс, как обычно, чем-то недовольный.

— Готово. Четверо. Нужно почистить, — отчитался он. Дамил, склонившийся над одним из наших гостей, уточнил:

— Латин, у тебя все? Заканчивай.

— Как скажешь, — отозвался громила со своей неизменной улыбкой, и тела, которые Крысы уже успели обыскать, охватило синеватое магическое пламя, не оставляющее следов. Меж тем, Латин подошёл к Ишири и протянул ей три кандзаси, ранее украшавших прическу девушки.

— Кажется, это Ваше, — заметил он мягко, — Не переживайте, кровь я убрал. Должен сказать, хорошая работа — Вы отлично владеете этими игрушками.

— Спасибо, — отозвалась Компаньонка сухо, но чувствовалось, что похвала ей очень польстила. Я даже отметила легкий румянец, появившийся на щеках девушки.

Надо же... Ишири умеет краснеть...?

— Не думаю, что похвалы уместны, Латин, — резкий, полный злости голос Дамила прервал мои размышления, — Займись друзьями Сонака, а с этой девицей, так и быть, я поговорю сам.

На миг — на короткое мгновение! — вечная флегматично-мечтательная улыбка второго Крыса дрогнула, и мне даже почудилось, что там, за маской отрешенности, колышется бездна сильных, разрушительных эмоций...

Но, длинные ресницы Латина опустились, пряча от чужих глаз тьму в его взгляде, а улыбка вернулась на лицо.

— Да, конечно, — ответил он весело, — Снйчас все сделаю.

Надо сказать, в тот момент я только начинала понимать масштаб проблем, с которыми мне предстояло столкнуться...

— А теперь поговорим с тобой, — голос Дамила, полный звенящей ярости, вырвал меня из раздумий, заставив обратить внимание на разворачивающийся перед глазами спектакль. А поглядеть там, нужно сказать, было на что: взбешенный не на шутку Крыс надвигался на мою Компаньонку, безжалостно вторгаясь в её личное пространство, и казалось, что каждая его фраза, полная ярости и яда, походит на смертоносный кинжал.

— Как. Ты. Посмела. Вмешаться? — именно так, чеканя каждое слово, — Кто вообще тебе позволял вступать в бой?

— Я... — Ишири, явно не ожидавшая такого напора, попыталась оправдаться, но шанса подобного ей не дали, бесцеремонно прервав.

— Глупая кукла, уясни же, наконец, где место таким, как ты, и будь добра не высовываться! Ты со своими игрушками, уместными только в борделях, путаешься под ногами и подвергаешь всех опасности. Я этого не потерплю, поняла, девка?

Глаза мои непроизвольно сузились — мужчина, охваченный эмоциями, преступил черту, пересекать которую не следовало. Резко шагнув вперёд, я вклинилась между спорщиками, оказавшись к капитану лицом к лицу — чуть податься вперёд, и наши носы соприкоснулись бы. Непроизвольно, Крыс отступил на шаг назад.

Глаза наши встретились: черные, раскосые, блестящие энергией и яростью, напротив розовых, холодных, полускрытых под тяжелыми веками и перечерченных алой сеточкой вен. И, хотя ни один из нас не был магом, в тот момент я готова была поклясться, что ощущаю, как бьются меж нами потоки противоборствующих сил. Мужчина и женщина, жар пылающего во тьме костра и ледяное дыхание приближающейся зимы...

Странный то был миг.

В шаге от нас догорали в синеватом магическом пламени трупы, в крови все ещё играл азарт битвы, а страх, подавляемый ранее, выплеснулся наружу с охватившей нас яростью. Дамил молчал, и я ничего не говорила также — подыскивала слова. Правильные. Способные остановить, наконец, этот глупейший конфликт.

И поневоле в глубине души задалась я вопросом: что именно должна сказать в подобной ситуации истинная супруга владыки? И как поступила бы ты, Камил де Анкаст, полноправная Императрица Экили? Ударила бы зарвавшегося щенка по щеке? Надменно посоветовала бы *держать себя в руках*? Напомнила бы, что оскорбление, нанесенное личной Компаньонке, переносится и на имя Госпожи? Что из этого — правильно?

Воистину, это было забавно: мысленно разговаривать с женщиной, которую не видела ни разу в жизни, ставить себя в один ряд с ней и пытаться равняться на её — несовершённые — поступки. Да, читающий эти строки, не могло быть ничего глупее, чем сравнивать себя с ней... но по-другому у меня уже не выходило.

И сейчас, спустя годы, думаю, что, возможно, совершила тогда одну из самых серьёзных ошибок в своей жизни, позволив черной ненависти свернуться под сердцем клубком и связать нас, двух ненастоящих Императриц, невидимой и крепкой нитью. Сейчас — только сейчас! — я знаю, сколь сильны подобные узы и как сложно — даже невозможно — их порвать. И горькой мутью на дне души плещется понимание того, что мы с ней всегда были тенями друг друга.

Но тогда, впервые мысленно сравнив себя с неведомой сакийской аристократкой, тень которой уже росла в моей душе, как опухоль, усердно поглощая свет, я решила для себя, что буду лучше, благородней и умней её. Проще дать пощёчину или унизить словами, уповая на свой статус. Понять причины, побудившие сделать ошибку — сложнее.

Я молча смотрела на своего Капитана, отринув первую ярость, и с некоторой иронией увидела в его глазах тень своих собственных чувств. Ревность...

А вот и ответ.

— Дамил... — начала я мягко, чувствуя странную и, возможно, неуместную жалость к объятому явно непривычными для него эмоциями мужчине. И не стала продолжать, просто попыталась взглядом выразить свои чувства.

Я понимаю то, что ощущаешь ты, и тоже живу в этой пылающей Бездне. Тебе это ново, ты не хочешь этого признавать, но так продолжаться не может. Ты ведь понимаешь, верно?

Долгие мгновения — и ответ, отразившийся в самой глубине черных глаз, таких красивых и эмоциональных сейчас.

Понимаю. Но от этого не легче.

Губы мои трогает легкая улыбка, незаметная посторонним и совершенно очевидная для стоящего напротив.

От этого никогда не легче, верно? Уж мне ли не знать...

Он отвел глаза первым.

— Я не буду извиняться, моя Госпожа, — это было сказано резко и порывисто, с вызовом.

— Это радует, — усмехнулась я в ответ и отвернулась, показывая тем самым, что разговор окончен. Тихое хмыканье за спиной стало мне бальзамом на душу: кажется, мы оба ненавидели тех, кто часто и попусту извиняется.

— Ишири, — чуть улыбнувшись, сказала я застывшей Компаньонке, — Не будем мешать нашим серьёзным мужчинам, подождем в сторонке и поболтаем о пустяках. Хорошо?

— Конечно, Госпожа, — голос девушки звучал сухо и разочаровано. Казалось, что слова Дамила перечеркнули все удовольствие, которое она явно получила от недавней битвы, и погрузили Ишири в серую хмарь безразличия.

Наблюдая искоса за огорченной Компаньонкой, я остерегалась говорить что-либо, поскольку понимала: мало какие слова тут будут уместны. Мне хотелось многое спросить, подтвердить свои догадки...

Впрочем, сомнений в том, что они в целом верны, было немного.

— Знаешь, — я мечтательно улыбнулась, наблюдая за деловито снующими на другом конце пещеры Крысами, — Ты смелая и сильная девочка, правда. Прими мое восхищение.

— Спасибо, Госпожа, — ответ был данью вежливости, не более того.

— И тот, кому это предназначалось, впечатлен, не сомневайся. Пробрало мальчика, — заметила я, задумчиво наблюдая за Дамилом, что-то тихо обсуждающим со своими напарниками.

— Не надо, Госпожа, пожалуйста. Я не хочу об этом говорить, — в голосе Ишири послышалось столько горечи, что я изумленно повернула голову в её сторону.

— Как знаешь, — отозвалась я, ощущая, как в голове вертится настойчивое воспоминание. Не я ли сама точно так же отказывалась признавать чувства Эйтана ко мне, когда Эстатра Ящерица в купальнях пыталась вывести меня на откровенный разговор? Ох, как давно это было...

— И все же, я хочу, чтобы ты знала: Капитан Серых Крыс желает тебя, мне отлично видно это со стороны. Не сомневайся. Именно это и заставляет его так себя вести.

— Нет, — отозвалась девушка тихо и твердо, — Если бы он желал меня, то не выгнал бы той ночью, на корабле, и не называл бы падшей женщиной.

Глаза мои поневоле округлились. Ночью? На корабле? Кажется, предаваясь хандре и самоистязанию, я многое ухитрилась пропустить...

Да и вообще, не могла думать, что у Дамила все настолько запущено...надо же, "падшая женщина"!

— Знаешь, в чувствах и эмоциях своих люди порой бывают на редкость непоследовательны , — сказала я осторожно, но, увидев, как искривились, словно от боли, губы Компаньонки, быстро сменила тему.

— Ишири, могу я у тебя кое о чем попросить? — голос мой прозвучал на редкость заискивающе.

— Можете даже приказать, — бросила девушка резко. Ну, коль уж так...

— Спасибо за разрешение, но это именно просьба, и ты всегда можешь отказать, — проговорила я спокойно и сделала драматическую паузу, дождавшись, пока Компаньонка поднимет на меня непонимающий взгляд.

— Пожалуйста, научи меня метать кандзаси, как ты! — на выдохе попросила ваша покорная слуга, добавив в голос как можно больше детской непосредственности, — Это было так потрясающе... мне тоже хочется так уметь!

Она изумленно глянула на меня, даже забыв на мгновение о своих проблемах, а потом усмехнулась со странной иронией:

— Если Вам так хочется — конечно, научу. Хотя и не понимаю, зачем: уж Вы-то вызываете у окружающих уважения и без всяких железок.

— Но, тем не менее, это не мешает мне спать с отравленным стилетом под подушкой, — вернула я Компаньонке улыбку.

Как нам с Ишири удалось выспросить у вежливого Латина, люди, напавшие на нас, были членами группы контрабандистов, держащих под своим контролем этот сектор подземных дорог. И, хоть нам удалось избавиться от этого отряда, по мнению Крыс, существовала реальная опасность встречи с другими.

Уж не знаю, насколько эта паранойя была обоснованной, но, после столь активного общения с местным населением наша импровизированная прогулка, говоря велеречивым языком, перестала быть томной. По приказу нашего развеселого Капитана, магические фонари погасили до минимума, на копыта мулов натянули тканевые носочки, поглощающие звук, и, разумеется, любые разговоры, равно как и привалы, временно оказались под запретом.

В общем и целом, нервозность висела в воздухе, дополненная молчанием, и не оставалось ничего, кроме как погрузиться в размышления, невидяще глядя в пустоту и стараясь не обращать внимания на боль во всем теле, вызванную непривычно долгим пребыванием в седле.

Нужно сказать, инцидент с контрабандистами оставил в моей душе странный отпечаток. Умом я, разумеется, понимала, что они, вполне вероятно, убили бы нас, предварительно ограбив и помучив, но все равно такое вот стремительное, лишенное предварительного диалога нападение казалось мне кощунством. Не буду врать, что когда-либо была добрым пацифистом, не выносящим убийств, однако, лишение другого существа жизни всегда казалось мне крайней мерой. В моем представлении, нужно было все взвесить, убедиться, что иначе не получится добиться намеченной цели, удостовериться, что оная стоит чьей-то жизни. Биение человеческого сердца ведь ценнее многого, разве нет?

Однако, размышляя о мире и времени, где мне пришлось волей богов родиться, я все яснее понимала: их будет много, таких смертей. Не драматичных, возвышенных, подчиненных великой цели вроде возведения Эйтана на престол, а глупых и абсурдных, зависящих от банального случая. Если не мы их — то они нас, разве не так живут все?

Губы мои тронула горькая улыбка. Воистину, существовало так много стран, столь отличных друг от друга всем: традициями и архитектурой, менталитетом и историей, и лишь жестокость была — одна на всех. Такова природа человеческая, не так ли? И все же, читающий эти строки, в глубине души я тешу себя надеждой, что твое время отличается от моего... хотя, это глупейшая идея, ведь люди неизменны. Именно потому в тот момент я сказала себе, что мне пора привыкнуть убивать, не раздумывая — как Крысы. Как Ишири.

Ибо это — правильно, ибо первый закон политики гласит, что проблемы не может доставить только мертвый враг. И, памятуя эту истину, во тьме пещер Сиратте я пообещала самой себе, что больше не стану сомневаться, прежде чем наносить удар. Я же... пэри...

Пэри.

Так или иначе, встреча с контрабандистами вполне согласовывались с политическими особенностями Шэрдонии, о которых мне приходилось читать. Мои соотечественники, которым довелось побывать в *Саду Большой Земли*, как ещё называли эту страну, оставляли о ней весьма противоречивые отзывы, которые, впрочем, складывались во вполне определенную картину.

По меркам весьма дисциплинированных, помешанных на четком зонировании прав и обязанностей ишшарцев Шэрдония казалась истинным воплощением первозданного хаоса.

Наши северные соседи позиционировали себя, как глубоко религиозную страну, и определенные основания на то у них были: вот уже четыре века у руля государственного аппарата стояли выходцы из духовенства. Говоря нашим языком, страной правили Жрецы Адада, что само по себе было весьма странно, поскольку Агнец был, как уже упоминалось, божеством инфантильным и "чуждым власти мирской". Но, кажется, убеждения бога мало касались его Жрецов, что было дико для любого из моих соотечественников.

Так вот, касаемо религиозности шэрдов: будучи, по их собственному мнению, мировым центром поклонения казненному Агнцу, их страна также славилась самым высоким уровнем преступности в мире. Стоя на пересечении торговых путей, не имея постоянных властвующих династий, Шэрдония представляла собой один сплошной порт, в котором на фоне громадной текучки населения, активной торговли и непрестанной борьбы за власть, махровым цветом расцветали человеческие страсти и пороки. Рами моего времени был столицей, одновременно, искусства, проституции и наркоторговли, а каждый монастырь скрывал за своими стенами тот или иной промысел, далекий от благородного. Вообще, Шэрдония была отличным примером парадоксального государства, в котором теневая экономика была налажена в разы лучше официальной — что свойственно странам, возглавляемым дельцами, которыми, по сути, и были все Жрецы Адада. Стоит добавить, что убийство для шэрдов было делом крайне обыденным, можно сказать, привычным: в день на улицах их славной столицы умирало в среднем сорок-пятьдесят человек, и причиной тому были отнюдь не болезни. В общем и целом, чем ближе я знакомилась с культурой этой славной страны, тем больше понимала, почему у Эжара Кота столь хорошие отношения с её уроженцами: по всем признакам, свой очаровательный характер он унаследовал именно от матери-шэрдонки.

Но, несмотря на все свои недостатки, Шэрдония была крайне важна для будущего моего Императора, потому я готова была принять эту страну какой угодно — главное, чтобы её внешняя политика не сменилась. В тот период у власти стабильно держался Первосвященник Иерте Борха, который, вопреки официально существовавшим запретам, узаконил детей от любимой куртизанки и вознамерился, судя по всем признакам, создать первую в Шэрдонии династию правителей-священнослужителей. На мировой политической арене, Иерте, любитель ядов, оргий и наркотиков, был главным противником Микора де Анкаста, то есть, потенциальным союзником Эйтана. Именно потому, жизненно важным для меня было произвести на этого человека и членов его семьи хорошее впечатление.

В досье, которое я благополучно выучила наизусть, говорилось, что в данный момент семейство Борха включало, помимо Первосвященника Иерте, также троих его детей.

Старшим на тот момент был Черите Борха, человек, по общеизвестным данным, заведовавший армией Шэрдонии и заслуживший большой авторитет среди военных чинов. Репутацию этот тридцатилетний мужчина имел весьма сомнительную и противоречивую, если не сказать скандальную: сложно назвать грехи, которых ему не приписывали бы. Ходили упорные слухи, что именно Черите стоял за убийством собственного старшего брата — однако, автор документов, которые Эйтан мне предоставил, выражал сомнения в правдивости этой информации. Шпионы Ишшарры не зря ели свой хлеб, потому мнению неведомого Крыса-аналитика я вполне доверяла.

Вторым ребенком Первосвященника была Лакира, двадцати пяти лет от роду, которую злые языки уже успели прозвать Чёрной Вдовой Рами из-за троих безвременно почивших супругов. Эту женщину именовали одной из красивейших донн столицы; бытовало также мнение, что в знании различных зелий и ядов, унаследованном от матери-куртизанки, знатной красавице нет равных.

Младшим и, с какой стороны ни глянь, самым странным членом семьи Борха был Домине девятнадцати лет от роду. На фоне своих родственников этот молодой человек, славившийся флегматичным, замкнутым нравом, недюжинным талантом художника и страстью к мужчинам, казался, как минимум, подкидышем. Самым ярким его достижением, указанным в бумагах, было то, что обнаженный Домине послужил натурщиком для фрески "Вознесения Адада" на куполе одного из храмов. Лично мне все это казалось каким-то безумным кощунством, но — в этом была вся Шэрдония.

И вот, силясь отвлечься от боли и усталости, я прокручивала в голове всю известную мне информацию, внутренне гадая: что ждет меня в особняке Борха? Про фамильное гнездо этой семейки ходили слухи, от которых волосы становились дыбом, однако, как по мне, все это больше напоминало второсортную "историю про призраков", чем адекватную оценку ситуации.

Нет, читающий эти строки, не считай меня наивной: разумеется, мне было известно, что слухи не появляются на пустом месте. Однако, россказни о Фильторено, родовом поместье Борха, наводили на мысли, что сами представители славной династии их и распускают, дабы отпугнуть любопытных.

Нет, я не исключала возможность существования в богатом доме и пыточных в подвале, и ядов, скрытых в дверных ручках, и погреба, полного диких зверей, и ловушек-артефактов, расставленных по всему строению и убивающих излишне любопытных. Да, все это было возможно, однако, мне сложно было вообразить, каким нужно быть безумцем и параноиком, чтобы пойти на такие бессмысленные и колоссальные расходы. Ведь, подобные архитектурные изыски повлекли бы за собой, как минимум, необходимость каждый день выбрасывать трупы незадачливых слуг и гостей, угодивших в невесть кому предназначенную западню.

Однако, нельзя также не признать, что такими мыслями я, в некоторой мере, просто успокаивала саму себя.

По всему выходило, что, если наши выводы верны, встретить меня должны вполне вежливо: как ни крути, Первосвященник не мог не мечтать о свободной Провинции Хатта больше, чем самый ярый патриот Ишшарры: выгоды, которые Иерте мог получить от освобождения этих территорий, были воистину колоссальны. С другой стороны, в зыбком болоте политики противники и союзники менялись со скоростью ветра, и быть уверенным в чем-то было нелегко...

Тихонько вздохнув, я прикрыла глаза. Хочется того или нет, но в скором времени мне доведется оказаться в полной власти Первосвященника Иерте. Если мы ошибались насчет его планов, это значило, что муэти Омали уже мертва, и ничто её не спасет. Потому, бояться было глупо.

Но, мне было страшно.

К тому моменту, как Дамил позволил нам привал, я успела окончательно уйти в себя, впав от усталости в состояние странного полусна. Все вокруг смазывалось, стиралось, тело не желало повиноваться, и, едва коснувшись спальника, я провалилась в сон.

Когда Крысы, дежурившие по очереди, разбудили нас, мы с Компаньонкой привычно уединились в сторонке, дабы "провести утреннее омовение". Воспользовавшись представившейся возможностью, я, отойдя в самый дальний угол и набросив порог безмолвия, вытащила заветное зеркальце.

Эйтан отозвался практически сразу — очевидно, ждал. И, как водится, наше с ним дистанционное общение началось с претензий.

— Я же сказал, чтобы ты выходила на связь каждый сутки! — рявкнул Сиятельный Император, раздраженный, словно собака, у которой отобрали кость. И не знаю, почему, но в тот момент, сонный и взъерошенный (очевидно, в верхнем мире на тот момент была ночь), он показался мне таким... милым, что губы невольно расползались в улыбке, завидев которую, Император подавился очередной колкой репликой.

— Омали? С тобой все в порядке?

В серых глазах застыла тревога, и это, отчего-то, показалось мне на диво смешным. Впрочем, Змея, кажется, моя веселость не сильно порадовала.

— Кирени?

Я фыркнула. Моё настоящее имя. Это, как минимум, значило, что Серебристый Змей не на шутку взволнован.

Тряхнув головой, я приказала себе перестать смеяться, но — увы. Смех рвался наружу бесконтрольно, очень красноречиво сигнализируя о масштабах накрывшей меня истерики.

По всему выходило, что путешествие по подземельям далось мне несколько тяжелее, чем я ожидала..

— Кирени, — голос Эйтана зазвучал тихо и мягко, словно он разговаривал с маленьким ребёнком или раненным зверем, — Успокойся. Что случилось? Вы угодили в неприятности?

Последний раз нервно хихикнув, я прикусила тыльную сторону ладони до крови. Метод этот был спорным, но подействовал: смех прекратился.

— Нет, все в порядке, на самом деле. Не обращай внимания.

Кажется, мягко-успокаивающие нотки в моем голосе мало убедили Змея. Зло прищурившись, мужчина тихо проговорил:

— Разве я не говорил, что не выношу, когда ты лжёшь?

Я хмыкнула. Он действительно очень, очень хорошо успел меня узнать.

Только вот рассказывать о контрабандистах и шептунах откровенно не хотелось. Мне самой не понаслышке было известно, насколько это тяжело: осознавать опасность, угрожающую близкому человеку, и не быть способным помочь. Беспомощно наблюдать со стороны — мука, каких мало. Я знала: мой отъезд и так дался Змею нелегко, и усугублять ещё больше не стоило.

Можно было, конечно, поведать о ссоре между Ишири и Дамилом, о нашем с Капитаном молчаливом противостоянии, только вот... это отчего-то казалось слишком личным. И, надо сказать, ощущения эти удивляли и меня саму — но, я ничего не могла поделать с ними.

Потому, тонко улыбнувшись, я проговорила:

— Не злись, милый мой. Право, я не вру. Ничего серьёзного действительно не произошло, это все — подземелья. Кажется, мы в этой тьме слишком долго, и уже просто начали уставать от давящих стен и эха коридоров...

Беспомощно улыбнувшись в подтверждение своих слов, я потерла лоб, словно пытаясь унять расшалившуюся мигрень, и мягко уточнила:

— Поведай лучше, как твои дела. Что нового в столице? Как там твоя новая супруга?

Змей поморщился:

— Пэры после свадьбы присмирели, ситуация в Совете более-менее стабилизировалась, а главное достоинство супруги — то, что вижу я её нечасто. В общем, тревожиться не о чем, милая моя.

Меж нами повисло молчание, заставившее меня покривить губы в тихой иронии. Каждый из нас не сказал ни слова об истинных причинах своих тревог, и оба мы, при этом, изо всех сил постарались сделать вид, что верим друг другу. О, право, мы были идеальной парой! Скрытные, нелюдимые лицемеры...

— Мне пора идти, — прервала я установившуюся тишину, не в силах больше терпеть той стены отчужденности, что внезапно возникла меж нами.

— Разумеется, — холодно отозвался Эйтан Хитрый, и его лицо в зеркальной глади сменилось моим отражением.

Я глядела вперёд, как сомнамбула, восседая на спине мула. Мои спутники весело переговаривались и шутили, от них буквально исходили волны счастья и радости, ибо наше путешествие по Сиратте, наконец-то, подходило к концу: впереди, в конце длинного узкого прохода, явственно маячил солнечный свет. Улыбалась и что-то щебетала Ишири, благосклонно кивал, слушая девушку, Латин, облегченно расправил плечи Дамил, и даже Сонак, при всей своей занудности, принялся что-то тихонько насвистывать себе под нос.

Они были нормальными, вменяемыми людьми, которые радовались солнечному свету, проглянувшему во мраке пещер, свежему воздуху и предстоящей свободе. А мне... хотелось спрятаться поглубже, подальше, остаться в Сиратте навсегда, чтобы никто не могу увидеть ни припухших от слез век, ни дрожащих губ.

Проклятое солнце, ненавистное солнце, которое безжалостно освещает то, что хочется скрыть, но слепит глаза, не позволяя видеть истинно важное...

Наш разговор с Эйтаном надломил меня, разбил на куски. В который раз общение кончилось конфликтом.

Расстояние разделяло нас, отдаляло, безжалостно разбрасывало в разные стороны, заставляло обрасти несметным количеством тайн. И наши чувства, совсем молодые, короткие, как вспышка, покрывались корочкой льда.

И чем дальше, тем большей глупостью казался мне свершенный некогда ритуал, связавший нас.

Мы были чужими людьми. И расстояние, словно проявляющее заклинание, наглядно показало это.

С тяжелым сердцем покидая своды пещер, замерев перед переплетением горных дорог, я не знала, что делать дальше.