Дом всех тварей

— Тебе понравится в гостях, Шаул. У дяди Ашдода есть много вещей, способных тебя убить. Ты ведь это любишь больше всего на свете? Наверное, нет. Почему я говорю с тобой о таких вещах? Как скоро ты будешь думать, что я плохая мать?

Шаул лепетал что-то в ответ, но Амти его не понимала. Наверное, с точки зрения Шаула, они вели какой-то весьма осмысленный диалог, потому что вид у него был очень важный и сосредоточенный.

— Ты просто пародируешь меня, Шаул? Ты дразнишься!

Шаул защебетал что-то в ответ с той же интонацией, он явно забавлялся.

Дом Ашдода — пятиэтажный уродец с обитыми подгнившим деревом балконами, держащийся на этом свете лишь благодаря честному слову. Даже деревья во дворе, казалось, облезли раньше времени, обнажив свои разветвленные скелетики. Когда-то цвет этого дома приближался к белому, но время придало ему благородных, серых седин.

Подъезд, хоть и не был грязным, по причине отсутствия большинства людей, которые бы его захламляли, таковым казался. Амти машинально взяла Шаула на руки, чтобы он ничего не трогал. Облезлые стены, в которых из-под унылой, плесневелого цвета краски, мясом обнажилась белизна штукатурки, лишенный лампочки потолочный крюк, лифт с угольками кнопок — все это производило беспросветно унылое впечатление.

Амти, казалось, начинала понимать Ашдода с его своеобразным темпераментом. Влияние окружающей среды, и все такое.

В квартиру вела старенькая дверь, которая с тем же успехом могла здесь не стоять — в месте, где никому ничего не нужно она скрывала квартиру, откуда нечего было взять. Дешевый дерматин, кое-где окончательно потерявший товарный вид был пришпилен к двери кнопками, образующими большой ромбик. Амти никогда не понимала, почему производители дверей так одержимы именно этой геометрической фигурой.

Звонок не работал, поэтому Амти, продолжая держать на руках Шаула, пнула дверь ногой. Открыли не сразу, из квартиры доносился какой-то шум. Наконец, дверь распахнулась, и Амти увидела Шайху. В зубах у него была щетка, из прочих плодов цивилизации на нем имелись трусы с изображениями супергероев. Есть в этом что-то извращенное, подумала Амти, носить трусы с мужиками в обтягивающих трико. Шайху с пару секунд пожевал зубную щетку, а потом кинулся обниматься.

— Шайху! Ты раздавишь моего сына!

— Привет, ребенок! Ничего себе! Серьезно? Это вот он такой, да?

— Мама.

— Он назвал меня мамой?

— Нет, он назвал мамой меня! Чтобы я его от тебя защитила!

А потом Шаул больно и с удовольствием вцепился Шайху в ухо, и Шайху заверещал:

— Это кого еще нужно от кого спасать!

Квартира Ашдода представляла собой зрелище не лучшее, чем его подъезд и дом. Невыразимо уродливые покрывальца на диванах и креслах, представляющие собой плод любви геометрического орнамента к цветочному, тяжелые пыльные шторы, потертые ковры и кремовые обои с перышками, все это выдавало особый род запустения — когда человеку абсолютно плевать, где он живет.

Зеркал всюду было много, на некоторых, вместо черных трещин, следов перемещения Инкарни, появились блестящие разводы. Всюду были растения в горшках, которые Шайху называл единственными друзьями Ашдода. Дешевый телевизор рыбьим глазом экрана уставился на диван.

— Слушай, — сказал Шайху, сияя. — Можно я его подержу, а? А трогать вообще можно?

Амти была в квартире Ашдода всего один раз и без Шаула, Шайху еще не видел ее сына.

— Да, — сказала Амти авторитетно. — Его можно трогать.

И сама почувствовала себя намного младше рядом с Шайху. Даже ее серьезность стала детской, игровой.

Шайху взял у Амти Шаула, и тот сначала пришел в негодование, завизжав.

— Он никого не разбудит?

— Не. Ашдод и Яуди ушли делать что-то в стиле Перфекти. Кто их знает, наверное деревьям поклоняются, — сказал Шайху с недовольством, которого не сумел скрыть. Амти заметила, что по всей комнате развешаны картинки с мотыльками — похожие на детские рисунки или же анатомически подробные, все они изображали существ, стремящихся к свету. И готовых ради него умереть.

Перфекти куда больше напоминали Амти сектантов, чем ее собственные родичи. Впрочем, вполне возможно, Амти просто не хотелось признавать очевидного.

Шайху попытался покачать Шаула, но Шаул больно дернул его за ухо. Видимо, он испытывал необъяснимое неудовольствие от блеска сережки в ухе Шайху.

— Давай я. Ты слишком резко его взял, он испугался.

— Почему? Я ему не нравлюсь?

— Время для воображаемого Мелькарта: ты никому не нравишься.

Некоторое время Амти успокаивала Шаула, а Шайху смотрел за ними как завороженный. В конце концов, когда Шаул счел своим долгом перестать издавать свой чудовищный визг и полезть обниматься, Шайху сказал:

— Вот это да. Клево быть женщиной. Это ты приколись, ты в любой момент можешь сделать штуку, которая будет любить тебя просто так?

Амти даже не додумалась, что ему на это ответить.

— Наверное, — наконец, сказала она. — Хотя я так об этом никогда не думала.

Через некоторое время Шаул сам начал проявлять интерес к Шайху, тогда он вдруг подскочил, сказал:

— Я сейчас! У меня есть для него кое-что!

Через пять минут Шайху явился с большим мешком, наполненным разнообразными игрушками, продававшимися в комплекте с детскими шоколадками. Здесь было все: машинки, пингвины, принцессы, собаки и кошки, роботы, цветочки.

Амти вдруг вспомнила, как еще в Яме Шайху говорил, что не забрал из дома самое важное, а папу просить передать это через Мескете и Адрамаута стыдно.

Видимо, поскандалив с отцом, Шайху все-таки самое важное забрал.

— У тебя коллекция игрушечек из шоколадок?!

Шайху ничуть не смутился.

— Ну, — сказал он. — Ага. Здорово, да?

И тогда смутилась Амти, потому что это действительно было здорово. Через десять минут Шаул и Шайху уже играли, сидя на ковре. Шаулу нравилось заниматься сегрегацией, отставляя пингвинчиков в одну сторону, цветочки в другую, создавая таким образом отдельные группы. Шайху же нравилось все портить. И игрой с Шаулом он был увлечен явно намного больше, чем разговором с Амти.

Амти лежала на диване и заплетала пледу косички из бахромы. Ей было безумно уютно оттого, что в ситуации, где все страдают от мучительного бездействия, Шайху наслаждается отдыхом. Ей нравилась его веселая, оптимистичная трескотня, и она улыбалась.

— А ты знала, что из пяти путевых обходчиков в метро один пропадет без вести? Это из-за крыс, которые создали свое общество. У них есть подземные города, понимаешь? Они зеркально отображают Столицу, там даже улицы те же. Хотя называются, наверное, по-другому. А может быть так же, только на крысином языке.

— Думаю, если у крыс есть язык, он не только не родственен нашему, он должен полностью отличаться от нашего в основе своей символьной системы, что сделает почти невозможным перевод.

Амти легко подхватывала любой бред Шайху, и они могли обсуждать его часами.

— Знаешь, — сказал Шайху, отодвигая робота от его собратьев и переставляя к машинкам, за что тут же получил по руке от Шаула. — Они ведь могут копировать наш язык.

— У них нет способности понять его грамматическую структуру.

— А учебники?

— Они их едят.

Шайху вдруг посмотрел в окно, недовольно нахмурился.

— Что-то они долго, да?

— Наверное, Отец Свет любит, когда ему уделяют много внимания.

— Это Ашдод любит, когда ему уделяют много внимания, — фыркнул Шайху. — Они слишком много времени проводят вместе.

— Ты что ревнуешь? Прекрати, ты видел Ашдода? Он же старый мужик!

Шайху помолчал, а потом щелкнул пальцами.

— Но ты ведь замужем за еще более старым мужиком!

— За старым мужиком, который не выглядит, как старый мужик.

— А выглядит, как ровесник Ашдода! Женщинам нравятся зрелые мужчины, да? Это потому что я выгляжу, как слюнтяй!

— Ты меня запутал, но ищи причину в том, что ты собираешь игрушечки из шоколадок.

А потом Амти быстро добавила:

— Но я не думаю, что тебе есть из-за чего ревновать! В смысле, они...

— Перфекти, — сказал Шайху серьезно. — Именно. Они как бы одной крови. А я как бы другой.

— Это романтично. Знаешь, вражда родов и все такое прочее.

— Не утешай меня! Я все равно уже пьян.

— Это да.

Амти попыталась припомнить, когда он успел, и не смогла. Наверное, в его особенном тайнике хранятся не только игрушки, но и бутылки с виски.

— Ладно, — сказал Шайху, подумав. — Утешай меня.

— Я думаю, ты слишком серьезно воспринимаешь их общение, — сказала Амти.

— Но они даже живут вместе!

— Но ты же с ними живешь.

— Ну, это да.

Шайху еще помолчал, почесал нос, потом открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в этот момент Амти услышала, как ключ в замке повернулся. Яуди и Ашдод о чем-то тихо переговаривались, и Шайху сказал громко:

— Слышишь, Амти, я же говорил!

— О, — раздался голос Яуди. — Извини. Мы думали, ты еще спишь.

— Конечно, Шайху всегда спит, Шайху же больше ничего не умеет.

— Но ты всегда спишь, — сказала Яуди. — Или пьяный.

За окном снова пошел дождь, хотя солнце не скрылось. На секунду Амти показалось, что наступило лето.

— Вовремя мы вернулись, — сказал Ашдод. — О, какой очаровательный маленький будущий убийца.

Амти фыркнула, потом сказала:

— Очень милосердно с твоей стороны.

Ашдод прошел к ним, а Яуди встала у двери. Она с опаской поглядывала на Шаула.

— Ты чего? — спросил Шайху.

— Дети, — сказала Яуди. — Я боюсь детей. Эти их маленькие ручки. И хватательный рефлекс. И острые зубы. Они так сжимают челюсти. Я лучше здесь постою. Все нормально. Все в порядке.

— Когда-нибудь он вырастет, — сказала Амти.

— Да. Слава Свету. Хорошо, что люди не всю жизнь остаются такими жуткими.

— Ты боишься детей? — спросил Шайху. — Серьезно?

— А ты не знал? Даже я знал об этом.

Шайху кинул уничтожающий взгляд на Ашдода. Наверное, ему не очень-то нравилось жить с двумя Перфекти. В этом было мало приятного чисто физически. Амти чувствовала беспокойство, легкое отвращение, которое вполне можно было держать при себе, и все же оно было. Однако, чем дольше она общалась с Яуди и Ашдодом, тем точнее замечала, что помимо отвращения испытывает к Перфекти и притяжение. Ей было интересно, любопытно. Любопытство это имело болезненное свойство. Так животные смотрят в зеркало и считают, что оттуда на них смотрит враг.

— А куда вы ходили? — спросила Амти.

Ашдод хмыкнул. Он устроился на диване, вытянул ноги, уложив их на потертый столик и продемонстрировав дырявые носки.

— Тебе интригующий ответ или настолько нейтральный, чтобы ты потеряла интерес к беседе?

— Интригующий, — решила Амти.

— Получали удовольствие от общества друг друга, — сказал Ашдод. Он засунул руку в карман, достал сигареты, но, посмотрев на Шаула не закурил.

— Что?!

— Успокойся, Шайху, — сказала Яуди таким безразличным тоном, будто просто переводила беседу с одного языка на другой, никак в ней не участвуя. — Это шутка такая.

— Слушайте, ребят, я давно хотела спросить — серьезно, а вы все спите в одной кровати? — спросила Амти. — Что-то я не вижу здесь раскладушки или чего-то вроде.

Яуди хмыкнула, Шайху сложил руки на груди с самым недовольным видом, а Ашдод пожал плечами.

— Это вообще-то мой дом, поэтому на полу я спать не собирался изначально.

— Я тоже! — сказал Шайху.

— На полу сплю я, — сказала Яуди. Амти вдумчиво кивнула. А потом она заметила у Яуди на шее татуировку в виде мотылька. В последний раз, когда они виделись, Яуди еще не носила ее. Наверное, теперь она окончательно стала Перфекти. Может быть, даже побывала в их мире. Интересно, что они все-таки делали с Ашдодом? Как вообще можно служить Свету? Обниматься с деревьями? Синтезировать органические вещества под лучами солнца? Спасать бездомных животных?

Амти ничего не понимала про Перфекти. С одной стороны они, без сомнения, были добрыми и стремились помогать тем, кому могут помочь. С другой стороны, не сказать, чтобы они особенно активно продвигали справедливость и милосердие в массы. Они были, вроде как, одиночками и совершенно не стремились изменять общество. Да и цинизма в них было хоть отбавляй.

Из немногословных рассказов Яуди, Амти поняла, что Перфекти верят в то, что мир — саморегулирующаяся система. Что ничего не согласного с природой Вселенной здесь случиться просто не может. Они делали свою работу при возможности, однако не перенапрягались. Еще Отец Свет, вроде как, заповедовал им получать удовольствие от его творения и пользоваться всеми его благами. Поэтому в холодильнике у Ашдода всегда была вкусная и дорогая еда, хотя жил он в квартире, в которой сомнительно было протянуть даже следующий год. Видимо, вся его скудная зарплата уходила на пищевой гедонизм.

Яуди говорила, что у Перфекти тоже есть что-то вроде слабости, на взгляд Амти, хотя они называли это силой. Каждый Перфекти что-нибудь в мире безумно любил. Ашдод, к примеру, любил выпить и поесть, а вот у Яуди страсти не было. Никакой. И почему-то, с точки зрения Ашдода и других Перфекти, это было плохо.

— Ты уже нашла, что тебе нравится? — спросила Амти, разглядывая ее татуировку.

— Может секс? — предположил Шайху с надеждой, потом посмотрел на Шаула и сказал: — Извини, парень.

— Нет, — сказала Яуди, и тем же тоном обратилась к Шайху. — Извини, парень.

— А почему это вообще плохо?

— Потому что, — ответил Ашдод. — Она не может попасть в наш мир, пока не полюбит что-то по-настоящему. Такая защита от дурака. Как у вас инициация заключается в смерти, и тогда вы попадаете во Двор, немного больше зная про небытие.

— Ага. А я ни к чему не испытываю страсти. Я вроде как не совсем правильная. Поэтому меня и не находили так долго. Поэтому я и не чувствуюсь, как полноценная Перфекти.

— Здорово. То есть, плохо, конечно, но здорово.

— Угу. Я сделаю чай.

Ашдод очень выразительно на нее посмотрел. Видимо, призывал защитить пироженые, конфеты или печенья от вторжения гостей.

— Ты такой гостеприимный, — сказала Яуди. — Просто прелесть.

— Прелесть?!

— Это сарказм, Шайху, — пояснила Амти. Через некоторое время Яуди вернулась с подносом, где теснились самые дешевые чашки, с которых смылась краска, уведя с собой в забвение рисунки когда-то бывшие на них. В этих убогих чашках плескался дорогой, божественно пахнущий чай. Такого Амти не пила даже дома, хотя ее отец был очень обеспеченным человеком. Топ-люкс класс, как сказал бы Аштар, для тех, кто до революции играл в гольф на крытых лужайках.

Амти вдохнула терпкий, согревающий запах, сделала глоток. И не почувствовала вкуса — внутренности сдавило ощущением чудовищной пустоты, подобной которой Амти никогда не чувствовала прежде. Будто из нее разом выкачали всю кровь. Амти выронила чашку, обожгла колени кипятком, но боль не пришла. Амти впервые поняла, что чувствует Эли. Для нее не было ничего — уши заложило, краски будто выцвели, Амти не слышала голосов остальных. Волна паники накрыла ее, она не понимала, что с ней происходит.