Альтернативная реальность

Грыць и Даныло, переглянувшись, недоуменно разинули рты.

— Говорю — гляньте на коней и спать. Я же еще немного тут посижу, — с отвращением посмотрев на едва пригубленное пойло, с тоской в голосе, добавил, — пивка, так сказать, попью.

Я умышленно отсылал ненужных свидетелей предстоящего действа. Нечего травмировать их неустойчивую психику.

Тем временем соседний стол уже очистили для карт. Игр с тех пор, как их в древности кто-то изобрел, придумано не счесть. Существует даже полу доказанная теория, что якобы в картах зашифровано послание из прошлого.

Я и сам не дурак перекинуться разок другой. Однако, слав Богу, особого пристрастия не питаю и азарту не подвержен. Чего нельзя было сказать об играющих.

В партии участвовали оба поляка, русский купец и сотник. Пока ставки были не высоки и вели себя игроки спокойно. Моей же задачей было максимально обострить игру, разжечь азарт.

Честно говоря, особо и "помогать" не пришлось — "горилка", блеск золотых червонцев сделали свое дело. Глаза игроков запылали им под стать, руки задрожали, на раскрасневшихся лицах проступили капельки пота.

Сопровождавшие сотника казаки и замерший за их спинами шинкарь, следили за игрой.

Я же, "переключаясь" то на одного, то на другого, "вел" партию. Игра оказалась не сложной — максимально упрощенный вариант нашего покера. Пока Анжею здорово "везло". Горка золотых монет возле него быстро росла, что весьма раздражало купца и несказанно злило сотника. Он и так уже проиграл больше предлагаемой взятки и был готов вцепиться со всей казацкой ненавистью в горло треклятого пшека. Ох, не зря их поколотил шведский Карла! Но карта упорно не шла, да и блефовать, сдерживаемый мной Искра, боялся. Вот он вновь бросил карты и с тоской в душе попрощался с золотым червонцем. "Упал" и пан Михась. В игре остались двое — купец Смирнов и шляхтич Вышегорский. Ни тот, ни другой, подталкиваемые мной, не желали уступать. Куча золота на столе была уже не шуточной. Здесь лежало не менее ста пятидесяти червонцев. Весь выигрыш Анжея плюс полсотни его кровных.

Я заставлял шляхтича видеть вместо трефовой двойки — туза, что делало его карту практически не бьющейся. Над игроками, готовыми вскрыть карты, повисла мертвая тишина. Даже жирные зеленые мухи, похоже, стыдились жужжать в столь ответственный момент.

Когда открыли карты, я "снял" пелену с глаз Анжея, попутно внушив ему, что во всем виноват купец, нахально его обманувший.

Сотнику же, и без того ненавидевшему "пыхатого" шляхтича лютой злобой, навеял, что тот жульничал всю игру и лишь потому его обыгрывал.

Стало нестерпимо жаль "своих" червонцев и пану Михасю, а виноват в этом был постоянно сопевший и икавший над ухом пузатый Искра.

За столом, казалось, взорвалась бочка с порохом. С диким ревом и налитыми кровью глазами Анжей, потянувшись через весь стол, вцепился в горло не помнящему себя от счастья, купцу...

Сотник не понимая, что творит, запустил в "шляхэтну" голову "бокал". Глаза Анжея мигом помутнели, выкатились из орбит, а руки ослабили мертвую хватку. Смирнов же, жадно схватив ртом воздух, широко размахнувшись, от души врезал огромным кулаком обидчика в лоб. Вишегорский, пролетев несколько метров, повалился мне под ноги, захрипел. В это время пан Михась, с искаженным злобой лицом, обрушил табурет на голову Искры. Падая, Иван судорожно вцепился в стол, потянул его за собой. На пол посыпались червонцы, карты.

Оскорбленные в лучших чувствах казаки, бросились защищать братка. Шинкарь, присев и воровато озираясь, стал подбирать дрожащей рукой золотые монеты.

Я тоже, склонившись над хрипевшим шляхтичем, прощупал кошели с бумагами и червонцами. "Шаблей" вспорол одежды. Чувствуя себя карманником, обобрал жертву.

Уходя, "стирал" участвующим в потасовке воспоминания о "чудном" долговязом казаке и двух хлопцах, сидевших за столом напротив.

На дворе начало смеркаться. Невысокие, неказистые домишки отбрасывали на удивление длинные тени, которые, словно сказочные чудовища, тянули ко мне когтистые лапы. Безумным смехом захохотал, зарыдал голосом обиженного ребенка, залетевший откуда-то из близлежащего леса — сыч.

Почему-то показалось, что это сам дьявол приветствует меня с успешно проведенной "операцией". По спине пробежал "нехороший морозец". Того, не желая, прикоснулся к крестику и..., неумело перекрестился. В сердцах сплюнул. Окружающая обстановка явно сказывалась на моей психике.

"Если дело и дальше так пойдет, то чего доброго подамся в монахи. А то и стану вещать... Благо сказать есть, что... и ведь сбудется...

— Да ничего не сбудется в этом вымышленном мире! Идиот проклятый! Распустил слюни вместо того, чтобы заниматься делом!" — зло обругал себя, и, преисполненный решимости, зашагал к дому ростовщика Маниши Блюца.

Дорогу я "знал" от пана Анжея, понемногу приходившему в себя в шинке. После моего ухода драка быстро затихла, и пострадавшие стороны уже зализывали раны, подсчитывали потери...

— Дьявол попутал! — морщась от боли, шептал, прикладывая медную сковороду к огромной шишке на затылке, Иван Искра.

Думал он о том, что станет завтра докладывать и без того в последнее время злящемуся на весь мир полтавскому полковнику Жученку. Вспоминая о "нечистой силе", он и не представлял, насколько близок к истине...

Тем временем в моем лице она приближалась к жилищу Маниши Блюца.

Как оказалось, в городе, кроме церкви, были и другие, каменные дома. Один из них принадлежал ростовщику. Более того, за деревом двери скрывался металл.

На мой стук долго никто не откликался. Наконец, я услышал тяжелые шаги.

— Чого трэба? Прыходь завтра! Як сонцэ станэ...

Говорил явно не Маниши.

— Позови хозяина. Скажи, что я по делу Вишегорских. И живо! Лучше меня не зли...

Но на той стороне спешить особо не собирались. Наконец, щелкнула железная задвижка. На пороге меня встретил огромный рябой детина. Босоногий, в холщевых штанах и рубахе, со свечей в руке.

Здесь же, в прихожей, многозначительно оперлось о стену кремневое ружье. Похоже, незваных гостей в доме ростовщика жаловали по своему.

— Проходьтэ, хазяин вас чэкають...

Я ступил в приоткрытую дверь. Предстоящая партия "нечистой силы" с евреем-ростовщиком обещала быть интересной.

Встретил он меня в комнатушке с небольшим столом и двумя стульями, словно дознаватель по уголовным делам префектуры Евразийской Конфедерации. Только вместо направленного света ламп, тускло коптели две свечи, а видеокамеры заменили его сверлящие маленькие темные глазки.

"Еще не известно, кто из нас более нечистая сила... я или он? — мелькнула шальная мысль.

Сам Маниши походил на сказочного злого гнома — такой же маленький, с крючковатым носом и хищными руками. Худой и невзрачный, сутулясь, он казался еще меньше, чем был на самом деле. Из-под круглой шапочки, пучками торчали грязно-седые волосы. Такой же серой смотрелась и беспорядочно взлохмаченная борода. На нем был неопределенного цвета старый, потертый до дыр халат. На ногах кожаные шлепанцы с мехом внутрь.

— Чего желает знатный господин? — продолжая оценивающе буравить меня глазами, елейно спросил гном. — Чем может помочь бедный еврей?

— Меня прислал Анжей Вышегорский с деньгами... забрать расписку и перстень.

— Не пойму о чем, молодой рыцарь, идет речь. Со знатными шляхтичами я дел не веду...

Все он прекрасно понимал. Но никак не хотел расставаться с драгоценным перстнем. Да и расписки у него не было. К тому же, чувствовал себя Маниши весьма уверенно. За дверью с ружьями стояли слуги, да и мзду в размере десяти червонцев ежемесячно платил не зря. Попробуй, тронь. Беспокоило лишь одно: он не понял, что за визитер пожаловал в столь поздний час. — Шли бы вы, господин хороший, восвояси, от греха подальше...

Уже пробовал меня припугнуть. По-доброму, похоже, не выйдет.

— Да знаю я, мой любезный Маниши, как задолжал вам пан Анжей, лучше бы нам договориться...

— Мыкола! Грыць! Неожиданно тонким голосом взвизгнул гном.

Время, отведенное на переговоры, истекло. Нужно поторапливаться.

Сначала я "усыпил" охрану, затем вновь обратил внимание на уже почувствовавшего беду и бросившегося к двери, гнома.

— Ну-ка постой, голубчик! Внушал я изо всех сил сопротивлявшемуся ростовщику. — Неси-ка две сотни червонцев и перстень Вышегорских. Ну же! Живей! Живей!

Ни до, ни после — мне не приходилось с таким трудом контролировать сознание. Еврей скорее был готов отдать своему Богу душу, чем расстаться с ценностями. Он ступал, едва передвигая ноги. Сердце трепыхалось, выскакивало из груди, готовое вот-вот разоваться на части. Передав мне, мешочек с золотом и бархатку, в которую завернул перстень, рухнул навзничь. Произошедшее было выше его сил.

На этот раз моя совесть "молчала". Более того, так и подмывало оставить Блюцу часть ввоспоминаний.

Но, понимая, сколь серйозного врага оставляю за спиной, не решился. И ему, и охранникам начисто стер память о моем визите.

За дверью меня встретили ночная прохлада, наполовину ущербная луна и глубокое августовское небо, усыпанное мириадами звезд. Время от времени, одна из них срывалась, прочерчивала яркий след на небосклоне. Легкий ветерок шевелил мои, уже чуть успевшие отрасти, волосы, приятно холодил горевшие румянцем щеки.

"Включив" ночное зрение, я быстро зашагал к постоялому двору. Туда, где меня ждали "слуги" и накрытый овечьими шкурами топчан.

* * *

Когда я проснулся, ни Грыця ни Данылы в нашем "люксе" не было. Через зеленоватое стекло маленького оконца с трудом пробивался свет.

"Сколько же времени?" — захотел взглянуть на часы и горько рассмеялся.

Повинуясь другой, посетившей мозг мысли, рывком сел и проверил карманы лежащей рядом на табурете одежды.

И кошели с червонцами и бархатка с перстнем оказались на месте. Облегченно вздохнул. Зато потом стало стыдно. Зря подумал на ребят.

Провел языком по зубам. На них собрался налет. Достав тряпицу и соль, вышел во двор в поисках воды.

Вытянув из колодца протекающую по швам деревянную бадью, плеснул в лицо, почистил зубы. Никак не могу избавиться от этой вредной привычки будущего. Утер лицо рукавом. Слава Богу, тут полегче, уже привык.

У конюшни Грыць и Даныла чистили "наших" лошадей, протирали спины, расчесывали гривы. Их лица цвели счастливыми улыбками.

"Много ли нужно человеку для счастья? — спросил сам себя и ответил. — Много! Это пока они довольствуются малым, еще не избалованы. А потом..., потом видно будет.

— Панэ, панэ! — увидев меня, в один голос закричали ребята. — Гарни в нас кони...

— Так, "хлопцы", коней быстро в стойло, а сами за мной, в город. Пора привести себя в надлежащий вид. А то люди шарахаются...

Конечно, я несколько преувеличил. Никто от нас особо не шарахался, но одежонка и все прочее, действительно смотрелось не ахти. Переходя из лавки в лавку, мы приобрели все необходимое: одежду, сбрую, оружие. Я выбирал самое добротное, не скупился. Но в тоже время, старался не переиграть. Лишняя роскошь нам ни к чему. Да и слуги должны помнить свое место.

Понемногу мы обрастали имуществом: сапоги, шаровары, вышитые сорочки, безрукавки, пояса, шапки, меховые плащ-накидки, кожаная сбруя и, наконец, оружие. Оно-то и стоило дороже всего.

Я долго крутил в руках, перебирал предложенные сабли, но так и не смог ни на одной из них остановиться. Хлопцы оказались мене капризными и вскоре с сияющими лицами рассматривали купленные для них кремневые пистоли и "рушныци", "справжни козацьки шабли".

Они и мечтать не смели о таком невероятном богатстве и готовы "булы молытыся на свого пана, як на Бога".

Увидев золото, и то, как я с ним спокойно расстаюсь, купец глянул на меня другими глазами. Хотел что-то сказать, но колебался.

— "Ну же!" — телепатически подтолкнул я.

— Панэ, — негромко пробормотал он, пряча деньги. — Йе в мэнэ шабля! Усим шаблям — шабля. Давненько никому нэ показував! Смиються, нэ розумиють, кажуть, диды такымы былыся. Нэ знаю, де батько взяв... Так и пролежала його вик. Глянэтэ... Можэ зторгуемося.

Он "нырнул" в приоткрытую дверь и вскоре вынес завернутую в тряпицу "шаблю". Любовно развернул отцовскую реликвию.

От восторга у меня перехватило дух. Арабский булат с письменами по тонкому лезвию. Плетенный двуцветным (темным и светлым) металлом эфес венчал красновато-мутный самоцвет. Несомненно, у меча было свое имя, зато не было цены.

— Сколько? — еще не веря своему счастью, зачарованно прошептал я.

Мысли о том, что можно просто "изъять" меч и в голову не приходило. Только купить!

— Сто двадцать золотых червонцев.

Услышав несусветную цену, мои хлопцы в один голос ахнули. Вся их амуниция вместе с оружием едва потянула на двадцать, а тут...

Я, не торгуясь, молча отсчитывал червонцы, принял в руки на удивление легкий меч.

— Тилькы, панэ, ридных ножон нэмае. Ось, заказав шкиряни...

На обратном пути мы подкрепились пирогами с мясом и буряковым квасом.

Пока "хлопцы" примеряли обновки, хихикали, толкая друга в бок, рассматривали "справжни" шабли и пистоли — я думал, что делать дальше. Но сосредоточиться они не давали, шумно изливая свой восторг.

Пришлось выдать им аванс в виде двух оставшихся из "прошлой жизни", серебряных злотых и отправить прогуляться в город.

Оставшись один, я развернул бумаги Вишнегорского. Покрутил в руках долговую расписку. Пожалуй, ее нужно уничтожить. Их семейке и так от меня досталось.

Аккуратно поддел печать на послании короля Станислава Лещинского. Писано польским. Прочитал раз, другой. Ничего толком не понял. Зашифровано. Вот тебе и номер! Кто бы мог подумать? Попробуй, прочти, пойми, докажи!

Потратил добрый час, чтобы как-то уразуметь. "Накопал" немного: польская сторона обещала прикрыть глаза на переселение людей с одного берега Днепра на другой, и еще на заинтересованность шведской короны в переговорах с гетманом.

Ну, это уже кое-что! Вырисовывалась интрига.

Насколько я помню, в нашем мире союз Швеции, Украины и Турции — решил судьбу компании в пользу Карла. Мне же нужно как-то сломать эту ось.

"И всего-то!" — саркастически ухмыльнулся я.

Для того, чтобы сместить Мазепу, этой писульки мало. Нужно задействовать власть имущих и сильных мира сего. Скажем — казацкую старшину. А еще лучше — противоборствующую сторону — царя московитов Петра или, хотя бы, его дружка — Меньшикова. Но до них далеко. Ближе к генеральному судье Васылю Кочубею, чье имение недалеко от Полтавы, в Диканьке.

Думай, Андре! Думай! Вспоминай лекции "коллег". Должен же быть какой-то путь. Обязательно должен!

Нужно попасть к Кочубею! Но желательно с рекомендательным письмом. Так будет и лучше и безопасней. Прямое вмешательство, "насилие" над "зазеркальем" могут вызвать необратимый "коллапс". Кажется, так говорил Козлобородый. Я соприкасаюсь с историческими личностями, поэтому ни в коем случае "нельзя дразнить гусей". Минимум, самую малость "магии", то есть телепатии.

Думаю, на этом проваливались мои предшественники. И все-таки, нужно ехать к Кочубею.