Чистильщик

Мама задумалась, кивнула:

— Прав. Действительно, куда торопиться? Ты и так уже впереди всех. Успеешь. А то и студенческой жизни-то не увидишь...и так у тебя нет жизни никакой! Одни тренировки, занятия, да кружок вот теперь! Юля...эта!

Мама поджала губы, и я вдруг с горечью увидел — как она постарела! Боль. Нескончаемая боль в глазах!

Мама никогда мне об этом не говорила, но я видел, как она буквально горстями глотала таблетки и чувствовал ее боль. Боль в перебитых костях, в вывернутых суставах, в отбитых внутренностях.

Твари! Я их все равно когда-нибудь найду! Найду! И почищу мир!

* * *

Жизнь моя бежала по накатанному пути. Шло время, затянулось тиной и мое "героическое" приключение во дворе, и только иногда я чувствовал ненавидящий взгляд из окна квартиры возле третьего подъезда — то ли это была мать одного из тех, кто благодаря мне ушел на зону, то ли его девушка, сестра — не знаю. Да и знать не хочу. Видел очертания фигуры в грязном окне, да однажды слышал шипучие проклятия в свой адрес, в спину — когда шел по коридору суда.

Меня вызвали в суд в качестве потерпевшего месяца через два после того, как шпану закрыли в изоляторе. Суд был недолгим, очень недолгим — я даже удивился, ждал, что из-за количества обвиняемых дело затянется. Неделю мне пришлось каждый день ходить в районный суд, как в школу, в сопровождении моего веселого, бодрого адвоката.

Приговор был вынесен не самый мягкий, но и не совсем так уж жестокий — раздали по два-три года за групповую "хулиганку" (реальных сроков), самый же главный персонаж получил пять лет.

На суде он выглядел плохо — худой, с ввалившимися щеками, запавшими глазами, с перемятой, как из пластилина физиономией. Парню сильно досталось, но я его не жалел. Он хотел искалечить беззащитного пацана, но нарвался на волка. Так кто же в этом виноват? Разве — я?

Прошло больше полугода, прежде чем я снова вышел на Чистку. Кончилась зима, мне было уже пятнадцать лет. Наверное — пятнадцать лет. Моим днем рождения записали тот день, когда меня нашли на обочине дороги. То есть фактически мне было не пятнадцать, а около шестнадцати лет.

Около! Смешно... Что значат лишние полгода-год? Какая разница, пятнадцать мне, или шестнадцать? Если врачи определили мой биологический возраст в двадцать лет?

Вообще-то, все это условно. Вот, например, у девушек — мои сверстницы по большей части выглядели так, будто им не пятнадцать-шестнадцать лет, а все двадцать пять! Половозрелые особи. Но отношение к ним — как к детям. И какие они, к черту, дети, когда лифчики трещат, юбки рвутся по швам, распираемые тугими бедрами, а мужики на улицах головы едва не сворачивают, провожая взглядом...пока не глянут в лицо (Статья! Малолетка! Боже упаси! Дадут столько, сколько она весит!) А если ее еще накрасить? Да никто не отличит от двадцатилетней!

Так может и надо относиться, как к двадцатилетней, чего с ней сюсюкать? Ввести два возраста — биологический и календарный, а соответственно им и...

В общем — чушь всякая. Маме высказал свои мысли — она долго хохотала, утирая глаза, а потом с оттенком горечи сказала, что ей сейчас — точно две тысячи лет. По крайней мере — так она себя ощущает. Древней, забальзамированной мумией.

Нет, я и сейчас думаю, что насчет биологического возраста — это правильная идея. Ввести понятие биологического возраста, и судить тогда можно будет ориентируясь не по календарному возрасту, а по реальному, по реальным деяниям преступника. Почему зверенышам-малолеткам снисхождение? С какой стати? Они-то как раз самые жестокие, самые беспредельные в мире криминала!

В первый же мой после долгого перерыва выход на Чистку, я нарвался на малолетних негодяев. Лет по 14-15. И как всегда — главным у них был "зеленый". Тогда, после этого случая, я и стал называть их Тварями. Тварь. Или Бес.

Это был весенний апрельский вечер — конец апреля, тепло, ясно, уже сухо, но до летней жары далеко. Я знал, где начну свою первую Чистку — заранее подготовился, осмотрел место, пути отступления, место закладки одежды, грима — я их уложил в непроницаемый резиновый мешок, который купил на барахолке, и спрятал в колодце теплотрассы, сделав все, чтобы его не нашли бродяги. Пришлось прикапывать мусором довольно подозрительного вида, но оно стоило того. Парик, тени, тонирующая пудра — все, что нужно для того, чтобы изменить лицо. И одежда — я потом часто пользовался подобной одеждой — изображать старика проще, чем натягивать на себя мини-юбку для привлечения молодых отморозков.

Кстати сказать, так и не решился попробовать женский образ — вся моя сущность бунтовала, когда я представлял себя в роли девицы. Даже на сцене я отказывался изображать женщин — если не считать Бабу Ягу — но она вообще-то не женщина, а суть Лесной Дух.

"Батожок" взял мамин — старый, я ей купил новый, а этот вроде как вынес в мусор, выкинул. Мол, совсем уже сделался старый и неприличный.

Глупость, конечно, какая разница, старый, или новый, кто его рассматривает? Но мама не спорила. Тем более, что купил я его на мвои, заработанные деньги — мне дали премию, аж двести рублей.

Огромные деньги! У меня никогда не было таких денег. Вернее — не премию, а приз — от руководства ГУВД, за победу на городском чемпионате. Вручал Петрович, дал расписаться в какой-то ведомости, и одобрительно похлопав меня по плечу, прогудел: "Это только начало! Если не бросишь, если будешь идти так же бодро — и деньги будут, и новая квартира — все будет! Держись меня, и не пропадешь!"

Эх, Петрович, Петрович...лучше бы ты держался меня...

А тогда — я был счастлив. Все впереди, все меня любят (кроме "зеленых"!), жизнь прекрасна и удивительна. И я не помышлял себя вне бокса, вне спорта, вне этой атмосферы зала, наполненной звонкими ударами, энергией тренированных тел и запахом пота. И разве может быть моя жизнь другой, не такой, как эта?

Оказалось — может. И совсем скоро... "Человек предполагает, а бог располагает"

Найти негодяев оказалось до смешного просто. Пройти через пустырь к перрону электрички, открыть авоську, достать, раскрыть, и бросить назад пузатый старый кошелек, набитый "денежными купюрами". А потом спокойно пойти в сторону пустыря, "не замечая", что следом крадутся трое парней — мелких, лет по четырнадцать-пятнадцать.

В то время их называли шакалами. А то, что они делали на улице — "шакалить". Они останавливали таких же молодых парнишек, обшаривали карманы, забирали мелочь, а если жертвы сопротивлялись — избивали. Большинство из шакалят не достигли еще и четырнадцатилетнего возраста, а значит, не подпадали под уголовную ответственность. Это к вопросу — о реальном, и календарном возрасте.

Само собой, никто из них сам из себя ничего опасного не представлял — мелкие, трусливые, слабые. И только объединяясь в стаи, "духарясь" друг перед другом, они набирали силу и делались могучими демонами, которые наводили страх на всю окраинную молодую братию.

Впрочем — и на старшие поколения. Когда взрослели и набирались сил. Обирали пьяных, нападали на стариков, и доказать, что именно они совершали преступления было очень трудно — как ни странно, эти шакалята частенько создали что-то вроде настоящей организованной бандгруппы, где была своя разведка, свои осведомители, вплоть до группы прикрытия, следящей за обстановкой вокруг — не едут ли менты, нет ли свидетелей преступления. Прообраз будущих ОПГ.

Перед тем, как я до них добрался, на счету этой группы было уже четыре убийства, и это притом, что больше половины ее участников не достигли и пятнадцатилетнего возраста.

Это все я узнал уже потом, через несколько лет. Увидел дело, посмотрел фотографии, и тут же понял — они! И горько пожалел, что уже тогда не начал убивать. Если бы я их завалил в далеких 80-х, возможно — сберег бы много невинных людей. Часть этой банды тогда разбежалась, однако "костяк" ее хоть и притих, но не излечился от своих преступных наклонностей. И когда шакалята выросли, то как раз и подоспели к дележу огромного пирога, который раньше называли Советский Союз. Чиновники рвали пирог, бандиты рвали чиновников — всем хватило, кроме тех, кому эти все богатства якобы принадлежали изначально — "Советскому Народу". Нищему, голодному, обманутому, отчаявшемуся, не видевшему впереди ровно никакого просвета в черной пелене жутких девяностых годов двадцатого века. "Не дай бог тебе жить в эпоху перемен!" — кто сказал, не помню, но сказано абсолютно точно. Не дай бог.

И ничего в них не было такого страшного, а этих подростках. Семь парнишек моего возраста, в аккуратных кепочках, любимых гопниками всех времен, в приличных, чистых куртках, добротных ботинках. Домашние мальчики на прогулке.

Впрочем — они и были домашними. Я помню из дела, один — сын учительницы и мастера ЖКО, другой — мать кассирша на станции, отец слесарь на СТО (уважаемая личноть!). Третий — сын директора клуба, четвертый...да все они были вполне приличными парнями, не голодающими, не наркоманами! Зачем им было нападать на людей, отнимать жизнь за жалкие гроши?

Никогда не мог этого понять. Ну ладно там — некая группа решила ограбить банк. Плохо, да, преступление! Но за огромный куш, все ставить на кон, пан, или пропал! Когда не щадят ни себя, ни окружающих — и знают, что могут погибнуть под выстрелами полицейского спецназа. Это понятно! Но эти-то за что?! Убивать за десять рублей? Измываться над сверстниками за тридцать копеек? И что из таких тварей может вырасти? Какие люди?

Я помню, мы с Юлькой пошли на старый фильм "Генералы песчаных карьеров" — я его раньше не видел, а она — аж два раза. С придыханием говорила, какой это прекрасный фильм, как она плакала, когда его смотрела! Мы сели на последний ряд, как обычно, я думал, что она по обыкновению запустит мне руку в штаны, и все у нас пойдет как по маслу. Но не тут-то было. Юлька завороженно всматривалась в происходящее на экране, и невольно я сам начал вглядываться в это действо.

Мне хватило получаса, чтобы понять — я бы этих тварей прибил на месте! И никакой жалости! Грабеж, воровство, насилие — уже не исправить, уже пропитаны Злом!

У них другие мерила нравственности, другое понимание добра и зла. Они мутанты, бесы, и то, что, что эти подростки сироты — ничуть их не обеляет.

Подумалось тогда, а если бы эти сиротки распяли Юльку на песке, да отодрали бы во все дыры — толпой! Сифилитики, тубики, гонорейные ублюдки! Как бы она тогда отнеслась к ним? Так же бы переживала? "Ах, какие они несчастные!"?.

Это пока не коснется тебя самого — "Они же дети! Как так можно?!" А если бы твою мать искалечили? Если выгребли из карманов все, что нашли, а потом ради развлечения топтали бы ногами, ломая хрупкие женские косточки? Пиная в живот! Тогда как?

Я задал Юльке этот вопрос. И про насилие, и про ограбление. Реакция была такой, какой я в общем-то и ожидал — мы не разговаривали неделю. Ну и не трахались, само собой. Зато секс потом был слаще, а Юлька чуть умнее.

Вот и эти мелкие отморозки с горящими от возбуждения и предвкушения глазами — разве они заслуживают жалости? Им-то что надо? Бразильские грабили и воровали хотя бы для того, чтобы поесть, а эти — зачем? Сытые, домашние, благополучные?

Власть. Желание мучить. Звериная сущность, прорвавшаяся через оболочку цивилизации. Да нет, не звериная — бесовская. Зверь убивает для еды. Если он сыт — лежит себе, спит, гуляет, самок топчет. А эти хуже зверей!

В центре, конечно, "зеленый". "Тварь". Симпатичный парнишка, типичный маменькин сынок — даже шарф на шее, чтобы не простыл. Мама сказала с шарфом ходить! Мама — заведующая гастрономом. Папа — где-то в администрации. Мажор — как таких начали называть потом, после развала Союза. И Тварь.

Тогда я еще не знал, что Твари обычно родятся от Тварей. Но не всегда. Иногда зараза переходит и от чужой Твари. Впрочем — разве здесь есть какое-то открытие? Просто я могу видеть Тварей, четко определять, что "этот вот — Тварь конченая, а в этом еще осталось что-то людское", простой человек определяет по поведению. Тоже способ, кстати, но...увы, не точный.

Кем они меня тогда видели? Длинный, ссутулившийся старик в смешных круглых очках (это хороший штрих, все видят очки-телескопы, и не замечают лица), ногу подволакивает, руки трясутся. Седые волосы из-под побитого молью беретика — ботан, точно! Ха! В беретике! Нормальные пацаны в беретике не ходят!

— Эй, дед... — Тварь подошел ближе и протянул руку к моей авоське — Деньги гони! Слышь?!

Я беспомощно оглянулся по сторонам, якобы ища, кто бы помог, нет ли прохожих (пусто, отлично!), подался назад, "собираясь бежать", но двое из стаи перекрыли мне отход, забежав со спины.

— Жадный какой дед! Давай, делись, придурок! Порадуй внучков! — Тварь радостно рассмеялся

Он наслаждался спектаклем! Взрослый человек — и как ребенок! Боится, дрожит, перед ним дрожит, перед могучим монстром, великаном, Демоном! Приятно!

Я пришел к выводу — Твари питаются отрицательными эмоциями.

Все во вселенной — энергия. Эмоции — та же энергия. И есть существа, которых я называю Тварями. Они питаются энергией эмоций, как мы — хлебом, котлетами, картошкой.

Почему отрицательной энергией? Почему бы им не смешить нас, а потом поедать положительную энергию? А почему, к примеру, хищники едят мясо, а коровы траву? Твари хищники, и едят мясо, вот и все.

Вполне вероятно, что есть энергетические вампиры, которые питаются положительной энергией. Они живут в тех, кто умеет заставить людей радоваться, веселиться — это хорошие Твари, их даже "тварями" называть не хочется. Он приносят пользу — хорошие, правильные симбионты, как те бактерии, что живут в кишечнике живых существ и помогают им переваривать пищу. А вот эти — они ничего людям не дают. Другим людям. Дают только своему носителю. И себе. У остальных только отбирают — здоровье, счастье...хороший, чистый весенний вечер. Солнце. Радость бытия.

Взамен — страдания. Боль. Отчаяние.

Я видел — он собирается меня убить. Знал. По всему знал. Лихорадочный румянец на лице, блестящие глаза, застывшая, напряженная улыбка...заточка в правой руке.

Я потом насмотрелся этих заточек — в уголовных делах, в музее криминалистики, потом — в жизни. В живых руках, и гораздо более ловких, чем руки малолетнего отморозка.

Что мне этот недоросль, когда со мной не смог сладить десантник, обученный приемам ножевого боя? Что мне двое дурачков, хихикающих за спиной, когда я валил одним ударом соперника, который их всех разметал бы в одиночку, как ветер разносит осенние листья?!

Мне хорошо запомнилось, как парень держал эту самую заточку — рука белая от напряжения, пальцы вцепились так, будто он думал, что заточка сейчас выпорхнет из рук и улетит. Типичная ошибка новичка. Нож, стилет — должны порхать, их нужно держать мягко, но в то же время крепко, как птичку, которую нельзя раздавить, но и нельзя отпустить на волю! Так говорил мой инструктор. Инструктор, которого я пока еще не знал.

Впрочем — я этого и не мог забыть. Абсолютная память, эйдетическая — если говорить научным языком. Хотя ей и приписывают много такого, чего на самом деле — нет, эйдетики все-таки умеют забывать, если долго не обращаются к нужной картинке. Но они (мы) все равно помним многократно больше, чем обычный, нормальный человек.