Псы войны

Во времена киданьской империи, начался расцвет поселения. Через него проходил большой торговый путь — соколиная дорога. Но после падения империи дайляосов, поселение постепенно пришло в упадок. Жители покинули обжитые места, а их некогда большие и богатые дома обветшали и разрушились, оставив после себя только фундаменты с просторными подвалами, да груды строительного камня. Сейчас основным населением поселка были переселенцы из северных провинций Цзинь, бежавшие от нашествия монгольских войск в более спокойные восточные земли, да несколько семей охотников гиляков, которые возвращались в эти места зимой, а летом откочевывали на север.

Костер уже практически прогорел, когда мы закончили разговор. Оставалось немного темного времени на сон, который был нужен перед завтрашним переходом. Я думал о словах Есигуя, и не мог не согласиться с его выводами.

В тот год напряжение в отношениях с соседними государствами стали напряженными. Киданьские князья практически полностью признали себя вассалами монголов. Несмотря на всю многовековую вражду, которую Кидане испытывали к племенам мэнгэ, они все же предпочли служить хоть врагам, но все же, таким же степнякам, как и они сами. Но это было бы наименьшим злом, если бы не то, что и остатки китайского государства — Южная Сун, тоже не начали поддерживать монголов, надеясь с помощью северян одолеть восточных узурпаторов. Теперь, если все эти силы могли в любой момент объединиться против восточной империи. Но все это было слишком далеко от нас, и я больше всего думал о том, что ждет нас по прибытии в крепость.

Восточная Чжэнь, 1232 год

Две сотни всадников растянулись на целых пол ри, двигаясь в свободном строю. Мы следовали к великому голубому озеру, в место, где главнокомандующий Хэлу собирал все части северной армии перед решающим ударом на Субинь. По словам моих спутников, это озеро было столь велико, что походило на море с пресной водой. По древней легенде, оно возникло оттого, что небесный император уронил на землю большой алмаз. Тот пробил землю и стал огромным голубым озером. В ветреную погоду на нем случались настоящие штормы, и туго приходись рыбакам, рискнувшим выйти на промысел. В давние времена через озеро, шла торговая дорога, по которой велось основное сообщение между Дунчжэнь и центральными областями Золотой империи. К сожалению, теперь дорога была заброшена. Откол восточных провинций Елани и Субиня от основной метрополии прошел совсем не так, как полагал император Ваньну. Падение северной столицы Чжунду (Чжунду — Пекин) и захват северных территорий монголами полностью отрезал восточные провинции от основной метрополии. Генерал Пусянь Ваньну вывел уцелевшие в северной войне войска в восточные земли, сохранив тем самым их независимость. Но, Золотая империя расценила этот шаг как бунт, против правительства объявив и генерала и остатки своей армии вне закона. Так возникло новое государство восточных чжурчжэней. Конфликт с основной метрополией, нападения монголов, сделали свое дело, поселения опустели, жители перебрались на восток, поближе к большим городам. То, что некогда было процветающим мирным краем, превратилось в тревожное приграничье.

— Послушай Санори! А зачем тебе два меча? Мы все носим один, а у тебя один длинный, а другой нет. Может лучше взять два одинаковых клинка?

Вопрос Агуры вывел меня из задумчивости. За прошедшие годы я стал носить такие же одежды и доспехи, как и мои спутники, это было и удобно и практично, в этом суровом краю, но по-прежнему пользовался своими японскими мечами. Они напоминали мне не только о родных островах, но и о моем отце, который потратил добрую половину своей жизни, оттачивая искусство сражения двумя клинками одновременно.

— Нет, два меча носят редко, вот малый меч — удобен в ближнем бою, или когда приходится драться в доме, где перекрытия и балки могут помешать замаху. К тому же, два всегда больше чем один.

— А ты можешь использовать два больших меча сразу? — Не унимался сотник.

— Могу, в свое время моему отцу пришла в голову эта идея во время сражения на равнине Синано, это совершенно особое искусство, и ему нужно долго учиться.

Всадники переглянулись и начали обсуждать способы действия одним и двумя мечами, а кто-то даже попробовал действовать сразу двумя клинками одновременно.

Вопрос вернул меня в прошлую жизнь. Бумажные домики, зеленые сосны, белые склоны священной горы, на которые я смотрел въезжая в столицу. Но, назад дороги нет. Человек идет вперед, и живет настоящим, а прошлое это для стариков.

Вскоре лес кончился, и мы вышли на равнину, Перед нами на много те (те — японская мера площади 10 кв.м.) расстилалось тростниковое море. Его наполняли тысячи птиц. Гуси, лебеди, утки, цапли, журавли, здесь собрались все представители пернатых со всех уголков земли. Все шумели, кричали, хлопали крыльями. Казалось, что вся земля принадлежит только птицам. Если бы кто-нибудь рассказал об этом, то я бы просто не проверил, сочтя все за хорошую сказку, но сейчас я все это видел собственными глазами. А дальше было еще интереснее, Когда мы подъехали к тростникам, то они из травы внезапно превратились в настоящую лесную чащу. Высокие стебли полностью скрывали всадника вместе с лошадью. Вскоре Собутэ нашел тропу, и мы вошли в этот чудной тростниковый лес.

Многие воины не могли удержаться от того, чтобы не подстрелить несколько птиц. Но это было в высшей степени забавно, больше половины наших людей было вооружено не луками, а механическими самострелами, которые могли пробить легкий доспех. Но если лук стрелял почти бесшумно, то самострелы, издавали при выстреле такой грохот, что пугали всю живность на милю вокруг, поэтому их добыча была не столь велика, как хотелось.

Солнце медленно коснулось верхушек деревьев, а после опустилось за горизонт. Наступили сумерки, принесшие долгожданную прохладу. После длинного перехода, мы расположились лагерем, возле стремительной лесной реки. Вскоре запылали костры, послышались разговоры и песни.

Молодые воины, которые только что справили свое совершеннолетие сидели отдельно и о чем-то громко говорили между собой. От костра постоянно слышался смех и обрывки похвальных речей. Иногда начинались небольшие перепалки, но все заканчивалось быстрее, чем начиналось.

Сотник Собутэ сидел рядом с нами, и что-то напевал себе под нос, вырезал ножом разные узоры на длинной деревянной палочке. Есигуй что-то писал в своей походной тетради, а Агура наводил блеск на свои сияющие доспехи. Как я понял, он добыл какой-то особый состав в деревне Динь-Ли, который позволял не только довести металл до зеркального блеска, но и защитить его от ржавчины. Не знаю, насколько это было эффективно, но он старательно натирал пластинки своего панциря, странной зеленой мазью.

Возле костра молодых воинов все чаще стали возникать перепалки, поэтому Собутэ бросил свою работу и стал внимательно прислушиваться к их веселым выкрикам. Спустя какое-то время он сказал:

— Похоже, молодежь сильно увлеклась вином, пойду лучше к ним, а то еще натворят чего-нибудь.

О сотнике ходили разные истории, часть была правдой, а в других переплеталась правда и вымысел. Он был старше всех воинов, которых я встречал до этого времени, но, тем не менее, военная служба ничуть не тяготила его. В седле он словно становился моложе, и не каждому удавалось одержать над ним победу в конном поединке. Он помнил те времена, когда конница чжурчжэней прошла как сверкающий меч по западным землям. В те времена, конникам Золотой Империи покорились многие племена и народы от южных морей, до Великой степи. Его лицо было рассечено от левой брови до челюсти, левого глаза не было. Но это нисколько не смущало его, по его же собственным словам, он и одним глазом мог разглядеть то, что другие и двумя не увидят.

Подойдя к костру, сотник достал свою чашку и весело спросил:

— Ну что притихли, наверное, все вино уже выпили, или может, найдется пара — тройка глотков для старика?

Несмотря на то, что сотник был, по крайней мере, раза в два старше своих собеседников, он очень быстро влился в общий разговор. Через некоторое время молодежь уже весело общалась со стариком, который, ничуть не смущаясь, подшучивал над ними. Вскоре Собутэ завладел общим вниманием, рассказывая какую-то длинную историю.

Я оставил Есигуя и Агуру наедине с их делами, а сам направился вслед за сотником, послушать его рассказы. Когда я подошел к костру, молодежь о чем-то наперебой просила деда.

— Да, да, давай, расскажи, как ты видел Тайцзу-Хана!

— Правда ли, что он всегда ездил в железной повозке, запряженной белыми конями?

— А он действительно так быстро бежал, что весь свой гарем бросил?

Голоса становились все громче. Одноглазый Собутэ повернулся, и, сделав очередной глоток из чаши, продолжил.

— Ничего-то вы еще не знаете! — Вам молодым щенятам подавай красивую сказку, а я сам был там. — Мой глаз до сих пор смотрит на великую степь, а многие мои товарищи так и остались там.

— Ха, Ха, Ха... — Да они, наверное, нашли себе там хорошеньких северянок! — понеслись со всех сторон голоса молодых конников.

Но Собутэ внезапно так посмотрел вокруг своим единственным глазом, что смех и выкрики прекратились. В наступившей тишине он заговорил.

— Это все сказки. Их стали рассказывать те, кто там не был и не знал, что же произошло на самом деле. — А было вот что. У северных племен, таких как мирки, мэнгу, кери и татань женщины не всегда живут затворницами, они не бинтуют ноги, а некоторые могут сражаться не хуже мужчин.

Темучин вместо гарема, как раз и держал таких девиц, которые управлялись с мечом намного лучше, чем с очагом и казаном.

Сотник отставил свою чашу и поворошил угли костра, от чего в воздух поднялся сноп красных искр.

— Я тогда был еще совсем зеленым юнцом, еще только усы начали пробиваться. Как раз, лучших из конников направили под командование сына светлейшего князя Ву-Шаня и направили на северную границу империи.

В те времена шивэйские кланы были еще сильно разобщены и к тому же мы старались подавить сопротивление еще в зародыше, поэтому каждые три года проводили военные экспедиции в северные земли, громя непокорных князьков, а чаще просто натравливали одного на другого.

Но однажды среди них появился Темучин. Кто говорил, что он Мэнгэ, кто, что Татань, а кто, что Шивэй или даже Кидань. Степняки считают его потомком рода Борджигинов, но я так считаю, что он Хунну или еще кто-то. Мне кажется, что он пришел из земель севернее великой степи. Я ведь сам видел его в тот день, когда я лишился глаза. Его кожа бела как снег, а глаза зеленые, словно у тигра, да и вообще он не похож на своих воинов. За короткое время он смог объединить с десяток мелких родов и превратить их в мощную армию, которая напала на северные границы империи.

Нас тогда это мало взволновало, подумаешь какой-то новоявленный князек, что может хоть десяток таких перед великой армией Золотой Империи. Но его воины стали одерживать победу за победой, и вскоре все приграничье пылало в огне. Направляясь на север, мы не верили рассказам беженцев, но вскоре я своими глазами увидел, что такое этот новый северный вождь. Они нападали все сразу — единой конной лавой, словно волны моря на берег и перед этой силой было почти невозможно устоять. Часть своих воинов, Темучин всегда оставлял в резерве, и как бы ни кипел бой, эти части стояли на месте. Только когда противник весь втягивался в битву и начинал уставать, он выпускал их, стараясь ударить в тыл.

Я тогда был не намного старше вас безусых и мало что понимал в военной науке, но даже мне показалось, что северные дикари воюют совсем не по-дикарски. Обычно северяне не сражались в нашем понимании этого слова. Они просто приходили грабить то, что плохо лежит. Роды и племена, так враждовали меду собой, что они начинали грызться между собой прежде, чем мы успевали дать им бой. В свое время этим хорошо пользовались кидани, а затем и мы. Как только они начинали выяснять свои отношения, мы приходили и громили их по одиночке. А здесь нам противостояла армия: пусть еще неопытная, но армия. Среди них не было ни кланов, ни родов, только десятки, сотни и тысячи.

Но не зря князь Ву-Шань слыл великим полководцем. Он не только остановил северян малым количеством своих воинов, но и обратил их в позорное бегство. Налегке, с небольшими запасами, мы преследовали их по степи дальше и дальше, пока не нагнали его возле какой-то реки. Там-то я и увидел его. Мы ворвались в лагерь ночью. Нападение было настолько неожиданным, что степняки даже не успели оседлать коней. В пылу схватки, наше крыло прорвалось к центру стана. Я пробился к большому белому шатру, но толи он действительно держал коня в шатре, толи конь был где-то рядом, шатер рухнул, а он выскочил из него на белом коне с обнаженным клинком. Вот тогда я его и увидел. От неожиданности я не успел закрыться, и его меч прошелся по моей голове, оставив эту отметину. Блеснули зеленые как у дикого кота глаза, и Темучин скрылся в темноте ночи.

В ту ночь он смог уйти. Генерал Ву-Шань разбил все его войско, взял тысячи пленных, и обложил его род самой большой и позорной данью. В то время мы думали, что одержали полную победу, и с северной угрозой полностью покончено, но это было не так. Оставаться в степи мы не могли. Нужно было доставлять провиант, оружие, да и много всяких необходимых вещей. Жить в степи мы не умели. После нашего ухода Темучин вновь вернулся в родные места и снова объединил степные кланы. Но теперь он имел опыт сражений с нами, а его новая армия была настолько велика, что напоминала бушующее море. Он установил в ней железную дисциплину. Если воин бежал с поля боя, то казнили весь его десяток, если бежал десяток, то — сотню, если сотня, то — тысячу. Он не перед чем не останавливался. Подчинив все степные кланы, Хан Темучин взял себе новое имя — Чингис, что и значит море, стал великим ханом всех северных племен, назвав свое царство — Монгол-Улус.

Теперь с ним пришлось считаться как с равным. Для поддержания мира, император отдал ему в жены свою дочь, но все зазря. Пришло время, и его всадники захватили все северные земли, принадлежащие империи Цзинь.

Собутэ опять поворошил угли. Вокруг костра было тихо, только кони, стоявшие неподалеку, храпели и переступали с места на место.

Весь путь до крепости прошел без происшествий, если не считать мелких стычек между юнцами, почувствовавшими себя взрослыми. Официально мы подчинялись северной армии, которой командовал генерал Хэлу, но на самом деле, его гонцы появлялись крайне редко. Крепостной гарнизон считался страшным захолустьем, которое никто не рассматривал всерьез. Правда нужно сказать, что и в других, даже более крупных крепостях дела шли не лучше. Среди военных господствовала доктрина, что враг не будет штурмовать крепость, а займется грабежом и разбоем. Боеспособные войска будут скрываться в крепости до тех пор, пока захватчик не отяжелеет от награбленного, вот после этого, победоносным ударом, армия, отсидевшаяся в крепости, обрушится на голову неприятеля и прогонит его восвояси. Глупость страшная, но, тем не менее, большинство военноначальников свято верило в нее. То, что крепость можно осадить, лишить воды и питания, разрушить стены или, наконец, просто пройти мимо нее, об этом никто не думал. Есть крепость — есть сила, а то, что до соседней крепости много ли пути, ну и что, кого интересует мнение чужака. Даже Есигуй смотрел на мои соображения с большим снисхождением. Ну и что, начальству виднее.