Серые земли-1. Главы 1 - ...

...ее дом.

...славный старый дом на Чистяковой улочке, купленный у вдовицы... от нее в доме остался запах мурмеладу, который вдовица варила из крупных красных яблок, щедро сдабривая корицей. И разливая по склянкам, аккуратно подписывала каждую. В подвале выстроились целые ряды склянок.

А на чердаке — короба с кружевными салфетками.

Окна дома выходили на Старую площадь, в народе именуемую Кутузкиной, не из-за тюрьмы, но из-за памятника графу Кутузкину... он стоял, окруженный старыми тополями, покрытый благородною патиной, и печально гляделся в мутные воды фонтана...

О доме стоило вспомнить.

И Евдокия улыбнулась, что воспоминаниям, что собственным мыслям. Она ведь была счастлива... и будет... конечно, будет, ведь счастье — стоит того, чтобы за него повоевать.

Войны же Евдокия не боится.

У нее вот револьвер есть.

— Погоди, — она не позволила Себастьяну уйти. — Богуслава... с ней что-то неладно.

Помрачнел.

— Я не могу сказать, что именно, но... рядом с нею плохо. И мигрень начинается... и ее слушают... я не уверена, что это чародейство... и быть может, злословлю, но она говорила о приюте, и...

Евдокия замолчала, не умея объяснить собственное смутное беспокойство.

— Приют проверяли трижды, — вынужден был признать Себастьян. — Ничего. Там все чисто и благостно, как на свежем погосте... то есть, никаких правонарушений. Есть девицы. Есть наставницы. Сидят, крестиком скатерочки вышивают, рубахи сиротам чинят, молятся хором...

— А те, которые... уехали?

Себастьян развел руками:

— Проверяли по спискам... отсюда уехали, а там, куда уезжали, то и прибыли... Евдокия, я ж тоже не дурак, мыслю. И не нравится мне ни она, ни приют ее. Но повода, такого, чтоб настоящий, закрыть это богоугодное заведение, я не имею. Я беседовал с девицами... сам, по своей инициативе, так сказать... все в голос ее славят. Этак, впору и поверить, что на нее и вправду милость Богов снизошла.

— Но ты не веришь?

— Как и ты?

— Так заметно?

— Теперь — да... и пускай будет. Тебе не обязательно дружить с Богуславой. Более того, скажу так, этаких друзей поболее, нежели врагов, опасаться надобно. В лицо будут улыбаться, в спину нож воткнут, а после скажут, что так оно и было...

Об этих словах Себастьяна Евдокия вспомнит позже, когда столкнется с Богуславой в холле старого особняка. Та будет одна, без свиты из княжон Вевельских, но и одиночество ей пойдет к лицу. Евдокия поразиться тому, сколь чудесно вписывается Богуслава Вевельская в интерьеры старого дома. И песцовый палантин на плечах ее будет донельзя походить на княжескую мантию, а диадема в рыжих волосах почти неотличима от венца...

И князья с родовых портретов будут взирать на Богуславу весьма благосклонно.

— Вижу, прогулка удалась, — скажет она низким голосом, в котором Евдокии послышится рычание.

Эхо.

Всего-то эхо, рожденное пустотой.

В старом особняке ныне множество пустот, и звуков он рождает тоже немало.

— Вы так стремительно исчезли... — Богуслава коснется губ сложенным веером. — И так долго отсутствовали... мы, признаться, даже начали беспокоиться.

— Не следовало.

Богуслава не услышала.

Она улыбалась собственным мыслям, в которые Евдокия не отказалась бы заглянуть, хотя и подозревала, что ничего-то для себя лестного в них не увидит.

— Позвольте дать вам совет, — Богуслава почти позволила ей дойти до лестницы. — Будьте осторожны... женщина вашего положения должна иметь безупречную репутацию...

Евдокия оперлась на перила, широкие и гладкие, украшенные традиционными завитушками и бронзовыми пластинами, которые, правда, нуждались в чистке.

Промолчать?

Не сейчас.

— На что вы намекаете?

— Я не имею привычки намекать, — Богуслава провела пальчикам по палантину, оставляя на белом мехе белый след. — Я говорю прямо. Ночная прогулка в компании мужчины... столь сомнительных моральных качеств... если об этом происшествии узнают, то дадут ему весьма однозначную трактовку... а добавить, что вернулись вы в платье измятом... грязном... и прическа в некотором беспорядке...

Евдокия коснулась было волос, но тут же одернула себя: хватит.

В беспорядке? Пускай.

Платье измято? Есть немного... и на подоле влажные пятна, поскольку вел Себастьян окольными тропами, по нестриженным лужайкам, а то и вовсе прямиком через кусты...

— Узнают? — переспросила Евдокия, прижимая локтем ридикюль, сквозь тонкие стенки которого явственно ощущалась холодная сталь револьвера.

А ведь смешно... в гости к родственникам да при оружии... матушка бы не одобрила.

Или наоборот?

Наверное, сказала бы, что, значит, родственники такие... а Евдокия дура, ежели старалась в дружбу играть.

— И откуда, простите, узнают?

— Мало ли, — Богуслава ответила безмятежной улыбкой. — Слуги расскажут...

— Или вы...

— Намекаете, что я...

— Говорю прямо, раз вы уж намеки не любите, — Евдокия усмехнулась. — Я вам не по вкусу, верно?

Богуслава повела плечиком, и меховой палантин соскользнул, обнажая его, острое, мраморно-белое.

— Вы сами желали выйти замуж за Лихо...

— Отнюдь, Дусенька. Я желала выйти замуж за князя, а кто уж этим князем будет — дело третье... или четвертое... не важно. Но в остальном... да, вы мне глубоко не симпатичны. Видите ли, я испытываю глубокую антипатию к женщинам, вам подобным...

— Это каким же?

— Наглым. Бесцеремонным. Полагающим, будто бы деньги дают им какие-то права... делают равными...

Она поправила съехавший палантин.

— Вы и подобные вам рветесь к власти, пытаетесь зацепиться на вершине, не замечая, до чего смешны...

— Лучше смеяться, чем плакать, — пробормотала Евдокия, но не была услышана.

— Ты купила себе мужа... и платье купила... и драгоценностями можешь обвеситься с головы до ног. Но правда в том, что никакие драгоценности не исправят тебя. Ты как была купчихой, так ею и осталась. Твое место — в лавке, среди унитазов. И потому, дорогая Дусенька, я даже не могу винить твоего мужа за то, что он завел себе любовницу.

Прав был Себастьян.

Нож.

Слово тоже может быть ножом, и путь не в спину, в лицо, но в самое сердце.

— Ложь, — Евдокия заставила себя выдержать взгляд Богуславы, и колдовкина зелень ее глаз в кои-то веки показалась отвратительной.

Болотной.

Богуслава хотела сказать что-то еще, но губы дрогнули.

Сложились в улыбку.

И захотелось стереть ее, вцепиться ногтями в лицо, разукрасить его царапинами, выдрать клочья рыжих волос, и катать по полу с визгом, с руганью...

...не по-княжески.

Зато действенно...

— Что ж, — Евдокия поднялась на ступеньку. — Я рада, что мы, наконец, все выяснили.

Богуслава ответила величественным кивком. Верно, слова, каковые можно было бы потратить на никчемную купчиху, у нее закончились.

И к лучшему оно.