Пан или Присоединиться к большинству

— Я сейчас в заговор поверю, — буркнул Зайцев, — Впрочем, нет, не поверю. Это Маджента хоть и дурак, но герой. А Вы — просто болтун.

Робур продолжил застегивать ремни. Зайцев искоса иронично глянул на него.

— Кстати, Робур, а Вам-то что за радость будет, если Пан рухнет? На континенте начнется такое, что про остров просто забудут, и тут все перемрут с голоду. Этот мир уже переформатирован под Пана, и его очередное реформатирование может попросту стереть человеческую цивилизацию с лица Земли. Напрочь. Вам оно надо?

— Не обманывайте себя, Зайсс, — мрачно заметил Робур, — Своим показным людоедским благоразумием Вы маскируете элементарную трусость.

— Угу, — Зайцев кивнул, — Смельчак Вы наш. Знаете, я больше уважаю этого безумца Мадженту, чем Вас. У него хотя бы нет противоречия между накалом страстей и следующими из них действиями. А Вы тут извергаете лаву и пепел аки Везувий, при этом сидите на заднице ровно. И ждете, когда прилетит Бэтмен, Супермен и волшебник в голубом вертолете, и спасет мир и Вас. Я в прошлый раз не договорил о разнице между нами. Так вот, она только в том, что я принимаю реальность, как она есть, спокойно, а Вы делаете ровно то же самое, только с воплями и мечтаниями о себе, как о великом бойце-храбреце. Так же верно служа Пану.

— Вы не понимаете, — добавил Зайцев, садясь в камеру, — что Ваша судьба уже настолько завязана на судьбу Пана, что Вы и безо всякого инсайта уже часть его. Что бы Вы о себе не думали.

— А Вы не боитесь, что я Вас сейчас прикончу? — угрюмо сказал Робур, — Для этого мне достаточно на пару кнопок нажать.

— Не боюсь, — небрежно буркнул Зайцев, — Закройте уже люк.

* * *

Спустя две недели Глобски собрал экипаж "Эдема-1" и квалифицированный персонал Центра в зале административного здания и торжественно сообщил об успешном окончании предпоследнего этапа подготовки экспедиции. Следующие четыре дня были объявлены внеочередными выходными.

— Как собираетесь провести неожиданные каникулы? — поинтересовался у Зайцева бортинженер.

— На Октоберфест съезжу, как же еще? — ответил Зайцев.

Стивенс гыгыкнул.

Дьюи, Стивенс и Зайцев сидели на веранде и тянули из бокалов красное вино. Рядом стоял ящик с полными бутылками. Его в столовую астронавтам принесли во время ужина, и они уже успели попробовать еще за столом.

Вдалеке грохотали барабаны. Слышались радостные вопли аборигенов и тонкий визгливый смех аборигенок. Глобски побеспокоился, чтобы у або тоже отпраздновали.

Стивенс сел на своего конька. Он расхаживал по веранде с полным бокалом в одной руке, размахивая ополовиненной бутылью в другой, и вещал.

— Вспомните, господа. Мы жили в мире, полном ужасных и неразрешимых проблем. Межгосударственные и гражданские войны. Межнациональные и межрелигиозные конфликты, беженцы, наводнившие цивилизованные страны, безнадежные и опасные трущобы, наползающие на большие города. Коррупция, безобразное неравенство, безработица, детская проституция, работорговля. Переполненные тюрьмы, уличная преступность. И вдруг в одночасье — бах! — и ничего этого нет. Неактуально. Все, что казалось неизбежным попутчиком человечества, во мгновение ока растаяло как дым. Золотой век наступил неожиданно. Как подарок без повода. Дар.

Сказав это, Стивенс даже остановился, потрясенный собственными словами.

— Это обычная ошибка, Энтони, — нарушил его возвышенное оцепенение Дьюи, — Она часто возникает в самом начале больших перемен. Люди видят быстрое решение старых проблем, но не очень понимают, что новая ситуация создает новые, еще не виданные. Просто о них еще не догадываются, и за отсутствием опыта не могут предсказать. Часто — даже вообразить.

— Какие же, профессор? Какие новые проблемы? — насмешливо уточнил Стивенс.

— Например, те, которыми страдает любая абсолютная и несменяемая власть, — вместо Дьюи ответил Зайцев, — Отсутствие стимула к развитию и переменам из-за отсутствия конкуренции. Накапливание застарелых насущных задач, которые эта власть решить не может. Которые могла бы решить сменившая ее команда, если бы такая нашлась.

— И потом, — добавил Зайцев, — Вместе с проблемами исчезло и многое, что было неплохим в прежнем мире.

— Что же?

Зайцев отхлебнул вина.

— Искусство, например.

— А почему Вы думаете, что у Пана нет искусства? — поинтересовался Дьюи.

— А Вы полагаете, — Зайцев усмехнулся, — что Пан сейчас пишет новую "Yesterday"? Сочиняет баллады о неразделенной любви к самому себе? Мучается от непонимания его тонкой душевной организации окружающей межзвездной пустотой? Снимает фильмы о том, как мужской пин ищет женского пина?

— А почему нет, Виктор? — Стивенс не терял благодушия, — Как не крути, Пан — плоть от плоти человечества, и ничто человеческое ему не чуждо. Не сомневаюсь, что он любит детей.

— Разумеется, Энтони, — кивнул Зайцев, — И я уверен, что в новом мире младенческая смертность сильно уменьшится. Увеличится продолжительность физической жизни — тем более, что насильственной преступности не станет, а самоубийства станут невозможны. Профилактика болезней и травм окажется поставлена на системную основу, тем более, теперь это станет намного проще. Как же иначе? Первоначальная расточительность Пана быстро закончится, ведь человеческое существо — ценнейший ресурс. Особенно женщины, способные этот ресурс воспроизводить.

Дьюи нахмурился. Впрочем, Стивенс в это время смаковал вино, и, кажется, не заметил в словах Зайцева мрачной иронии. Бортинжерер слегка поболтал жидкость на донышке бокала, поднес к носу, скорчил гримасу полного удовлетворения и выпил. Обвел веселым взглядом остальных присутствующих.

— Кстати, господа, а почему в традиционных собраниях нашего клуба не участвуют дамы?

— Что-то рано, — заметил Зайцев, — В наших краях разговоры о babakh начинались после бутылки на брата.

— Разговоры о чем? — с порога послышался голос Жанны.

Зайцев обернулся. Жанна поднялась на порог веранды. Вместо обычного комбинезона на ней было вечернее платье — с глубоким декольте и рискованным разрезом на ноге. Выглядела она довольно эффектно.

— О взрывах, Жанна. Они по-русски называются "бабах!" — Зайцев вскинул руки, изображая взрыв, — Русские любят обсуждать за выпивкой, как бы половчее смастерить и швырнуть адскую машину в царя. Этот обычай у нас со времен революционного террора.

— Я люблю взрывное дело, — улыбнулась Жанна, и села на свободный шезлонг, — И нарушать правила тоже люблю.

Стивенс немедленно протянул ей налитый бокал. Жанна приняла его, удостоив бортинженера холодной улыбкой.

— Спасибо, мистер Стивенс.

— Рад услужить Вам.

— В этом я не сомневаюсь, — Жанна кивнула, — Хотите потанцевать?

— Да, конечно, — Стивенс с готовностью подошел к ней, — Какую музыку Вы предпочитаете?

— А вот эту, — Жанна махнула рукой в темноту, откуда доносился мерный перестук барабанов.

Стивенс удивленно приподнял бровь. Жанна обняла его, и они начали двигаться в медленном танце. Зайцев залюбовался. Высокий крупный Стивенс в белой расстегнутой на груди рубахе и штанах и стройная длинноногая Жанна в красном платье выглядели такой красивой парой, что зависть просто не приходила в голову.

На лице Стивенса красовалась широкая и немного глуповатая улыбка. Жанна тоже улыбалась, но ее гримаса больше напоминала оскал красивого хищного животного, готового к прыжку. Неожиданно она схватила голову Стивенса обеими руками и впилась в его губы. Через мгновение Стивенс отпихнул ее. Рот бортинженера ошеломленно приоткрылся. По его нижней губе на белоснежную рубашку стекала тонкая струйка крови. Он попятился. Споткнулся и смешно плюхнулся на шезлонг.

Жанна облизнулась. На ее губах расплылась то ли помада, то ли кровь Стивенса.

— Ну что же Вы, Энтони? Разве Вас не радуют проявления страсти со стороны красивой женщины?

Она присела на стул и положила ногу на ногу. Лица возлежащих напротив нее в шезлонгах мужчин выглядели теперь на редкость по-дурацки.

Жанна посмотрела на Стивенса сверху вниз, слегка вытянув шею — совсем как самка дикого кошачьего.

— Вы же хотите со мной переспать, мистер Стивенс? Это только что было написано на Ваших расширенных зрачках огромными буквами. Вы готовы это сделать прямо сейчас.

Она широко улыбнулась.

— Здесь...

Стивенс беспомощно обернулся к Дьюи. Проф крякнул.

— Жанна, я думаю, не стоит...

— Почему не стоит? — перебила его Жанна, — Или Вы хотите выполнить задание вместо не справившегося товарища — как на комплексном тренажере? Или помочь ему? Или вы все вместе хотите?

Дьюи тревожно посмотрел на Жанну взглядом врача.

— Жанна, происходит что-то неправильное. Дайте руку.

Он протянул руку. Жанна клацнула зубами в сантиметре от его пальца. Зайцев вздрогнул и глянул на профессора. Лицо Дьюи вдруг резко изменилось. Оно приобрело обреченное скучающее выражение, как будто он понял что-то, с чем не может и не хочет ничего делать.

— Кстати, господа, а Вы знаете, как в Средние века ведьмы совокуплялись с Сатаной? — как ни в чем не бывало, продолжала Жанна, — Некоторые — глупые и неумелые — для этого пичкали себя дурманящими средствами, надеясь встретиться с повелителем в мире снов. Другие находили троих крепких молодцов, которые за деньги или просто так соглашались войти в даму одновременно с трех сторон. Так девушки принимали в свое естество ветвистое достоинство Дьявола.

Мужчины молчали. Жанна продолжала говорить.

— Как Вы думаете, почему ведьмы, как правило, не выходили замуж? Я Вам скажу: потому что познав Князя мира сего, ни одна женщина уже не может смотреть ни на одного мужчину.

На глазах Жанны выступили злые слезы.

— Слабаки. Тряпки. Ничтожества. Вы сейчас сидите втроем, парализованные страхом, перепуганные словами одной женщины. Воображаете, будто вы — избранные. А на самом деле, Пан отверг вас, потому что вы и в пины не годитесь. И я обречена провести с вами всю жизнь!

Жанна встала со стула и быстрым шагом пошла к выходу из веранды.

— К черту все, — выдохнула девушка, побежала вперед, на ходу дергая за пояс платья.

— Постойте! — Зайцев поймал Жанну за конец пояса.

— Зачем так долго стараться, чтобы потом плыть по течению? — спросила Жанна, — Что бы ответил Ваш дедушка а, Зайчонок?

Зайцев удивился и отпустил.

Девушка на бегу сбросила с себя платье и остановилась в центре небольшой площади между административным корпусом и столовой. И завертелась на месте, переставляя ноги в такт далекому перестуку. Под платьем абсолютно ничего не было. Загорелое тело блестело в темноте, разрезанной прожекторами.

Стивенс выбежал и врос в землю за несколько метров до нее.

Зайцев безумно оглянулся на Дьюи.

— Почему он ее не останавливает?!

Дьюи махнул рукой.

— Понял, к кому Жанна сейчас обращается. И Вы не лезьте, Виктор, — добавил он, — это не Ваш разговор и не мой.

Между тем, на площадь выскочили люди — аборигены и персонал Центра. Их поблизости оказалось удивительно много. Зайцев увидел и давешнюю черную красотку, и старика Жуппо, и тайного язычника автора эпохальных трудов по климатологии Роберта Кэссиди, и бескомпромиссного дока Робура. Ближе всех к Жанне стоял молодой хромец Лауро с широко распахнутыми глазами. Его губы дрожали.

Внезапно из толпы вышел Гильермо. Он неспешно подошел к непрерывно кружащейся и извивающейся на месте Жанне и властным движением взял ее за руку. Жанна остановилась, повернулась к нему и как сомнамбула уткнулась взглядом в его лицо. Гильермо развернулся и не глядя назад потянул Жанну за собой. Пин и астронавтка исчезли из поля зрения. Публика слегка пороптала между собой и стала медленно расходиться.

— Ну ладно, пойду и я, — просто сказал Дьюи, достал из ящика бутылку и двинулся к выходу.

Зайцев потряс головой.

— Куда Вы, проф?

Дьюи обернулся на ступеньке.

— К Фредерике. Я бы Вам сказал — не потеряйте монокль, но, боюсь, Вы его сегодня уже не раз потеряли. Удачи до утра.

Сразу после его ухода на веранде появился взъерошенный Стивенс. Его лицо, обычно красное, приобрело вовсе кирпичный цвет, как перед инсультом. Он тяжело дышал и постоянно дергал себя за ворот, будто ему не хватало воздуха. Мрачно глядя перед собой, бортинженер схватил вино из ящика, рухнул в жалобно задребезжавший шезлонг и свинтил крышку с бутылки, яростно, будто чью-то голову. Постепенно дыхание бортинженера стало спокойнее. Он повернулся к Зайцеву.

— Знаете, Зайцев, в чем Ваша проблема? Вы — из тех, кто вечно недоволен. В деспотиях Вы недовольны отсутствием свобод, в демократиях злитесь на коррупцию. Окажись в раю, Вы бы и там бурчали и истекали желчью. Вы не понимаете, что мир стал лучше?

От слов Стивенса Зайцеву стало дурно. Ему захотелось напомнить Стивенсу, что этот всеблагой бог только что увел его — Стивенса — симпатию, но подумал, что Стивенс это и сам прекрасно помнит. И промолчал.

— Вам не надоело стоять на пути прогресса? — не отставал распаленный Стивенс, — Поймите, эта битва уже закончена. С разгромным счетом.

— Я представлял себе прогресс как-то иначе, — мрачно пробормотал Зайцев, — Впрочем, я сейчас не расположен дискутировать, Энтони. Успокойтесь.

— А что такое прогресс по-Вашему? — не унимался бортинженер, — Нет, Вы мне скажите!

— Увеличение выживаемости и самореализации каждого конкретного индивида. Определение из учебника по этике, — Зайцев закинул голову и от души хлебнул из горла, — Каждого. Конкретного, — повторил он, впрочем, безо всякого энтузиазма.

— Ну так все складывается, — бортинженер выпучил глаза и развел руками, — Выживаемость и самореализация индивида повысились до небес! Просто индивид — один. Он же — новая стадия развития человечества, новый Адам.

— А кто тогда мы? — бесцветным голосом произнес Зайцев, — Вы, я, Жанна? Уборщик Гильермо, которого я никогда не знал? Но чью рожу, присвоенную Паном, созерцаю каждый день? Мы же тоже индивиды. Как с нашей выживаемостью и самореализацией?

— А мы уже не индивиды, друг мой, — сурово сказал Стивенс, — Мы — строительный материал для Пана. При наилучшем раскладе -инструменты. И это справедливо. Закон эволюции в его неумолимой правоте. Эволюция и есть прогресс.

Зайцеву неожиданно для него самого стало весело. Ему вдруг отчетливо привиделось, как не прекращающего витийствовать бортинженера сзади пожирает огромное волосатое чудовище с сотней глаз, двадцатью ручищами и огромной зубастой пастью. Вот Стивенс остался без задницы, потом без ног. Вот, наконец, от него осталась только красная взъерошенная башка, торчащая их чавкающего рта, продолжающая вещать о триумфе человечества. Зайцев хмыкнул.

— Воля Ваша, но, по-моему, это какой-то совсем не тот прогресс, о каком писали Кондорсе и Маркс.

— О! — в голосе бортинженера прорезался сарказм, — Зайцев, Вы изучали философию? Вы меня разочаровываете. Я думал, скепсис — это от Вашей хтонической русской природы. А Вы, оказывается, гнилой европейский интеллигентишка. Может, еще и в экологических организациях состояли?