Инферняня

Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.

— А твоя мама знает?

— Нет пока, — нахмурился он.

Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) — зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью-Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из "Кошек". Мы завывали "Мэкавети, Мэкавети" от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.

Так что там Томас хотел сказать о контрактах?

— И что говорится о нарушении родительских инструкций? — спросила я.

— Неважно, — пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.

— Нет, важно.

— Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.

— Эй, — я тоже встала. — Чего ты там темнишь?

Он обернулся, руки в карманах:

— В некоторых случаях... увольнение.

— Ничего себе! Как жестко! И ты это сост...

— А в некоторых — смертная казнь, — договорил он.

Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:

— А за что смертная казнь?

— В том числе за то, что ребенка унесут гарпии... Извини, я не хотел тебя пугать, — он присел рядом и взял меня за руку. — Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари...

— Я испугалась за Петера! — сказала я.

Он погладил меня по руке:

— Извини.

— Да ладно уж, — сказала я.

Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.

— Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? — сказала я.

— Да, — ответил он.

Его ладонь ушла — он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.

— С Селией Барментано и амброзией не все понятно, — произнес Томас, — зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?

Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?

— У меня была одна кастрюля.

— Да? — оживился Томас.

— Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.

— Ну вот! — сказал Томас.

— Что — вот?

— Селия — если предположить, что это была она — плеснула туда немного амброзии.

— Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче — у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!

— Ты так любишь пиво? — поднял он одну бровь.

— Да не очень-то. Это подруга подарила мне на День Рождения.

Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое 18-летие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно), и что когда она его увидела, то сразу поняла, это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась — тому, что на этот раз, это, слава богу, не огромный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда огромный цветущий куст).

— Амброзию невозможно отлить в кружку, — сказал Томас. — Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг... — а потом задумчиво добавил: — Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.

— Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи... Значит, она дала ему выпить ого-го сколько, если он так вырос!

— Амброзия действует по-разному — в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу — и того дольше.

— Да? Ну... Если Селия взяла чуть-чуть, куда же делось все остальное? — спросила я.

— Не знаю, — и Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: — А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?

— Да, — сказала я, немного смутившись.

Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку, заговорил:

— Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении семейства Барментано: Селии, Чарльза, и их сына Микеланджело, по-семейному — Мосика. Так? — обратился он ко мне.

Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:

— Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью-Йорке.

Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.

— Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, — сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать, агенту 007?

— Официально он не пропадал...

— А как же автоот...

— Запись на автоответчике могла быть шуткой...

— Но... — взвилась я.

— Нет, я-то понимаю, что он был абсолютно серьезен, — он поднял руки вверх, словно защищаясь. — Но. Официально! до завтрашних, то есть уже сегодняшних, двух часов дня Гермес Олимпус имеет право быть где угодно. И никого, в том числе и тебя, это не касается.

— Значит, мы будем сидеть и ждать двух часов, а он в это время улетит... — я взмахнула рукой, — черти куда.

— Он и так уже черти где, — сказал Томас. — Не переживай ты. Не прижучим Гермеса, так у Петера еще и мать должна быть.

— А то я считала, что они размножаются делением, как амебы, — саркастично хмыкнула я.

Ну, вообще-то, до того, как Гермес мне сообщил, что у Петера один из родителей бог (что подразумевало наличие и другого родителя), у меня были сомнения, откуда берутся дети у богов. Ну, знаете, есть же всякие легенды — кто из глины кого-то лепил, кто еще как вытворял. Опять же Троица всегда меня запутывала — кто кому кто там есть? Если трое как бы едины... То похоже на деление, да?

— А кто, кстати, его мать? — спросила я.

— Гермес не сообщил эту информацию в агентство.

— Может, что-то тут нечисто? Может, он украл Петера у матери?? — осенило меня.

— Зачем? — спросил Томас. — Петер и так принадлежит ему, в смысле, на равных правах с матерью.

— А вдруг его лишили родительских прав в... в... судебном порядке??

— Боги могут проиграть суд только таким же как они, то есть — богам. У других нет никаких шансов, — сообщил Томас и спросил: — Вроде в учебнике это было?

— В каком учебнике?

— Начальный курс для нянь.

— А-а, ну да...

Я отнеслась к новой работе очень ответственно и засела за чтение талмуда, который мне вручили в агентстве, в первый же вечер. Вступительная статья была о том, как нужен этот учебник каждой няне особенных детей. В этом авторам удалось меня убедить. А так же в том, что учебники пишут зануды. Я просмотрела некоторые картинки (больше всего хотелось узнать, как выглядят инопланетяне — ну и насмешили они меня!), после этого талмуд был похоронен в шкафу под грудой одежды.

А я решила облегчить жизнь последующим поколениям нянь, а так же родителям особенных детей, и написать для них Руководство. Там будет только важное и ничего лишнего. Думаю, двух страниц хватит.

— Тем более, это Гермес Олимпус, — продолжал Томас, — он и богам не проиграет — он известен своей хитростью. Читала мифы Древней Греции?

— А, мифы, — неопределенно сказала я и решила уйти от опасных тем: — А если выяснить, кто мать Петера, не удастся?

— Удастся.

— А если нет?

— Тогда Петера воспитает корпорация. В любом случае, тебе не придется взваливать заботу о нем на себя, — миролюбиво сказал Томас и снова взял меня за руку.

Но я выдернула руку:

— А я о себе и не беспокоюсь!

— Тш-ш, — сказал Томас и кивнул в сторону открытой двери спальни.

Я договорила уже тихо:

— Я переживаю за малыша — как он будет без родителей?

— Если так и получится — в чем я очень сомневаюсь — Корпорация его не оставит, не бойся. Он будет расти в довольстве и роскоши. А потом останется работать в Корпорации.

— И будет там работать всю жизнь?

— Нет, всего пятьдесят лет. Но большинство из них бессмертны, так что...

— А если кто-то не захочет остаться?

— Не имеют права отказаться. Контракт.

— Тоже ты составлял?

— Не подозревай меня во всех злодеяниях мира. Это очень старый закон. Ему лет пятьсот. И потом, любой бы душу продал за работу в Корпорации. Если бы знал о ее существовании.

— Возможно, — сказала я.

Томас сказал:

— Я сделаю все, чтобы найти Гермеса или его жену, я тебе обещаю.

— Хорошо, — я посмотрела в его глаза. А они у него такие... Синие!

Я быстро отвела взгляд. Томас и не заметил моего смущения, он зевнул и потянулся:

— Извини. Я так устал. Ты, наверное, тоже.

— Да, — сказала я, вставая. — Я прилягу в спальне.

— Да, а диван мой, — сказал он и хлопнул ладонью по подушке дивана. — Довольно мягкий.

— Спокойной ночи, — сказала я и зашла в спальню.

Петер тихонько посапывал, уткнувшись в подушку. Я поправила у него одеяло, умылась и устроилась спать на второй кровати.

Проснулась я аж в девять часов (набегалась вчера предостаточно), было совсем светло, Петер еще спал.

Никаких страшных птиц ночью не было слышно. Только раз я проснулась — от глухого собачьего лая, и сначала подумала, что это та собачка, что я видела на руках у седовласой дамы. Но лай был низкий и хриплый, и собак явно было много. И, что показалось мне самым странным — были они где-то за окнами. Помню, перед тем, как я снова провалилась в сон, в голове пронеслась бредовая фраза: "Собак называют стаей, потому что они, как стая гусей, летают..." И чего только во сне не придумаешь. Смехота. Наверное, городские дворняги пробегали мимо гостиницы.

Позевывая, я вышла в гостиную. Томас, совершенно свежий, выбритый и при галстуке, будто встал давным-давно, сидел в кресле у журнального столика, просматривал газету и пил чай. Он поднял голову:

— Как спалось?

— Прекрасно, — я улыбнулась.

— Присоединяйся, — он указал рукой на столик — там были чашки, чайник, бутерброды, джем.

Я беспокойно взглянула на окна — шторы раздвинуты и светит тусклое октябрьское солнце. Он понимающе сказал:

— Гарпии не показываются днем. При солнечном свете они слепы, как кроты.

— И когда пасмурно?

— Да...

Я села на другое кресло.

— Что пишут? — киваю на газеты, типа я светская девушка и завожу по утрам светские разговоры, вместо того, чтобы ворвавшись в комнату, завращать глазами и закричать: "Поехали скорее в погоню за Гермесом или за его женой!"

— Сегодня ничего интересного, — отвечает он спокойно и, сложив газету, бросает ее на стол. — Позавтракаешь, и я отвезу вас к тебе домой, — и, предупреждая мои вопросы, досказал: — А сам отправлюсь разыскивать Гермеса.

— Но если он "черти где", то как ты его найдешь?

— Есть место, где всегда знают, где он.

— И что это за место?

— Его работа.

— Он... — в памяти всплывало что-то, вроде бы какая-то незначительная смешная работенка, которую Гермес Олимпус назвал мне через дверь при нашем знакомстве. Ах, да! — Он сказал, что он посыльный. Обманул, наверное.

— Ты же знаешь, родители не имеют права врать при заключении договора с няней.

— Ну да, — сказала я неуверенно, потому что не помню я, кто на что там имеет право и когда.

— Он посыльный. У Зевса.

— Да? — Еще один бог майя? — А ты знаешь, где живут южноамериканские боги?

— Почему южноамериканские? — уставился он на меня.

О, черт, кажется, я ошибалась. Ну и ладно. Я что, обязана знать всех богов всех народов? Я не этот, как его... фиолог, телолог, ну, неважно.

— А что, нет?

— Греческие, — улыбнулся он.

Вот уж тем более! Где Греция и где мы! А где, кстати, эта Греция? Да нет, знаю я, что в Европе, за кого вы меня принимаете! Или ближе к Азии? А может, в самой Азии? Или на островах... Мои лихорадочные вскапывания знаний по географии прервал голос Томаса:

— Это на юге Европы.

— Я знаю, — обиженно сказала я.

— Извини. Мне показалось...

— Значит, они живут в Греции?

— На горе Олимп. Только жить они могут по всему свету, а на горе Олимп работают.

Прикольно. Жить, к примеру, в Америке, а на работу к восьми утра являться в Грецию. Или, вообще, в Австралию! Я спросила важно:

— Ты полетишь в Грецию?

— Нет. Я постараюсь связаться с боссом Гермеса отсюда. По специальному каналу. Из центра.

— А-а.

Я пожевала хлеб со сливочным маслом. И вспомнила:

— Но если родители не имеют права врать, тогда почему Гермес сказал, что придет за Петером сегодня в два часа?

— Так и сказал? — прищурился Томас. — Дословно?

— Дословно я не помню. Хотя... — что же он тогда сказал? — Вроде бы... э-э... Он спросил, может ли он оставить Петера на сутки. Да.

— Значит, он не врал, — одна бровь полоска поднялась. — Он просто не договорил. Например, на сутки... и еще двадцать лет.

Я возмущенно покачала головой:

— Вот обманщик!

— Да.

Я допила горячий чай, съела лимонную дольку из него, отряхнула крошки с ладоней, заметила со вчерашнего дня оставшийся лежать на столе "Элль", взяла его, чтобы сунуть в сумку и дома полистать на досуге. Из журнала выпало что-то, стукнулось об пол, да так, что во все стороны полетели разноцветные искры, и укатилось под кресло, где сидел Томас. Я запищала от испуга, Томас соскочил с кресла, сказал:

— Не бойся.

Пошарил под креслом рукой, отодвинул его немного в сторону и вытащил из-под него маркер.

— Всего лишь маркер? — с сомнением спросила я, но ближе, чем на полметра, не приблизилась. (И ничего я не трусиха, но и маркеры ведь не должны плеваться огнями!)

— Точнее, небесный маркер. Я только читал о них, — Томас рассматривал находку с любопытством. Открыл колпачок, и провел несколько линий... в воздухе. За маркером, словно след от самолета, повисли огненно-оранжевые полоски. Томас прикоснулся к ним пальцем, они подернулись рябью, подул на них, они превратились в дуги, но не рассеялись и не исчезли. А так и висели посреди комнаты.

— Ух ты, — сказала я. — А мне можно?

Томас протянул мне маркер:

— Сбоку кнопки — выбирай цвет.

Я нажала на зеленую, нарисовала в воздухе улыбающуюся рожицу и сама рассмеялась.

— Но зачем он нужен?

— Развлечение богов. Дорисовывать закаты, например...

То-то мне иногда казалось, что облака ну никак не могут сами по себе получиться такой забавной формы. Типа верблюда с вопросительным кошачьим хвостом.

— Не знал, что и у богов его класса они могут быть... — пробормотал себе под нос Томас. — Посылка, наверное.

— Какого класса?

— Гермес Олимпус — бог второго круга.

— Да?

— Угу. Бог — служитель богов.

— О, — сказала я. — А он может дослужиться до первого?