Петрович

Да, что такое этот ваш бог? Как можно верить описаниям невежественных кочевников приписывающих Богу человеческие страсти и желания? Возревновал, убил, приказал сына ему в жертву принести. Потоп наслал. Кто? Дьявол? Нет. Бог создатель искренне любящий свои создания. Охренеть не встать от такой любви! А ежели создал он человека по образу своему и топит этих созданий как котят за их несовершенство, то кто бракодел?

— Петрович, ты чего так разошелся? Я что-то разве против сказал?

— Ах..., — махнул рукой Петрович, — Извини. Накипело. Вот с ним мы спорили до посинения...— кивнул дед на мумию в черной рясе, — Да так ни к чему и не пришли... Ладно. Давай отдыхать устраиваться...Ты спи, да одним глазом. Думай, прислушивайся к своим ощущениям. Может, это и есть то место...Ну, ты понял.

— Понял, только вот что я должен конкретно почувствовать?

— хм...., — смутился старик, — Тягу внутри. Словно зовет тебя кто-то... и ты должен непременно идти, и отказаться даже мысли не возникает. Если такое случится, меня растолкаешь. А сейчас давай почивать ляжем.

* * *

Сырая земля. Дождь льет как из ведра и темного свинцового неба. И небо настолько темно, что вечные сумерки над землёй. Кругом разруха, мусор, впечатанный в размокшую землю перевернутые автомобили, бетонные блоки, остатки каких-то домов и строений. Разбухшие трупы людей и животных. А вода все льет и льет... И уже близко, слышен приближающий ни с чем не сравнимый грохот волны. Гигантской волны, выше самых высоких остатков зданий. Я с беспокойством оглядываюсь по сторонам в поисках убежища, и вижу только одно. Церковь. Стоит с покосившимися крестами, с нависшей на куполах тиной и водорослями. Захожу в неё и лезу под самый высокий центральный купол. Когда волна придет, и всё вокруг окажется в воде, именно здесь , под куполом создастся воздушный купол, мешок, в котором и можно будет пережить цунами. И так оно и случается. Потоки воды с ревом врываются в разбитые окна церкви. С клокотом образуется водоворот и пропадает, как только помещение оказывается полностью затопленным. И я целиком оказываюсь в воде, только голова торчит. А на меня с потолка смотрит с укором грозный бородатый старик. И толи хочет перекрестить двумя перстами, то ли ударить ребром ладони. Дышу. Потоки воды, через какое-то время начинают уходить, как пришли, через окна и двери. Оставляя на полу грязь и мусор. Выхожу из церкви и вижу всю ту же картину. Кучи мусора, ободранные черные деревья без листьев и большей части ветвей, грязь, и дырявый корабль, лежащий на боку упершийся боком в обломок стены, оставшейся от дома. И такая тоска охватывает от понимания невозможности исправить, остановить. Ведь через каких-то двадцать часов волна обогнет земной шар и опять придет сюда, чтобы доломать и разрушить то, что осталось. И она будет приходить снова и снова...

И тут меня толкает под бок студент.

— Дед, зацени!

Приоткрыв глаза, вижу черный лохматый силуэт.

— У?

* * *

Не спалось мне. Воды напился, в животе булькало как в аквариуме. А есть все равно хотелось. Спать легли с дедом — спиной к спине. В подземелье вроде не сильно холодно, но так теплее. Чувствую только, что-то ползет. Вернее услышал некий шорох. Поначалу думал, может летучие мыши, но шорох вроде ползет кто-то. Первая мысль — только бы не змея! Страсть как змей не люблю! Приподнялся и огляделся по сторонам. Сначала ничего не заметил, вроде покойники как у ковчега были, так и есть.... Звезда Давида, как светилась синим светом на потолке, так и светится. Не очень приятно ночевать в одном помещении с покойниками, но в комнате для омовения ещё холоднее, чем здесь. А ещё два выхода из центрального зала оказались замурованы, так что выбор был не большой. И посетила меня мысль, а не шевелятся ли это мумии? Блин! Помню, когда кино про них смотрел, страшного ничего не было. А тут в полной тишине что-то шуршит. Поневоле мысли дурные в голову лезут, и волосы дыбом поднимаются. Хорошо деду, он по его понятиям полный пофигист, то есть атеист, и в приведения не верит, даже когда видит. А мне как-то не по себе становится. Присмотрелся я к ним пристально, и тут вижу, что сутана черная шевелится, аж в пот ударило. А потом из под рукава покойника выползает что-то черное и лохматое, размером с кулак. Мать твою! Чуть не заорал от испуга. Хорошо, сдержался. Комок тот при ближайшем рассмотрении оказался здоровенным пауком. Я таких только по телеку видел, они в Южной Армерике водятся. Ну и шёл бы это паук лесом! А он гад от покойника вылез и к нам засеменил. Тоже наверное замерз падлюка, тепла захотелось. Я не стал дожидаться, когда он к деду доползет. Поднялся, взял дедовскую котомку, подошел к пауку со спины и со всего маху его котомкой и припечатал. В лепешку блин! Как увидел, что пришиб, от сердца отлегло, и я толкнул деда, чтобы показать злодея.

— Дед! Зацени!

— А? — ответил спросонья дед, — Чего?

— Зацени, какого монстра угандошил!

— Хорошо, — вяло отозвался дед, и опять закрыл глаза, собираясь продолжить спать — Можешь сам съесть, я не буду.

— Да не собираюсь я его есть!

— А зачем тогда убил?

— Как зачем? Он к нам спящим подкрадывался! А прикинь, укусил бы!

— Он не ядовитый, и не кусает то, что не может съесть. Это птицеед.

— Ты уверен? Он из трупа вылез.

— Мало ли...Проходил мимо.

— Да говорю тебе, он из рукава поповского вылез, по ковчегу прополз, а оттуда к нам.

После этих слов Петрович вдруг сразу проснулся и сел.

— По ковчегу прополз? Точно? Это тебе не померещилось?

— Нет.

— А вот это действительно странно...., — промолвил Петрович, разминая лицо руками, — И как я раньше не догадался проверить воздействия энергии ковчега на другие живые существа

* * *

Идем. Идем. Пустошь стелется под ногами жидкой травкой. Жидкие волосины былой растительности. Даже и не вериться, что через какой-то месяц начнется сезон дождей. Сначала пойдет мелкая противная морось. День. Два. Три. Неделя. Так, что пустошь станет непролазной. Размокшая от воды земля будет расползаться под ногами. Большие куски рыжей глины, словно кандалы, виснуть на ногах. Вот тогда настанет затишье. Штукари обоснуются в лавках и будут пропивать и проедать то, что удалось найти. И буквально через несколько дней Аркадий со вздохом достанет пухлую тетрадь, сшитую из тонких выделанных шкурок сусликов, и начнет записывать продукцию в долг. А дождь тем временем усилится. Мелкая морось уступит место коротким, но сильным ливням. Вода, не успевая впитываться в землю, начнет сливаться в ручейки и реки. Потоки воды будут размывать склоны холмов. Рыть в пустоши овраги. Образовывать в низинах озера. Но к тому времени проклюнуться уже робкие зеленые ростки новой жизни. И совсем уже скоро на глазах пустошь преобразиться. Густая высокая, до пояса трава будет радовать глаз. А следом проглянет сквозь тучи долгожданное солнце. Вылезут из своих нор сурки и начнут нагуливать жир, истраченный после спячки. С радостным блеянием будут бегать по лугам овцы. А вот тут их и будут поджидать отощавшие за этот период койоты. Н-да... Неужели я так и буду до самой смерти видеть одни и те же пейзажи. Никогда не увижу родные и милые сердцу леса и реки, золотую осень и белую зиму. Тоска гложет сердце. А рядом бухтит неугомонный студент.

— Вот скажи, Петрович, ты вправду думаешь, что бога нет?

— Я такого не говорил.

— Ну, как же? Ты же говорил...

— Говорил, что всякая религия для дураков, а высшие силы, которые несоизмеримо умнее и сильнее человека, существуют, и в этом я не сомневаюсь. Вера в бога и в религию разные вещи.

'Вот так и мои кости, когда-то будут белеть на земле' — подумал я, увидев пронзительно белый череп, светящийся на солнце.

— Опа! Глянь, кажись скелет!

— Вижу, — оборвал я словоохотливого пацана, — Пойдем, похороним.

— Да тут и хоронить то нечего. Один череп, а где кости?

— Звери, да птицы растащили, — отозвался я, втыкая нож в сухую, почти каменную землю. Впрочем, каменной она казалась лишь поначалу, пока не расколешь верхнюю твердую корку.

— А кто это был?

— Кто ж его знает....Сейчас не определишь. Штукарь наверняка. А как его звали одному богу известно.

— А чего он тут? Бандиты убили?

— Это вряд ли...Гораздо выгодней доить живую корову, чем дохлую.

— А чего тогда?

— От жажды, от голода, а может просто от старости. Что ты смотришь на меня? Да, и меня ждет такая же участь. Если только не найдем с тобой место перехода. Волка ноги кормят. Пока у тебя есть силы бродить по пустоши, пока есть удача, пока можешь добывать сам себе пропитание — ты живешь, а стоит ослабеть и считай всё. Вот поэтому у нас нет кладбищ.... Пустошь наша могила.

— Подожди..., а за лавкой я видел несколько холмиков с крестами?

— Там лежат бывшие торговцы и хозяева лавки.

— Так может, стоит стать на старости лавочником? Не ходить никуда, да спокойно дожить?

— Ага...., — ответил я, разгребая разрыхленную ножом землю руками, — Видел, сколько штукарей в баре? А в сезон дождей их вдвое больше. И если все станут хозяевами, кто будет приносить штуки? Да и желающих стать лавочниками нет...

— Это почему? — спросил неугомонный студент.

— Потому...

Взяв череп в руку, я опустил его в ямку. Влез аккурат по размеру, и ещё на ширину ладони сверху место осталось. Как раз, чтобы дождем не размыло.

— Чо стоишь столбом? Камешки насобирай. Крест надо выложить.

— Какие камешки?

— Драгоценные! Топазы, сапфиры? Чо тупишь на ровном месте?

— Чо ты пенишь старый? Да откуда я знаю какие?

— Обыкновенные, что под ногами попадаются. Только покрупнее, желательно... А чем тебя просить, проще самому все делать!

— Чо ты орешь на меня? Я виноват, что не жил в этой дыре последние тридцать лет? Откуда я знаю про ваши приколы и обычаи?

Он прав, подумал я, поэтому махнул рукой и больше ничего не говорил. Только вот неприятный осадок на душе остался, и раздражение от бестолкового и болтливого студента никуда не делось.

* * *

Хорошо, что мы после ночевки в подземелье пошли в лавку. Ещё одну ночь и общение с ворчливым дедом я бы не выдержал. Достал он меня! Ничего толком не объясняет, а я должен всё знать. Виноват, что не чувствую никакого места перехода? Ни в часовне не чувствовал, ни в подземелье у ковчега. А деда послушать, кругом виноват.

Да. А в лавке хоть выпить можно, да поесть нормально, и выспаться на топчане, а не на жесткой земле. Да и люди там, какие никакие но люди, может пообщаться порасспросить кого-то не такого нервного, как дед. Когда на горизонте показалась черным бугорком лавка, даже как-то силы появились. Ноги чисто сами на автопилоте понеслись. Вот уже серые дощатые стены из кривых кое-как обструганных досок. Болтающаяся на скрипучих петлях кривая дверь. Обрадовался, словно дом родной увидел. А когда подошли ближе — тишина насторожила. Аж сердце екнуло. Уж больно на дома в заброшенной деревне похожа. Но когда вошли и я увидел горбоносую личность за стойкой, от сердца отлегло. А вот кроме хозяина в лавке оказался всего один посетитель, и тот спал сидя на скамье, уронив пьяную голову на стол.

— Привет Аркадий!

— И тебе не хворать.

— Тебе как всегда?

— Да, плесни на два пальца воды холодной ...

— А мне стакан. Или два сразу..., — вставил я, облокачиваясь на стойку.

Бармен покачал головой и обратился почему-то не ко мне, а к деду.

— Так и не научил новенького воду пить?

— Да, бестолковый он. Говорю, пей маленькими глотками, говорю во рту держать, прежде чем проглотить. Толку нет...

— Да чего? — возмутился я.

— Усохни малец, когда старшие разговаривают, — неожиданно зло сказал бармен и подвинул ко мне стакан воды. Взяв стакан, я хотел было плеснуть его бармену в харю, но передумал, уж больно холодной воды хотелось. Сдержавшись, я отодвинулся от стариков подальше и стал цедить через зубы холодную воду. Какая же она показалась мне вкусная. Так хотелось опростать стакан за два глотка, но настроение испортилось. Вместо одного ворчливого деда, теперь два, подумал я. Хотя бармена с пробивающейся местами седой щетиной на лице стариком можно назвать с натяжкой, но за сорок мужику точно. Меж тем Петрович буквально прожевал свою порцию воды, посмотрел на маленького паучка, спустившегося с потолка на паутинке, и быстро засеменившего по засаленной, отполированной руками и локтями посетителей стойке и неожиданно спросил у бармена.

— Ты не знаешь, по северной равнине кто бродил последнее время?

— Косолапого были угодья. А что?

— А Мишка давно к тебе заходил?

— С прошлого года не видел.

— Значит, это его я сегодня похоронил.

— Давай за упокой души.

— Угу, — кивнул Аркадий и плеснул деду в пустой стакан уже другой жидкости, мутной , из темной стеклянной бутылки. А следом налил и себе.

— Земля ему пухом, — приподнял стакан Петрович.

— Аминь , — отозвался бармен, заглотив свое пойло одним глотком.

— Есть что?

— Вот, — немногословно ответил Петрович, достав из котомки артефакт.

— Где нашел?

— Такси.

— Понятно. Нечастая веешь. Думал, там уже выгребли все.

— Мужики, вы меня извините, но есть хочется, аж переночевать негде? — встрял я в малопонятную беседу старперов.

Деды посмотрели на меня и Петрович кивнул. На стойке появилось две тарелки с подсохшим и пережаренным мясом и желтые кукурузные лепешки. Не еда, а отстой, но когда живешь впроголодь, даже такая кажется райским блаженством. И я так увлекся её употреблением, что к разговору стариков не прислушивался.

* * *

Честно признаться, Аркадий меня удивил. С порога понял, что он не в себе. Бугай спит в углу, как всегда в долг пьет, но это не могло вывести бармена из себя. Не такой он человек, переживать по мелочам. В лавке пусто. Все штукари расползлись по пустоши, знают, что дней погожих не много осталось, надо запастись до дождей. Насторожил меня стеклянный взгляд Аркадия, словно отсутствующий. Затем жирное пятно на рубашке. Неряшливым Аркаша никогда не был. Потом к этому добавилось резкость по отношению к моему студенту. А более всего удивило, что после вести о смерти Косолапого, он не достал свою пухлую тетрадь, где записано кто из штукарей и сколько ему должен. И не стал её изучать с озабоченным видом. А взял и налил себе полный стакан, чего на моей памяти никогда не было. Нет, выпить за покойного сто грамм, святое дело. Люди не поймут, если не выпьет. Но чтобы вот так...полный стакан, да ещё при исполнении? И только когда он его допил и нетвердой рукой поставил закусь на стойку для меня и студента, я догадался, что бармен пьян вусмерть и держится из последних сил.

— Налей-ка мне ещё, — попросил я, всматриваясь в лицо бармена, — а ветку положи на мой счет. Там уже порядком скопилось?

— Угу, — кивнул Аркадий.

— И потом у меня к тебе вопрос... Глупость конечно, но 'живую воду' никто из наших не сдавал? Может, завалялась?

Бармен отрицательно затряс головой.

— Мужики, а мне кто нальет? Имею ввиду не воды? — встрял студент, умявший уже полтарелки.