Мой милый жандарм

— А где Анна Васильевна? Вы, барышня, часом, ее не видали?

Словом, отказавшись от предложения элегантного господина поступить к нему на службу с щедрым жалованьем, мы с моим благодетелем, погрузив в карету всевозможные коробки и свертки, отбыли в его хоромы. Всю дорогу Петр Трофимович угрюмо сопел, искоса бросая на меня настороженные взгляды. Оттаял лишь по приезду, когда на пороге трехэтажного особняка, укрытого от уличной суеты зеленью акаций, нас встретила Серафима Павловна.

— Вот, Серафимушка, ты всю жизнь слезы лила, что дочкой нас господь не сподобил, — пробасил купец, за громогласностью неумело скрывая смущение; на супругу он глядел виновато и с искренней любовью. — Прошу любить и жаловать — это Аннушка, сиротинушка горемычная... Поживет у нас, пообвыкнется с городскими порядками, опосля придумаем, как ей дальше быть.

Невысокая круглолицая женщина проницательно глянула на меня и ласково улыбнулась:

— Сирота?

— Казанская, — не подумав, брякнула я.

Купец озадаченно крякнул, пробормотав что-то в бороду о Варшаве.

— Пойдем, милочка, смоешь грязь с дорожки, пока к столу собирают. Баньки у нас нет, уж не обессудь, в Москве с этим строго, но ванную Петруша намедни новую пристроил, не хуже, чем у людей.

Взяв мою ладошку в руку (я горестно вздохнула: видно судьба такая, что все меня таскают за собой), Серафима Павловна засеменила к широкой лестнице. Спустя четверть часа я нежилась в пенном блаженстве, мурлыча под нос какой-то назойливый мотивчик и сквозь полузакрытые глаза озирая ванную комнату. 'Не хуже, чем у людей' не уступало размерами нашей с мамой двухкомнатной 'хрущевке'.

Долго нежиться мне не дали. Запыхавшаяся горничная, бесцеремонно ввалившись в купальню, с порога заявила, что барыня ужинать кличут. И если я поспешить не изволю, то гневаться будут шибко. Наскоро обтерев меня мохнатым полотенцем и обрядив в ситцевый сарафан, расторопная девка потащила несчастное создание (другого слова подобрать я уже не могу) за собой. Я вновь почувствовала себя безропотным теленком.

За круглым столом просторной столовой меня уже ждали. Плюхнувшись на жесткий венский стул, я вожделенно облизнулась. Нет, я часто встречала выражение 'стол ломится от яств', но одно дело читать, другое — увидеть воочию. Вполуха прослушав молитву в исполнении Петра Трофимовича, сердито стрельнув глазами на любопытствующего рыжеволосого паренька лет семнадцати (надо полагать, это и есть племяш Николашка), я приступила к трапезе. Пусть мне будет хуже, но попробую все!

— Егор отписывал, винился, что на каникулы не прибыл, — с улыбкой наблюдая за моим обжорством, вскользь упомянула Серафима Павловна. — Сказывал, что практика у него важная. Если усердие проявит, то протекцию получит на должность хорошую.

Петр Трофимович сердито пробурчал:

— Практика... — и с обидой в голосе добавил: — Да какие там, в Петербурге, кондиции? У него к делам торговым призвание, ан нет, на инженера потянуло... А обо мне он подумал? На кого я дело оставлю, когда срок придет?

Как мне показалась, речь шла о непутевом сыне, бросившим купеческий промысел ради обучения в столице. Впрочем, в этой эпохе хороший инженер ценился на вес золота.

— Ну, а ты, Аннушка, с какими планами в Москву прибыла? В услужение хотела поступить, иль другие намерения имелись?

Серафима Павловна подложила мне в тарелку тающую жиром форель, запеченную до нежно-золотистого цвета.

— М-мм... — ответила я, пытаясь прожевать пирог с зайчатиной.

— Она, матушка, у нас особыми талантами наделена, дай бог каждому, — степенно прояснил Петр Трофимович, заполняя возникшую паузу. — И службой ее манили денежной уже не единожды... Но я с превеликим моим удовольствием предложил бы ей хорошую должность в своей конторе.

Купец пытливо посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

— Посмотрим, — уклонилась я от прямого ответа, нацеливаясь на творожную запеканку, щедро политую клюквенным сиропом.

В столовую забежала уже знакомая служанка и тревожным шепотом известила:

— Барин, вас к аппарату просят безотлагательно.

Грузно поднявшись из-за стола и бурча под нос о нехристях, не дающих без суеты отдать дань мамоне, купец прошествовал из комнаты. Не успели мы с хозяйкой перекинуться и парочкой пустопорожних фраз, как он вернулся. С мрачным видом подошел к племяннику и цепко ухватил его за ухо.

— Ты что творишь, поганец эдакий? За что имя мое честное позором облекаешь?

— Отпусти немедля мальца, сядь за стол и сказывай толком, что произошло! — ледяным тоном приказала Серафима Павловна.

Выпустив ухо страдальца, купец опустился на жалобно скрипнувший стул и хриплым от гнева голосом пояснил:

— Управляющий банком телефонировал, просил упреждать особо, когда Николашке чек выписываю на крупную сумму. Сказывал, что племяш мой разлюбезный поутру получил по чеку полтораста рублей.

Серафима Павловна, ахнув, всплеснула руками. Рыжеволосый мальчуган, побледнев, с непритворной обидой выдохнул:

— Напраслину возводите, дядя! Не было такого, перед Христом-богом клянусь.

— Не было?! — загремел Петр Трофимович. — Думаешь, управляющий мне лгать станет? Сказывай, куда деньги девал, на что тратил? Кто надоумил мою подпись подделывать? Или тебя в гимназии этому учат?

Не люблю быть свидетелем семейных ссор и тем более вмешиваться в них, но на этот раз я не удержалась. Виной тому была моя твердая уверенность в собственном умении разбираться в людях. Вот и сейчас, глядя на бледного, до боли прикусившего губу мальчишку, я безоговорочно поверила в его невинность.

— Погодите, Петр Трофимович, — как можно мягче произнесла я. — Не стоит огульно обвинять, надо сначала разобраться... Не исключено, что произошла какая-то ошибка.

— Помилуйте, Анна Васильевна, о какой ошибке может идти речь? Разве банк может ошибиться?

— Он еще и не то может, — иронично усмехнувшись, вздохнула я и подчеркнуто спокойно, пытаясь сбить накал страстей, спросила: — У вас есть акты сверки с банком?

— Чего есть? — не понял купец.

— Банк давал вам отчеты о движении средств по счету? — терпеливо разъяснила я. — Балансы когда последний раз подбивали и за какой период?

Купец, в смущении разведя руки в стороны, с искренним огорчением признался:

— Ваши слова для меня загадка. Сия наука тайна великая и постичь ее разумом невозможно.

— У вас нет бухгалтера? — поразилась я. — Как же вы дела ведете?

— Выгнал... — после недолгой паузы доложил купец. — Приворовывал, окаянный, без меры, с тех пор сам за бумагами корплю.

— Весело живете! — восхитилась я и, ободряюще подмигнув смотревшему на меня с нескрываемой надеждой пареньку, спросила: — Но хоть какие-то отчеты из банка у вас имеются? Не может быть такого, чтобы все на честном слове держалось.

На мгновенье задумавшись, Петр Трофимович радостно известил:

— В кабинете все бумаги по банку хранятся. Прикажете послать за ними?

— В контору? — уточнила я.

— Почему в контору? Кабинет в доме находится.

Я впала в ступор.

— Тогда зачем посылать? Не проще ли в кабинет пройти?

Так и сделали. Устроившись на мягком диванчике в отделанном мореным дубом кабинете, я погрузилась в привычный мир цифры. М-да, убить вас мало за такую отчетность. Мало того, что от руки писано и язык непривычен для восприятия, так еще и составлено небрежно. Ладно, разберемся, я свой хлеб тоже не даром ела. Добравшись до нужной мне графы, я спросила:

— Как фамилия у Николая?

— Покойная сестрица по мужу числилась Ерофеевой, — с некоторой заминкой ответил купец.

Так, смотрим дальше. Получено по чеку двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять... Поманив пальцем мальчишку, я развернула перед ним гроссбух.

— Постарайся вспомнить, ты получал эти деньги?

Оторвавшись от гладящей его по голове Серафимы Павловны, мальчуган, шмыгая носом, присел рядом со мной.

— Это мне дядя велел на краску потратить, здесь я получал для разных нужд хозяйственных... Всего сейчас уже не упомню, но вот эти суммы я в глаза не видел, — он ногтем отчеркнул в таблице три цифры.

— Точно?

Вместо ответа мальчишка истово перекрестился.

— Нашла что-нибудь, Аннушка? — с тревогой в голосе спросила Серафима Павловна.

— Угу... — процедила я сквозь зубы. — Фокус старый, но проверить не мешает... На чековую книжку я могу взглянуть?

Вытащив из кармана уже знакомый мне портмоне, купец извлек из него искомый предмет. Мысленно я поаплодировала неизвестному художнику: настоящее произведение искусства, с нашими безликими книжицами не сравнить. Одно плохо, нумерация страниц отсутствует.

— На сколько листов была книжка?

Петр Трофимович сморщил лоб в напряжении.

— После Рождества новую получал, просил на сотню листов, — неуверенно заявил он.

Ладно, пересчитаем вручную, по корешкам. Вся процедура не заняла и пяти минут. Выписав столбиком все проводки, я удовлетворенно прихлопнула ладошкой по гроссбуху, подняв при этом тучу пыли.

— Все ясно, как божий день! Если верить чековой книжке, то деньги снимались наличными пятьдесят три раза. Если судить по банковским отчетам — семьдесят два. Суммы чаще всего были небольшие, списывали аккуратно, чтобы не вызвать подозрений, но последнее списание на сто пятьдесят рублей выглядит очень странным... Либо обнаглели от безнаказанности, либо здесь что-то другое.

Петр Трофимович ошарашено покрутил головой.

— Анна Васильевна, голубушка, поясни попроще, ничего не пойму, — взмолился он.

— Да что тут неясного, дурень ты старый! — сердито вмешалась Серафима Павловна. — Кто-то получал деньги по поддельным чекам, а вину умело свалил на Николашу... Сам подумай, мальцу какая вера будет, если вскроется все?

Я взглянула на нее с неподдельным уважением. Никогда не подумала бы, что за внешней простотой скрывается столь острый ум. Вот тебе и умение разбираться в людях.

— А чеки-то кто подделывал? — сипло выдохнул купец.

— Завтра и выясним! — мстительно пообещала я. — Но одно могу сказать точно: без служащего банка такую операцию не провернешь... Утром выведем голубчика на чистую воду, можете не сомневаться.

Утро следующего день, как водится, принесло свои неожиданности — я влюбилась до беспамятства.

Глава седьмая

Правду молвят, что любовь зла.

Безмятежным солнечным утром, сладко потягиваясь на восхитительной пуховой перине, я вздрогнула от внезапно пришедшей в голову мысли — мне опять снился сон. Но скажите на милость, разве так бывает, сон во сне? Не знаю, у кого как, но у меня это случилось впервые. В груди шевельнулся холодок тревоги: а вдруг все не понарошку? Вдруг я и в самом деле неведомым образом очутилась в прошедшей эпохе?

Ладно, не будем поспешать впереди телеги. Наскоро приняв душ, я спустилась в столовую. Все семейство было в сборе, ждали только меня. Купец в тщательно отглаженном костюме, племяш Николя в мятом гимназистском мундире и Серафима Павловна в строгом темно-сером платье. М-да, в своем наспех наброшенном затрапезном халате я буду выглядеть далеко не комильфо. Кто ж знал, что у них принято за стол садиться при полном параде.

Окинув взглядом предложенное меню, я восторженно охнула. Мамочка моя родная, если это завтрак, то что со мной будет через неделю? Нет, дорогие мои, так дело не пойдет. Клятвенно обязуюсь беречь мою новую фигурку! Хотя, вон от той сдобной ватрушки я отказаться не смогу. Можете переехать меня трамваем, но это выше моих сил.

— Как спалось, Аннушка? — мягко улыбнулась мне Серафима Павловна, поднося чашечку тонкого фарфора под медный носик пузатого самовара.

— Премного благодарствую, — я важно надула щеки, пытаясь подстроиться под речевые обороты эпохи.

Лихорадочно порыскав в памяти на предмет известных выражений, я заливисто расхохоталась: кроме 'житие мое' и 'какое твое житие, пес смердячий' на ум более ничего не шло.

— Помилуйте, Анна Васильевна, с вами все благополучно? — не на шутку встревожился Петр Трофимович.

— Не обращайте внимания! — сдавленно пробормотала я, делая попытку спрятаться за крохотной чайной чашечкой. — Это у меня нервное.

— Нервы беречь надобно, ибо все болезни исключительно по их вине происходят, — рассудительно влез Николя. — Сей непреложный факт медициной давно доказан.

Я вновь прыснула от смеха.

— Не лезь под руку со своими ученостями! — сердито одернул племянника дядя. — Дай человеку почаевничать без суеты... — он бросил озабоченный взгляд на окно: — Уже хорошо забрезжило, пора бы и делами заняться.

Не знаю, был ли это намек, но я решила поторопиться и спустя полчаса была во всеоружии. Во дворе ожидала давешняя коляска с нетерпеливо фыркающим вороным жеребцом и дремлющим кучером Пахомом. Николя уселся рядом с ним на облучок — экипаж был двухместным, — и мы тронулись. До утопающего в зелени особнячка под красной черепичной крышей, в коем располагалось отделение банка, добрались резво, благо на улицах особого оживления не наблюдалось.

— Смотрите, дядя, 'Олдсмобиль' последней марки! — восторженно присвистнул Николашка.

У чугунной ограды тарахтел клубами черного дыма сверкающий лаком автомобиль. Худой и важный шофер — в кожаном картузе, черной куртке и высоких сапогах — ковырялся, чертыхаясь, в двигателе гения инженерной мысли начала двадцатого столетия. Спрыгнув с коляски на брусчатую мостовую, я мимоходом обронила:

— Карбюратор надо продуть и зазор у свечей проверить.

Петр Трофимович удивленно крякнул. Николя посмотрел на меня с неподдельным уважением. С независимым видом прошествовав мимо застывшего столбом шофера, я вошла в предупредительно раскрытую швейцаром дверь банка.

— Который из них? — шепотом спросила я у Петра Трофимовича, незаметно оглядывая операционный зал.

— В самой дальней конторке принимают-с, — столь же шепотом ответил купец.

Бросив кровожадный взор на не подозревающую ни о чем жертву, я обмерла от внезапного головокружения: в строгом черном костюме, оттеняющем бледное лицо, из-за мутно-зеленого стекла кассы обаятельными серыми глазами на меня взирала моя безответная любовь. Мистер Икс из 'Принцессы цирка' собственной персоной. Когда я впервые увидела этот фильм, то всей своей трепетной девичьей душой поняла — такой красоты мужчины созданы творцом исключительно на погибель женскую.

— Чем могу служить? — обаятельной улыбкой встретил меня мой герой.

— Есть разговор, — пролепетала я с дрожью в голосе.

Настороженно покосившись на купца, Мистер Икс с деланным безразличием пожал плечами.

— Извольте... — отложив в сторону бумаги, он спросил: — Желаете получить приватную консультацию?

Я молча кивнула в ответ. Пока красавец-кассир пробирался к служебной дверце, Петр Трофимович обеспокоено пробасил:

— Анна Васильевна, никак вы возымели намерение уладить дело миром?

— Хочу послушать, что он скажет в свое оправдание, — вздохнула я.

Ну не могла же я объяснить истинную причину нежелания устраивать публичный скандал?

— Я вам по сущей справедливости отвечаю: он во всех отношениях дрянной человек... Полно вам жалеть этого мерзавца, эту породу окромя могилы ничто не исправит.