Петрович

Наверное... Наверное, я всё таки свернул не туда. Нет, разумеется, шагая в магазин с пустой авоськой в руках и мысленно перечисляя, все, что заказала купить мама, я шел чисто на автомате. Вот сейчас перекресток улицы Революционной с проспектом Победы миную и сразу направо вдоль проспекта до следующего перекрестка с улицей Ленина , а там до перекрестка с Комсомольской, и я у центрального универсама. Маршрут простой, незамысловатый, много раз хоженый, и вот на тебе....Сейчас за поворотом мимо управления железной дороги...И нет никакого универсама. А есть выжженная растрескавшаяся земля, на которой каким-то чудом растет чахлая бледная травка. И ничего и никого вокруг... Чистое, пространство без единого дома, домика, и хоть какого-то кустика или деревца на горизонте. Открытое поле до самого горизонта, что отчетливо видно даже тупому : Земля — она круглая. На этом блюдце стоит неимоверная жара. Солнце безжалостно лупит по голове... Как там пел Высоцкий? Борис Гудкеев Краснодар — проводит апперкот, и вот апперкот и я на полу, и мне не хорошо. ...Из под вязанной шапочки пот заструился по лицу, а тело под драповом пальто и свитером взапрело на раз. Ручейки холодного пота потекли вдоль позвоночника.

И первая мысль: Мать твою! Сходил за хлебушком! Не за хлебом я перся в универсам, это так, фигурально выразился. Колбасы вареной для оливье купить, пару баночек майонеза, бутылку шампанского впрок, вдруг зайдет ещё кто. Дальнейшие события я помню смутно, но тот первый миг впечатался в мою память каленым железом. Так вот.... Поэтому представляю, каково сейчас вон тому студенту, что ползет уже битых два часа до моей стоянки. А я собственно никуда и не тороплюсь. Пью травяной чай и слежу за костром. Подкладываю по одной травинке сухой, жесткой полыни. У местных она называется конча, но мне по фиг, бурьян, полынь, один хрен чертополох. А конча, это не на местном наречии, нет тут никакого наречия, просто традиция такая, как трава-дрова заготовленная для костра конча -ется, так и спать пора. Потому, как костер положено разводить, как стемнеет, чтобы не только жар от костра согревал ночью, и можно было пожрать приготовить, но и духов пустоши дымом отпугнуть. Наверное, мне сильно везет, но не встречал я ночью тут духов. Жег костер или не жег, когда не было возможности, но не один дух меня ночью не беспокоил. Другие твари, случалось, а духи ни разу. По той же традиции не принято жечь костер днем, поскольку густой белый дым может выдать твое местоположение духам. Но запалил костер я не потому, что проголодался, и даже не потому, что не боялся последствий, а для того тощего парнишки, чтобы он пришел именно ко мне. Чтобы не стал скитаться по пустоши слепым щенком, тыкающимся носом в стенки картонной коробки. Но чем ближе парень приближался, тем больше он мне не нравился. Походка расхлябанная, словно на шарнирах, сразу понятно армии пацан и не нюхал, да и от физкультуры в школе отлынивал. На турнике если раз подтянется, хорошо будет. Физически не развит, а по возрасту должен если не служить, то работать. А раз не работает, значит, студент.

— Привет дед! Или как там у вас говорят? Сало маленько? Ты по-русски понимаешь? Это чо за место? Как называется?

Начал говорить парнишка, постоянно бросая косые взгляды на продолговатый плоский предмет, напоминающий портсигар, лежащий на потной ладони. Черный пластмассовый портсигар по размеру был чуть больше ладони, толщиной миллиметров восемь, определил я навскидку. Судя по тому, что от него шел шнур в ухо, (не иначе мини наушник) это транзисторные приемники у них такие пошли, сообразил я. А парнишка в шоке, что радио ни одну волну не ловит. Вид у него не то, чтобы грязный, но потрепанный. Футболка не очень свежая. Потом и перегаром от него несет. Джинсы вроде чистые, но с большими дырками . Или от старшего брата донашивает, или сам такой неаккуратный. Порвал, так латки нашей.

— Пустошь, — ответил я на его вопрос.

— Смауга? — оскалился студент, — Слава богу, по-русски говоришь. А я уже думал, что конкретно попал.

— Нет. Просто пустошь. Но в одном ты не ошибся — попал, это точно.

— А что это за степь такая? Это в России?

— Сынок, ты сядь, не тараторь. Пить хочешь?

— Какой базар? Конечно, хочу!

— Сядь и пей осторожно.... чай горячий.

— Блин! Пивка бы холодного! Во рту Сахара.... — с огорчением прожевал студент, но совету моему внял и присев рядом, на корточки, осторожно взял в руки кружку. Он поморщился от горячего, а я поморщился от него. Неприятный пацан, дерзкий, наглый. Старшим по возрасту говорить 'ты' в мое время только шпана пьяная себе позволяла. На шпану не похож... Не знаю от природы ли наглый, или то бравада от пережитого шока? Только там был, а сейчас черт те знает где.

* * *

Вот засада! — подумал я, стараясь не обжечься, и всё-таки обжегся и поморщился. Пить хотелось неимоверно. Пока до костра доплелся — семь потов сошло. От старика несло, как от бродячей собаки. Не моется он, что ли никогда? Попал я видимо конкретно. Ни каких строений нигде, но раз старик русский знает, значит, выйти к людям поможет. А там глядишь, смартфон ловить начнет, да звякну предкам, чтоб не беспокоились. Только вот как объяснить, как здесь оказался? В голове не укладывается. Вышел из клуба за полночь, хотел мотор до дома поймать. И на те...член из под кровати. Ладно, допустим, баловался бы экстази, или там спайса сверху текилы дунул. После такого — закономерно очнутся где-то на трассе, с проломленным черепом и обобранным до нитки. Это было бы хоть как-то объяснимо....А тут и смартфон в кармане, и деньги при мне. И ни на секунду сознания не терял. Была ночь. А теперь солнце в зените. Жара, хоть яичницу жарь. Провал какой-то пространственный. Фантастика , пля! А может, сказать, что пацаны пошутили? Посадили меня в неадеквате в самолет и отправили в калмыцкие степи? Вставят мне конечно родаки по самое небалуй, с работу уволят наверняка, но главное есть надежда, что в итоге всё рассосется само собой...

— А что? Дед, до города далеко?

— Здесь нет городов, — угрюмо ответил абориген.

— Смешно.... Тогда подскажи, в какую сторону пойти, чтобы до трассы дойти хотя бы к ночи.

— И трасс здесь нет сынок.

— Да, ладно..! Раз ты такие слова знаешь, как город и трасса, значит, имеешь о них понятия. Так? Скажи где, и в накладе не останешься, — произнес я с улыбкой, сдерживая накапливающуюся злость. Походу дед просто издевался надо мной. Городов тут нет! Дорог нет! Философ , пля! Или он просто денег хочет содрать? Сети нет ни одной, двухсимочный смартфон мертв. Гугл молчит как проклятый, навигация не работает.

— Слова знаю, и даже знаю, как выглядит то, о чем ты говоришь, но на этой планете нет ни городов, ни автострад.

— Не смешно...., — выдавил я, переваривая, про планету... Не мог так старик шутить. Не шутят так старые. Но пальцы сами собой потянули из кармана джинсов лопатник.

— Дедушка, вот тебе две...ладно, пять тысяч, а ты мне сейчас расскажешь, в какую сторону идти, чтобы дойти до трассы. Окей?

Дед протянул руку к деньгам и, взяв купюры в руки, с интересом стал их рассматривать.

— И где такие бумажки рисуют? — спросил старый, с недоверием глядя на меня. — В СССР такие не делают.

— Дед, ты чего? Не в курсе, что СССР давно нет? Россия нынче! — произнес я, чувствуя, как холодок прошелся по спине. Это в какую дыру я попал?

— Как давно? — хмуро и с недоверием спросил дед.

— С девяносто первого года.

— Кхм... Война была? Нас захватили?

— Не было никакой войны! Так народ решил, и дали комунякам под зад. Свобода сейчас дед! Свободное предпринимательство!

— Капитализм что ли?

— Ну, да!

— А ты говоришь, войны не было..., — с недоверием покачал головой дед. — Захватили вас, а ты и не знаешь....

— Да никто нас не захватывал! — возмутился я стариковскому упрямству. Но старый меня уже не слушал, а поднявшись с земли, стал деловито затаптывать костер.

— Пора уходить. Надымили мы тут..., — произнес он, и, подхватив с земли странную одежду, сделанную на манер мексиканских пончо, одел на себя. Спереди и сзади на пончо оказались пришиты большие карманы, в которых, судя по всему, находились какие-то стариковские вещи.

— Так ты поведешь меня к дороге, к городу? — обрадовался я тому, что старик взял деньги.

— Нет, — отрезал дед, — но здесь больше оставаться нельзя.

— Так дела не делаются.. Я тебе заплатил, отведи до дороги.

— Да забери ты свои фантики! — сердито фыркнул дед и бросил купюры на землю. Легкий ветерок подхватил бумажки, и как опавшие листья погнал по земле. Я инстинктивно бросился их поднимать. Деду может и не надо, а мне ещё пригодятся. А когда поймал, обернулся и увидел, что дед прошагал уже метров сто. Походный прокопченный котелок в его руке покачивался в такт движению. Чайника ему в руках не хватает, — подумал я, — не дед, а товарищ Сухов какой-то.

— Подожди! Дед! Постой! Я с тобой!

И только я поравнялся с дедом, как сзади что-то громыхнуло. Зажмурившись и инстинктивно вжав голову в плечи, через секунду я опомнился и обернулся. И тут же опять ба-бах... В то место, где ещё недавно горел костер, с прицельной точностью ударила молния. А на небе ни облачка...

— Твою мать! Это что?!

— Духи..., — нехотя бросил дед, не оборачиваясь.

— Какие на хрен духи? — произнес я, всматриваясь в белесое, выцветшее от жары небо. И что-то там блеснуло. Или мне так показалось? Нет. Определенно что-то блеснуло на солнце, какая-то точка размером со спичечную головку. И тут я почему-то сразу поверил деду, что это не моя планета. Эпичненько!

* * *

А что мне было отвечать парнишке? Да. Разумеется, это, скорее всего, с планетарного спутника лупят. Температурный датчик у них там стоит наверняка, раз именно на нагрев почвы срабатывает... Но это никак не объясняет, почему работает этот датчик только днем, а ночью разводить костер совершенно безопасно. То ли робот на спутнике с разладившейся программой, то ли спутник по ночам на другой стороне планеты оказывается. Черт его знает! Чего тут голову ломать, все равно истины не узнаешь? Вот и привыкли тут по старинке говорить — духи это.

По правде, меньше всего меня сейчас занимали спутники или духи. Известие о крутых переменах на моей родине, просто вышибли меня из седла. Тридцать лет мечтать о возвращении домой, и вдруг узнать, что дома нет. Вернее, он совсем не тот, каким ты его оставил. В голове не укладывалось, как такое могло произойти? Без войны, без революции. Раз, и нет моего мира... А может студент врет? С другой стороны, зачем ему врать? Предположить, что он знал, о месте и времени своего переноса в мир иной, и специально для старого дурака, который его тут встретит, фальшивые деньги нарисовал, не просто паранойей попахивает, а откровенным бредом.

А что там у нас произошло на самом деле, возможно, скоро выясню.... Пророк точно предсказал, место и время появления портала в эту сторону, надеюсь, и в ту сторону портал откроется. Обязан открыться. Главное там оказаться вовремя. Студент поможет.

* * *

Воля ваша, или как говорят в народе 'век воли не видать, и на лодке не кататься'. Но через три часа хождения по пустоши за неутомимым дедом я приустал. И что-то мне эта локация начала поднадоедать, и здорово напоминать виртуальную реальность. Особенно после пояснений деда, что живет он тем, что находит некие артефакты в пустоши и сдает их какому-то бармену за жрачку и пойло. Охренеть не встать! Тени Чернобыля, часть первая. Я не геймер, но в кое-какие игрушки в младенчестве баловался, так что аналогии провел быстро. А вот дед конкретно тупил....Просто на дыбы встал, против нынешней России. И то ему не так, и это не эдак. Оно, конечно, бодрило, что земляк мне попался, и к месту звездных врат отведет, чтобы мне назад вернуться, но уж больно из деда совковость перла. Раз Союз развалился, значит ничего хорошего. Объяснял ему на пальцах, что иномарку сейчас купить не проблема, что диковинные в его время бананасы-ананасы практически в каждом маркете купить можно. Не верит... Пень старый! Талдычит, что мы страну просрали. Вот к примеру пол часа назад такой закидон с ним случился.

'— И ты говоришь: по улицам ходят юнцы и кричат хайль? — бурчал недовольный дед.

— Бывает. Хотя это запрещено законом....

— Говоришь, что сейчас в вашем городе мэр, а в области губернатор? Страной правит президент? И доллары в свободном обращении?

— Само собой.

— Ты сам себя слышишь студент? И после этого ты смеешь утверждать, что нет оккупации? У вас свобода?

— Да, — в очередной раз ответил я, поражаясь тупости Петровича.

— Ни хрена ты не понимаешь студент! Здорово вам там промыли мозги! Раз великая страна стала сырьевым придатком, а никто ничего не заметил'.

После таких откровений, замучился потом объяснять, что мы с пиндостаном на ножах, что наш президент умыл их обезьянку по полной программе. Не верит! Говорит, вот если бы я сказал, что рубли в штатах пользуются спросом, тогда другое дело. Да и банан деду в ухо! Надоел! Моя воля, бросил бы его и ушел. Только вот как мне без этого дефективного старика домой вернуться? Вопрос останется открытым.... Придется терпеть. По расчетам деда примерно месяц. Потерплю. Куда деваться? Меня он упорно именует студентом, а по имени называть отказывается, хотя я ему на пальцах объяснил, что не студен, а работаю менеджером, и зовут меня Сергей. А себя он велел именовать Петровичем. А я не буду! Дед, он и есть дед!

* * *

Солнце клонилось к закату, окрашивая бескрайнюю желто-коричневую пустошь кроваво красным светом. Дед , шагавший как неутомимый терминатор весь день, к моей радости сбавил темп, а потом и вовсе остановился, сказав, что нужно готовится к ночлегу. Честно слово! Будь моя воля, упал бы, где стоял и поспал минут шестьсот. Жара спала, и на горячей земле, думаю и проспал бы столько без напряга. Но дед меня запряг ломать для костра жесткие толстые травинки, обозвав её местными дровами. Трава ломалась плохо, а вырвать её целиком из каменистой глинистой почвы с корнями было не реально. У деда это получалось куда лучше, к тому же он не ломал, а резал ножом. На мой вопрос, а мне ножик? Дед отозвался, что другого ножа у него нет. А когда я намекнул, что пора бы пожрать, заявил, что жрать дело свинячее, а чтобы поесть, нужно еду поймать. И не просто он толстые палочки ножиком строгает, а самоловы заготавливает. Настрогав и придирчиво отобрав пучок веточек, сантиметров по тридцать длинной , старый пошел эти самоловы ставить.

— Куда?

— Да вон, холм за тобой, а там норы видишь, чернеют? — махнул дед рукой.

— Вижу. А чьи норы? Суслики что ли?

— Вроде того... Пойдем со мной, покажу как ставить нужно.

— Устал я...Дай воды.

— Перебьешься. На ужин дам, а больше ни капли. Нам до колодца ещё завтра день топать.

— Не дашь? Ну и хрен с тобой! Не пойду я никуда! — вырвалось у меня. И я демонстративно сел на землю. Семь потов за день сошло. Сушняк, бессонная ночь. Выжатый как лимон. Может и зря я так грубо со стариком, но я уже знал, что я ему нужен, и он с моей помощью хочет домой вернуться. Воды ему жалко! А ведь он по идее должен за мной ухаживать как за родным дитя, пылинки с меня сдувать.

* * *

Первая мысль была дать по соплям хлюпику, но я скрипнул зубами и двинулся к норам. Звезда склонилась к горизонту. Дневная жара спала, и в сумерки пустошь начинала оживать. Появился легкий ветерок, который гладил жухлую травку невесомой ладонью. В предчувствии ночной прохлады оживились сверчки, зашуршали в траве редкие ящерки. Стрижи носились низко над землёй словно истребители, разрезая облака мошкары. Две нижних норы заброшены, отметил я, мимоходом. Да и сезон дождей в этом году был обильный, больше обычного. Заливало их, вот и бросили. А вот три верхние на холме свежие, и трава пригнута, и земля с одной стороны притоптана. Сурки местные — ночные животные, как стемнеет, вылезут. Времени в обрез. Самолов дело не хитрое, но требующее тщательности. Тут ведь прикопал рычаг чуть глубже и не сработает, зверь проскочит. Мелко сделаешь, воткнется колышек не в живот, а в шею, и уползет зверек в нору и там сдохнет. А если как надо, то застрянет и ни туда, ни сюда. И походи, бери его голыми руками.

Не совсем конечно голыми....зубы у них острые как бритвы. Рукояткой ножа тюк по голове и всего делов. Надо было бы студенту показать, как правильно самолов ставить, мало ли ....Может и пригодится. Я ведь тоже думал, что в этом мире долго не задержусь. Однако, тридцать лет прошло. Большую часть жизни здесь провел. Забыл уже, как лес шумит, как сосны пахнут, как радио с утра утреннюю зарядку передает. Как же я ненавидел под неё просыпаться. Так хотелось поспать, а утром сначала в школу, а потом в институт, а музыка по радио все одна и та же. Утренняя зарядка заканчивалась, и начались позывные местных новостей: ' А дорога серою лентою вьется....Как там дальше? Крепче за баранку держись шофер'.

Вот! Уже и слова подзабыл. Как забыл вкус домашней яичницы и шоколадки ' Аленка'. Да и девчонку, с которой целовался в подъезде на первом курсе как звали, не помню. Хуже всего, я уже смутно помню лицо мамы, а отца не помню совсем. Помнят ли они меня? Живы ли ещё? Им же сейчас где-то около восьмидесяти должно быть. Может и живы... Должны быть живы! Всё! Пора прекратить думать об этом!

* * *

Думаете, большое удовольствие жаренных на костре тушканчиков есть? Я тоже так думал, но желудок упорно уговаривал меня съесть ещё! Пальчики оближешь, когда есть хочется. Запах от мяса специфический, но суслики эти на удивление жирные и сочные. С хлебом бы...Но хорошо, хоть соль была. А потом дед расщедрился и плеснул с пол кружечки теплой, но такой желанной воды. Если бы ещё не мошкара, липнувшая к телу и наровящая попасть то в глаз, то в рот, то поселится в ухе, словно у неё там дом родной. Словом, если бы не она, то жизнь была бы прекрасна! А вот завалится спать, как я планировал, дед мне не дал. ...Оказывается костер нужно ночью поддерживать, чтобы зверье ночное отгонять. Водятся тут не только суслики, но и те, кто ими питается (и не только люди). По словам деда то ли волки, то ли лисы это. Но по размеру нечто среднее, а по повадкам шакалы. На сидящего человека не нападут, а вот спящему палец откусить или другой какой ненужный орган — могут. Поэтому нужно по очереди спать и костер поддерживать. И моя смена первая, сказал дед и, расстелив на землю пончо, завалился спать. И так завидно захрапел, что аж зло брало. Хотел было тоже наплевать на его указания, и рядом спать завалиться. Но тонкий вой и тявканье по ту сторону холма меня разубедили. Звездная ночь была полна звуков, шорохов, писков и визгов, потрескиваний травинок в костре, которые горели как дровяные угли в мангале, долго и жарко. Словно травинки не толщиной с карандаш, а реальные березовые поленья. Хорошо горели. Долго. Дым, поднимаемый от костра , успешно разгонял мошкару. Так, что я придвинулся поближе, хотя холодно ещё не было. Тепло от нагретой за день земли поднималось к небу, на котором периодически мелькали какие-то черные тени, то ли птицы такие, то ли летучие мыши тут. И ведь, что странно...Полчаса назад думал уснуть сидя. А тут от этих звуков ночных, сна ни в одном глазу. Весь на шугняках, от каждого шороха вздрагиваешь.

Прошло примерно часа полтора, когда звуки ночной степи меня стали занимать меньше, усталость брала своё. Но только я, было, пристроился на пончо рядом с сопящим Петровичем, как в животе чего-то булькнуло. Потом ещё раз. А потом такая революция началась, что хоть беги. И я, позабыв про ночные страхи и хищное зверье, побежал в направлении холма как арабский беженец в Европу, и практически с теми же намерениями. А по дороге, расстегивая ремень на джинсах , судорожно соображал, где взять туалетную бумагу. Крысы долбанные! — мимоходом подумал я, скидывая джинсы и вытаскивая из заднего кармана мятый носовой платок.

Ох! Нет. Это я не к тому, что революция в животе благополучно закончилась, а к тому из-за холма поднялся к небу столб света. Словно прожектор включили. И чего это там? От пронзительного света, звуки в той стороне как-то разом оборвались. Тявкать и шуршать перестали. Хм.... Собственно мавр сделал своё дело, мавр мог бы уходить, но любопытство взяло своё. Уйти и не посмотреть?

Не могу сказать, что свет исходящий прямо из почвы меня поразил. Не видел такого никогда, это да... А так, ничего сверхъестественного. Ну, видно каждый камешек, мимо которого проходит луч света. И что с того? Видно как мошка построилась в этом луче как на параде. Подошел, присел на корточках рядом с лучом, испускаемым подземным прожектором, имеющим в диаметре сантиметров пятьдесят. Посмотрел в ночное небо, где на высоте примерно метров ста луч рассеивался. С опаской сунул палец в световой луч. И ничего...Свет, как свет. А когда луч так же внезапно потух, как загорелся, я, оказавшись опять в полной темноте, зачем-то наступил на то место, откуда свет шел. Зачем? Да потому, что это мог быть портал, который меня домой вернет. Мысль такая запоздало мелькнула. И тут земля ушла из под моих ног. ...

* * *

Сплю я чутко. Привычка. Слышал, как студент у костра вошкался. Слышал, как мостился рядом спать прилечь, не смотря на то, что я ему велел два часа стоять, потом меня будить. Даже как в животе его заурчало слышал. И понятно было, что по нужде он побежал, поскольку жирное мясо желудок с непривычки не принял. Но что-то долго его назад нет, забеспокоился я. Поднялся. Так и есть....Костер почти прогорел, а студента след простыл. Вернее следы то есть, но я не кошка, чтобы ночью по следам пройтись. Пошел в примерном направлении. Тьфу! Чуть не вляпался. Хорошо платок носовой некогда белый, приметил. Хорошо...Пройдусь вокруг холма.

-Та-а-ак! А что это за провал тут чернеет? Не было такой здоровой норы тут ещё вчера. Потихоньку подкрался к провалу. Глубокий. А может и не глубокий, не видно, хоть глаз выколи.

— Студент? Ты жив?

— Петрович это ты? — раздался обрадованный голос из провала.

— Нет не я.

— А кто?

— Агния Барто! — сердито крикнул я. — Ты чего туда залез?

— Тут такое дело Петрович... провалился я , — сказал студент, и вдруг в лицо из провала мне ударил яркий свет.

— У тебя, что фонарик есть?

— Да, нет. Это в смартфоне, я же тебе днем рассказывал...

— Ага! Который и приемник, и фотоаппарат, и компьютер в одном флаконе? — кивнул я.

— Да.

— Посвети там вокруг себя. Может веревка, какая найдется, — сказал я, размышляя как мне пацана из провала вытаскивать.

— Да нет здесь ничего! — ответил студент, освещая пространство вокруг себя. И тут я обмер от неожиданности. Не могло такого быть! Про ту штуку, что он высветил в подземелье, я слышал только в старых байках. И она точно соответствовала описаниям. Такой неприметный серый металлический тазик средних размеров, представляющий собой световую батарею. Вечную батарею! А если это она, то медлить нельзя ни секунды!

— Выключай на хер свой фонарик, а то взорвется! — рявкнул я в провал.

— Что взорвется? — перепугался студент, но фонарик выключил.

— Там у тебя под ногами одна штука лежит, которая ....словом опасная штука. Её освещать нельзя.

— Это которая на мину похожа?

— А? Ну, да...., — ответил я, подумав, что на мину 'ночной цветок' (так именовали в байках эту штуку) больше похож, чем на тазик. А ведь, сколько его людей искали? Сколько рассказывали, что ходили в ночь по маяку на столб света, но луч света батарея испускает очень не долго, и пока дойдешь, точно определить место, откуда он шел практически невозможно. Был один счастливчик, который, как и студент случайно нашел. Только плохо кончил он потом, но это уже другая история.

— Значит так...., — облизнул я внезапно пересохшие губы, — Ты увидел столб света и пришел на него, так?

— Да.

— Встал и провалился?

— А ты откуда знаешь?

Всё совпадало! Значит, не померещилось мне. 'Ночной цветок' под ногами у студента лежит!

— От туда...Долго объяснять.... А сейчас мы поступим так : я тебе сейчас своё пончо сброшу, ты укутай его хорошенько, чтоб щелочки ни единой не было, а потом свой фонарик опять включишь, и посмотрим, чего там в подвале ещё есть.

— Дед, ты чего? Да я уже её рассматривал и фонариком на неё светил, и ничего не случилось? И нет здесь больше ничего. Совсем нет!

— Такого не бывает, — не очень уверенно сказал я, — Или тебе очень повезло...., что не взорвалась. Там совсем больше ничего нет? А ходы какие-нибудь из пещеры ведут?

— Нет. Глухо как в танке. На каменную ярангу или чум пещера похожа. Никаких входов выходов.

— Плохо...

— угу...., — печально вздохнул студент.

* * *

Первое, что пришло в голову — мне несказанно повезло... Рухнул в яму пять метров глубиной и ничего себе не сломал. Локти оббил, саднили. Ноги отбил, что ступни заныли, да выпачкался изрядно. А так вроде целый... Земля сверху меня обсыпала, да и в пещере всё пылью поросло. Пещера странная, словно построенная по чертежам. На первый взгляд нагромождение мелких камней и больших валунов, образующих четкий геометрически правильный сферический купол. А вот сама вершина купола, которую я осветил фонариком из смартфона, была словно предварительно просверлена толстым буром диаметром с метр, образуя вертикальную шахту, почти насквозь. Там видимо оставалась до поверхности небольшая перемычка, на которую я и наступил. Это, что получается через неё свет наружу проходил? До вершины купола метра 3, и там ещё метра два шахта. Локти стер, когда инстинктивно падение пытался предотвратить. Теперь бы на то откуда этот свет шел посмотреть. Посмотрел и ничего такого не обнаружил. Не так, чтобы совсем ничего....Точно по центру пещеры лежала большая отсвечивающая темным металлическим блеском штуковина, напоминающая то ли лепешку ммденс , то ли сыра сулугуни. Только лепешка эта была в диаметре с полметра. Ровно в два раза меньше, чем диаметр шахты. А то можно было подумать, что это столб света из под земли пробивался и эту шахту сделал. Никаких проводов к линзовидной металлической штуковине не вело, и на лампочку она совсем не похожа...Странно. Выключив фонарик, я присел у стены пещеры на выложенный булыжниками пол пещеры, и призадумался. Но не о странностях пещеры, а о том, что далеко дурак убежал. А вдруг дед меня не найдет? А вдруг не вытащит? Перспективы виделись совсем не радостные. Найдут лет через сто скелет со смартфоном в руке. Эпичненько, но не фига не гламурненько. Первая мысль о везении оказалась фальшью. Где тут везение? Может лучше было башкой вниз рухнуть, чтобы сразу на смерть и не мучится? И постепенно, сам не замечая, я впал в какое-то сонное состояние, на грани сна и яви. И когда в темноте зазвучал человеческий голос, я не сразу сообразил, что это дед меня нашел.

* * *

Утреннее сумеречное небо окрасилось багрянцем, а мы с Петровичем сидели и смотрели напряженно за холм. Ждали. Рванет его 'каменный цветок' или не рванет? Мне было глубоко фиолетово. Главное дед меня вытащил. Разделся догола, связал все свои шмотки и вытащил меня по импровизированному канату. Жилистый дед оказывается, сильный. И мину эту меня с собой забрать заставил. Штука оказалась довольно легкая. По весу, как дюралевая. Только вот взять с собой ценную штуку, не зная, спасет или не спасет ткань пончо её от активации при дневном свете, старик не решился. А потому завернутая в пончо металлическая таблетка лежала по ту сторону холма и ждала рассвета. А мы с дедом сидели по эту сторону холма и ждали результата. Хотя, если честно, мне было совершенно по фиг, рванет или не рванет. Спать хотелось неимоверно. Но вот ведь западло! Ночью в какой-то промежуток, мошкара, оказывается, пропадает, и можно спать всласть. А с рассветом просыпается, а тут завтрак теплый сидит. И ей совершенно наплевать, что завтрак потный, грязный, побитый и не выспавшийся, и совсем мошкаре не рад. Зато она то, как рада!

— Ссуки! — сплюнул я, попавшую в рот мошку, обреченно обмахивая себя веточкой какого-то бурьяна.

Дед никак не отреагировал. Сидел на земле ноги калачиком и смотрел с отрешенным видом на восход солнца. Точнее неизвестной звезды. Но звезда эта ни чем от нашего солнца по-моему не отличалась.

— Петрович, а тебя, чо...мошка не кусает? — спросил я у медитирующего на восход деда.

— Нет.

— Правда что ли? — спросил я, присматриваясь и видя, что мошки у дедовского лица и точно не видно.

— Правда.

— А почему?

— Мошка питается только дурной кровью, а у меня её нет, — неотрывно смотря на солнце глубоко посаженными глазами, ответил старик. Его седые волосы и бороду слегка трепал утренний ветерок, а длинный нос с горбинкой делали его похожим на вождя индейцев. Вот только соломенная шляпа на голове как-то выпадала из образа.

* * *

Дело близилось к вечеру, когда мы добрались до колодца. Собственно, это не колодец в привычном понимании. Нет там сруба, тяжелого ворота, и неизбежного ржавого ведра на цепи. Местный колодец, это ничем не примечательный очередной холм. А опознать, что там есть вода можно по одной примете. Рядом с холмом растет высокая трава, и она всегда зеленая. И в жаркое лето, и в сезон дождей. В сезон дождей опознать, конечно, сложнее, трава везде зеленая, но тогда и надобности в колодце нет. Да и не попадешь ты к источнику...Вход в грот часто бывает залит водой.

— Стой! — скомандовал я студенту, лишь только увидел полоску зелени у холма.

— А что такое? — возмутился идущий впереди хлюпик.

— Быстро лег на землю! А то..., — ответил я, намереваясь дать пинка нерасторопному пацану, но было поздно.

— Заметили нас! Теперь можешь стоять и не прятаться!

— Кто заметил? Шакалы? — озираясь по сторонам, спросил студент.

— В некотором роде, — пробурчал я, а про себя подумал, что они и есть шакалы. Издревле хищники обожают устраивать засады у водопоя, зная, что добыча придет напиться обязательно. Выхода у добычи нет. Вот и эти....нелюди. Лень им штуки в пустоши искать, а пить и есть хочется. Только бог не сподобил, ни умом, ни трудолюбием. Куда проще обобрать прохожего, чем самому горбатиться. А эти обосновались у колодца, видать приметили меня, и решили подождать, на обратном пути перехватить. Тут в округе до ближайшей воды три дня пути. Наверняка рассчитали, именно здесь пройду, другого пути у меня нет. И что теперь? А теперь этим мразям придется отдать, все, что нашел за последний месяц. Заберут они не всё, понимают, что резать курицу, несущую золотые яйца не выгодно. Но хуже всего, они могут забрать 'ночной цветок'. Ну, уж дудки! Его им ни за что не отдам!

Четверо, против двоих. Расклад не в нашу пользу, тем более, что на дохлого студента надежды никакой.

— Эти двое что ли? — спросил студент, кивнув в сторону темных силуэтов, поднявшихся из густой зеленой травы и направившихся к нам.

— Сзади нас ещё двое, — ответил я, опуская 'ночной цветок', который нес за спиной потихоньку на землю и, пытаясь ногами припорошить его землёй. Мои жалкие потуги не остались не замеченными. Меж тем шакалы приближались.

— Здоровья и многих лет тебе старик! — поприветствовал нас впереди идущий в растрепанной соломенной шляпе, уж больно растрепанной, такие только на растопку костра годятся. Плохо дело, подумал я. Хуже шакала, только голодный шакал.

— Как успехи? Что бог послал? — спросил подошедший сзади, давая понять, что пути отхода перекрыты.

— А бог ты знаешь, велел делиться...

— Поделимся, о чем речь, — ответил я, равнодушно пожав плечами.

— Это само собой, — кивнул рваная шляпа, — но сдается мне, что вам нужна вода...

— А вода у нашего источника платная, — поддакнул второй, идущий следом за главарем, который был вовсе без шляпы с приглаженными водой волосами, и бесстыжими рыбьими глазами.

— Хорошо, сколько стоит фляжка воды?

— Это, смотря на то, что у вас есть, — оскалился подошедший сзади.

— Выворачивайте карманы, — кивнул главарь в шляпе.

— Э-э-э, мужики..., — встрял внезапно студент, — возьмите всё, что угодно, только вон ту штуку, завернутую в пончо не трогайте. Лады?

Вот сучёнок! — подумал я. Сдал им сразу самую ценную мою находку!

— Хотите, вот мою возьмите, — продолжил студент, доставая из кармана свой хваленый смартфон, — тут и музыка есть послушать, и видео с голыми телками. Окей? Только ту штуку нам оставьте?

— Смешной парнишка, — сказал черноусый, стоящий за нашими спинами, — Мы возьмем сами, что захотим.

— Нет. Правда! — раздухарился студент, — хотите ещё ремень свой Кельвин Кляйн отдам? Он натуральной кожи, ни у кого такого нет.

— Усохни пацан, тут все натуральное, особенно кожа, — плотоядно улыбнулся 'рыбьи глаза', — И штаны с ремнем отдашь, если захочу.

— Хорошо, — обреченно с огласился парнишка, — Штаны берите, только ту штуку не трогайте.

— Да, кто ты такой, чтобы нам указывать?! — возмутился главарь, и грубо оттолкнув студента шагнул к свертку с 'ночным цветком' и нагнулся над ним. .

— Петрович, ложись! — крикнул студент, падая и зарываясь лицом в землю.

Чисто инстинктивно, я последовал за ним.

Наше падение сопроводило ослепительно яркое сияние, пробившееся, даже через закрытые веки, и жуткий вопль мародеров.

— И что блядь это было? — спросил я, когда все стихло, поднимаясь с земли. Глаза открыл, но от нестерпимого света, пред глазами всё ещё стояли черные пятна. Видеть мог только искоса, боковым зрением, но этого хватило, чтобы увидеть четыре безжизненных тела на земле.

— Да это я с ними в 'Поле чудес' сыграл, — отозвался студент, — Деревенщина! Сразу видно Якубович-шоу ни разу не смотрели!

* * *

Когда в бар зашла пустынная дева, штукари разом опустили глаза. Только 'Скользкая морда' нагло пялился ей в глаза. Мол, вот он я! За мной красотка пришла! Я резко дернул студента за рукав, чтобы не пялился дурень. Но было поздно, студент мою попытку спасти его проигнорировал. Баран! Уставился на деву и глаз оторвать не мог, а она уже вовсю ему глазки строила. Сделала, значит, свой выбор стерва. Тут, уже студенту... Да, что студенту?! Любому мужику хоть в рупор в ухо кричи, хоть кувалдой по башке бей, ничего не соображает. Не знаю гипноз тут какой замешан, или как болтают штукари — магия. Но, ни разу у песчаных дев осечек не было. Кого из мужиков выберут, тот её. И тут так случилось...Не успел я студенту про песчаных дев рассказать, не подготовил. Хоть потом полегче пережить было...Да, что тут пенять? Поздно.

Ушел студент в ночь за девой. Хаймович плеснул присутствующим за счет заведения на два пальца. Выпили молча, не чокаясь. ' Скользкая морда' пытался было что-то пошутить, что мол заездит она парнишку ... Но зашедший сзади 'Бугай' ласково взял его своей лапой за затылок и впечатал мордой в стол. 'Скользкая морда' сразу потерял интерес к теме, потому как заснул без памяти. Мы ещё немного посидели болтая каждый о том, где и какую штуку нашел и Хаймовичу притаранил.( Собственно потому и профессия у нас такая штукари — штуки разные находим). Но разговор как-то не клеился. Разошлись. Кто отправился ночевать в пустошь, дабы провести эту ночь со своими овцами. А такие бездельники как я, что лишь промыслом живет, остались в комнатушках бармена. Утром, как и следовало ожидать, прибежал студент с совершенно безумным отсутствующим взглядом.

— Петрович, ты меня прости, но я больше никуда не пойду. Здесь жить останусь!

— Угу, — кивнул я, — Только имей в виду, до завтрашнего утра не вернешься, уйду я.

— Уходи сейчас. Я не вернусь, — покачал головой студент.

— До завтра паря...

— Прощай Петрович...

Студент порывисто вышел. Дверь за ним хлопнула с силой и от удара приоткрылась, чтобы медленно закрыться снова, сварливо заскрипев ржавыми петлями.

— Морда жидовская, ты петли в дверях когда-нибудь смажешь? — спросил я у носатого бармена.

— А шо? — безразлично осведомился Хаймович, — Мне не мешает. А кому мешает, тот пусть и мажет.

— Плесни мне ещё. Я сегодня опять у тебя ночую.

— Таки, по-твоему я должен прыгать от радости? Что какой-то хамский штукарь, грубиян и пьяница будет ещё сутки парить мне мозги и жрать мою горилку?

— Не жмись, в накладе не останешься. А мне ночевать дюже треба.

— И какой мне интерес?

— Да на! Подавись! — я пошарил в кармане пончо и бросил на прилавок 'колобок'. Стеклянный прозрачный ' колобок' юлой закрутился на прилавке, и в луче солнечного света, падающего через дырявую крышу, было четко видно, как внутри прозрачной сферы есть шарик, который крутится в противоположенном вращению внешней сферы направлении. Никто не знал, вращается внутренний стеклянный шарик внутри сферы в какой-то жидкости, или просто так висит. Так же как не знал наверняка, что может это не шарик, а тоже сфера, а внутри её есть ещё одна. Поскольку разобрать, просто разбить эту конструкцию никому не удавалось. А простым глазом углядеть ,что либо внутри было невозможно. Собственно колобок был не такая уж редкость в этих местах, но сутки пьянки даже не одному, а с собутыльниками в баре он обеспечивал стопроцентно. Я это знал и Хаймович это знал. Поэтому без лишних слов он смахнул 'колобок' под прилавок и набулькал мне полный стакан. Поднял стакан, я тоже молча, и про себя подумал: ' За тебя студент! Пусть горечь утраты не станет для тебя чрезмерной'.

* * *

Господи! Да разве так бывает? Вот ни разу не девственник, сколько телок было, а ни одна ей в подметки не годится! Какая страсть! Она просто угадывала мои мысли, а я её! Она само совершенство. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо! Откуда только силы брались любить её ещё и ещё...А когда не было сил совсем, я просто лежал рядом с ней и был только этим счастлив. Знать, что она рядом. Что могу прикоснуться к ней...Убрать пальцем завиток волос, вдыхать её запах. Самый любимый на свете запах своей возлюбленной. И даже засыпать счастливым от мысли, что она спит рядом. Что проснувшись я увижу её. Мне ведь по большому счету ничего не надо, только быть рядом. И что моя предыдущая жизнь по сравнению с этим? Пыль, призрак, суета и пошлость. Ведь в том, чтобы собирать с ней корешки, выкапывая их из каменистой почвы, ловить и жарить на камнях юрких ящериц, пить холодную колодезную воду, гораздо больше смысла, чем в моей предыдущей жизни. Смысл просыпаться утром вместе с любимой и засыпать с ней счастливым. И пусть так пройдет вечность!

Так я думал вчера...Вру. Вчера я ни о чем думать не мог. Это я думал уже сегодня, когда отдыхал и пытался разобраться в той невероятной любви, что случилась в моей жизни. Я смотрю на неё, говорю какую-то чепуху, и она смеется. Словно тонкий хрустальный колокольчик звенит в степи. А я смеюсь собственной глупости вместе с ней.... Это ведь знаете, тоже счастье. Быть самим собой, не стесняться быть самим собой можно только с тем, кого по-настоящему любишь. А ведь в моей предыдущей жизни вечно пыжишься, строишь из себя мачо, чтобы телки велись. А телки типа тебе верят и ведутся, и строят из себя тоже хрен знает кого... И ты ведешься. Фальшь на фальше. Как все-таки замечательно, что этой глупости уже никогда не будет! Решено! Схожу к Петровичу, скажу, что не пойду с ним искать дыру в пространстве. Не надо мне домой. Мой дом здесь, рядом с ней!

* * *

Что-то случилось, пока я ходил к Петровичу. Что-то неуловимо изменилось в наших отношениях. Я это почувствовал сразу, как вернулся. Мне кажется или нет? Но животик у неё округлился. Разве так быстро бывает? Хотя, если верить, что это другая планета. Кто его знает, сколько времени у них тут это занимает. Да и во взгляде на меня что-то не то... А когда я подошел ближе, и попытался её поцеловать в щечку, она уклонилась.

— Что случилось?

— Ничего...

— Тогда почему? — спросил я и опять попытался её поцеловать, а она опять уклонилась.

— Уходи.

— Это ещё почему? — опешил я. Но она не ответила, а только посмотрела мне в глаза, и меня словно током ударило. Она больше не любит меня — вот, что прочитал я во взгляде. Но как же так? Это же я? Нам же так хорошо было вместе? — вихрем закружились вопросы в голове. Этого просто не может быть? Чтобы было и прошло...Так не бывает! Ничего знать не хочу! Так не должно быть! Может у неё эти дни начались, и ей нельзя сегодня? Вот я баран, ну конечно! Ничего. Потерплю пару дней. Побуду рядом. ...

* * *

Конечно, где он ещё мог быть? А? Я вас спрашиваю? Если весь смысл твоей жизни внезапно пропал? В пустоши очень мало мест, где человек может покончить жизнь самоубийством. Перерезать себе вены у него не получится, ножа ему никто не даст. Спрыгнуть в пропасть, тут нет пропастей в ближайших ста километров. Остается повесится. Но в степи нет деревьев. И повесится можно лишь на заднем дворе местной харчевни. И конечно мой студент приперся сюда. Захрипел, задергался. Пора! Подскочив, я махом перерезал веревку. И когда плюхнувшийся на жопу студент судорожно булькал, схватившись за посиневшее горло руками, Хаймович с полным стаканом своего пойла уже стоял рядом.

— Пей! — прикрикнул я на юнца, и стал вливать насильно в раскрываемый рот рыбы, вытащенной на воздух. Парень захлебывался, отплевывался, но изрядная доля содержимого стакана в него попала.

— Зачем! Зачем вы мне помешали! — возмущенно заорал студент, — Вы ничего не понимаете!

— Это ты ни хрена не понимаешь! Давай кА ещё стаканчик и спать, а утром пойдем.

— Я никуда не пойду! Мне не за чем жить!

— Утром обсудим, — сердито бросил я хлипкое тельце на деревянный топчан. Удивительное дело! Деревянный. Никто деревьев тут отродясь не видел, а харчевня практически вся из досок. Пытался в свое время прояснить этот парадокс, но он, как и многое другое — остался не выясненным. Ведь ни Хаймович, ни Вася, бармен, который был до него и до того Боря Лузик, а до Бори Вадик Кислый, потом Армен Борисович — никто эту харчевню не строил. Она уже тут стояла. Практически все в этом мире пользуются вещами, о происхождении которых имеют весьма смутное представление, но никто особо не заморачивается. Пользуются, и всё.

* * *

— Куда мы идем Петрович? Зачем это? — ныл студент, который упорно именовал себя Сергеем и менеджером.

— Неужели ты думаешь, что она может передумать и вдруг полюбить меня снова? Нет. Это невозможно...Я это ещё вчера понял. Она прогнала меня..., — мямлил студент, обрисовывая мне вчерашние события. А то я без него не знал? Знал и те подробности, о которых он сегодня стыдливо умалчивал. О том, что ползал он за ней на коленях, плакал, и просил не прогонять. Откуда я знаю, спросите? Да все так себя ведут. Когда ты деве больше не нужен — просить бесполезно. И ему повезло, что прогнала. Бывали случаи, когда не уходили — им же хуже.

— Что? Что это? — вскрикнул студент, заметив у холмика какой-то силуэт и нездоровую возню возле него. А заметив, пустился бежать со всех ног. Мне конечно не по летам такие марш броски, но бросился следом, чтобы не натворил чего.... Прибежали почти вместе и я успел ухватить его за воротник куртки.

— Что это? — крик, сорвавшийся с его губ, буквально замер в воздухе. Тошнотворное зрелище, что не говори... Видел я такое. Доводилось. Можно было рассказать, объяснить. Но когда оно наглядней, так лучше усваивается, говорил мой препод по электрическим машинам , царствие ему небесное. Меж тем...у окровавленного и всё ещё прекрасного трупа песчаной девы ползала на коленях маленькая девчонка на вид лет пяти и рвала с него острыми зубками кусочки плоти.

— Это не исчадие ада, мальчик, как ты подумал, — крепко сжав руки парня, сказал я, — это ваше с девой дитё. Так они размножаются. Когда приходит срок, выбирают себе самца. А после он им уже не нужен. Ребенок, как ты знаешь, на нашей Земле рождается недоношенным. Люди много сил тратят , пока он вырастет и сможет сам добывать себе пропитание. А тут с пропитанием крайне скудно... Ребенок вырастает в утробе, затем материнское тело становится для него первейшим источником белка. Через пару дней, новая песчаная дева вырастет примерно до размера десяти летнего ребенка и уже сможет прожить самостоятельно.

Мой монолог студент прервал рвотными звуками. Как говорилось в анекдоте, после вчерашней пьянки Штирлица неудержимо рвало на родину.

— Всё? Понял? Насмотрелся? Пошли назад.

— Но как же? Как же они так живут? Почему она не сказала мне?

— Песчаные девы, чтобы ты знал — разговаривать не умеют.

— Не может быть! Я же вчера разговаривал с ней!

— Это тебе показалось...

* * *

— Куда мы идем? — ныл студент, — Может, есть смысл пожить в том баре, пока портал не откроется?

— Нет.

— А там, куда мы идем, он точно откроется?

— Возможно.

— Дед, ты чего темнишь? Для чего идем?

— Потому, что, — брякнул я, просто чтобы что-то сказать. Ведь объяснять, как обстоит все на самом деле, не хотелось. Да, было пророчество, что появится новый человек, и примерное описание местности. Хорошо, что местность эта мной хожена, перехожена, потому догадался, где примерно. А тридцать лет назад бедному студенту нечем было заплатить за пророчество, а если бы и было, то в жизни бы не нашел. Поскольку в этом мире совершенно не ориентировался. Далее в пророчестве сказано, что портал откроется в течение месяца в очень необычном месте. Таких необычных мест в округе знаю несколько... Так, что шансы угадать и оказаться там , где надо не велики. Но есть ещё одна зацепка. Студент должен сам почувствовать место, что это ОНО. И только на это его внезапно открывшееся чувство вся надежда. А то, что портал откроется — я не сомневался. Не было ещё случая, чтоб пророчество не сбывалось.

— Да, что за отмазки? Неужели конкретно нельзя сказать куда?

— Ты там раньше был?

— Нет, конечно!

— Тогда мои пояснения тебе мало помогут. Сейчас перевалим через очередной холм, там овраг, после оврага пойдем севернее, а после седьмого холма на Северо — Восток, пока не дойдем до камня, от камня ещё день пути на Юго — Восток.

— А дальше?

— А дальше ...придем.

— Зачем так петлять? Северо — Восток, потом Юго Восток?

— Карьер придется обходить.

— А что за карьер? Напрямки нельзя?

— Студент, можно и напрямки, если у тебя есть альпинистское снаряжение и соответствующие навыки. Нет? Вот и заткнись!

* * *

Господи! Солнце слепит! Пот градом. Ветерок, и тот как из духовки! Дед — зануда! Простить мне не может, что его мину световую бандюкам слил. А разве лучше было бы, если бы обобрали нас до нитки? И вполне возможно даже замочили? Тут или они нас, или мы их. И в таком варианте все средства хороши. Это ладно...дело прошлое...

Скверно, что никаких бонусов в этом квесте 'за карьер' не видно. Портал может там, а может, нет. И как вам такое нравится? Сбивать ноги по каменистой почве, цеплять колючки на джинсы и пыль на все тело, так, что когда пот вытираешь, то он шариками грязи сваливается. А дед топает в черном шерстяном пончо, и по идее должен вкрутую сварится, а у него даже пот не выступает. Терминатор, мать его!

Не соврал дед...Прямо за холмом открылся глубокий извилистый овраг, в который мы с предосторожностями аккуратно и медленно спустились. Я как увидел, что в овраге тень есть, сразу размечтался в теньке минут пятнадцать полежать. А потом траву зеленую углядел, и тут же понял, что возможно воды напьюсь вволю, и даже умоюсь! Вода, это сплошной кайф! Понимаешь это, когда её нет.

А внизу в глубине оврага нас встретили неожиданные животные.

— Ме-е-е! — прокричал приветственно кучерявый рогач.

— Ме-е-е, — отозвалось его семейство в пять голов, и они толпой шарахнулись вдоль оврага.

— Привет Джон! — поприветствовал дед коренастого коротышку под сраку лет, рыжего, с лицом, обильно посыпанным веснушками, да и походу всего заросшего рыжей шерстью, которая кучерявилась на плечах, груди и руках. Рыжие волосы топорщились из под майки землистого цвета, которая рождена была белой, но поскольку никогда не стиралась, приобрела цвет грязи. Словом, видок у пастуха был ещё тот... Бомж Вася на летнем отдыхе. При нашем появлении, коротышка поднялся с валуна, на котором только что грел задницу.

— Привет. Петрович! Какими судьбами?

— Как всегда, мимо проходил..

— Ну и проходил бы мимо.

— Да как пройти, и не поздороваться с рыжей мордой? — отозвался Петрович.

И тут два бомжа кинулись друг к другу и крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.

— Жив чертяка!

— Не дождешься!

— А я то, как рад, что зашёл! Если бы не ты старый хрен, косточки мои давно бы шакалы глодали!

— Пустое говоришь...Разве ты не сделал для меня тоже самое?

-Сейчас да...А тогда вряд ли.

— Да..ладно., ладно. Хорошо тискать! Задушишь рыжий черт!

— Тебя задушишь русский медведь!

Мне эти обнимашки смотреть было не интересно, я пристроился у противоположенной стены оврага в тенёчке и разлегся на ароматной зеленой траве. Такой дух от неё стоял, что запах ванильных булочек в соседской пекарне отдыхает, а поварихи нервно курят в сторонке. Старые знакомцы меж тем ещё немного поболтали о своем девичьем, а потом уделили внимание моей скромной персоне.

— А кто это с тобой?

— Студент.

— Чичако?

— Он самый, — отозвался дед, и обратился уже ко мне, — Чего разлегся? Вставай! Пойдем!

— Уже?

— Нам еды надо запасти перед дорогой.

— Дед, ты как хочешь, но твоих сусликов я больше есть не буду!

— Я тоже. Сейчас еды накопаем. Джон, лопата там же лежит?

— А куда ей деваться?

— Пошли студент.

— А что копать будем? Корешки какие-нибудь?

— Угу.., — как всегда немногословно отозвался дед.

* * *

Знаете, когда мы пришли в то место, где овраг расширился, и его дно практически стало чисто песчаным, а растительность не зеленой, а как везде в пустоши высохшей, я не придал этому значения. Как не особо обратил внимание на ржавую лопату, которую дед достал. А вот когда он велел мне выискивать глазами ямки в песке, я не понял какие ямки?

— Да тут сплошные ямки! То яма, то канава?

— Какой ты не внимательный, — покачал головой дед, — Вот просто твой след от ноги, вот баран наступил. На песке это хорошо видно. А вот видишь конусная такая....словно острием ткнули в песок.

— Ну?

— Вот здесь и копаем.

С этим словами дед воткнул лопату, копнул, потом ещё и ещё, пока не углубился примерно на пол метра, а песок стал влажным. И тогда он , встав на колени стал ковыряться руками в яме, а то, что он извлек — меня удивило. Толщиной с руку ребенка и длинной сантиметров сорок корень был похож на личинку киношного монстра, из которой потом Чужой вырос. Или там не чужой, а этот ...как его, глист такой, который в фильме 'Ловец снов' жрал всех подряд.

— Дед, это что за корень такой?

— Это не корень, это рыба, — улыбнулся дед, — И овраг не всегда овраг. В сезон дождей, это глубокая река, а когда наступает засуха — рыба закапывается в дно.

— Видок у неё..., — сказал я, чувствуя, как тошнота комом подступает к горлу.

— Ничего, сейчас пойдем, помоем, почистим, подкоптим, и за уши не оттащишь.

— Помоем? Где тут вода?

— Пошли. Увидишь.

И мы потопали в обратном направлении, и ещё чуть дальше. И я увидел словно вырастающую из стены оврага выложенную из камней ванну, через край которой тонкой струйкой вытекала вода. В моей голове, словно фейерверк взорвался. ВОДА! Вода-а-а!

Подорвался как перепуганный к каменной ванне и давай ладонями воду черпать пить. Потом опустил голову, чтобы наконец заправить организм под завязку, а потом залез в воду целиком. Как был. В одежде и кроссовках. Опомнился, когда почувствовал какую-то нездоровую тишину. Вылез из ванны, с меня течет. А дед и его рыжий друган смотрят на меня с каменными лицами. И тут до меня дошло, что я сделал. В одежде окунуться, конечно, не камильфо. Забылся, честно говоря, что я здесь не один. Эту же воду пить...теперь, и не мне одному. Но уж больно соблазн искупаться был большой...

— Извиняюсь, конечно, что воду замутил слегка, но она осядет и пить можно будет....Ну, что вы на меня так смотрите? Окунуться захотелось. Привык я каждый день мыться, а тут такое пекло. Что смотрите? Мыться я привык! Понятно вам?! Привык нормально пахнуть, а не как вы! От вас же за километр несет! Живете тут в грязи!

— Петрович, уйду я от греха... Тебя всегда рад видеть, но если этого ещё раз увижу — убью, — негромко произнес рыжий и, отвернувшись, пошёл. Не пошел, а прошествовал, ступал так, словно сваи ногами вколачивал. А дед сел на землю и нервно теребил сорванную травинку в руках. На меня он смотреть избегал, и говорить стал непривычно тихо, но отчетливо, словно выученную молитву читал.

— Дикари значит мы... Воняет от нас. А ты знаешь, что вода в этих краях дороже, чем пойло в баре?

А ты знаешь, чтобы этой ванне теперь наполнится — сутки надо. А чтобы полностью вода заменилась — неделя? А ты знаешь, что овцы местные воду с запахом не пьют? Мы дикари, живущие в грязи и после того как ты там помылся пить будем, нам не привыкать. Мы же бродяги!

А ты объясни это местным овцам, которые к грязной воде не притронуться. Сдыхать от жары будут, но не притронуться. А знаешь почему? И я не знаю...Такие они тут. Если заметил, отличаются от наших земных ещё тем, что не копыта у них, а лапы на собачьи похожи. Но только похожи. Поскольку, если лапу ту рассмотреть, у них перепонки между пальцами. Знаешь для чего? А чтобы в сезон дождей, когда большую часть земли заливает и образуются острова, переплывать с острова на остров, когда трава на острове кончается. Но тогда воды много, вокруг...А сейчас я даже не знаю, где Джон новый источник найдет, чтобы животных своих напоить... Сдохнут они без воды за неделю.

— Дед...прости, я не знал...

— Что ты заладил...Дед, дед...Мне ещё и пятидесяти лет не исполнилось.

— Ну-у-у, выглядишь так..

— Старо? — с горечью спросил Петрович, и вдруг продолжил:

Мы стареем не от старости.

Не от прожитых годов.

Мы стареем от усталости,

От обид и от грехов.

От тоски и обреченности,

От несбывшейся любви...

От житейской безысходности,

Повседневной суеты...

— О! Петрович! Да ты поэт!

— Это не мои стихи...Фамилия Евтушенко тебе о чем-нибудь говорит?

— Это который песни для Пугачевой пишет?

Дед сплюнул, и отвернулся.

* * *

Сначала на горизонте появились темные зубцы гор, словно зубы крокодила, старого, много пожившего и пожевавшего, так, что острые вершины зубов стерлись и оплыли. Издалека они похожи на настоящие горы. Хотя на самом деле, это просеянная и перемолотая выработка. Что здесь когда-то добывали, неизвестно. Давно было.... Когда именно никто не знает. А вот когда появились тут земляне примерно известно...Произошло это в те времена, когда Техас принадлежал ещё Мексике. Собственно с тех времен и прижились тут пончо, а вот сомбреро почему-то не прижилось...

Меж тем местное светило склонялось к вершинам гор, словно в крокодилью пасть, как в том стишке Корнея Чуковского:

— А сороки -белобоки поскакали по по полям, закричали журавлям: Горе! Горе! Крокодил солнце в небе проглотил, — продекламировал я, смотря на закат и болтая ногами, сидя у обрыва.

— Петрович, тебе не страшно? Тут высота я молчу.., — прервал мою цитату студент, — Отойди от обрыва, богом прошу!

— Вижу, ты передумал напрямки пройтись? — усмехнулся я, — Тут всего ничего, метров двести вниз, а с той стороны, где отвалы руды, плюс ещё метров пятьсот в гору.

— Какой нафиг это карьер, это покруче, чем Гранд каньон в штатах!

— Согласен, — кивнул я.

Да. Тут было на что посмотреть. Отвесный обрыв. Практически идеальный срез земли, что даже спустя многие годы всё ещё отчетливо просматривается структура почвы. Вот тонкой кожурой относительно плодородный слой серого суглинка ( сантиметров десять), далее метра полтора смеси глины с песком, потом пол метра желтой глины, потом песок, потом мелкий гравий, переходящий в крупные валуны и ниже в скалы. А вот под скалами, на глубине в сотню метров начинаются гранитные плиты правильной формы метров тридцать длиной и на десять высотой. Плиты перемежаются кубиками десять на десять метров. Полное ощущение, древней мегалитической каменной кладки, какой она без сомнения и являлась. Тем паче, что на дне карьера представляющего собой яму шириной пять, а длинной пятнадцать километров несколько таких плит и кубиков весом сотни тонн небрежно валялись, словно выпали из ковша гигантского экскаватора. Странного, надо сказать ковша. Никаких борозд на стенах котлована, словно кто-то острым ножом пирог нарезал, а не яму копал. А вот само дно было не сильно ровное.... Ветер нанес слой земли в два, а кое-где три метра, и она образовывала небольшие холмики. Дно обильно заросло высокой травой, благо влаги там хватало в любое время года. А бьющие из противоположенной стены котлована там, где возвышались горы вынутого грунта, жидкие ручейки маленькими водопадами, сливались в небольшое озерцо. Вода в озере, к сожалению, непригодна для питья. Вроде и не то, чтобы сильносоленая или горькая. Но те, кто её пил долго не жили. Просто однажды утром не просыпались, хотя никаких болезненных симптомов не испытывали. Не один старатель помер, пока не выяснили, что от воды дохнут. Просто заметили, что стрижи, наделавшие в отвесной стене гнезд, воду в том озере никогда не пьют. Да, именно старателями именовали первых штукарей. Не очень понятно, кто и как пояснил попавшим на планету землянам, что именно от них требуется — находить и сдавать найденные на раскопках необычные штучки. А вот к приходу старателей тут подготовились. Построили небольшой поселок (он с той стороны отвалов), вырубили ступеньки в отвесной стене (только в одном месте) и поставили лавку, которая все найденное добро меняло на товары первой необходимости. Со временем лавка превратилась в кабак, а вот ассортимент её с тех пор не изменился — одежда, еда, выпивка. Неизменное пончо, штаны, клетчатые рубашки, соломенные шляпы и кожаные сапоги. Из еды — стэйки из мяса ( скорее всего искусственно происхождения) , да кукурузные лепешки. Вонючий самогон, выгнанный непонятно из чего — главный и единственный алкоголь в этих местах. Куда все найденное штукарями барахло девается, и что с ним делают никому неизвестные хозяева, одному богу известно. .. Или богам, если они ещё есть конечно...

Собственно, существуют две версии происходящего. Согласно первой, некие могущественные цивилизации затеяли на планете войну в незапамятные времена и превратили родную планету в пустыню. Но погибли не все, часть ушла через пространство и время, понаделав в оном дыры, через которые бедные земляне и стали попадать на эту планету. А поскольку по неким причинам хозяева вернуться не могут и в спешке оставили кое-какие ценные для них вещи, то обязанность эту возложили на попавших в рабскую зависимость людей. И всё бы ничего, но есть в этой версии кое-какие нестыковки... Если учесть, возможности и уровень развития тех, кто тут жил ранее, то им эти мелочи восстановить как два пальца об асфальт. Или самим вернуться ничего не стоит. Поэтому более вероятна вторая версия, которая гласит, что да, битва без сомнения была, и была в стародавние времена. Если учесть, что слой земли нанесло два-три метра на скальное каменное дно. Но сравнительно недавно (чуть больше ста лет назад) нашел эту планету разведывательный беспилотный космический корабль, принадлежащий другой цивилизации, и принялся эти руины изучать. Но поскольку корабль-робот ограничен в исполнителях, и не ограничен во времени (чего ему железяке сделается?). Именно он расставил пространственные ловушки на людей. И теперь невезучие бедолаги, попавшие в эти ловушки, собирают для него информацию.

Вторая версия мне нравится больше, но она никак не объясняет один момент: Какого хрена со спутника лупят по людям, разводящим костер? Или это боевой спутник прежних хозяев планеты до сих пор функционирует? Очень сомневаюсь.... Собственно все наши версии, версии слепых ощупывающих слона. Кому достанется хобот — скажет, что это змея. Кому нога — столб. А кому хвост, скажет, что это гибкий хлыст. Есть ряд моментов, которые ни каким боком не лезут ни в одну версию и ничего не объясняют, а лишь вносят некоторую долю мистики в происходящее. Взять хотя бы первый поселок старателей, к которому мы сейчас идем.

* * *

— Слышишь студент, — негромко гундел дед, — Какие бы голоса за спиной не услышал, не оборачивайся. Что бы ты сейчас не увидел, резких движений не делай. Не беги, не дергайся. Скажу, упал на землю. Падай без промедления! Ты меня понял?

— Да понял Петрович, не тупой!

— Знаю, какой не тупой! Если бы прошлый раз послушался, 'ночной цветок' так бездарно бы не пропал!

— Дед, да сколько можно? Не увидел я никакой опасности, вот и не стал падать. Ну, виноват, признаю. Что меня теперь убить надо? Запилил совсем. Может найдем ещё... А то, что я нам жизни спас, не считается что ли?

— Там люди опасность, с людьми всегда можно договориться. А ты попробуй договориться с ветром в поле, с дождем, с цунами. Не пробовал?

— Нет, — ответил я, размышляя, что за аномалии в том месте, куда мы идем. — А как мне тогда понять, если портал именно там, если не слушать? Не прислушиваться к своим ощущениям?

— Поймешь, — проворчал дед. Серая пыль поднималась из под сапог шагающего впереди деда. А ветер, прижимающий жидкую траву к земле, относил пыль в мою сторону. Мои белые кроссовки 'Найк' за неделю превратились в серые бесформенные чёботы. Да и сам не лучшим образом выгляжу, тот же пыльный, грязный, помятый ботинок. Пля! В таком виде домой попасть, менты за бомжа примут.

Меж тем на горизонте у высоких серых холмов стали видны черные почти игрушечные домики. Первый поселок местных сталкеров, как пояснил мне дед. Поселок прекратил своё существование в одно мгновение. Что-то там такое случилось... То ли артефакт какой сталкер умудрился активировать, то ли боги прогневались на людей, нарушивших некое табу, но теперь в поселке ни живой души, только призраки. Духи сгинувших в одночасье старателей. Одно непонятно, откуда тогда про него что-то известно, если все погибли? Скорее всего не все...Кто-то остался. Лопатил перекапывая карьер, а когда вернулся вечером, никого уже не было. Карьер, как сказал Петрович, и был первое место добычи артефактов. Всё дно там перекопали и просеяли. Много необычного было. ' Бычий язык' например...Продолговатый брусок, размером с локоть заостренный с одной стороны.

' Положишь, — рассказывал дед, — будет век лежать, ничего не станет. Но стоит его острым концом поставить на землю, как он тут же начинает в землю уходить, словно неведомая сила его вдавливает. И вот тогда, удержать и вытащить его невозможно. А были ещё такие штуки, похожие на части конструкций. То есть, на самом деле они были совсем не похожи... Но стоило собрать воедино и положить на стол к примеру 'кувшин', 'баранью лопатку', 'шило господа' и 'пьяную ветвь', как они словно намагниченные притягивались друг к другу соединяясь в некое подобие коленвала с шатуном и поршнем.

— Сдается мне, — говорил Петрович, — что копились предметы в лавке, ждали своего часа на отправку, и очередной добавленный в общую кучу предмет запустил цепную реакцию....

— Так надо было проследить, кто артефакты забирать будет, и пообщаться с заказчиками, — вставил я.

— Иди, проследи ..., — хмыкнул дед, — штуки складываются в одной комнате в лавке. Если в комнате будет находиться человек — ничего не произойдет. А выйдет, все предметы исчезают.

— Телепортируются?

— Угу..., — кивнул Петрович.

— Пустая комната получается?

— Нет. Согласно установленным расценкам там в некотором количестве оказывается одежда, еда, выпивка.

— Это называется бартер, — кивнул я.

— Это называется рабство, — не согласился дед, — только при рабовладельческом строе люди работают за похлебку'. Вот упрямый! Всё сведет к политике! Не понимает основ экономики! Да и хрен с ним! Надоел!

* * *

Мне так страшно, бля, даже когда в 'резидент эвил' ночью играл не было! Знаете, я вот раньше думал, что действительно страшно — это встретить на кладбище ночью маленькую нарядно одетую девочку. Что страх, это неизменная в ужастиках гнетущая музыка, или настораживающая тишина, охи, вздохи, вскрики.... Но действительность, превзошла все мои ожидания. ...Вот полчаса уже как мы в поселке. Солнце светит. Птички поют. Кузнечики в траве стрекочут. Ничего сверхъестественного. Ну, пустые деревянные хибары стоят, из черных от времени досок. Ветер болтает висящей на скрипучих петлях дверью, словно гопник из слободки от нефиг делать развлекается. Идем гуськом. Дед спереди, я за ним. Шагаем медленно, как по минному полю крадемся. А мне в правое ухо тихо бубнит голос бабушки: 'Не ходи туда Сережа, не надо'. Как тут не обернуться? Такое ощущение, что тараканы по спине бегают. Но старик предупредил меня, что тот, кто оборачивается, навсегда в поселке остается. Терплю. Голову держу прямо, аж шею судорогой сводит. Не знаю, что там деду в уши духи шепчут, но видать что-то не ласковое. Нервный он какой-то...Головой трясет, словно в уши вода попала. А тут раз и остановился как вкопанный, что я по инерции в его шляпу носом ткнулся.

— Стоять! — тихо скомандовал дед.

— Стою.

— Нам здесь не пройти.

— Почему?

— Видишь, вон-то перекати поле посреди улицы?

— Вижу.

— Ветер дует, а трава не шевелится. Значит, сейчас боком двигаемся к дому слева. Шаг, потом ещё шаг, только не торопись, — почти прошептал старик.

И мы пошагали, не так синхронно как на занятии фитнесом, но довольно бодро. Руки в боки, шаг в сторону. Так за минуты две и дотопали. Я уже было хотел дух перевести, что в тени домика оказался. А вдруг за спиной серьезный мужской голос подытожил : Вот теперь вам хана! У меня бля, чуть сердце изо рта не выскочило, и я, не помня себя, рванул дверь и через секунду оказался в доме.

* * *

Чувствовал, сразу чувствовал, что нельзя студента вести ни куда. Не готов он....Его бы хоть год с собой по пустоши поводить, чтобы шишек набил, чтобы хоть что-то понял в этой жизни. Но времени в обрез. Времени просто нет... Вот сейчас он заскочил как ошпаренный в дом, а ведь говорил, предупреждал, ни шагу без моего указания. И что теперь делать? Плюнуть и уйти? И ждать ещё бог знает сколько лет очередного случая? Может, и доживу, только зачем мне это потом.... Да и нельзя своих бросать, не по человечески это. Значит, за ним иду. ..

— Открой дверь!

Шорох и пыхтение за дверью.

— Не получается...., — растерянный голос с той стороны, — попробуй ты Петрович.

Попробовал. Дернул дверь изо всех сил на себя. Даже не шелохнулась. Зашел за угол дома и попробовал локтем высадить стекло в окне. Полное ощущение, что по бетонной стене ударил.

Покричал студенту, чтобы он изнутри попробовал стулом окно выбить. Но студента через окно не видно, словно нет его в доме. К окну он так и не подошёл. Пришлось вернуться к дверям.

— Парень, ты здесь?

— Да.

— Почему к окну не подходил, когда тебя звал?

— Не слышал.

— А видел меня?

— Нет.

Скверно, гораздо хуже, чем я предполагал. Мальчишке ничего такого я не сказал. Немного потряс головой силясь прогнать назойливый старушечий голос, шепчущий в ухо: 'Убей его! Убей его! Убей его!'. Словно пластинку заело.

— Посмотри, что есть в доме....Если есть стул, лавка, скамья, попробуй выбить окно.

— Ага...., — отозвался студент.

И через несколько секунд раздались тихие удары. Словно валенком по стене стучали.

— Ты чего там делаешь?

— Рукой выбить пытаюсь.

— А чего так?

— Скамейка есть, но её с места не сдвинешь. Даже кружка к столу приросла, не отрывается, — донесся перепуганный голос студента, — И стекло не бьется...Бронированное оно что ли?

Стекло ясен перец не бронированное, да и кружка к столу не прирастала, однозначно. Как бы ночь пережить, подумал я с тоской..... А в голове всё шипел и шипел противный голос: Убей его! Убей его! Убей его! Убей его!

А это ведь только начало...К утру даже уравновешенные личности зачастую всякое спокойствие теряют. Кто-то головой о стену бьется, кто-то вены вскрывает, а кто-то и выполняет команды голоса.... Здесь я не в первый раз, и точно знаю, как не пойти на поводу внушению. А как студент с его слабыми нервишками? Надо бы ему пояснить. Только поймет ли? Поможет ли?

Меж тем из-за двери донесся голос:

— Дед....зачем мы сюда пришли?

Интонация мне не понравилась. Голоса он слушает. А они много могут наговорить.

— Я же тебе говорил, что есть тут одно место, где и будет возможно переход в наш мир...

— Дед. Это ловушка....Ты привел меня сюда, чтобы принести в жертву.

Началось! Дай мне бог терпения!

— Парень, не дури...Не слушай голоса, не верь тому, что они тебе внушают и говорят. Знаю, что это трудно. Но нужно думать о том, что тебя действительно беспокоит. Думать о том, что тебе дорого. Давай садись под дверью и расскажи мне что-нибудь о себе. Что-нибудь важное...И главное правду...

— Дед...Ты не врешь?

— Да, нет же! Я здесь не первый раз, и только таким образом спасался, чтобы с ума не сойти!

— А о чем ты думал?

— Ты не поверишь... О своей бабушке. О детстве, вспоминал, как первый раз бежал в такое вот жаркое лето, упал и разбил ладони в кровь. Как выковыривал потом мелкие камешки из ладоней. И какая скала лежала у перекрестка, которая потом уменьшилась с возрастом до обычного обломка бетонного блока. А в возрасте пяти лет, чтобы вскарабкаться на него мне приходилось тратить много усилий...

— А ты мне зубы не заговариваешь?

— Конечно, заговариваю! Отвлечься от голосов, вот главная задача! Ты понял?

— Да.

— Расскажи мне о себе?

— Что рассказать?

— А что хочешь, то и рассказывай.

— А как с дверью?

— Дверь откроется...

— Когда?

— Раз в сутки она открывается, — соврал я. Сроду не слыхал, чтобы кто-то из штукарей хвастался, что заходил в пустые дома и смог выйти. Здесь в поселке можно заходить только в один дом — ветхую часовню. К ней студента и вёл....

* * *

— Дед....мне страшно, — признался я, видя как сгущаются тени в уголках комнаты и тянут свои щупальца ко мне.

— Не смотри ни куда. Закрой глаза и говори со мной.

— А ты? Что ты видишь с той стороны? У тебя тоже тени к тебе ползут?

— Нет.

— А почему здесь оборачиваться нельзя?

— Потому, что оборачиваясь, ты признаешь право чужой воли над своей. И должен будешь ей подчиниться. Закрой глаза говорю тебе!

— Закрыл. Только так ещё страшнее....чувствую, что они уже вокруг меня.

— Расскажи мне о своих родных.

— Ты их любишь?

— Ага...

— Врешь. Когда любят, не говорят 'ага...'

— Сложно всё..

— Что именно?

— Ты знаешь дед...А ведь я не студент..

— Знаю. Говорил, что продавцом работаешь.

— Менеджером по продажам, — поправил я, — но в целом, да... Просто мать думает, что я учусь. А я давно не учусь. Бросил я институт...

— Почему?

— Смысла не вижу. А всё из-за него....Из-за отца. Ненавижу!

* * *

Хорошо, хорошо подумал я, надвинув шляпу на глаза, сидя у порога и подпирая спиной дверь. Мерзкие и жуткие твари пытались заглянуть мне в глаза, но глаза я давно закрыл и дышал спокойно и ровно. Хорошо, что студента прорвало, думал я. Словно нарыв долго болевший, наконец, созрел, и взорвался, истекая гноем. Ночь была на исходе. Это чувствовалось, по предрассветной прохладе.

— Очередная подруга отца на год младше меня...Прикинь? Да её весь курс знал, как честную давалку. И он с этой тварью живет! Я кореша своего к ней подослал...А сам с фотиком на балконе спрятался. Он конкретно постарался, а я их снял во всех ракурсах. Фотки потом этой твари под ноги кинул. Или плати, или отцу их передам. Вот она и платит....Все же знают, что отец у меня крутой, бизнес у него. А на меня с матерью он прибор положил. А мне стыдно...Стыдно быть бедным. Значит, бабам своим он шубы покупает, квартиры, машины, на Мальдивы возит, а мне копейки не даёт. Вот я её и обложил налогом... Она отца доит, а я её. На шмотки хватает, чтобы как нормальный выглядеть. Не знает об этом никто... Всем вру, что отец дает. А он плевать на меня хотел! Тут пацаны подкалывают, что мало дает. Мол, почему на точило нормальное бабок не даст? А что мне делать? Кобыла эта столько денег не даст — однозначно. Да и недолго ей осталось. Батя почти каждый год телок меняет, надоедают они ему. ..Дед, а ты , что думаешь?

— А я вспомнил сейчас одноклассника своего. Был у нас в классе Юра Дубин, рыжеволосый такой, как солнышко. Славный парень. Отец у него портным работал. Хорошим портным. Он Юре шил школьные костюмы каждый год, брюки и рубашки ему шил. А однажды раздобыв где-то материал, и джинсы пошил. Хорошие, качественные. С ровной двойной строчкой, и на задних карманах сдвоенная буква 'М' прострочена, тютелька в тютельку на Юрке сидели. Только вот не было на джинсах заветных заклепок Монтана, и лейбла кожаного. Стеснялся Юрка их носить, стеснялся своей бедности, своего отца... А ведь это глупость. Понимаешь?

— Почему?

— Потому, что гордится ему своим отцом надо было, ведь он любил Юрку и делал для своего сына, всё, что в его силах... Ты чего там сынок? — спросил я, услышав непонятные звуки за дверью, и догадался — студент плачет.

— Почему? Почему меня никто не....? Мать всё мужиков таскает, жизнь свою устроить пытается. ...Отец и вовсе....Почему?

И тут я почувствовал, что -то изменилось....Пора! И поднявшись, рванул дверь на себя.

* * *

Чувствую меня отпустило...Ещё глупая слеза не просохла на щеке, а дед гладит меня своей широкой шершавой ладонью по спине.

— Ничего сынок...ничего... Всё будет хорошо.

Понимаю, что глупость говорит. Что ничего это не изменит. Но так хочется ему верить, так хочется прижаться как к родному деду, которого я никогда не видел и не знал. И так приятно ощутить себя защищенным, почувствовать, что кто-то заботиться о тебе. Быть кому-то нужным...Стоп! Я ему нужен совсем не для того, чтобы мне сопли вытирать! Расслабился, блин!

* * *

— Дед, а давай здесь напрямки срежем? Так до церкви ближе.

— Не всегда, что кажется нам ближе — ближе на самом деле.

— Да вдоль этого дома пройдем, и всё.

— Там нет дома, — ответил Петрович, и ,подобрав с земли небольшой камешек, бросил навесом, целясь в крышу невзрачной хибары. То ли у меня что-то со зрением, то ли со слухом. Но как камешек упал на крышу, я не увидел, и не услышал. Звук упавшего камня раздался лишь секунд через пять, и звук был неожиданный:

— Бульк, — донеслось откуда-то из под земли.

— Там провал, — ответил дед на мой ещё не заданный вопрос.

— Откуда ты знаешь? — спросил я, стараясь не слушать голос отца говорящего с ухмылкой: 'Обманет он тебя. Разведет как лоха.'

— Не первый раз хожу. Ты держись за мной ближе.... Сейчас как в часовню зайдем, постарайся не падать. А если упадешь, только в окно не вывались...

— А с чего мне падать, да в окно вывалиться?

— Слишком много говоришь... Потом поймешь.

* * *

На ногах парнишка все-таки не удержался, соскользнул прямо вниз под купол часовни. Дверь с глухим стуком захлопнулась за нами, и я последовал за студентом.

— Это, что за хрень? — спросил пацан, поднимаясь на ноги и пытаясь устоять внутри конуса дырявой крыши. Доски под его ногами заскрипели... Интересно, подумал я, а что будет, когда они сгниют и не смогут выдерживать вес человека?

— А что за свет через окна снизу? Как будто солнце светит?

— Ага, — улыбнулся я, — Ты ещё посмотри на распятие перевернутое, и алтарь над головой.

— Чо?

— А то самое.... Для наружнего наблюдателя мы сейчас как летучие мыши вниз головой висим и по потолку часовни ходим. Здесь как говорят некоторые — эффект обратной гравитации.

— Чувствуешь что-нибудь необычное?

— Шутишь? Тут всё необычное..

— Я не о том.....Как бы тебе пояснить...Ты должен чувствовать некий зов, нечто притягивающее...Манящее.

— Чувствую, что у меня желудок к спине прилип. Жрать хочу, как медведь бороться. А ты пошли..потом, потом. Может, хоть сейчас перекусим? А?

— Потом. Давай спокойно посидим. Воды могу дать.

— Давай воды..., — согласно кивнул студент и присел на пол, которым нам сейчас служил потолок. Расположившись напротив, я достал из кармана пончо фляжку и протянул парню:

— Два глотка, не больше.

— Угу. ...Буль, буль... А вот скажи Петрович, — произнес студент, возвращая мне флягу, — Как это соотносится с церковью?

— В смысле?

— Ну, с верой... Люди поди стали говорить, что этот вот феномен в церкви — происки дьявола?

— Во-первых, это католическая часовня, а не церковь. А на счет происков дьявола...не знаю. Не уверен, что он существует.

— В смысле?

— Нелепая эта легенда... Зачем Богу создавать своего врага? Знать, что его творение будет его врагом, и всё равно создать его. Согласись, это глупо и нелогично. А если он не знал, то какой же он всемогущий и всевидящий после этого? .... А ты ничего не замечаешь?

— Что именно?

— Голоса. Их нет...

— Точно! — удивился студент, — А я то думаю, что так спокойно на душе стало!

— Давай поспим немного.... Устал я.

— Что прямо так?

— Ага... Если повезет, до вечера портал откроется. А если не, то нам назад долго киселя хлебать.

* * *

Это надо, прикинь, а? Дед вытянулся на досках крыши, закинул руки за голову, зевнул, закрыл соломенной шляпой лицо, и через пару секунд сладко засопел.

— Дед, а может портал сегодня не откроется, а завтра или через неделю, или через месяц?

— Может, — тихо отозвался дед, — но в любом случае ты должен почувствовать, что это место то... А если не почувствуешь, то и ждать нечего...

* * *

В ярком свете солнца, бьющего в одно из окон часовни, маленького и ловкого паучка, ткущего свои незамысловатые сети, было почти не видно. Темная точка с лапками, которые не видно, они лишь угадываются, не более. А вот его паутина, колышущаяся ветром, искрилась на солнце как хрустальная. За стенами часовни неистово пиликали кузнечики. Изредка чирикали воробьи и ещё какие-то мелкие птахи. А под ногами студента тихо поскрипывали серые доски. Он дошел до места, где конусный потолок стыкуется со стеной часовни, и стоя там, пытался прочитать лежащую на алтаре, раскрытую книгу. Видно под углом страницы было плохо, парень, переминаясь с ноги на ногу, поминутно выглядывал, и тихо бубнил, пытаясь осмыслить прочитанное. В целом получалось не плохо, но смысл прочитанного, судя по выражению лица, ускальзывал.

— 'Горести прошлые не сочтешь. Однако горести нынешние горше. На новом месте вы почувствуете их. Вам послал бог ещё место в мире божьем. Распри прошлые не считайте. Что вам послал бог, обступите тесными рядами. Защищайте его днем и ночью. Не место — волю. За мощь его радейте. Живы ещё чады её, ведая, чьи они и откуда в этом мире божьем.

Будем опять жить. Будет служение богу. Будет всё в прошлом — забудем, кто мы есть. Где вы побудите — чады будут, нивы будут. Хорошая жизнь — забудем, кто мы есть. Чады — есть узы — забудем, кто есть. Что считать господи! Рысиюния чарует очи. Никуда от неё не денешься, не излечишься от неё. Не единожды спросим себя: Вы чьи будете? Что для вас почести. Разговоры. Но есть ещё, будем ещё мы, в этом мире божьем'.

— Что бубнишь? Молодец, что прочел, — сказал я, потягиваясь и поднимаясь с досок.

— Что это значит? — спросил студент морщась.

— Это библия Якова, — пояснил я, — книга первых переселенцев. Не особо они были верующие, но как-то свое пребывание здесь пояснить пытались...

— Подожди... Но ведь ты говорил, что это были ковбои американцы?

— И что?

— А написано на русском?

— Ты помнишь пастуха Джона?

— Рыжего? Ну, да..

— Он ирландец.

— Не понял... А кто его по-русски говорить учил?

— В том то и дело, что никто. А он в свою очередь думает, что я говорю на английском... Так уж тут устроено, что люди понимают друг друга, на каком бы языке до этого они не говорили.

— Как?

— Наверное, потому, что здесь никто не строил Вавилонскую башню, — пожал я плечами, улыбаясь.

— Причем тут башня? — не понял студент.

— Не строил, а значит, бог не разделил людей, дав им разные языки, чтобы они перестали понимать друг друга и не смогли завершить строительство. Как-то так...

— Петрович, кончай, говорить загадками... Мне вот версия матрицы больше нравится. И этот прикол с языками просто ошибка в программе.

— Ты про то, что этот мир лишь компьютерная симуляция? А что по-твоему эти голоса? Духи и призраки?

— Да.

— У нас так тоже некоторые думают..., — кивнул я, — только если побывать здесь несколько раз, то поймешь, что голоса эти не снаружи, а внутри тебя. Нечто из подсознания... Скрытые, тайные желания и глубоко запрятанные мысли. Именно твои желания и мысли, а не чужие. А если хорошенько рассмотреть монстров, которые тебе мерещатся, то ты поймешь, что, так или иначе уже где-то их видел, в кино или в книге про них читал...

* * *

Наверное, мне многое хотелось бы сказать парню. Многое из того, что я передумал за годы одиночества, но что-то удерживало меня. Даже не то, что он не поймет моих выводов, не боязнь быть непонятым, меня останавливала, и заставляла говорить загадками, а нечто другое...

Не помню, кто сказал, что мысль изреченная — есть мысль ложная. Истина по ту сторону слов. И я чувствовал, ощущал близость истины всей кожей, и потому избегал формулировок. Но они теснились в голове и норовили сорваться с языка. Будучи обыкновенным комсомольцем в прошлом, мне как-то приходилось читать лекции школьникам по атеизму. А с библией я познакомился уже в этом мире... Честно говоря, может и не познакомился, да только это единственная книга, которая случайно здесь оказалась. Лишь её было доступно читать и перечитывать. Случайно оказался здесь и её владелец, священнослужитель из ... запамятовал какого города. Собственно в беседах с ним, я понял некие вещи. Святости людей учат люди, которые сами не святы, а значит, не имеют никакого морального права учить других.

— Ты точно не будешь? — прервал мои размышления студент, уплетая копченого угря (по правде не знаю, что за рыба, но мы тут зовем её угрем).

— Ешь, ешь, — отмахнулся я.

На чем я остановился? Ах, да... Не стоит верить людям, которые утверждают, что они пастыри божьи и говорят от имени его. Цель их одна — получить пожертвования от паствы на содержание храма и своё собственное. Продать людям свечки, иконы, коран, четки, минору и другие атрибуты культа. Более всего не нравилось, что помимо символики верующим навязывается обязательное посещения храмов. А бог не в церкви, мечети, или синагоге. Бог вселенная, храм его — сердце человеческое. Только так, а не иначе.... Это не истина, так я решил для себя. Конечно, в библии слишком много спорного, но самая главная суть — морально этические нормы человеческого общества, вот с чем не поспоришь. Да, для диких людей, необходимы были законы человеческого общежития, иначе ни одно племя не продержится сколько-нибудь значительное время. Но все эти законы, если прислушаться к своей совести, именно из неё и проистекают. А устав комсомольский эти законы перефразирует...

— Ешь медленнее, — советую я студенту, — Когда медленно ешь, насыщение быстрее наступает, и переваривается лучше...Всё в пользу идет.

— Да, что тут есть то? — возмущается он.

— То и есть ..., отвечаю я, а сам смотрю на порождение новой эпохи, и понимаю, что он не врет. Так и есть.... Капитализм нынче на Родине. А ведь корни его в наше время уже проглядывали... Вот помню преподавательница по истории КПСС Панна Павловна подняла как-то на лекции одного парня ( как его звали ...не помню, помню, что дружил он с Валерой Ярмолаем) и спрашивает: Почему вы ходите с американским флагом? Вражескую страну пропагандируете? А тот возмущенно ей так отвечает: Что вы несёте? Какая пропаганда? Этот флаг у меня на каком месте? И всё. Инцидент исчерпан. Флаг на заднем кармане джинсов к делу не пришьешь. А если задуматься: Какими мы были комсомольцами? Да никакими....Не было среди нас Павлов Корчагиных. Не модно это было, горбатиться на благо родины. А вот в бою жизнь за родину бы каждый отдал без раздумий. Хотя и ходили тогда пошлые шутки, мол, Александр Матросов когда с гранатой на ДЗОТ упал, сказал — не за родину, за Сталина, а 'проклятый гололед'. Но пошлость это была наносная. Бравада одна. Нигилизм наш проистекал из действительности. В действительности было много лжи и фальши. С трибун говорили, что нужно много трудится, и родина вас не забудет, а по факту хорошо жили те, кто не работал, а воровал. Торгаши разные, фарцовщики, заведующие складов всех мастей с мозолистыми руками не ходили, а жрали в разы больше, чем ударник труда на заводе. И вот они то, и были очень заинтересованы в развале власти, чтобы воровать было сподручнее.

Студент папашу своего ненавидит, как выяснилось, а ведь он копия своего отца, похож своими суждениями. ... Комунякам под зад! Да здравствует свободное предпринимательство! А ведь по его рассказам и получается, прав Карл Маркса — все большие состояния нажиты не честным трудом. Начинал его отец с бандюков, с грабежа и разбоя, а потом когда какой-то капитал награбил, постарался сделать так, чтобы подельников пересадили в тюрьму, а денежки ему достались. А дальше бизнес свой. Думаете, завод открыл или птицефабрику построил? А зачем? В коммерции арифметика проще — подешевле купил, подороже продал. И хлопот меньше, и прибыли больше. Грустно... Не удивлюсь, если и в правительстве сейчас одни воры.

* * *

Смеркалось. Раскаленная звезда закатилась за горизонт, окрашивая узкую полоску неба в ослепительный алый цвет. В воздухе дыхнуло прохладой и, поднимающийся с земли горячий воздух был наполнен ароматами трав, запахом пыли, и ещё чего-то неуловимого, но одновременно знакомого и чужого. От чего приходило понимание, что это не наша земля, не наша планета. Пора было укладываться спать, но неугомонный дед приказал рвать кончу для костра.

— А зачем костер? Может обойдемся сегодня? — спросил я, намекая, что готовить на костре нам совершенно нечего.

— Чай попьем.

— Да воды мало осталось, по глотку, да спать...

Дед одарил меня очередным взглядом, от которого я по его мнению должен был сгореть от стыда, и пошел по степи срезать траву. А я психанул, ему надо, пусть и режет, а я без чая обойдусь. Воды хлебну и спать. Лег на землю и стал смотреть на быстро темнеющее небо. Извазюкался я за эти дни, поистрепался. И даже стал привыкать к тому, что грязный. Ещё пару недель в обществе деда и вонять буду так же. Да...блин...

Уже почти совсем стемнело, когда запахло дымом. Это дед костер развел, подумал я в полудреме. А потом вдруг запахло жареным мясом. Наверное, суслика дед добыл, подумал я, пытаясь заснуть. На один бок повернулся, потом на другой. А потом осознал, что желудок мой спать не хочет категорически, а хочет переваривать, и желательно не сам себя, а что-нибудь вкусное, сочное, жареное, с дымком.

-'Нет! — сказал я сам себе. Траву не собирал, и клянчить кусок не пойду!

— Язву хочешь заработать? — ехидно поинтересовался живот.

— Отвянь! — огрызнулся я.

— А мясо сладенькое....как хороший шашлычок... Да с холодным Крюгером его бы употребить, — размечтались кишки.

— Заткнитесь суки! — завопил разум.

— А знаешь, как хорошо спиться на сытый желудок? — вкрадчиво поинтересовался аппендикс.'

И тут мое ворочание на земле заметило облако мошкары, и я сдался. Пойду у костра лягу, где дым, там мошки меньше — попытался я обмануть сам себя, поднимаясь с земли.

— Можно я рядом посижу, — виноватым голосом спросил я у Петровича, подходя к костру.

— Садись, — равнодушно пожал он плечами, — кушать будешь?

— А что это? — спросил я, взглянув на небольшие продолговатые кусочки на камнях.

— Мясо.

— Вижу, что не огурец. А чье мясо?

— Змея.

— Правда что ли?

— Ага..., — ответил мне дед, и протянул кусочек, взяв его с горячих камней двумя тростинками, словно китаец палочками.

Змея оказалась удивительная, и вроде на рыбу похожа, и одновременно на курицу смахивает. Хорошо посолена, сочная и совсем не жирная. Только вот одного кусочка было очень мало.

— Можно ещё?

— Бери.

— Вкусно , — признался я, обгладывая второй кусочек.

— Да, ..., — произнес дед, — забыл тебя предупредить...оно нормальное, но есть некоторые побочные эффекты. Тошноты, рвоты, диареи...Можешь не опасаться, а вот подниматься твой друг не будет месяца три -четыре.

Кусок выпал у меня изо рта. Я уставился на деда в немом крике, и тут увидел, как ходят ходуном его плечи. Это он смеется так, сообразил я.

* * *

Странный конечно дед. Или таким родился, а может таким здесь стал... Хотя ничего особо странного я за эти дни не увидел. Если разобраться...Ну, кроме дикой девки гипнотизерши, да церквушки этой перевернутой в пространстве. Хотя, голоса...Версия Петровича, про игру подсознания меня вполне устроила и слегка успокоила. Но образы, что мерещились — жуть просто. Вспоминать не хочется. А вот штуки небывалые, про которые тут дед говорит и якобы собирает, ни разу видеть не приходилось. Не первый день с ним, он ни разу ничего не нашел, да и лопаты у него с собой нет, чтобы кладоискательством заниматься. Вот это действительно странно. Если не считать той странной продолговатой мины, хотя это я её нашел, а не дед. С другой стороны, они ему без особой надобности, пропитание себе он и так находит.

С первыми лучами солнца дед меня поднял сегодня и как всегда отправились в путь. Только не пошли назад, вокруг карьера, а совершенно в другую сторону — на Восток. Холмов в пустоши стало попадаться больше. Я бы даже назвал их не холмами , а курганами. Уж больно они ровненькие, да гладенькие и по форме и по высоте одинаковые. Наверняка там что-то есть под ними. Вряд ли останки скифских вождей, но вот как подумаю, они примерно такие же как, и тот, в который я провалился. Каменный купол, накрытый землёй. Может их народ местный раскапывает? Но следов не видно.

Меж тем, идущий впереди Петрович, стал странно себя вести. Сначала бормотал что-то, словно молитву читал, потом вроде стихи какие-то.

— Я спросил сегодня у менялы, что дает за полтумана по рублю, как сказать мне для прекрасной Лалы по-персидски нежное люблю. И ответил мне меняла кратко: О любви слова не говорят. О любви мечтают лишь украдкой, да глаза как яхонты горят. Поцелуй названья не имеет, поцелуй не надпись на.... холмах, алой розой поцелуи веют, лепестками тая на губах..., — негромко шептал Петрович оглядываясь.

— Дед, это что? — спросил я.

— Стихи.

— Чьи?

— И чему только вас в школе учат? — брезгливо поморщился дед.

— Много чему! Ты вообще про компьютеры только в книжках читал, а у нас они у каждого в кармане! — вспылил я, — И если в сети погуглить можно ответ на любой вопрос найти. Это такая база знаний, что ты не представляешь. И даже по одной строчке найти автора стихотворения — запросто. Только стихи твои никому не нужны! Вот для чего они тебе?

— Для того, чтобы оставаться человеком... Чтобы не забыть кто я и откуда. А компьютер твой хваленый без сети дурацкая игрушка. И если ты сам не знаешь Есенина, не можешь посчитать цифры в уме, то и получается, что ничто ты без своей игрушки... Вот скажи мне, чему равен квадратный корень из восьми десяти одного?

— Легко! — ответил я и полез в карман за смартфоном, — ща посчитаю!

— Девять будет, — с насмешкой сказал дед, и, отвернувшись, затрусил вниз с холма, приговаривая:

— Муха , муха, цокотуха, позолоченное брюхо...Муха по полю пошла, муха денежку нашла!

С этими словами, дед склонился над землей, присел на четвереньки и стал в земле ковырять ножом.

— Что-то нашел? — спросил я, сбегая с холма.

— Пошла муха на базар и купила са-мо-вар..., — пробормотал дед, выковыривая какую-то палку. Поначалу мне даже показалось змею, потому что по виду она напоминала сосиску переростка, тонкая , длинная, сантиметров сорок, и свободно изгибающуюся, словно живая. На вид дерево, а гнется как глиняная.

— Дорогие гости, приходите! Я вас чаем угощу! — с торжествующим видом произнес дед, поднимаясь. И совершенно неожиданно стукнул меня этой коричневой сосиской по голове.

— Бабочки красавицы кушайте варенье! Или вам не нравится наше угощенье? — засмеялся Петрович. Морщины на улыбающемся лице стали глубокие как овраги. Особенно резко обозначились в уголках глаз и рта.

— Что это?

— Это называется 'пьяная ветвь', — все так же лучезарно улыбаясь, ответил дед.

* * *

Колокольчик в голове начал у меня звенеть ещё с полчаса назад, и ладони стали чесаться. Первый признак, близости штуки. Это конечно очень индивидуально у каждого штукаря. Кто-то гул в ушах начинает слышать, кто-то пятнами покрывается, а у большей части, как и у меня ладони зудят. А чтобы на предмет настроится, нужно мысли всякие из головы выкинуть. Вот тут кто молитвы читает, кто-то медитирует, а я стихи читаю, что в школе учил. Память уже не та, и сто пятьдесят стихотворений, как сразу после школы я не помню, да и слова некоторые путаю. Но правду сказал студенту, читаю по большей части, чтобы себя не забыть. Но тешу надеждой, что настроиться на предмет они все, же помогают. Старательское чутье, оно такое... Рано или поздно появляется почти у каждого, кто сюда попал. А вот у кого чутье лучше, у кого хуже, а у кого совсем нет. Не знаю — от чего зависит. Знаю одно — у торговцев в лавке чутье отсутствует напрочь, это точно.

Однако, стоило присмотреться по сторонам. Ладони чешутся, и тонкие переливы колокольчика все громче и громче. Через холмы 'Такси', пять холмов расположенных в шахматном порядке, хожено перехожено тысячи раз за прошедший век, и не мной одним. И найти тут что-то не так просто. Но неожиданности случаются. Ветер беспрестанно дует над пустошью, перегоняет песчинки с одного места на другое, где-то образуя холмики, а где-то срезая слой почвы, а в сезон дождей — земля размывается капитально, текут ручьи и реки, и бывает из под грунта показывается то, что лежало глубоко и было давно сокрыто. Наверное, не будь этих явлений природы, всё лежащее на поверхности нашли бы в первые же десятилетия. Но, тихо!

Вот, гнется высокая травинка под ветром, словно указывает мне направление — туда, налево.

Пролетели два воробья, словно перечеркнули мне путь и подкорректировали — прямо. Пробежала пугливая мышь. Беру чуть левее. Динь-динь — пропел колокольчик в правом ухе. Ага! Значит правее брать надо. Ладони вспотели и чешутся, но утирать их нельзя, чуйка пропадет. Пролетела сорванная ветром паутинка вместе с паучком парашютистом. Проследил взглядом за её направлением, и пошел туда, откуда её принесло.

— Дважды два четыре, дважды два четыре, это всем известно в целом мире, — беззвучно прошептал я. А потом добавил: Папа у Васи силен в математике, учится папа за Васю весь год. Где это видано, где это слыхано? Папа решает, а Вася сдает. А дальше на ум пришел Сергей Есенин. Люблю его. Душевный поэт. Остановился, прочитал несколько строк, пытаясь взять направление более точно. Но тут с расспросами пристал студент. Какой же он всё-таки бестолковый. Ничего не знает и хвастается своим компьютером в кармане по любому поводу. Пришлось в очередной раз утереть ему нос. Вещь может и неплохая, но без неё он ноль, без палочки. И тут я взял след... Вот оно! Внизу под холмом лежит. Бросил студента и побежал вниз с холма, декламируя положенный в этих случаях стих про муху цокотуху. Так и есть! Вот эта округлая галька, торчащая из глины, всего лишь кончик одной ценной штуки. Не сказать, что совсем уж редкой, но довольно ценной. И меня тут же посетила мысль, на что её можно обменять в лавке. Вот теперь можно и домой топать.

* * *

— Куда мы идем?

— Куда надо.

— Неужели сложно ответить?

— В ещё одно необычное место.

— И чем оно необычно?

— Увидишь.

— А сразу рассказать западло? Чо из тебя всё тянуть нужно?

— Много лишних слов. Придем. Увидишь.

— Дед, я до вечера без воды сдохну.

— Не сдохнешь. Человек может прожить без воды три дня. А только два прошло.

— Издеваешься?

— Ага....

Ветер к вечеру усилился. Свистел в правое ухо, словно пел какую-то свою одному ему ведомую песню. А иногда порывами бросался облаками пыли и песка. В безлюдной пустоши, впервые за последние дни увидели темную двигающуюся точку. Человек. Подходить к нему не стали, хотя я упрашивал деда подойти и спросить воды, ну хоть пару глотков. Но дед ответил, что это неприлично. А дохнуть без воды прилично? Возразил я. Но дед стал нудеть, говорить, что вот идет человек по пустоши и у него, допустим, есть вода, и воды у него ровно столько, сколько ему хватит до следующего источника. Лишний груз тащить никто не любит. И он совсем не рассчитывает, что два встречных путника выпьют его воду. Потому, что из-за них ему придется либо изменить свой путь, чтобы пополнить запас воды, либо продолжить путь, мучаясь от жажды. ' Это не хорошо, — подытожил дед, — так у нас не принято'. 'Но вдруг эти двое помрут без воды? — возразил я, — тогда как?' Тогда помочь нужно, согласился старик, но никто пока не помирает.

Солнце уже склонилось к горизонту, когда на нашем пути возник здоровый камень. Против солнца он смотрелся как черный квадрат. На самом деле серый гранитный кубик идеальной формы, три на три метра. Кубик был покрыт различными надписями в духе: 'Здесь был Вася'. При ближайшем рассмотрении я убедился в своей правоте. Надписи гласили, что здесь был Джон, в 1838году, Билл в 1839г., Николай в 1956, Казимир в 1978, Владимир в 1969, и т.д и т.п. Были некоторые высказывания по поводу того, что всё суета сует и тлен, а некий тезка Сергей в 1987году накарябал : 'Прямо пойдешь — п

* * *

ц, налево пойдешь — п

* * *

ц, а направо пойдешь совсем п

* * *

ц'. Вдохновляющая надпись подумал я, и опустился на землю у камня. Я вот, кажется, никуда уже не пойду, ко мне прям на этом месте писец и придет. Во рту было сухо, что язык нёбо царапал как наждачная бумага.

— Всё?

— Не совсем, — отозвался Петрович, — нам к тому холму, — кивнул вдаль дед, где обозначался темный склон холмика, — там и заночуем.

— А какая в жопу разница? Можно я здесь останусь?

— Можно, — пожал плечами старый, — если хочешь проявить доблесть терпения и утолить жажду только утром.

— Не, не, не.... Я с тобой пойду.

* * *

Было уже темно, когда я развел костер по четырем углам восточного склона холма. Чтоб не ошибиться в местах, где кострища точно должны быть, места были отмечены небольшими почти неприметными колышками. Заодно сразу приготовил новые, ибо старым предстояло сгореть. Костры все горели, трава конча тлела медленно и давала больше жара, чем огня. А вот огня бы тут как раз не помешало. По установленной традиции, я стал на колени у склона и стал вспоминать.

' ...изъ дерева ситтимъ..Длина ему два локтя с половиной, и ширина ему полтора локтя, и высота ему полтора локтя. И обложи его чистым золотомъ, изнутри и снаружи покрой его; и сделай наверху вокруг него золотой вънецъ . и вылей для него четыре кольца золотыхъ и утверди на четырехъ нижнихъ углахъ его: два кольца на одной сторонъ его, два кольца на другой сторонъ его'.

И тут подумалось мне , что с кольцами вышло, не хорошо. Железными выковали, а сверху лишь позолотили. Позолота со временем облезла, и кое-где теперь выглядывала темная от времени почти черная ржавчина. Может из экономии железные кольца пустили, а скорее из прагматизма. Золотые такой вес переносить долго бы не выдержали.

— Чего ждем Петрович? — заныл валяющийся неподалеку студент. — Ты же говорил, что вода тут есть?

Конечно, можно было прочитать молитву, или стихи какие вспомнить. Но я слишком устал, и просто стоял на коленях и ждал, когда наконец сработают датчики древнего механизма.

— Скажи 'Сим-сим откройся'.

— Сим-сим откройся, — вяло повторил студент.

Земля дрогнула. Студент подскочил как ошпаренный. А склон холма треснул ровно посередине , земля просела, обозначив две створки покрытых землей и поросших травой ворот. Створки опустились примерно на метр вглубь холма, а потом разъехались в стороны, открыв черный зев пещеры с уходящими вниз каменными ступенями.

— Пошли, — сказал я, поднимаясь с колен и отряхиваясь.

* * *

Страшно не было, но чувствовал я себя неуютно. Каменные ступени все не заканчивались, а мы спускали и спускались. Широкий извилистый коридор петлял из стороны в сторону, каменные своды , выложенные из разнообразных камешков, освещали нам путь. Нет, сами камни не светились, а может, и светились как бегущие огни, создавая на потолке светящийся синим равносторонний треугольник. Треугольник как указующая стрелка перемещался по своду, следуя за каждым нашим шагом, раздвигая темноту бездны. Прохладный спертый воздух шёл нам навстречу. Пахло сырой землёй, сыростью, плесенью, мышами, и ещё чем-то, что принято называть запахом склепа. Не знаю чем именно, но однозначно не живым. Я как завороженный смотрел на синий светящийся треугольник над головой, боясь, что вдруг он потухнет, и мы окажемся в полной темноте. Вот тогда, станет действительно страшно. Но вот, наконец ступени кончились, мы оказались в просторном зале, на потолке которого горел брат близнец нашего проводника. И тут треугольник, выполнив свою задачу, прополз по потолку и слился со своим братом , образовав шестиугольную звезду.

— Еврейский символ! — указал я пальцем Петровичу.

— Угу...Маген Давид, звезда Давида, только думается мне он гораздо древнее. Это символ соединения земного с небесным, — отозвался Петрович, и зачем-то схватил меня за руку.

— Не вздумай к нему прикасаться! — жестко приказал дед.

— К чему? — хотел было спросить я, и осекся, увидев то, что стояло посреди зала на не высоком постаменте. Тускло мерцающий золотом сундук, украшенный двумя темными трупами по краям.

* * *

Первым из мумифицированных трупов был без сомнения святой Яков, тот самый, построивший часовню в деревне первых переселенцев. Именно его надпись я обнаружил тридцать лет назад, когда подыхал от жажды у памятного камня. Только вот не сдох, мной заинтересовались кайоты, пришлось взобраться на куб, чтобы не быть съеденным заживо. А на верхней стороне куба прочел надпись, сделанную Яковом, которая гласила, что он нашел обитель Бога. Далее следовала туманная инструкция, об открытии врат обители. Напоследок, Яков выражал надежду, что принесет божественный свет своим верным последователям. Но как видно не донес, надорвался. Как вцепился в края крышки, так и прилип. Скелет обтянутый коричневой пергаментной кожей, с отвисшей челюстью. Словно кричит в непосильной попытке сдвинуть с места неподъемный ковчег. А вот второй труп, на моей совести. Рассказал тут батюшке о своей находке, а он уговорил меня привести его сюда. Умолял, на коленях ползал, библию свою подарил. Сдался я. Привел. Да только зря он хвалился своей святостью, пристыл к крышке, как и предшественник. За одним отличием. С открытым ртом не остался. Голову на крышку уронил, и второй серафим с распростертыми над крышкой крыльями оказался прикрыт его камилавкой....

— Это что?

— А то самое и есть, — кивнул я, думая, что наконец-то студента проняло. Осознал, что узрел.

— Руку отпусти!

— Не трогай! Я сказал! Если не хочешь этим двум компанию составить!

— Да отпусти! Там где-то вода капает! — возмутился студент.

— Там — указал я на черный провал в стене слева, — Там раньше совершали омовения...

Но студент мигом рванул в ту сторону.

— Петрович! Спасибо!

* * *

Нет. Вы бы видели его лицо! Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Он что думал, что я такой отсталый, фильмы с Гаррисоном Фордом не смотрел? Да понял я, что это ковчег завета, сразу понял. Просто такое у Петровича лицо было важное, что захотелось его слегка на землю опустить, как она меня с калькулятором. Да к тому же пить хотелось неимоверно, а тут где-то слышу, неподалеку вода журчит. Воды напьюсь вволю, а ковчег стоял тут тысячи лет и ещё простоит, успею и рассмотреть и поговорить. В соседней с залом небольшой комнате бил маленький фонтанчик. Как припал к нему губами минут на пять, а потом ещё горстями воду зачерпнул и лицо умыл. А когда вернулся в зал, то мне стало старика жалко. Такой он показался какой-то потерянный.

— Петрович, пошли воды попьешь. Там темно, так я тебе фонариком подсвечу.

— Не надо, — ледяным тоном ответил старик и прошествовал мимо.

С виноватым видом я проследовал следом и включил фонарик. Да... Небольшой фонтанчик с мраморной точеной чашей размером с метр, а посредине фигурной свечой выступает столбик, из сердцевины которого, и бьет к верху на высоту пальца струйка воды. Посветил немного, посмотрел, как старик неторопливо пьет, умывается. А потом стало жалко аккумулятор, и фонарик я выключил. Подзарядиться тут я точно не смогу, а мало ли смартфон может пригодиться. А выключив фонарик, я вдруг понял, что в комнате не темно. Слабое свечение идет с потолка, и как бы со всех сторон одновременно. Неяркий свет, но достаточный, чтобы разглядеть, что вокруг.

— Петрович, а что ты про это думаешь? — спросил я, чтобы что-то спросить.

— О чем?

— Ну, о ковчеге....Как он тут оказался? Ведь говорил раньше, что люди тут появились чуть больше ста лет назад.

— Так-то люди... Я много в чем не уверен. Не уверен, что люди его сюда поместили — это раз. Не уверен, что именно на Ближнем Востоке блуждал Моисей со своим народом сорок лет, а не по здешней пустыне. Не уверен, что боги вообще существуют. Одно я знаю точно — разница в технологиях, в знаниях. Вот, что такое твой компьютер для индейца? Волшебная штучка, созданная богами или демонами из непонятного материала, с непонятной целью. А что такое вот это? — Петрович достал из дорожной сумки 'пьяную ветвь'. — Для нас совершенно непонятен ни материал, ни для чего оно создано. Потому, что мы не знаем множество законов вселенной, и даже понятия не имеем как это можно использовать. И в данном конкретном случае, мы куда глупее индейцев, понявших, что палку убивающую громом можно взять в руки и убивать ей хозяев, эту палку создавших. А люди все слышали, что есть ковчег завета, и даже точное его описание есть, и для чего создан вроде знают. Но что он такое на самом деле? Рация для связи с господом богом? Ядерный реактор? Ящик для хранения каменных скрижалей? Тогда почему он людей убивает? Про первого не знаю, а второй на моих глазах помер. Прикоснулся и упал на него бездыханный. И ведь не богохульники к нему прикоснулись, а люди верующие. И это господь?

Да, что такое этот ваш бог? Как можно верить описаниям невежественных кочевников приписывающих Богу человеческие страсти и желания? Возревновал, убил, приказал сына ему в жертву принести. Потоп наслал. Кто? Дьявол? Нет. Бог создатель искренне любящий свои создания. Охренеть не встать от такой любви! А ежели создал он человека по образу своему и топит этих созданий как котят за их несовершенство, то кто бракодел?

— Петрович, ты чего так разошелся? Я что-то разве против сказал?

— Ах..., — махнул рукой Петрович, — Извини. Накипело. Вот с ним мы спорили до посинения...— кивнул дед на мумию в черной рясе, — Да так ни к чему и не пришли... Ладно. Давай отдыхать устраиваться...Ты спи, да одним глазом. Думай, прислушивайся к своим ощущениям. Может, это и есть то место...Ну, ты понял.

— Понял, только вот что я должен конкретно почувствовать?

— хм...., — смутился старик, — Тягу внутри. Словно зовет тебя кто-то... и ты должен непременно идти, и отказаться даже мысли не возникает. Если такое случится, меня растолкаешь. А сейчас давай почивать ляжем.

* * *

Сырая земля. Дождь льет как из ведра и темного свинцового неба. И небо настолько темно, что вечные сумерки над землёй. Кругом разруха, мусор, впечатанный в размокшую землю перевернутые автомобили, бетонные блоки, остатки каких-то домов и строений. Разбухшие трупы людей и животных. А вода все льет и льет... И уже близко, слышен приближающий ни с чем не сравнимый грохот волны. Гигантской волны, выше самых высоких остатков зданий. Я с беспокойством оглядываюсь по сторонам в поисках убежища, и вижу только одно. Церковь. Стоит с покосившимися крестами, с нависшей на куполах тиной и водорослями. Захожу в неё и лезу под самый высокий центральный купол. Когда волна придет, и всё вокруг окажется в воде, именно здесь , под куполом создастся воздушный купол, мешок, в котором и можно будет пережить цунами. И так оно и случается. Потоки воды с ревом врываются в разбитые окна церкви. С клокотом образуется водоворот и пропадает, как только помещение оказывается полностью затопленным. И я целиком оказываюсь в воде, только голова торчит. А на меня с потолка смотрит с укором грозный бородатый старик. И толи хочет перекрестить двумя перстами, то ли ударить ребром ладони. Дышу. Потоки воды, через какое-то время начинают уходить, как пришли, через окна и двери. Оставляя на полу грязь и мусор. Выхожу из церкви и вижу всю ту же картину. Кучи мусора, ободранные черные деревья без листьев и большей части ветвей, грязь, и дырявый корабль, лежащий на боку упершийся боком в обломок стены, оставшейся от дома. И такая тоска охватывает от понимания невозможности исправить, остановить. Ведь через каких-то двадцать часов волна обогнет земной шар и опять придет сюда, чтобы доломать и разрушить то, что осталось. И она будет приходить снова и снова...

И тут меня толкает под бок студент.

— Дед, зацени!

Приоткрыв глаза, вижу черный лохматый силуэт.

— У?

* * *

Не спалось мне. Воды напился, в животе булькало как в аквариуме. А есть все равно хотелось. Спать легли с дедом — спиной к спине. В подземелье вроде не сильно холодно, но так теплее. Чувствую только, что-то ползет. Вернее услышал некий шорох. Поначалу думал, может летучие мыши, но шорох вроде ползет кто-то. Первая мысль — только бы не змея! Страсть как змей не люблю! Приподнялся и огляделся по сторонам. Сначала ничего не заметил, вроде покойники как у ковчега были, так и есть.... Звезда Давида, как светилась синим светом на потолке, так и светится. Не очень приятно ночевать в одном помещении с покойниками, но в комнате для омовения ещё холоднее, чем здесь. А ещё два выхода из центрального зала оказались замурованы, так что выбор был не большой. И посетила меня мысль, а не шевелятся ли это мумии? Блин! Помню, когда кино про них смотрел, страшного ничего не было. А тут в полной тишине что-то шуршит. Поневоле мысли дурные в голову лезут, и волосы дыбом поднимаются. Хорошо деду, он по его понятиям полный пофигист, то есть атеист, и в приведения не верит, даже когда видит. А мне как-то не по себе становится. Присмотрелся я к ним пристально, и тут вижу, что сутана черная шевелится, аж в пот ударило. А потом из под рукава покойника выползает что-то черное и лохматое, размером с кулак. Мать твою! Чуть не заорал от испуга. Хорошо, сдержался. Комок тот при ближайшем рассмотрении оказался здоровенным пауком. Я таких только по телеку видел, они в Южной Армерике водятся. Ну и шёл бы это паук лесом! А он гад от покойника вылез и к нам засеменил. Тоже наверное замерз падлюка, тепла захотелось. Я не стал дожидаться, когда он к деду доползет. Поднялся, взял дедовскую котомку, подошел к пауку со спины и со всего маху его котомкой и припечатал. В лепешку блин! Как увидел, что пришиб, от сердца отлегло, и я толкнул деда, чтобы показать злодея.

— Дед! Зацени!

— А? — ответил спросонья дед, — Чего?

— Зацени, какого монстра угандошил!

— Хорошо, — вяло отозвался дед, и опять закрыл глаза, собираясь продолжить спать — Можешь сам съесть, я не буду.

— Да не собираюсь я его есть!

— А зачем тогда убил?

— Как зачем? Он к нам спящим подкрадывался! А прикинь, укусил бы!

— Он не ядовитый, и не кусает то, что не может съесть. Это птицеед.

— Ты уверен? Он из трупа вылез.

— Мало ли...Проходил мимо.

— Да говорю тебе, он из рукава поповского вылез, по ковчегу прополз, а оттуда к нам.

После этих слов Петрович вдруг сразу проснулся и сел.

— По ковчегу прополз? Точно? Это тебе не померещилось?

— Нет.

— А вот это действительно странно...., — промолвил Петрович, разминая лицо руками, — И как я раньше не догадался проверить воздействия энергии ковчега на другие живые существа

* * *

Идем. Идем. Пустошь стелется под ногами жидкой травкой. Жидкие волосины былой растительности. Даже и не вериться, что через какой-то месяц начнется сезон дождей. Сначала пойдет мелкая противная морось. День. Два. Три. Неделя. Так, что пустошь станет непролазной. Размокшая от воды земля будет расползаться под ногами. Большие куски рыжей глины, словно кандалы, виснуть на ногах. Вот тогда настанет затишье. Штукари обоснуются в лавках и будут пропивать и проедать то, что удалось найти. И буквально через несколько дней Аркадий со вздохом достанет пухлую тетрадь, сшитую из тонких выделанных шкурок сусликов, и начнет записывать продукцию в долг. А дождь тем временем усилится. Мелкая морось уступит место коротким, но сильным ливням. Вода, не успевая впитываться в землю, начнет сливаться в ручейки и реки. Потоки воды будут размывать склоны холмов. Рыть в пустоши овраги. Образовывать в низинах озера. Но к тому времени проклюнуться уже робкие зеленые ростки новой жизни. И совсем уже скоро на глазах пустошь преобразиться. Густая высокая, до пояса трава будет радовать глаз. А следом проглянет сквозь тучи долгожданное солнце. Вылезут из своих нор сурки и начнут нагуливать жир, истраченный после спячки. С радостным блеянием будут бегать по лугам овцы. А вот тут их и будут поджидать отощавшие за этот период койоты. Н-да... Неужели я так и буду до самой смерти видеть одни и те же пейзажи. Никогда не увижу родные и милые сердцу леса и реки, золотую осень и белую зиму. Тоска гложет сердце. А рядом бухтит неугомонный студент.

— Вот скажи, Петрович, ты вправду думаешь, что бога нет?

— Я такого не говорил.

— Ну, как же? Ты же говорил...

— Говорил, что всякая религия для дураков, а высшие силы, которые несоизмеримо умнее и сильнее человека, существуют, и в этом я не сомневаюсь. Вера в бога и в религию разные вещи.

'Вот так и мои кости, когда-то будут белеть на земле' — подумал я, увидев пронзительно белый череп, светящийся на солнце.

— Опа! Глянь, кажись скелет!

— Вижу, — оборвал я словоохотливого пацана, — Пойдем, похороним.

— Да тут и хоронить то нечего. Один череп, а где кости?

— Звери, да птицы растащили, — отозвался я, втыкая нож в сухую, почти каменную землю. Впрочем, каменной она казалась лишь поначалу, пока не расколешь верхнюю твердую корку.

— А кто это был?

— Кто ж его знает....Сейчас не определишь. Штукарь наверняка. А как его звали одному богу известно.

— А чего он тут? Бандиты убили?

— Это вряд ли...Гораздо выгодней доить живую корову, чем дохлую.

— А чего тогда?

— От жажды, от голода, а может просто от старости. Что ты смотришь на меня? Да, и меня ждет такая же участь. Если только не найдем с тобой место перехода. Волка ноги кормят. Пока у тебя есть силы бродить по пустоши, пока есть удача, пока можешь добывать сам себе пропитание — ты живешь, а стоит ослабеть и считай всё. Вот поэтому у нас нет кладбищ.... Пустошь наша могила.

— Подожди..., а за лавкой я видел несколько холмиков с крестами?

— Там лежат бывшие торговцы и хозяева лавки.

— Так может, стоит стать на старости лавочником? Не ходить никуда, да спокойно дожить?

— Ага...., — ответил я, разгребая разрыхленную ножом землю руками, — Видел, сколько штукарей в баре? А в сезон дождей их вдвое больше. И если все станут хозяевами, кто будет приносить штуки? Да и желающих стать лавочниками нет...

— Это почему? — спросил неугомонный студент.

— Потому...

Взяв череп в руку, я опустил его в ямку. Влез аккурат по размеру, и ещё на ширину ладони сверху место осталось. Как раз, чтобы дождем не размыло.

— Чо стоишь столбом? Камешки насобирай. Крест надо выложить.

— Какие камешки?

— Драгоценные! Топазы, сапфиры? Чо тупишь на ровном месте?

— Чо ты пенишь старый? Да откуда я знаю какие?

— Обыкновенные, что под ногами попадаются. Только покрупнее, желательно... А чем тебя просить, проще самому все делать!

— Чо ты орешь на меня? Я виноват, что не жил в этой дыре последние тридцать лет? Откуда я знаю про ваши приколы и обычаи?

Он прав, подумал я, поэтому махнул рукой и больше ничего не говорил. Только вот неприятный осадок на душе остался, и раздражение от бестолкового и болтливого студента никуда не делось.

* * *

Хорошо, что мы после ночевки в подземелье пошли в лавку. Ещё одну ночь и общение с ворчливым дедом я бы не выдержал. Достал он меня! Ничего толком не объясняет, а я должен всё знать. Виноват, что не чувствую никакого места перехода? Ни в часовне не чувствовал, ни в подземелье у ковчега. А деда послушать, кругом виноват.

Да. А в лавке хоть выпить можно, да поесть нормально, и выспаться на топчане, а не на жесткой земле. Да и люди там, какие никакие но люди, может пообщаться порасспросить кого-то не такого нервного, как дед. Когда на горизонте показалась черным бугорком лавка, даже как-то силы появились. Ноги чисто сами на автопилоте понеслись. Вот уже серые дощатые стены из кривых кое-как обструганных досок. Болтающаяся на скрипучих петлях кривая дверь. Обрадовался, словно дом родной увидел. А когда подошли ближе — тишина насторожила. Аж сердце екнуло. Уж больно на дома в заброшенной деревне похожа. Но когда вошли и я увидел горбоносую личность за стойкой, от сердца отлегло. А вот кроме хозяина в лавке оказался всего один посетитель, и тот спал сидя на скамье, уронив пьяную голову на стол.

— Привет Аркадий!

— И тебе не хворать.

— Тебе как всегда?

— Да, плесни на два пальца воды холодной ...

— А мне стакан. Или два сразу..., — вставил я, облокачиваясь на стойку.

Бармен покачал головой и обратился почему-то не ко мне, а к деду.

— Так и не научил новенького воду пить?

— Да, бестолковый он. Говорю, пей маленькими глотками, говорю во рту держать, прежде чем проглотить. Толку нет...

— Да чего? — возмутился я.

— Усохни малец, когда старшие разговаривают, — неожиданно зло сказал бармен и подвинул ко мне стакан воды. Взяв стакан, я хотел было плеснуть его бармену в харю, но передумал, уж больно холодной воды хотелось. Сдержавшись, я отодвинулся от стариков подальше и стал цедить через зубы холодную воду. Какая же она показалась мне вкусная. Так хотелось опростать стакан за два глотка, но настроение испортилось. Вместо одного ворчливого деда, теперь два, подумал я. Хотя бармена с пробивающейся местами седой щетиной на лице стариком можно назвать с натяжкой, но за сорок мужику точно. Меж тем Петрович буквально прожевал свою порцию воды, посмотрел на маленького паучка, спустившегося с потолка на паутинке, и быстро засеменившего по засаленной, отполированной руками и локтями посетителей стойке и неожиданно спросил у бармена.

— Ты не знаешь, по северной равнине кто бродил последнее время?

— Косолапого были угодья. А что?

— А Мишка давно к тебе заходил?

— С прошлого года не видел.

— Значит, это его я сегодня похоронил.

— Давай за упокой души.

— Угу, — кивнул Аркадий и плеснул деду в пустой стакан уже другой жидкости, мутной , из темной стеклянной бутылки. А следом налил и себе.

— Земля ему пухом, — приподнял стакан Петрович.

— Аминь , — отозвался бармен, заглотив свое пойло одним глотком.

— Есть что?

— Вот, — немногословно ответил Петрович, достав из котомки артефакт.

— Где нашел?

— Такси.

— Понятно. Нечастая веешь. Думал, там уже выгребли все.

— Мужики, вы меня извините, но есть хочется, аж переночевать негде? — встрял я в малопонятную беседу старперов.

Деды посмотрели на меня и Петрович кивнул. На стойке появилось две тарелки с подсохшим и пережаренным мясом и желтые кукурузные лепешки. Не еда, а отстой, но когда живешь впроголодь, даже такая кажется райским блаженством. И я так увлекся её употреблением, что к разговору стариков не прислушивался.

* * *

Честно признаться, Аркадий меня удивил. С порога понял, что он не в себе. Бугай спит в углу, как всегда в долг пьет, но это не могло вывести бармена из себя. Не такой он человек, переживать по мелочам. В лавке пусто. Все штукари расползлись по пустоши, знают, что дней погожих не много осталось, надо запастись до дождей. Насторожил меня стеклянный взгляд Аркадия, словно отсутствующий. Затем жирное пятно на рубашке. Неряшливым Аркаша никогда не был. Потом к этому добавилось резкость по отношению к моему студенту. А более всего удивило, что после вести о смерти Косолапого, он не достал свою пухлую тетрадь, где записано кто из штукарей и сколько ему должен. И не стал её изучать с озабоченным видом. А взял и налил себе полный стакан, чего на моей памяти никогда не было. Нет, выпить за покойного сто грамм, святое дело. Люди не поймут, если не выпьет. Но чтобы вот так...полный стакан, да ещё при исполнении? И только когда он его допил и нетвердой рукой поставил закусь на стойку для меня и студента, я догадался, что бармен пьян вусмерть и держится из последних сил.

— Налей-ка мне ещё, — попросил я, всматриваясь в лицо бармена, — а ветку положи на мой счет. Там уже порядком скопилось?

— Угу, — кивнул Аркадий.

— И потом у меня к тебе вопрос... Глупость конечно, но 'живую воду' никто из наших не сдавал? Может, завалялась?

Бармен отрицательно затряс головой.

— Мужики, а мне кто нальет? Имею ввиду не воды? — встрял студент, умявший уже полтарелки.

— Ай, момент, — отозвался бармен, и набулькав студент полный стакан пихнул его вдоль стойки.

— Аркаша, ты головой не тряси... Скажи лучше, что случилось?

— Не могу..., — ответил бармен, и опять налил себе в стакан. — Молчать уже не могу...Сил моих нет. Беда.

— ?

— А пошли, покажу, — махнул рукой на мой немой вопрос Аркаша и позвал за собой. И пока я огибал стойку, чтобы зайти, бармен одним залпом опустошил стакан и переступил порог дверей на кухню. Из кухни мы проследовали мимо подсобки, мимо комнаты с железными засовами ( там находился банк-штукарей, куда некоторые сдавали свои вещи про запас, и я в том числе), и наконец проследовали в святая святых — комнату телепортации, в простонародье обменник. Ещё на подходе отметил, что двери не закрыты, замка нет, и поразился нерадивости Аркаши. Спиваться он стал, что ли? Но когда Аркаша распахнул дверь, я обомлел. Комната была полна, завалена артефактами. И чего там только не было. Посредине комнаты возвышался айсбергом 'кубик-рубика', здоровенный , сантиметров шестьдесят на шестьдесят, его скорее всего Бугай только мог притащить, поскольку весит он почти центнер. Рядом с кубиком лежали 'девичьи простыни', странные, словно смятые листы тонкого металла, штук пять наверное их в стопке было. За ними выглядывал 'око бога' прозрачный желтоватый камень идеальной сферической формы. Далее были три 'пьяные ветви' сплетенные между собой словно завязанные в узел. Штук десять 'бычьих языков' лежали рядком как снаряды для пушки. А по соседству с ними витала в воздухе 'ведьмина плесень', невесомая паутина метра полтора на два зеленоватого оттенка висела в воздухе, словно привязанная к потолку. По таким специализировался 'Скользкая морда', но откуда он их притаскивал, не говорил никогда. Это из крупных штук, а сколько было разнообразной мелочи, словами не передать. Весь пол был усыпан. Ногу поставить некуда.

— Вот, — развел руками пьяный бармен, и всхлипнул — Не работает. Полгода уже не работает. Я сначала думал, может, сломалось у них чего? Ждал, когда починят. Но никак...

Глаза бармена увлажнились.

До меня дошло. Артефакты не забирают, а значит, обменник не работает. Нет больше поставок ни еды, ни алкоголя, ни одежды для людей, ни других полезных мелочей в виде ножей, огнива, и т.д.

— А как ты продержался эти полгода? — пораженный спросил я.

— Каждый уважающий себя него....него..

— Негодяй?

— Негоциант! Тьфу на тебя! Должен иметь трохи товара про запас.

— Ну, ты и жук.., — покачал я головой. Это насколько он всех получается, обманывал, раз на полгода заначки его хватило.

— Вот скажи мне, и как тут пережить дожди? Продуктов не осталось почти совсем..., — вопросил Аркаша, затем икнул, и в попытке сохранить равновесие, оперся рукой на дверной косяк.

* * *

Доев и допив, а потому слегка отяжелев, я пошел посмотреть — чего там случилось и куда это мужики делись. Заглядываю — картина маслом!

— Вау! Пещера Алибабы? Ноева ковчега тут не хватает для полного натюрморта!

— Ноев ковчег сюда бы не поместится, — назидательно ответил бармен, грозя мне указательным пальцем , а затем махнул ладонью типа — 'Кыш!'

— Пардон. Я имел в виду ковчег завета, — поправился я, и хотел было продолжить, но Петрович так на меня посмотрел, словно я ему лям баксов по жизни должен, пришлось промолчать. Петрович же продолжил разговор с внезапно опьяневшим барменом.

— Ты не узнавал у соседей? — спросил Петрович, — У Хаймовича и Бориса как дела обстоят?

— У Бориса не знаю, а от Хаймовича Бугай сегодня вернулся.... Дело швах, два месяца как обменник не работает. Беда...

— Ты прав, — с угрюмым видом кивнул Петрович, — Беда. А вы молчали, и все это время пользовались своими заначками, жуки навозные? Даже не знаю как быть... Надо бы заглянуть за чертог...Слезы Ильи.

— Даже и не думай! — возмутился бармен.

— Это твой долг. Ты сам знаешь, что нельзя отказывать.

— Петрович, имей совесть... Ты же знаешь, я второго раза не переживу.

— Понимаю, но чем гадать о последствиях, лучше знать о них заранее.

— Обратись к Хаймовичу, он ни разу ещё не использовал.

— Аркаша, ты знаешь, все мои накопления у тебя, а Хаймович помрет, но в долг не будет...

— Петрович, какой разговор.., — развел руки в стороны бармен, — Забирай все, бери вообще, всё что угодно...Это же лежалый товар?

— Ты в курсе, что Хаймович возьмет только золотом.

— Мужики, — встрял в разговор я, — Может кто-нибудь объяснит, что происходит?

Мужики мою фразу проигнорировали. Петрович, только скривился, как от кисляка.

— Богом клянусь Петрович, нету у меня золота! — с совершенно честными и пьяными глазами отозвался бармен.

— Аркаша, кончай заливать, у вашего брата оно у всех есть, — скривился Петрович.

— Напраслину ты возводишь, — прослезился бармен, — Мне больно и обидно слышать такие слова.

Наговариваете вы на нашу семью, грех это...

— Ну, прям Манька Облигация, — ухмыльнулся я. И тут деды неожиданно улыбнулись, причем оба.

— Ладно, вижу, ты не пробиваем, — продолжил Петрович, — А такая простая мысль, как рассказать всем бродягам, тебе в голову не приходила? Чтобы не бегали они по пустоши в поисках уже не нужных никому предметов, а еду впрок начали заготавливать?

— Каюсь....надеялся до последнего, что всё уладится.

— Эх, ты! А теперь в последний месяц сезона, когда все разбрелись, донести эту весть до сообщества будет не просто....

* * *

Если бы я знал, чем дело закончится, то так не рвался бы в лавке отдохнуть. Чес слово! Ночь переночевали, а на утро дед забрал свое барахло, и полученный мешок пришлось переть мне. Куда? Да в соседнюю лавку, где заправлял некий Борис, чтобы совершить с ним обмен этого барахла, на нечто нужное и ценное. Легко сказать соседнюю. Твою дивизию! Три дня пути по пустоши! Так эти лавки разместили, чтобы переходы между ними на одинаковом расстоянии был. Бесконечная степь под ногами. Шаг за шагом. Колючки цепляются к джинсам. Пылью забиваются ноги в кроссовках, а ещё периодически чудесным образом попадаются мелкие камешки. И приходится разуваться, и вытряхивать незваного гостя. Пару раз замечал, что за нами следует стая койотов. Вдалеке сначала были, но как остановишься, оглянешься, они оказываются всё ближе и ближе. Петрович насчитал семь особей, но особого беспокойства не проявил. Спросил у деда, почему тут нет ни у кого огнестрельного оружия. Он ответил, что никого опаснее человека тут нет. А оружие было у первых поселенцев, но вывелось. Патроны кончились и всё на этом. К тому же хозяева не заинтересованы были в уменьшении количества рабов, поэтому перестрелки им тут ни к чему. Даже у редких бандитов кроме ножей нет ничего.

— А много тут бандюков? — спросил я, потея и пыхтя под ношей на плече.

— Можно сказать уже нет.

— Это как?

— Да не размножаются они здесь. Вот встретили они меня, отобрали штуки. И куда с ними? В лавку. Потому как они себя за старателей тоже выдают. Рано или поздно, но пути наши там и пересекаются. А там ещё друзья штукари поблизости оказываются, у которых тоже на них зуб имеется. Толпой им быстро мозги вправляем.

— И как? Помогает?

— Ну, да. А трупы оттащим подальше, чтоб было чем койотам питаться.

— Круто!

Петрович промолчал. Шел спереди и помахивал закопченным котелком. Его длинные седые волосы, собранные на затылке и завязанные шнурком, торчали из под соломенной шляпы, как конский хвост.

— Петрович, а что будем делать если койоты на нас нападут?

— Не нападут.

— Ну ты же говорил, что бывает...

— Бывает, если ты совсем ослаб и уже двигаться не можешь.

— А чего они тогда идут за нами?

* * *

Появление койотов меня нервировало. Конечно, зачастую наши пути в пустоши пересекаются, но чтобы они вот так, нагло преследовали, словно намеренны напасть, это было странно. Может потому, что их много? Семь на два не делиться. Но если считать на двух штукарей — смешная арифметика. Перерезать этих диких собак, раз плюнуть. Но на студента рассчитывать не приходится... Он потенциальная жертва. Допустим, я четверых отобью, а его в это время трое завалят. Получается арифметика скучная, но правдивая. К полудню арифметика стала печальней — койотов стало десять. Если учесть их аппетит, двоих людей им на два дня поесть хватит. А впереди ночь...

* * *

— Стой студент, — устало молвил Петрович.

— Ну, слава богу, я уже думал, когда передохнем! — выдохнул я, оглядываясь на крутящихся в ста метрах от нас шакалах. Что бы там дед не говорил, а мне они доверия не внушали. Нападут собаки такие, и схерачат нас за милую душу. Тем более, что их кажется больше стало.

— Передохнуть ещё успеем, — усмехнулся дед, — Высыпай мешок на землю.

— Это ещё зачем? А! Понял! На двоих груз разделим. А то я один надрываюсь, понимаешь, а ты налегке идешь.

— Высыпай, говорю, хорош языком молоть, балаболка!

Высыпал. Получилось не так быстро, как хотелось. Дурацкая 'ветка' застряла посреди мешка, и за неё зацепился 'Неваляшка', прихватив 'письмецо', а за ним ещё какую-то фигню. В итоге пол мешка мелочи на землю выпало, а остальное вытряхивали. Артефакт 'неваляшка' походил на пятиконечную морскую звезду и норовил своим лучом проткнуть мешок, а под 'письмецом' подразумевался плоский треугольный кусок непонятного пластика. 'Почему 'письмецо'? — поинтересовался я, когда мы забирали вещи с камеры хранения и бармен зачитывал и сверялся со списком. ' Потому, что на нем есть два знака схожие с буквами' — отозвался бармен, не отрывая глаза от пухлой книги . От книги здорово несло уксусом и тухлятиной. Как я понял, страницы её были из шкур каких-то животных.

-А неваляшка почему? Это же морская звезда? — задал я очередной вопрос, вертящийся на языке. — Ты, парня совсем учить не собираешься? — спросил бармен у Петровича. Дед промолчал, а бармен лишь пожал плечами, мол, дело хозяйское.

-Так почему? — упрямо спросил я.

— Возьми в руку и попробуй кинуть, — посоветовал дед.

Как мне это надоело — выспрашивать, вытягивать из упрямого деда малейшие крохи инфы. Поэтому взял увесистую звезду с кило весом, и кинул со всей дури в стену, представляя как сейчас эта звезда словно сюрикен ниндзя воткнется. Но звезда, выскользнув из моей руки, тут же прилипла к полу, словно не кидал я её, а она сама случайно из руки выпала.

— Прикольная штука! С такой на спор можно нормально денег поднять.

— Это как? — не врубился Петрович.

— Да подходишь к какому-нибудь челу и говоришь, спорим на пятихатку, что на два метра не бросишь? Он понятное дело ведется, и бабки считай в кармане. А чем круче мажор, тем

выше ставку поднять можно.

Аркадий после моих слов улыбнулся, а Петрович лишь приподнял брови и спросил:

— А кто такой мажор?

Пришлось провести среди местного населения разъяснительную беседу.' Впрочем, я отвлекся. Дед меж тем склонился над своими сокровищами и стал в них ковыряться с сосредоточенным лицом, словно искал что-то. Потом поднял какой-то серый брусочек размером с китайскую зажигалку и сунул мне под нос.

— Это ты в лавке стащил?

— Да зачем мне это?

— Я тебя серьезно спрашиваю, ты сам её в мешок бросил?

— Да не брал я! — ответил я, совершенно искренне возмущаясь. Чего-чего, а эту невзрачную серую зажигалку сроду бы не взял. Одну мелочь я все же скомуниздил, симпатичную блестящую штучку сунул в задний карман джинсов, пока никто не смотрел. В планах было оплатить ей предстоящий вечер в баре, не все же нахлебником у Петровича быть.

— Точно не брал, — недоверчиво спросил Петрович, прожигая меня своим взглядом из глубоко посаженных глаз.

— Мамой клянусь! — брякнул я, почему-то с кавказским акцентом.

— Ладно, — кивнул дед, — Будем считать, что не брал.

И с этими словами, он тут же запульнул штуковину куда-то в степь.

— Чего смотришь? Давай, собираем всё назад в мешок и пошли.

— Не понял...? Лишняя оказалась, так зачем разбрасываться? Сдали бы.

— Только вряд ли бы донесли..., — отозвался дед.

* * *

Вот так живешь, живешь. Думаешь, что уже знаешь человека тысячу лет, пьешь с ним, говоришь о былых временах, о сокровенном. Бредишь о той, несбывшейся жизни, в своей стране на своей планете. И вы плачете, обнявшись, и крепко уважаете по пьяне друг друга, да и в трезвом состоянии тоже уважаете. А вдруг в один прекрасный день, этот человек, с которым столько всего говорено и выпито, и прожито, подкидывает в твой мешок 'проклятие'. Зачем? Зачем понятно, чтобы не дошли до Бориса. Только если ему уже некуда девать внезапно обесценившиеся штуки, то.... Смысл? Придет Бугай... Нет. Скорее пошлет 'Скользкую морду' или 'Битого'. И подберут они мешок бесхозный, благо хозяев уже съели. Не сходится. Не нужно ему добра. Обменник битком забит. Тогда зачем? А если? — мелькнула мысль. А что если он элементарно пытается выжить? По его словам продуктов почти нет. Добывать пропитание своими руками он не умеет, и тогда уменьшая количество едоков, увеличиваются шансы на выживание.

В голове сразу сложилась картинка, как покидают лавку штукари, и кому в карман 'проклятие' засунул, а кому в котомку закинул. И разбредаются они по пустоши, а по их стопам идет смерть. Голодная, злая смерть. Бред! В целом идея избавится разом от штукарей не плохая, но откуда он возьмет столько 'проклятий'? Вещь крайне редкая. Мало кому попадалась, а уж донести её до лавки не смотря на заоблачную цену — месяц беззаботного проживания, мало кто и решался. И донесли на моей памяти всего двое. Первым был Николас по кличке 'Голландец' — он просто принес, не зная, что несет, спасаясь бегством от стаи койотов. Сутки бежал. Даром, что в прежней жизни был марафонцем. Вторым повезло ' Васе Могиле', тот почему-то был уверен, что все холмы в пустоши, это могилы древних, за что и получил прозвище. Раскапывал упорно холмы. Иногда что-то находил. А однажды нашел останки штукаря, а в его вещах 'проклятие'. Да, именно Василий и дал находке название, когда почуял неладное. Чисто из суеверия, из соображений о том, что погибший старатель проклял свои вещи, он взял и бросил в преследующих койотов этот предмет, и те отстали. А 'Могила' потом вернулся днем за штукой и добежать до лавки успел. Вот пожалуй и всё... Остальные находили, или врали, что находили, но рисковать донести никто не брался. Однако думаю, большинство 'проклятие' и в глаза не видели. Я тоже, честно говоря. Просто, свои находки помню наперечет, а это явно не моя была, и по описанию на 'проклятие' смахивает. А впрочем, почему смахивает? Вот уже полчаса, как собаки от нас отстали. И всё же меня гложет вопрос, зачем? Если вернусь когда-нибудь к Аркадию, обязательно выясню.

* * *

Нет, так нельзя. Нельзя так поступать с людьми, как этот дед. Словно я ничто и звать меня никак! Не объяснит ничего, слова лишнего не скажет! Взял вот сейчас и выкинул артефакт, разве сложно сказать зачем? А? Молчит, как рыба об лед. А всё почему? Да потому, что я для него всего лишь инструмент, чтобы на родину вернуться. Но я тоже не так прост, при удобном случае покажу старому, что видел его с его важностью на одном месте.

Так я думал с полчаса, потом ещё с час планы мести обдумывал. А потом вдруг вспомнил, какими фотками я тут разжился, вот вернусь, выложу 'в контакте' и в инстаграме, и все ахнут. Одно фото ковчега завета чего стоит! Там классно видно, что жуткая темная пещера, еврейский символ светится, и ковчег золотом тускло отсвечивает. Да и фото карьера впечатляет, и дед на фоне степи эпично смотрится, и церквушка та, как из фильма ужасов. Вот ещё разживусь чем-нибудь ценным, и ваще будет в масть! А что? Если действительно умыкнуть неваляшку? На счет бабок поднять это идея. Не так конечно, как говорил... Нарвешься на крутого и морду набьют, и артефакт отберут. А вот если пихнуть её за бугор, вот это тема...

И так меня увлекли радужные мысли, что не заметил, как день подошел к концу.

* * *

Хорошо ночью в пустоши. Иной раз, лежу вот так на спине, как сегодня и рассматриваю звездное небо. И ни одной знакомой звезды. А может и есть знакомые, просто вижу я их не с того ракурса. Может быть — вон те две ярких звезды с одной маленькой посередине и есть пояс Ориона, а вон тот квадрат на самом деле не квадрат, а известный всем ковшик, обозванный Большой медведицей. Жаль, что в школе особо не увлекался астрономией, а всё больше по окнам соседнего дома в телескоп пялились, вдруг там девчонка полураздетая по квартире ходит? Да и на что было смотреть? Ведь уроки астрономии днем были, а надо бы ночью. Чтобы действительно что-то показать школьникам.

А ночью в пустоши благодать. Оживленно стрекочут сверчки, нет-нет проскользнет черной тенью по небу летучая мышь, а мотылек , прилетевший на свет костра кажется инопланетным особым и таинственным существом. А ты лежишь, смотришь на черное покрывало ночи усеянное мириадами серебряных звезд и думаешь, о том, сколько ещё может быть таких вот планет и существ, в бесконечной дали мироздания. Но я, пожалуй, все их променял бы на одну свою родную планету, на свой дом. Чтобы ходить утром на работу, а вечером приходить домой и на кухне пахло ароматным борщом, и были пельмени, а на новый год обязательно оливье. И в теплом уютном доме меня ждала любимая жена, дети, и озорные карапузы носились бы по квартире и называли тебя дедом. А ты разомлевший от домашнего уюта и тепла сидел бы счастливый на кресле и разрешал этим сорванцам дергать тебя за усы и кататься на твоей шее. Но чем сладостней мечтания, тем горше сознавать реальность. Что у меня ничего и никого нет, и ждет меня смерть не на старой кровати, а все под тем же звездным и равнодушным небом. Может стоило бы смирится и принять реальность как есть. Не знаю.... Не зря ли я это все затеял. Я не мальчик и смогу ли найти себе сейчас работу, жильё, да и просто свое место в том мире, какой сейчас на моей родине. Ведь чем больше я его узнаю со слов студента, тем больше он мне не нравится. Больше того, я боюсь признаться самому себе, но я заранее ненавижу тот мир. Мир, в котором нет справедливости, мир хапуг, жуликов и воров. Мир, где обман — доблесть, а подлость в порядке вещей. Где закон открыто продают и покупают, где упавшему не подают руки а снимают на видеокамеру, чтобы показать всему миру по интернету. Такие вот тяжкие мысли одолели меня. Но я сам себе приказал : Спать! И через минуту уже уснул.

* * *

Как я и думал, у Бориса народа было не густо. Пяток штукарей, но галдеж стоял, словно полный кабак народа. По лицам видно, народ удачные находки обмывает. Встретили они меня громкими возгласами:

— О! Петрович!

— Нашего полку прибыло!

— Завтра с нами пойдешь!

— И то верно, нам легче будет.

— А это кто с тобой?

— Студент, новенький.

— И его возьмем.

— Сергей меня зовут.

— Понятно, тезка значит.

— А меня Григорий.

— Маузер.

— Толик.

— Олег.

— Да, какой он Олег? Врет он, Лысый его погоняло, — пояснил Толик, студенту.

— Помолчи Колобок! — возмутился Олег.

— Куда собрались, бродяги? — спросил я.

— Да, Серый табличку нашел, а нести её сам понимаешь, — пояснил Гриша, демонстрируя перебинтованные ладони с проступившими на них черными пятнами засохшей крови.

— Далеко бросили?

— День пути, — кивнул Серый, пожимая мою руку.

— Так вы находку обмываете? Борис в долг кормит?

— Зачем в долг? Сдали кое-что по мелочи, — отозвался Маузер. Как его настоящая фамилия уже никто и не помнил, но знали, что немецкая какая-то.

— А табличка — ВЕЩЬ! Сезон дождей полностью оплатит. Так, что? Идешь завтра с нами?

— Посмотрим... Посмотрим какие из вас завтра будут работяги. Накидались уже...

— Да мы только по стопочке приняли. Присаживайся с нами! Борис, плесни там братьям!

— Да, подождите вы! Сейчас подойду, — отмахнулся я от предложения, направляясь в сторону хозяина лавки.

— А Петрович вижу, целый мешок добра нарыл.

— Есть немного, — смущенно отозвался я, увлекая за собой студента с мешком на плече.

— Привет, Борис!

— Привет.

— Принимай товар под опись.

— Пошли.

И мы прошествовали на склад, где в выделенный мне дощатый ящик стали выкладывать по одному предмету, а Борис делал пометки в своей книге. Студент со скучающим видом покрутил головой по сторонам.

— Петрович, чего мне тут? Может, пойду с народом пообщаюсь?

— Иди, — кивнул я, думая о том, что в предстоящем разговоре с Борисом мне свидетель как раз не нужен.

* * *

Мировые мужики оказались эти штукари! Не то, что мой дед. Приняли, налили, накормили, как старого друга. А какие забавные анекдоты рассказывали, особенно балагур Гриша. И ведь возрастом они примерно как сам Петрович, может лет на пять моложе от силы. Но, что не спрашивал — на все отвечали охотно. Табличка оказывается стеклянная плита два на полтора метра, а по весу, как описал её Толик по кличке 'Колобок': 'Етить колотить! Как свинцовая, пля! Кило на триста — пятьсот'. Нести не сподручно, руки реже, веревкой не обмотаешь — веревку режет, тряпкой за край держишь, и тряпки быстро в негодность приходят. А табличка она потому, что если смотреть на стекло под определенным углом, то на нем становятся видны всякие геометрические фигуры и рисунки. Потом про Петровича рассказали кое-что. Он, оказывается, когда появился тут в первый день, то на вопрос как его звать и кто такой, назвался по имени отчеству, чем присутствующих рассмешил. Молодой больно был для отчества. Когда-то кто-то из старожилов хотел ему по носу дать, он его как кинул через себя, тот долго очухивался. Борцом Петрович оказался, то ли самбистом, то ли дзюдоистом каким. Но чисто по отчеству его и стали звать, сначала понятно в насмешку, а потом заслуженно. ' — От прежних штукарей почитай нынче никого не осталось кроме Петровича, — пояснил Маузер,— он можно сказать патриарх. Из нас многие ему обязаны, кого-то учил, натаскивал, а кого и из беды выручал'. А потом разговор перешел на меня. И меня штукари слушали с удовольствием. Я когда им про нынешнюю жизнь стал рассказывать, так ваще почувствовал себя как президент на трибуне. Все слушают и никто не перебивает. А затем и вопросами засыпали со всех сторон, что да как. А я, чтобы не быть голословным засветил свой смартфон, и хоть он был постоянно отключен ради экономии батареи, и включал его только когда фоткал, но для мировых мужиков сделал исключение. Показал им функции, возможности, небольшие отрывки видео, да и ваще....

Надо признаться меня быстро развезло, устал, да и пить на жаре, сами понимаете, но даже в таком состоянии я заметил, как атмосфера за столом изменилась. Прежняя веселость пропала, да и смотреть на меня стали как-то иначе. Видимо впечатлил я их своей техникой, и рассказами про будущее. Я же для них из будущего получается. Они все в прошлом веке сюда попали и примерно в одно время. Что странно.... А что было потом я плохо помню, а если честно, не помню вообще.

* * *

Разговор с Борисом затянулся, и всё ещё находясь под впечатлением сказанного, и пытаясь его переварить, вернулся в зал. В зале было не хорошо. Маузер сидел нахохлившись. Серый нервно стучал костяшками пальцев по столу. Лысый с Колобком как всегда слегка грызлись, отпуская друг другу колкости, а Гриша задумчиво рассматривал донышко пустого стакана. Мой студент спал, уткнувшись лицом в стол. Быстро он отключился, однако, подумал я.

— Ну, что ребята приуныли? Сейчас Борис нам сообразит ещё перекусить, и продолжим разговор.

— Да, ты прав Петрович, утром за табличкой идти, хватит нам на сегодня, — нехотя протянул Серый, пряча глаза, — отдыхать пора.

— Эт, точно, — поддакнул Маузер.

И оба медленно поднялись из-за стола.

— Пойдем отдыхать.

— Так ты с нами завтра?

— Само собой, — кивнул я.

Проводив их взглядом, я сел на освободившееся место Маузера, и пристально посмотрел на Гришу.

— Рассказывай.

— Да, чо рассказывать? Хреново всё.

— Ты про что?

— Да про нашу страну сейчас. Всё горбатый пидор. Он как пришёл, так всё в магазинах по пропадало. Так и думал, что страну угробит. И потом...., — замялся Григорий, словно подбирая слова, и размышляя говорить, или лучше не надо, но после пару секунд паузы все же сказал, — — Петрович, не в обиду сказано, ты бы поучил студента своего за языком следить.

— И что он тут наболтал? — с замиранием сердца, спросил я.

-Да всякое, — уклончиво отозвался Гриша, — Только вот рассказывать всем подряд про ковчег завета не стоит. Ладно, мы тут все свои пацаны, но мало ли кому ляпнет....Сам понимаешь.

— Ага, — подхватил Толик Колобок, окуная кусок лепешки в подлив, — не надежный новичок. Понятно, что молодой и глупый, но ещё кажись с гнильцой.

— Да, ни чо... И не из такого говна человека делали. Обстругает его наш папа Карло, нормальный штукарь получится! — оптимистично высказался Олег, поднимая ко рту стакан.

— Лысый, ты не понял... Петрович его стругать не намерен, проводником водит, место ищет, — отозвался Гриша, — так ведь Петрович?

— Да.

— Ну, вот... Капитан ушел пять лет назад, Кореец в прошлом году нас покинул, а теперь и ты Петрович хочешь уйти, — с горечью сказал Толик.

— Домой хочу ребята, — потрепал я Толика по плечу, — Дома и вода мокрее, и стены теплее.

— А кто не хочет? — поднял брови Гриша, — Все хотят. Проводники редкость.

— Ничего, — отозвался Олег, — я вот тоже на 'слезы Ильи' накоплю, да пророчество узнаю, где и когда проводника ждать. Всё просто.

— А я вот не хочу, — признался Гриша, — Нечего мне там делать. Ни дома, ни работы, ни специальности никакой. Что мне там делать? Если только дворником кто возьмет. Лучше тут останусь. А будет удача, все будет хорошо.

— Конечно. Всё у всех будет хорошо, — заставил выдавить я из себя слова вместе с улыбкой. В свете последних слов Бориса всё было совсем не просто и совсем не хорошо.

* * *

Звезда перевалила на вторую половину, когда мы потея и тужась, наконец, увидели на горизонте черную точку лавки. Шестеро штукарей несли стеклянную плиту, толщиной добрых шесть сантиметров. Распределились по три с каждой стороны.

— Петрович, расскажи что-нибудь. Сил уже никаких нет! — попросил Толик, идущий посередине между Гришей и Олегом, с противоположенной от меня стороны. Он пытался поправить постоянно сбивающуюся под рукой кровавую тряпку, но тряпка при ходьбе все равно сползала, и тогда угол стекла резал ладонь.

— О чем? — спросил я, морщась. Моя правая рука, тоже была порезана, и попавший в ранку соленый пот, радости не приносил.

— Где был, что видел?

— Ну, мужики...все вы там были и видели, не первый год же в пустоши.

— Да, нет, — сказал Олег, — Где был в прошлой жизни. На Камчатке, может, был, или там в Москве?

— Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нём, — отозвался я стихом, покачав головой — Я в твоих глазах увидел море, голубым колышется огнем. Не ходил в Багдад я с караваном, не возил туда я шёлк и хну. Наклонись ко мне своим красивым станом. Дай мне на коленях отдохнуть...

— Ну, Петрович, был бы я бабой, точно бы растаял, — оскалился Маузер, держащий плиту позади меня. — Умеешь ты уговаривать!

— Эх! Немчура! Нет в тебе романтизма, — сказал Серый, держащийся за Маузером.

— С чего ты так решил?

— По всему видно... Петрович, ты рассказывай, рассказывай.. Ты когда говоришь, я прям настоящую персиянку перед собой представляю.

— Ага, — поддакнул Олег. — С тонким станом и все такое прочее... Продолжай пожалуйста.

И я хотел было продолжить , но тут неожиданно заговорил Маузер глухим, надтреснутым голосом:

— Эх, вы....стихотворные онанисты, послушайте лучше настоящие стихи, — и, не ожидая ни чьего ответа, он стал читать.

— Дай бог слепцам глаза вернуть и спины выпрямить горбатым.

Дай бог быть богом хоть чуть-чуть, но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть и не геройствовать подложно,

и быть богатым — но не красть, конечно, если так возможно.

Дай бог быть тертым калачом, не сожранным ничьею шайкой,

ни жертвой быть, ни палачом, ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран, когда идет большая драка.

Дай бог побольше разных стран, не потеряв своей, однако.

Дай бог, чтобы твоя страна тебя не пнула сапожищем.

Дай бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим.

Дай бог, лжецам замкнуть уста, глас божий слыша в детском крике.

Дай бог, живым узреть Христа, пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест — бескрестье мы несем, а как сгибаемся убого.

Чтоб не извериться во всем, Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего и сразу всем — чтоб не обидно...

Дай бог всего, но лишь того, за что потом не станет стыдно....

Вот он дочитал стихотворение, произнес последнее слово, и наступила глубокая тишина. Все молчали, переваривая услышанное. Только камешки скрипели под нашими ногами. А на миг показалось, что даже птицы перестали щебетать, и притихли кузнечики.

— Сильно, — признался я, — кто это?

— Евтушенко написал, как раз перед моим отбытием..., — ответил Маузер, закашлявшись.

Маузер, если мне не изменяла память, прибыл одним из последних, в году эдак 1990.

— Артур, прости, был не прав, — произнес Серый, — есть в тебе романтизм.

— Да, нет Сергей, это ты прав. Не люблю я всякую поэзию и лирику, сопли эти, а в этом стихе, просто соль жизни.

— Мужики? Может, привал устроим? — просительно произнес Толик.

— Давайте, — согласился Серый.

Мы остановились.

— Ноги берегите...

— И-и-и-и...раз, — скомандовал Серый.

Дружно отпущенная стеклянная плита, тяжело ухнула, глубоко впечатавшись в землю.

* * *

— Борис!

— Борька! Мать твою! Дверь открой!

— Боря, двери распахни, да придержи!

— Борька, да где ты?

— Уснул что ли? — предположил Колобок, переминаясь с ноги на ногу.

Мы стояли у дверей харчевни, держа плиту из последних сил. Но двери никто не открывал.

— Студент!

— Петрович, где твой студент? Дрыхнет ещё что ли? Может хоть он двери откроет?

— Студент! — крикнул я, чувствуя всем нутром, что лавка вопреки здравому смыслу пустая. Нет там никого. Хотя эти двое, никуда не могли уйти. Некуда им уходить и незачем.

— Колобок, давай ты, придержи двери, а то пока Борю дождешься, тут родить можно.

— Ага! — обрадовался Колобок, и, отпустив плиту, и обогнув стоящего впереди Гришу, рванул двери на себя.

— Обе створки открывай!

— Не пролезем.

— Айн, момент!

— Левее, левее.

— Теперь чуть правее.

— Толик, не мельтеши! Мы уже занесли.

— Кликни Борю, пусть сразу обменник открывает!

— Сейчас, — ответил Толик и пропал в недрах лавки. Потекли секунды ожидания, показавшиеся нам вечностью.

— Чего-то он долго..., — проскрипел Маузер.

— Руку уже не чувствую, — пожаловался Олег.

На душе у меня в нехорошем предчувствии заныло. Но тут из кухни лавки появился, наконец, Колобок с белым как мел лицом.

— Мужики... Боря мертв.

— Твою ж мать!

— А где новичок?

— Не знаю...но его нет.

— Давай табличку бросаем прям здесь.

Вопреки словам, табличку мы не бросили, а аккуратно опустили на пол. И тут же скопом пошли посмотреть на Бориса. Боря лежал на полу, на спине возле чуть приоткрытой двери обменника. Руки раскинуты в стороны, голова повернута налево, глаза широко открыты, словно именно там он увидел нечто необычное. Левой половины лица нам было не видно, но из правого серого глаза медленно текли слезы, перекатывались, через переносицу, и капали на пол, так что рядом с носом уже образовалась небольшая лужица.

— Слезы Ильи, — констатировал Толик то, что мы и без него видели, а затем лихорадочным движением стянул с головы шляпу. Мы последовали его примеру, обнажили головы.

* * *

Пустошь текла под ногами. Хотя, текла — не то слово. Ползла со скоростью старой черепахи, страдающей атеросклерозом , ревматизмом и радикулитом одновременно. Вернее это я полз по степи со скоростью улитки. В виду отсутствия дорог и построек вдоль оной, после того как вдали за спиной скрылась из вида лавка, казалось, что я не иду бодрым шагом, а ползу. Час иду, два, а ничего не меняется. Пустота вокруг и внутри. И в голове начинают возникать разные мысли. Первая была: А не порю ли я горячку? Может, стоило остаться и дождаться возвращение Петровича? Но, то, что мне поведал Борис, казалось сильнее. Уважительной причиной поступить по-мужски, пойти и найти самому место перехода. Идти было тяжело, загрузился в дорогу, как ишак. Шесть литров воды с собой, и килограмм пять жареного мяса, да пару кило лепешек. Артефактов три штуки прихватил. Кто знает, может и пригодится здешняя валюта. Сухая трава скользит по штанам, сухая земля скрепит под ногами. Жаркое солнце вытапливает меня как сало на сковородке. Под новеньким пончо, которым я разжился в лавке, оказалось невыносимо жарко, но я утешал себя мыслью, что в прохладной ночи будет тепло спать. Правда, чем дальше я шёл, тем больше меня начинали одолевать сомнения в правильности поступка. Но какого черта?

Пророк сказал, что проход будет, но пройдет только один. Значит, этим одним должен быть я. Дед и здесь выживет, а мне чем тут жить — лучше сразу сдохнуть. Как я понял, что это пророк? Вы его не видели, а видели бы, не сомневались. Хотя с утра день не предвещал ничего плохого, кроме головной боли и учащенного сердцебиения.

Утром, продрал глаза. Вышел в бар воды попить, и тут же обнаружил, что остались мы с барменом одни. Все ушли на фронт, то бишь за очередной хреновиной. Попил воды, и понял, что вода после вчерашнего помогает плохо. Голова вава, во рту кака. Организм просил опохмелиться. И тут я вспомнил, про заначенную штучку в заднем кармане. Облокачиваюсь на барную стойку и небрежным жестом кидаю её на стойку.

— Наливай!

Бармен Борис уставился на эту штуку такими глазами, словно скорпиона ему в суп бросил, но я сразу понял — ценная вещь, однозначно. А Борис, вместо того, чтобы налить начинает читать мне нравоучения. Мол, уверен ли я, что мне это надо, и знаю ли я о последствиях? 'Да, конечно, черт его побери, мне это надо позарез! Организм просит! И о последствиях я не просто знаю, я их ощущаю в полной мере. И уж чего-чего, а разного пойла в жизни пробовал: текилу, виски, ром, джин, абсент. Так, что самогоном меня не напугать' — думаю я, но произносить свои мысли вслух не спешу, молча, смотрю на бармена, и жду. Борис тем временем, начинает нести какую-то ахинею, что, мол, второй раз он может не выдержать, но раз я настаиваю, его долг исполнить. И таки да...Нудный бармен наливает почти полный стакан своего пойла, и я даже успеваю обрадоваться, что сейчас его употреблю. Как вдруг Борис берет мою позолоченную блесну, и бросает в стакан с самогоном. Блесна растворяется в самогоне, как сахар в горячем чае, после чего содержимое становится чистым и прозрачным. Я слегка офигеваю, и думаю, ну надо так надо, выпью. Тяну к стакану руку, но бармен меня опережает. Берет стакан и медленно выпивает. А дальше...... Лицо его становится не человеческим. Это словами не передать, это увидеть нужно. Вроде все на месте, рот, глаза, нос, уши, губы, лоб, но ты смотришь и четко понимаешь, что перед тобой не человек. И глаза его кажется, смотрят не на тебя, и даже не в тебя, а в незримую бездну. Или сама бездна пялиться на тебя его глазами. На меня словно холодом дыхнуло, и именно этот холод поднял длинные волосы Бориса и создал некое подобие львиной гривы. А когда он заговорил, у меня сердце в пятки провалилось. Такой замогильный голос, аж мурашки по спине. И говорил он не правильно, не по-человечески, словно гугл переводчик, значение слов переводит правильно, а о смысле предложения в целом нужно догадываться, потому, что слова в разных падежах и склонениях. Но вопреки здравому смыслу я все понял и осознал. А когда он закончил говорить, волосы опали, лицо приобрело прежние черты, бармен вдруг упал, стукнувшись подбородком о стойку. Рухнул, словно его из розетки выключили. Мне стало страшно, и я потащил его зачем-то по коридору, чтобы налить на него воды, и он пришел в себя. Дотащил только до камеры телепортации, там понял свою ошибку и бросил. Побежал на кухню за водой. Пришел со стаканом, смотрю, а он мертвый совсем. И ту до меня дошло, о каких последствиях Борис говорил... О смерти своей, в которой я виноват буду. Не помню как, но очень быстро собрался, накидал всего в котомку, напялил новое пончо со склада, снял большую карту пустоши со стены, и опомнился уже, когда бодро шагал, удаляясь от лавки.

* * *

Вот и всё... На заднем дворе вырос очередной холмик. Мне пришлось все рассказать ребятам. Про нерабочие обменники, и про то, что вчера я оплатил слезы Борису, отдав весь свой хабар. А второе превращение, Боря, как и большинство барменов до него, не пережил. Остается загадка, как убедил и чем оплатил слезы Ильи мой студент. Но думаю, это со временем разрешится. Жаль, что расстались мы с мужиками не лучшим образом. Нет, никто ни в чем меня не обвинил в глаза, мне поверили, что это была инициатива Бориса, скрыть нынешнее положение вещей. Но и когда уходил никто не пожелал удачи. Печально, но переживем.

— Неприятность эту мы переживем... , — прошептал я выйдя из лавки. Снял сапоги, прошелся по горячей земле босыми ногами. Чуть понюхал вечерний воздух, словно собака берущая след, и пристально вглядываясь в следы на земле. Это только кажется, что на выжженной на солнце земле, твердой словно камень не остается следов. Следы есть всегда, только надо их видеть. Вернее чувствовать, вот и сейчас я прикинул куда мог отправиться студент, снявший со стены карту пустоши. Необычных мест на ней осталось два — песочница и дорога мертвых великанов, которую мы просто зовем дорогой мертвых и оба эти места на востоке. Правда было ещё третье, но туда он пойдет, вряд ли, далеко.

Глубокий вдох и выдох, смотрю на землю. А студент тяжелый... Не могу сказать, что он поправился за срок пребывания в пустоши, но нагрузился изрядно, и даже знаю чем. А теперь вперед, приказал я сам себе, перекинул связанные между собой сапоги через плечо, и пошел, шагая босыми ногами по следам студента. Это ничего, что скоро ночь, успокаивал я сам себя. Оставаться в лавке категорически не хотелось, чтобы не чувствовать косые взгляды парней. Да и студента надо догнать, не натворил бы ещё чего...

Вскоре стемнело. Но я уверенно шел, размышляя о последних событиях, да и о том, что нам известно об этом мире. Из всей планеты известен нам лишь клочок суши размером примерно четыре сто на сто километров по названию пустошь, а по форме напоминающий глаз. Верхнее веко глаза север-северо-запад — северо-восток — ограничено бескрайней наступающей на каменистую степь песчаной пустыней, а с юга на нижнем веке стоит каменная гряда острых неприступных гор. Правда есть в стыке, в уголке глаза, на границе где на юго-востоке встречаются пустошь, пустыня и скалы, там океан или море гладит берег пустоши. Что это точно, неизвестно, поскольку другого берега у большого озера не видно, но вода в нем соленая. Переплыть же эту водную гладь, чтобы выяснить размер не на чем. Но на берегу есть поселение одичавших штукарей, которые больше известны как ловцы жемчуга. Понятно, что не жемчуг они со дна достают, но говорят находки случаются, особенно много их после шторма. Про пустыню же на севере не известно ничего. Все кто пытался её перейти, назад не возвращались. По молодости делал вылазку, потратил неделю и вернулся ни с чем. Там нет воды совсем, и выжить невозможно. Горы же на юге совершенно неприступны. На моей памяти лишь один раз Леха -альпинист да его друг Володя по кличке Сержант штурмовали эти вершины, но удалось ли им их перейти никто не скажет.

— Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя... Богатыри — не вы! Плохая им досталась доля, не многие вернулись с поля..., — забормотал я, топая по ночной степи.

* * *

Примерно через два часа, как солнце закатилось за горизонт, и наступила ночь, я понял, что дальше идти бессмысленно. Никаких ориентиров не видно, а просто идти, чтобы идти, не стоит. В принципе, карта пустоши была довольно подробной, идешь от лавки на восток, чуть левее и выше три холма, от холмов ещё три-четыре часа прямо, пока не упрешься в овраг, от оврага примерно часов пять до чаши, так обозначена низина округлой формы, словно воронка от бомбы или метеорита. Вот в этой воронке и решил заночевать. Костер разводить не стал. Поел и спать. Не смотря на то, что устал как собака, сразу заснуть не смог, перед лицом всё ещё стояло лицо пророка, словно выплевывающего слова: ' Мир это будет нет. Время быстро. Путь не прямо. Успеть задача. Пройдет первый, другому нет. Врата назад ждать. Там, где нет давно живого. Живо мертвое и мертво живое. Успеть смысл'. Исходя из этих слов, Петрович был прав, таская меня по разным местам, где никого живого давно нет. Если учесть, что в деревне первых поселенцев мы уже были, а ковчег, про который никто не знает пропустить, то на карте остались два места — ближайшее от лавки Бориса — песочница. Не знаю, что это значит, но чувствую прикол какой-то, в духе сурового челябинского юмора. Вот примерно к нему и дойду, надеюсь завтра или послезавтра. Так размышлял я, и не заметил, как уснул. Зато проснулся от звуков какой-то нездоровой возни рядом со мной. Крысы! Мать их за ногу!

— Кыш! Брысь!— крикнул я спросонья, а когда окончательно проснулся, то увидел, что мои запасы еды здорово попорчены.

* * *

Как не храбрился я догнать студента, а усталость дала о себе знать, чай не двадцать лет молодым рысаком по степи бегать, а у него форы добрых десять часов. И я стал устраиваться на ночлег, размышляя о событиях последних дней. Не знаю, что такого мог сказать Борис студенту, что он сбежал и не дождался меня. Не думаю, что нечто из ряда вон, просто после смерти пророка струсил студент и дал деру. Единственное, что он мог сказать, что через врата пройдет только один. ... Да, это мне известно, а для студента было новостью, но вряд ли аргументом к бегству. Плохо другое.....А если честно всё плохо. Смотрю в звездное небо и вижу, что одна звезда стала светить ярче. Нет, это мне не показалось, она действительно стала ближе. А что будет, когда она вплотную приблизится к планете? А ведь это скоро произойдет. Нет, у меня не было сил сказать штукарям всю правду. Ведь это значило унизить их, лишить последней гордости якобы свободных бродяг штукарей. Да и зачем такая правда людям, которым совсем не много осталось жить? Не думаю, что сам бы хотел её узнать, но узнал из уст покойного Бориса. А сейчас спать, спать, ибо на рассвете опять в дорогу. А если подумать, то вся наша жизнь — лишь дорога от рождения к смерти.

* * *

Не ожидал я от себя такого.... В прежние времена выбросил бы с брезгливостью погрызенные крысами сухие лепешки, а тут отряхнул, подул, сбивая прилипшие песчинки, и захрустел. Словно мне это не в первый раз, словно всю жизнь бомжевал и с помойки питался. Правда, говорят — голод не тетка. И даже не дядька, и не дедка, а первый враг, если подумать. Краешек солнца появился из-за края чаши, и я поднялся продолжить путь. Судя по карте, мне сейчас нужно взять чуть правее и топать так с полдня, до следующей метки.

Солнце давно перевалило на другую половину небосклона, а я никак не видел на горизонте двух холмов слева, чтобы от них повернуть на место под названием 'песочница'. Может, я медленно иду? — была первая мысль. Прошло ещё два часа, чтобы я, наконец, признал, что заблудился. И куда теперь? Может сильно взял правее и потому не увидел? А может наоборот ушел сильно влево? Пот, выступающий на лбу, мигом стал холодным. Что теперь делать? Куда идти? Но идти то надо, стоять на месте бессмысленно.

Буду топать, пока не стемнеет, решил я, может хоть к вечеру какие-нибудь приметные на карте места появятся. Нахлынувшая волной паника потихоньку отпустила, и к вечеру я действительно добрался до холмов. Только их оказалось не два, а три. Сидел и до сумерек пялился в карту. То ли эти три холма, которые должны быть на севере, и тогда я сильно взял левее положено, либо те, которые на юго-востоке, и тогда получается .... Да нихрена тогда не получается! Три холма я проходил вчера, только они это или другие какие понять не мог, поскольку они все для меня на одно лицо, как китайцы, мать их!

* * *

Дошёл к обеду до воронки, то ли от снаряда она осталась, то ли от метеорита, упавшего в незапамятные времена. Склоняюсь, что от метеорита. Не было здесь никогда снарядов или бомб. Не тот уровень цивилизации. По-другому они думали, и делали все по-другому. Хотя, помниться неистовый Сержант уверял, что такого размера воронки остаются от ракеты средней дальности, и спорить с ним никто не хотел. Буйный он был, а когда выпьет, вообще не в себе. Десантник, афганец, и этим все сказано.... Война пропахала его душу, изувечила. Его по большей части все побаивались, ибо могли неожиданно отгрести по полной программе. В первый день нашего знакомства, когда я желторотым юнцом заявился в лавку, хотел Сержант меня стукнуть, да нарвался на мельницу. Славно я его об стол приложил. Думал, врага нажил, а оказалось друга. Понимал я его... Понимал его пьяные слезы, когда он поднимал полную кружку не твердой рукой и говорил: ' За Саланг, за Кандагар, за ребят...' . Понимал, и чувствовалось жалость к не за что погибшим ребятам, мои сверстникам, вернувшимся в цинковых гробах домой. Понимал и разделял его взгляды, что такое честь, мужское слово, и человеческая порядочность. И честно говоря, со временем выяснилось, что нет надежнее друга, чем Сержант. За годы нашей дружбы всякое было, он не раз меня выручал, да и мне повезло пару раз ему помочь. Только вот один раз я его не поддержал, когда он собрался штурмовать местные горы. Чувствовал, что не осилю, а ему обузой быть не захотел, а с Лехой альпинистом у него шанс был...

Ага! — сказал я сам себе, спустившись к центру воронки. Студент здесь ночевал. Трава примята, крошки от кукурузных лепешек. Неаккуратный он, свинтус, столько накрошить. Хотя... Я присмотрелся, ... Понятно. Крысы лепешками поужинали. Эх! Дурень! В полынь надо было их завернуть, да золой присыпать, чтобы не учуяли. Утром бы сдул пыль, да ешь себе на здоровье. Скрипеть на зубах зола будет, не без этого, зато сам съешь, а не крысам скормишь.

Раз студент здесь ночевал, значит точно к песочнице идет, больше некуда. Надеюсь, догнать успею.

* * *

Пришла ночь, но уснуть, сразу не получалось. Неподалеку тявкали шакалы, и меня это здорово бодрило. А что если нападут? Не то, чтобы я сильно трусил, но нервничал здорово. Заснешь тут сука! Костер бы развести, они огня бояться. Но если бы я умел это делать... Пля! Собирался в спешке, забыл вечные спички взять, как у деда была, да и у всех старателей. Помню, в первый день меня здорово удивила. Металлический стерженек, металлический коробок. Дед чирк по коробку, сноп искр и небольшое пламя. Горит спичка от силы секунды три, но чтобы трава загорелась, хватает.

— Вав!

— Гау!

— Тяв!

Разнеслось слева от меня из темноты. Блин! А тявканье кажется всё ближе и ближе... До меня стало доходить, что возможно шакалы учуяли запах жареного мяса, которым я просто провонялся. И что делать? Отдать им свою еду, пока сами не забрали? А жрать чо? Засада!

* * *

К ночи я, наконец, достиг песочницы. Издали чернела покосившаяся буква 'П' . Это был двойной хвост самолета, который воткнулся мордой в песок, да так в нем и увяз. А на выступающем из песка правом крыле ещё двадцать лет назад можно было разглядеть кусочек нарисованной белой краской пятиконечной звезды, но краска давно сошла. Самолет был старый, американский, времен второй мировой войны, марки Локхид П-38. Самолет, как самолет, догнивал себе спокойненько, и никого не трогал. Правда, лет тридцать назад ходили слухи, что самолет-то обычный, а вот пилот весьма известный, тот самый, пропавший в 1944году Антуан де Сент-Экзюпери. И многие верили, хотя пилота ни живым, ни мертвым никто не видел. Честно сказать, место под названием 'песочница' первым обнаружил я. Раскопал тогда песок, чтобы попасть в кабину. Жуткий настоявшийся запах помню до сих пор. А вот личность покойника установить не удалось, документы были весьма попорчены. О своих изысканиях я никому рассказывать не стал, не захотел легенду портить.

Чуть поодаль от самолета валялся колесами к верху некогда зеленый автомобиль 'Москвич -407' с распахнутыми настежь дверями, а рядом с ним вросло в песок чудо с мотором, иначе не назовешь. Точно марку и время выпуска 'Антилопы Гну' было не определить, но явно что-то на начало двадцатого века, когда это чудо именовали самодвижущейся коляской, не иначе. Среди коллекции игрушек в песочнице, представляющей собой песчаный холм метров шесть высотой , и метров двести в диаметре, присутствовал мотоцикл 'Урал' с коляской, небольшая дюралевая моторная лодка (без мотора, свинтил давно кто-то). А на склоне холма, между лежащим на боку, некогда бежевым Трабантом, и Рено -14, стояла телега, самая что ни на есть обычная, в комплекте со скелетом лошади, между оглоблей. Скелет понятное дело не стоял как анатомическое пособие, но кое-какие кости из песка выглядывали.

Одним словом, в неожиданной большой куче песка посреди пустоши предметы смотрелись как брошенные игрушки в детской песочнице. Поиграли, бросили, вот как попало и валяются. А вот воровал кто-то эти игрушки из разных времен, или они сами в дыру в пространстве проваливались — сказать сложно. С людьми, ночующими в песочнице, случались неприятности. Большинство пропадали, а кое-кто сходил с ума. Помню, был один, как его звали до того, как он переночевал в песочнице, подзабыл, а вот после...худого и оборванного с отсутствующим взглядом и вечного жалующегося на жизнь помню. Кличка у него была Ябеда. Убого жалели, подкармливали при встрече штукари, но он всегда им жаловался, что обманули его, мало дали, а потому обидели. Видимо за эту его привычку вечно на всех жаловаться, и прозвали — ябедой. Где он теперь, никто не знает. Одно время думали, что помер давно, но Ябеда нет-нет опять появляется, чтобы опять пропасть на длительный срок. Борис даже теорию как-то выдвинул, что убогий путешествует между мирами, и во времени, и потому каждый раз появляясь у нас, выглядит ни на грамм не постаревшим, и всё в тех же неизменных лохмотьях. Если верить гипотезе Бориса, в песочнице таки существует некий портал, только вот как здоровье тех, кто в отличие от Ябеды пропал совсем — ничего неизвестно, а потому ночевать в песочнице никто не спешил. Ладно, если сгинешь в портале, а скитаться по пустоши дурачком — перспектива не очень.

Порадоваться тому, что я успел до ночи и настиг беглеца, не успел. Студента не было. Сложно объяснить, но с некоторых пор, как живу здесь, я стал чувствовать, ощущать каким-то шестым или седьмым чувством наличие или отсутствие биологического объекта в перспективе. То есть точно знать, есть ли с той стороны холма, который не виден, человек, койот, или там нарыли норы сурки. Вот и сейчас я знал, что студента не было. Он не приходил к песочнице и уже не придет. Почему? — спросил я сам у себя. Заблудился — пришел ответ, и я ответу поверил. Подсознание знает больше, чем я.

Неторопливо развел костер, и решил вскипятить себе чаю. Не то, чтобы испытывал в этом потребность, но люблю смотреть на огонек в ночи, смотреть, как пляшут языки пламени под котелком. Вдыхать запах дыма и пить маленькими глотками обжигающий и терпкий чай. Ночь, самое время чтобы подвести итоги прошедшего дня, чтобы просто спокойно посидеть и подумать.

А подумать было о чем....

За те годы, что я провел здесь, множество людей ушло через портал, вернулось в свой мир. Но я никогда не задумывался, почему их проводников никто не видел. Само собой желающих попасть домой было пруд пруди, и те, кто оплачивал слезы Ильи и встречал новичка, старались никому его не показывать, чтобы не отобрали, а окольными путями выйти к вратам перехода. Я же то ли по самонадеянности своей, что некого нынче опасаться, то ли волею случая со студентом своим засветился, где только мог. Но более всего, чем больше я с ним общался, чем больше слушал про его этот гадкий мир, тем меньше было желание туда уходить. Но меня смущало, что все мои предшественники ушли, никто не остался. А ведь они наверняка расспрашивали новичков, о том, какие изменения произошли на родине. И всё равно здесь не остались. Странно это.... Взять того же Капитана, который покинул нас лет пять назад. Он действительно был капитаном, не по кличке, а по званию, пограничником с Дальнего Востока. Какого это для него? Узнать, что страны, которой присягал, больше нет? Ладно Билу-затейнику, у них в Америке как был сраный капитализм, так и остался, и того наверное бы перекосило, скажи ему мой студент новость, что президентом в штатах негр. Не то, чтобы расистом 'Затейник' был или прожженным куклуксклановцем, но наглых черных по его же словам недолюбливал. А в остальном славный парень, шутник, балагур, каких поискать. И тот ушел...уже семь лет минуло. Вот так и выходит, что все мои сверстники уже, так или иначе покинули эту планету, один я остался. И что же делать? Уходить в тот незнакомый, и теперь чужой мир, или оставаться в чужом нынешнем?

* * *

'Слышать того, которого нет. Слышать то, что не говорили. Видеть то, что не будет. Знать, что не произошло', — слова пророчества не давали мне покоя, крутился в голове надоедливый повторяющийся речитатив. Тут шакалы рядом крутятся, покоя не дают. А в голове слова эти, как из песни привязались. Огонь! Как мне добыть огонь? Его наверняка бы испугались. Койоты уже близко, а у меня даже палки нет от них отмахнуться не чем. Хорошо хоть ножик в баре прихватил. Какая никакая, но защита. Отмахнусь, не убью, так порежу, если сунуться.

'Слышать того, кого нет. Слышать то, что не говорили. Видеть, что не будет. Знать, что не произошло'. О чем это? А? Что это может быть? Как это понимать, твою мать? Нервы на пределе. Нет. Дожидаться когда собаки подойдут, вплотную не стоит. Бежать! Нужно бежать! Ноги, ноги, спасайте мою жопу!

* * *

Как всегда перед рассветом сначала звезды стали светить тусклее. Потом небосклон стал серым, и уж затем светлая полоска на горизонте обозначила восход светила. И все звезды потухли... Кроме одной, которая всё ещё ярко горела, и кажется даже стала больше в размере. Скорее всего, она стала ближе. Только вот насколько? Сколько мне осталось времени? Сколько нам осталось? Прежде чем две планеты столкнуться... Столкнуться ли? Вопрос. Но последствия будут катастрофическими. Пора идти. Ночь прошла спокойно, без эксцессов. Никаких явлений врат и порталов. Никаких ужасов, чтобы можно было сойти с ума. Одно из двух. Или мне везет, или здешние механизмы паранормального перестали работать? Можно уходить. Только нужно мне найти одну штуку, если она ещё есть, конечно, и если ещё работает.

Поднявшись с земли и нырнув привычно в пончо, служившим ночью мне постелью, стал подниматься на песочницу. Ноги вязли и проваливались в песок. Но стоило поднять ногу, сухой песок обсыпался, и от большого следа, оставалась лишь невнятная ямка. Шаг, ещё шаг. Вот где-то здесь, под коричневой дерматиновой обивкой в спинке сиденья старого 'Москвича' я спрятал в своё время эту штуку. Пистолет марки Браунинг, образца 1926 года. Помню когда нашел у погибшего пилота, сначала дико по-детски радовался, но потом подумал и не стал брать с собой. Рассудив, что патронов там на всю жизнь все равно не хватит, а с врагами нужно разбираться по-человечески, либо словом, либо кулаком. Почему я так поступил? Сложно объяснить, много всего в голове намешано было. И неприятие убийства, как такового, и беседы с Гуру. Он говорил, что оружие не делает тебя сильнее, оружие обманывает, заставляя считать себя сильным. Если ты действительно силен, и, правда на твоей стороне, оружие тебе не нужно. Но если ты слаб, твоё оружие всегда может быть использовано против тебя. Подумав, я понял, что он прав. Нехорошо бы получилось, если бы пистолет попал к мародерам. Не одного штукаря могли убить. Много времени прошло с тех пор, Гуру давно отошел в мир иной. Но нарушать свои принципы и убивать сейчас я никого не собирался. Интуиция подсказывала мне, что студент ошибся в карте и свернул не туда. А если это так, то рано или поздно он попадет к 'ловцам жемчуга'. Отношения с ними у вольных штукарей сложные. Кулаков у меня на всех не хватит, а убеждать их в чем-либо почти бесполезно. Браунинг послужит неплохим пугачом и весомым аргументом в споре.

Обшивка сиденья с годами растрескалась, мягкая губка частично превратилась в труху, но за спинку, надеюсь, никто залезть не догадался. Взявшись за край обшивки, рванул вниз. Тяжелый сверток в промасленной тряпке почти беззвучно упал на песок. Есть!

* * *