Псы войны

Псы войны

Лбы их — из бронзы,

А рыла — стальные долота.

Шило — язык их,

А сердце — железное.

Плетью им служат мечи,

В пищу довольно росы им,

Ездят на ветрах верхом.

Мясо людское — походный их харч,

Мясо людское в дни сечи едят.

С цепи спустили их. Разве не радость?

Долго на привязи ждали они!

Сокровенное сказание монголов

Владивосток 1998 год

Был конец августа, время, когда летняя жара в Приморье понемногу уступает место осенней прохладе. Начиналось дальневосточное бабье лето с теплыми тихими вечерами, лучшее время года. В конце рабочего дня я решил выкроить несколько часов и понырять с аквалангом где-нибудь в пределах города. Благо и повод и компания быстро нашлись. Примерно через час я добрался до серых сланцевых скал бухты Соболь или в просторечии "Диван", где меня ждали Игорь и Олег, собиравшие свое снаряжение. Достав из машины баллон, и сумку со всем необходимым, я присоединился к ним, и вскоре мы все вместе пошли к шипящей пене прибоя. Спустившись под воду, Игорь направился вдоль берегового свала, а мы последовали за ним, осматривая обросшие морскими лилиями валуны. Маленькие пещерки обжили коричневые окуни, которые подобно собачкам, сторожили свои домики. Медленно опустившись к подножью осыпи, я решил немного понаблюдать за жизнью обитателей морского дна. Песчаная равнина было исчерчено следами волн, крупные раки отшельники уже пришли из глубины и бегали в поисках пищи, сталкиваясь и затевая драки за кусочки пищи.

Мои друзья были заняты другим делом, тщательно осматривая свал, они искали места стоянки голубых ершей, а если повезет то и белоперого терпуга. В контору, где работал Игорь, нагрянуло высокое начальство, которое непременно захотело устроить в выходные небольшую подводную охоту. Вот он и проверял место на наличие рыбы и безопасность погружения. Примерно год назад, в конторе Игоря уже произошел неприятный случай, когда во время охоты один из приезжих, не рассчитав время погружения, чуть не утонул. Тогда все обошлось, скандал замяли, но теперь решили найти место, где можно не пускать "подвохов" на большую глубину.

Немного понаблюдав за жизнью морского дна, я решил вернуться к группе, но луч фонаря упал на странный предмет, еле выступавший из мелкого песка. Это была какая-то пластинка, почти полностью обросшая морскими паразитами, ее форма показалась мне занятной, а зеленая патина, проступавшая через кальциевую корку, говорила о том, что предмет медный или бронзовый. Я положил находку в карман и вместе со всеми продолжил осмотр свала. Наметив несколько мест возле кекуров, мы поднялись на поверхность.

— Все, сюда их и привезем! Ерши есть, средняя глубина метров семь — восемь, железного лома на дне нет. — Игорь отбросил регулятор и взял дыхательную трубку. — А теперь быстро на берег, уже совсем темно, да и ветер крепчает.

Действительно, небольшой ветерок, заметно усилился за то небольшое время, пока мы были внизу. Волнение усилилось, и перед пляжем была отчетливо видна белая полоса прибоя.

— А где выходить будем? — Спросил Олег, отплевываясь от соленой воды, — что-то уж сильно бьет, как бы руки-ноги не переломать.

Вопрос был совсем не праздный, бухта Соболь, бухта необычная, в тридцатые годы прошлого века в ней были возведены не только береговые огневые точки, но и система противодесантных подводных надолбов. Из-за этого мы стояли перед выбором, идти на берег, рискуя переломать в полосе прибоя снаряжение, и кости, или плыть метров пятьсот до ближайшего галечного пляжа, а потом тащить тяжелые баллоны на себе еще с километр по круглой гальке, постоянно норовящей выскользнуть из-под ног.

— Давайте за мной! Я знаю, где есть проход на берег! Только не отставайте!

Игорь поплыл к берегу, немного забирая в сторону, от выступавшего над водой утеса.

— Все! Здесь!

Теперь и я увидел, что в этом месте подводные надолбы имели разрыв, через который можно было проплыть на гребне набежавшей волны. Так и сделали. Несколько минут в бурлящей пене, и мы оказались на усыпанном крупным черным песком пляже, метров за триста от оставленных нами машин.

— Ну, вот и все! — Игорь расстегнул ремни жилета и опустил баллон на песок. — Быстро разбираемся и по домам, а то, как в прошлый раз позабываем половину снаряжения на пляже. Так закончился этот вечер, с которого и началась та странная история.

Только на следующий день я вспомнил о своей находке. Под слоем обрастаний, проступили три колонки иероглифов и какой-то странный узор, похожий на растительный орнамент. Пластинка была овальная, будь она круглой, я бы решил, что нашел бронзовое зеркало. Такие вещицы иногда находят на руинах древних городищ, но это было что-то другое. В верхней части пластинки оказалось отверстие, за которое ее можно было подвесить на шнурок, и носить на шее или поясе. Вещь необычная и довольно занятная, в том, что она не принадлежала нашему времени, я не сомневался, но в стародавние времена район города Владивостока не мог похвастаться плотным культурным заселением, стояла когда-то рыбацкая деревушка с громким названием, но не более. Древние города стояли на территории Уссурийского и Хасанского районов, а это по тем меркам довольно далеко, порт Бохайского царства располагался на территории современного поселка Краскино. Конечно же, эту пластинку мог потерять охотник или рыбак, носивший необычную вещь как оберег или как красивую пряжку. В бухте Соболь в начале прошлого века стояла китайская рыболовная артель, упоминаемая Н.М. Пржевальским в своих путешествиях. Придя к такому выводу, я оставил пластинку на книжной полке и почти забыл про нее.

Примерно месяц спустя, Андрей, наконец, защитил диссертацию, по вопросам организации водоснабжения в средневековых государствах Дальнего востока. Получив долгожданные корочки, он решил отпраздновать это событие в кругу близких друзей, выбрав мою квартиру в качестве места проведения основного торжества.

— Ты же доктор, поэтому у тебя будет спокойнее, — объяснил он мне свое решение. — А то мало ли что.

— И что именно? — я не удержался от язвительного вопроса.

— Ну, например...— Андрей не окончил фразу. Его взгляд уперся в стоявшую, на книжной полке бронзовую пластинку.

— Где ты ее нашел? Ты знаешь, что это такое?

Похоже, вопросы организации вечеринки полностью исчезли из его головы. Андрей взял пластинку в руки и стал внимательно ее рассматривать, затем взял линейку, что-то тщательно измерил и сделал несколько записей на клочке бумаги.

— Дилетантам всегда везет, заявил он, выслушав мой недолгий рассказ. Это не пряжка и не украшение, это пайцза — особый знак в восточных странах, служивший как верительная грамота. Это же вторая такая находка, сделанная на территории Приморья.

Взяв фотоаппарат, он сделал несколько снимков.

— Все, если смогу, то справлюсь сам, а если нет, то шеф приезжает через неделю, озадачу его.

Через неделю он позвонил.

— Мне удалось прочитать надпись! Это действительно наградная пайцза, выданная при дворе Пусяня Ваньну в 1234 году, заметь в последнем году существования этого государства. Но, что интересно, она была выдана — воину из страны Ва.

— И что это значит?

-Ты, что совсем позабыл историю? Еще раз повторяю — Воин из страны Ва. Ва на японском — Ямато, название средневековой Японии.

Ответ Андрея поставил меня в тупик.

— Но чжурчжэни в XII — XIII веках мало контактировали со своими восточными соседями. Кроме пиратского налета на Кюсю, я что-то ничего не могу вспомнить, но это скорее конец XI — начало XII века, то есть, на сто лет раньше Восточного Чжэнь, да и самой Золотой Империи. В то время они вели войну с Кореей. Можно конечно подумать, что такой человек был родом не с японских островов, а из японского анклава Пэкче, но это государство исчезло где-то в VIII веке.

Андрей продолжил разговор.

— Ты помнишь, легенду, которую мы читали на твой день рождения в прошлом году. В ней было упоминание о воине, который в XII или XIII веке бежал из Японии в западные земли, тогда мы все решили, что это сказка, но теперь может это, и был наш герой?

Теперь я знал, о чем идет речь, эту легенду прислал один из профессоров Токийского университета. Только местом изгнания мятежного самурая он называл страну Айнов.

— Если это так, то у тебя в руках было прямое доказательство того, что мятежный самурай действительно существовал и оказался не где-нибудь, а в последнем государстве чжурчжэней. Для некоторых историков это будет прямым подтверждением документальности средневековой японской литературы.

К сожалению, вскоре начался новый учебный год, и повседневные дела заняли собой все свободное время. Пайцза, очищенная от морских обрастаний вновь заняла свое место на полке.

Острова Ямато, эра Сёкю

Меня зовут Сиро Санори-но Ками Минамото. В пятый день третьего месяца года черного дракона я, испросив благословения неба, решил изложить на письме все то, что видел в дальних краях и воздать память тем, кого знал и с кем делил радости и невзгоды.

Странно иногда складывается судьба человека, убегая от одного, он всегда приближается к другому, а время все равно решает все по-своему.

Я родился недалеко от деревушки Хэда. Четвертый сын самурая, от четвертой жены, родившийся в четвертый месяц, четвертого года правления императора Тоба. Такое появление на свет стало вполне достойным поводом, чтобы родственники обратили на тебя внимание, как на сосредоточение всех несчастий, настигавших семью с завидным постоянством. Когда мне исполнилось четырнадцать, я вполне мог считаться достойным представителем своего клана, служащего господину Ходзе Такеда. Как и всем сыновьям самураев, мне было дано кое-какое образование, которое заключалось в изучении письма, рисунка и некоторых основ музыки. Бонза Харумати любил поговорить и делал это с большим искусством, особенно когда начинал рассказывать о дальних странах и обычаях людей, живущих по ту сторону Западного моря. Для простого деревенского мальчишки, это было настоящим окном в большой мир. Конечно, мой учитель сам никогда не покидал островов, но в молодости служил у одного вельможи, который отвечал за прием иностранных послов при дворе императора. Их рассказы и странные обычаи сильно запомнились господину Харумати.

Между тем, в стране наступили темные времена. После смерти последнего великого сегуна Санэтомо, власть узурпировал род Ходзё. Стареющий император, не мог уже контролировать своих приближенных, превратившись в марионетку в руках могущественных сиккенов Ходзё из Камакура, опиравшихся на силу верных себе войск, состоявших из вчерашних крестьян или простолюдинов, которых они вербовали в бедных восточных провинциях, платя мизерное жалование. Эти, по сути, разбойничьи отряды грабили и разрушали все на своем пути. Древние замки и имения превращались в руины, знатные роды исчезали в этом кровавом водовороте. На место древних великих родов, приходили новые и новые властители, иногда даже не знающие имен своих родителей. Наконец чаша терпения переполнилась, весной, седьмого года правления, император обратился к народу с воззванием сбросить власть сиккенов и вернуть ему законную власть. Многие потомки древних родов откликнулись на его призыв и устремились в Киото. Я был среди них, следуя за своим старшим братом и господином.

— Веселей Санори! Этот поход прославит твое имя! — Едзи приподнялся в стременах, и показал на высокие городские башни. — Смотри! Это главная столица всей земли Ямато, а в ней в белом дворце живет сам император. Сегодня он призвал нас на священную войну против наглых узурпаторов с востока, и мы с честью выполним любой его приказ.

Мы проехали через главные ворота, встречаемые радостными криками горожан. До этого, я никогда не был в городе, не говоря уже о столице. Большие красивые дома, яркие одежды и цветущие сады заставляли меня вертеть головой во все стороны.

— Не верти головой, а то она отвалится! — Но я не слушал советов брата. Гордость переполняла меня до краев, еще бы, такая честь, меня призвал сам Император, и теперь я большой человек, самурай самого сына Неба. Вечером был большой праздник, посвященный сбору всех верных императору войск. Мы веселились до рассвета, слушая бахвальства, перемежающиеся с проповедями о священности нашей войны.

Так прошло несколько дней. Наконец вся армия была собрана, сакэ выпито, рис съеден. На рассвете седьмого дня мы выступили против войск Камакура*. (*Камакура название провинции, откуда происходил род регентов, что дало название политической партии, желавшей ограничения власти императора).

— Да мы их в два счета разобьем! — Кричал Тайко Геноске, размахивая своим длинным клинком. У них в армии одни мужики из восточных провинций! Стоит только, как следует припугнуть этот сброд, и они сразу же побегут в свои деревни!

Ему вторили его многочисленные приятели, у которых в голове еще бродило вчерашнее сакэ.

— Да! Нас ведет сам император! Мы самураи Сына Неба! Наше дело правое! — Неслось со всех сторон.

Я во все глаза смотрел на всех "великих" этих вояк и вторил им по мере своих сил.

Вечером мы разбили лагерь у маленькой деревушки Микагама. Седой старик, деревенский староста постоянно кланялся, и вновь появилось сакэ, захмелевшие самураи начали похваляться своими подвигами и славной историей предков, вскоре кто-то затянул песню.

— Как волна против скал.

— Простите? — Я повернулся к уже немолодому воину, сидевшему слева от меня, думая, что он обращается ко мне. — Вы что-то сказали?

Он повернулся и посмотрел на меня.

— Мое имя Оцу Тэнряку, и я сказал, что волна разобьется о скалы.

— И что это значит?

— Ничего молодой человек, но возможно из нашей затеи ничего не получится.

Его слова вызвали во мне бурю негодования. — Как? Почему? В наших рядах представители благороднейших домов страны.

— Не хватайся за меч, юноша. Завтра у тебя будет шанс, но сегодня нет.

— Но как вы можете так говорить? Ведь один благородный воин стоит пяти варваров.

— Потому что сиккен Ясутоки завтра выставит против нас не в пять, а в десять раз больше людей, чем есть у нас, и мы разобьемся о них словно волна об утес. Даже самый великий воин не может устоять против сотни простых копейщиков в одиночку.

Я хотел, было продолжить разговор, но мой собеседник завернулся в покрывало, дав мне понять, что беседа закончена.

На следующий день мы прошли с десяток ри, и вышли на поле, где уже стоял лагерь войск Камакура.

— Вперед! Разгоним этих собак по своим норам! Император и Рокухара*! (*Рокухара — проимператорская партия, враждебная партии регентов Камакура)

Прямо с марша, мы бросились на врага, и через два часа все было кончено, мы были наголову разбиты. Ясутоки действительно выставил против нас огромное войско. Пусть даже не так хорошо вооруженное, как наше, но что может сделать один самурай, когда на него налетают сразу десять асигару? Ничего, то же, что и одинокий волк против стаи собак.

— Камакура! Камакура! — Неслось со всех сторон. Пешие асигару длинными копьями и крючьями сбивали конных, добивая их на земле. Может, если бы мы смогли подготовиться к битве, у нас был бы какой-нибудь шанс, но спесь и пустая гордыня сделали нас слепцами. Моя лошадь споткнулась, и я вылетел из седла.

Когда я открыл глаза, уже наступила ночь. Я лежал в зарослях кустарника, росшего по краю поля. Сражение окончилось. По полю бродили тени мародеров, добивая раненых, собирая оружие и доспехи. Мне повезло, мои темные одежды были незаметны на фоне кустов, поэтому до меня еще не добрались. Осторожно, стараясь ничем не выдать себя, я пополз прочь и вскоре скрылся в лесу.

Сколько времени я шел, не помню, постоянно тошнило и дважды сознание оставляло меня, силы постепенно таяли, наконец, среди деток блеснул огонек. Собрав всю свою волю, я дополз до ближайшего дома и потерял сознание.

Разбудили меня крики и ржание коней.

— Кто хозяин? Открывай ворота!

Раздался скрип петель, и несколько всадников въехало во двор. Со своего места я видел только тени, пляшущие на белой бумаге загородки.

— Ты скрываешь смутьяна! Выдай его или мы сожжем всю деревню!

В ответ я услышал спокойный голос стоявшей на коленях фигуры.

— Господин! В моем доме лежит мой сын, он был вчера на охоте, а сегодня занемог. Вам лучше уехать.

— Да как ты смеешь! — Послышался звук, покидающего ножны клинка. Но в этот момент склоненная фигура подняла голову.

— Прокаженный!!!, Проклятый! — Господи! Это проклятая деревня, скорее отсюда!

Всадники бросились прочь и вскоре топот копыт стих. Человек встал с колен и направился к дому. Перегородка сдвинулась в сторону, и хозяин вошел в комнату.

— Вы уже проснулись молодой господин? — сказал он, взглянув на меня. — Я нашел вас вчера возле двери, и теперь я рад, что вам стало лучше.

Мое состояние было близко к панике. Прокаженный, проклятый богами и людьми, живой мертвец, и к такому человеку направила меня судьба. Я не знал что делать, страх перед проклятьем, витающем над этим человеком был страшно велик, но в тоже время, он спас меня от самураев Камакуры, рискуя собственной жизнью. Собрав все силы, я встретился с ним взглядом и увидел в его черных глазах только сочувствие и понимание.

— Господин может уйти, я покажу дорогу, где он не встретит облав.

Но я остался, сил на путь у меня не было, а, выбирая между смертью в канаве или проклятием, я выбрал последнее.

Моего спасителя звали Ичиро, раньше он жил неподалеку от Камакура, и был довольно зажиточным крестьянином, владевшим землей и скотом, но три года назад беда пришла в его дом и жители его деревни изгнали его. Недолго странствуя, он нашел эту глухую деревню, где такие, как и он, изгнанные пытались наладить свою жизнь. Земля давала им рис и овощи, куры и скот кое-как плодились, и жизнь неспешно текла своим чередом. С внешним миром они почти не общались, лишь изредка странствующий монах проходил их деревней, да и то, чаще старался пройти мимо. Все же они интересовались делами внешнего мира и вечером пришли к дому Ичиро всей деревней, послушать новости о внешнем мире. Я рассказал им о битве, о том, как Самураи Камакура разбили войско Императора. Они слушали, иногда кивая, а иногда вставляя свои замечания.

Через два дня Ичиро вывел меня к большой дороге. Денег у меня не было, мое участие в смуте теперь было приравнено к государственной измене, так я стал бродягой ронином. Немного позже я узнал, что мой брат был казнен как государственный преступник, а родовое имение отобрано. Если кто-то и помнил обо мне, то считали пропавшим. Пахать землю и сеять рис я не умел, да и не хотел, да и для крестьянского труда нужен был какой-то клочок земли, а ее-то и не было. Я странствовал по стране, зарабатывая на чашку риса, где мечом, где руками, а где и головой. Простым людям всегда нужен тот, кто знает, как приложить к делу голову, а не только руки.

* * *

Дни пролетали, словно птицы, в странствованиях по всей стране восьми сторон*. Я был и возле горячих ключей, бьющих в северной стране волосатых людей, и смотрел на бескрайний южный океан.

(*— Восемь сторон — литературное название Японии)

Не знаю, как бы дальше сложилась моя судьба, не попадись на моем пути эта деревенька, может, так бы и остался на родных островах и сгинул в какой-нибудь подворотне на радость бродячим псам, кто знает?

Был вечер, по небу ползли тяжелые серые тучи, и начинал накрапывать дождь, вместе с пронизывающим холодным ветром это создавало совсем неприглядную картину. В такое время лучше сидеть где-нибудь под крышей. К счастью, в долине раскинулось небольшое селение, утопающее в зелени деревьев, а там где живут люди всегда можно найти и кров и тепло. Погруженный в свои мысли я дошел до белых домиков, но мою дорогу преградили два здоровенных парня в одинаковых черных одеждах.

— Ты куда идешь?

Грубый окрик мне не понравился, но я решил не накалять ситуацию. Несмотря на свой грозный вид, они не были опытными воинами, их мечи были закреплены слишком высоко, в таком положении для того, чтобы нанести удар, нужно было сместить клинок немного вниз, к тому же они встали так, что мешали друг другу. Скорее всего, это были, вчерашние крестьяне, не успевшие стать настоящими солдатами.

— Я ищу место, где можно поесть и переночевать.

— Плати две монеты за клинок, все жители должны платить налог на железо!

— Но я не живу здесь, зачем же мне платить?

Как ни странно, но мой вопрос привел парней в ярость.

— Проваливай отсюда! Здесь не нужны нищие попрошайки!

Они схватились за клинки, но выхватить не успели, первый рухнул на землю с рассеченным горлом, а второй упал на колени, пытаясь приставить на место отсеченную кисть.

Больше меня никто не беспокоил, а уличные мальчишки показали харчевню.

Сидя под небольшим соломенным навесом, я думал, как лучше обойтись с чашкой риса, которая досталась мне на ужин, съесть все сразу или оставить половину на утро.

— Господин позволит?

Моя рука упала на рукоять меча, но незнакомец не проявлял никакой агрессии. Это был хорошо одетый господин в темно-коричневом кимоно с гербом в виде желтого круга. Он носил длинный меч тачи, но клинок был сделан не для него. Руки у него были слишком короткими, да и слишком ухоженными, чтобы подходить закоренелому рубаке. Скорее всего, его оружие было просто элементом устрашения, но не той повседневно необходимой вещью, которой меч является для настоящего мастера. Но вот коротким кинжалом, богатая рукоять которого давно потеряла былой лоск, по-видимому, пользовались слишком часто. Немного поодаль я заметил еще двоих, в таких же коричневых одеждах, как и у моего собеседника, они держались спокойно, но руки держали возле рукоятей мечей.

Мелкие заостренные черты лица и оживленная мимика, делали этого человека похожим на большую коричневую крысу, что еще больше усиливали два больших неровных зуба, которые он демонстрировал, постоянно улыбаясь.

— Меня зовут Икэда. Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам для небольшого разговора?

Я подвинулся и мой собеседник сел напротив.

— Наш господин и правитель прослышал о том, что такой знаменитый мастер меча посетил наши скромные земли.

— Ну вот, — подумал я, — попал как цыпленок на сковородку, — но дело уже было сделано.

Между тем, Икэда вел себя очень дружелюбно и продолжал расхваливать своего господина и рисовать прелести жизни в его провинции. Лесть немного скрашивала мой пресный ужин. Конечно, он ничего не слышал обо мне, до моего появления в этой деревне, а старался нанять меня для какой-нибудь грязной работы.

Со мной и раньше случались такие вещи, кто-нибудь решил свести счеты с кем-нибудь, а я был человеком пришлым, которого никто не знал, и которым можно было пожертвовать без особых угрызений совести.

Мое положение в те времена нельзя было назвать словами процветание или благоденствие, поэтому. Я внимательно выслушал Икеду, пообещав дать ответ через день. К моему удивлению, он не стал настаивать, и вскоре его коричневое кимоно исчезло за поворотом. Я собрался уйти, но слуга поставил передо мной большую чашку с маринованной рыбой и новую бутылку. На мой вопрос он ответил, что за все уже заплатили.

На следующий день я стал самураем господина Сабуро Канто, правителя Митоки. Господин Канто, не принадлежал элите воинских родов, его предки были крестьянами в той же Митоки, но, обладая острым и хитрым умом, он быстро понял, как, получить и имя и богатство, собрав вокруг себя несколько отъявленных головорезов и быстро подчинил себе всю округу, действуя, где силой, а где хитростью. Обладая реальной силой он вошел в семью старого правителя провинции и вскоре занял его место. Но это никак не уменьшило его аппетитов. Верные ему люди начали терроризировать соседние провинции,

Окровенно говоря, меня не особенно волновала неблаговидность этих поступков, жалование платилось исправно, а местные интриги, меня не интересовали. Да и чего можно было ожидать от знати в стране, где император полностью зависел от регента, а сегуном был ребенок из знатного, но почти угасшего рода. Каждый хватал то, что плохо лежит, обогащая себя за счет других, Канто был не лучше и не хуже, чем другие.

Так прошел год, наступила ранняя осень с теплыми солнечными днями. Для людей Канто пришла пора сбора дани с окрестных селений. Можешь или не можешь, все равно плати. Наемники Канто прочесывали деревню за деревней, выбивая из крестьян последнее. Время от времени и господин Икеда принимал участие в этих рейдах, но что происходило при этом, описать невозможно. Страдания других людей доставляли ему какое-то странное наслаждение. Казалось, что это и не человек, а какой-то злой дух, вцепившийся в свою жертву.

В тот раз он тоже присоединился к отряду. Маленькая деревня, отказалась платить ежегодный оброк. Год был неурожайным, и, отдав требуемое, люди бы умерли от голода.

Их сопротивление было яростным, но абсолютно не подготовленным, через десяток минут, мы ворвались в деревню и согнали крестьян на центральной площади. Икэда приказал привести старосту.

— Что? Вздумали бунтовать? За это вы заплатите не в два, а в три раза больше.

— Но господин! Нам нечем платить! Возьми наших жен и дочерей! Но не обрекай нас на голодную смерть.

Высокий седой старик ползал в пыли перед Конем Икеды.

— На что годны эти уродины? Да мне еще и платить придется за то чтобы их взяли в самый захудалый бордель!

Шутка Икеды была оценена по достоинству, самураи захохотали.

— Я вот что думаю. Вы земляные крысы где-то припрятали рис, а теперь строите из себя голодных, но со мной эти штучки не проходят. Думаю, что я дам тебе шанс старик, и ты мне все расскажешь.

Но староста продолжал ползать в пыли, прося о милости и пощаде.

— Приведите его семью!

Несколько воинов бросилось выполнять приказ, и через несколько минут, они втащили на площадь двух женщин и трех мальчиков подростков.

— А-а-а! Так боги щедро наградили тебя старик, целых три сына! Какое счастье! Что? Это твои внуки? Все равно, боги к тебе благосклонны. И с таким богатством ты еще и утверждаешь, что у вас ничего нет. — Икэда позировал перед толпой, словно актер на подмостках. — Свяжите его.

Старика привязали к столбу.

— Эй, молодцы! Притащите-ка сюда большой котел!

Вскоре большой котел для тука уже стоял посреди площади.

— Вот что старик! Слышал я, что неурожай бывает от плохого удобрения. Так я покажу тебе, как сделать хороший тук, а ты смотри и запоминай.

С этими словами Икэда повернулся к своим подручным.

— Бросьте в котел его щенков и поддерживайте огонь, да следите, чтобы все видели, я не хочу, чтобы мой урок пропал даром.

Казнь началась. Крестьяне стояли на коленях, а подручные зорко следили за тем, чтобы никто не покинул этого страшного места. Вскоре вода в котле нагрелась, и дети стали кричать.

В этот момент во мне что-то лопнуло, на мгновение у меня перед глазами встал образ Ичиро, который когда-то спас мне жизнь. Он ведь тоже был крестьянином.

Икэда постоянно ходил вокруг котла и пристально следил за огнем, не давая ему разгореться, чтобы его жертвы мучались как можно дольше. Еще четыре человека стояли рядом. Я сделал шаг назад и выхватил меч.

Раз, два, три, люди Икэды не ожидали моей атаки, да и в противном случае их шансы были невелики, но Икэда стоял слишком далеко. Увернувшись от перевернутого котла, он вскочил на коня и бросился прочь, я бросился за ним, но он скрылся.

Спустя три дня я вновь увидел его, успев добраться до небольшого города на побережье, я думал, что смог хорошо запутать следы, но Икэда был мастером слежки, он точно рассчитал, что единственным местом, куда я смогу направиться, будет именно этот морской городок. Они планомерно старались загнать меня в район порта, а там, мало ли матросов, чужаков или просто бродяг слоняется между доками. Тело в воду, и никогда не узнаешь, кто же на самом деле утонул. Я понимал это и старался оторваться от преследователей, но мои противники хорошо знали свое дело, вынуждая меня повернуть к причалам.

— Постой! Почему ты не хочешь поговорить со старыми друзьями? От господина еще никто не уходил без теплых проводов.

Двум подручным слова Икэды показалось страшно веселой шуткой, и они ослабили внимание.

Внезапно судьба сделала мне подарок, от одного из причалов отошла большая джонка, и ее высокая корма была так близко, что при хорошем прыжке, я вполне бы смог до нее допрыгнуть. ри всей своей изворотливости и хитрости, Икэда был тщеславен. Ему захотелось самому расправиться со мной, и приписать себе замечательную победу. Выхватив клинок, он быстро атаковал, но его прямой меч немного смещал его баланс кпереди. Когда он с громким криком бросился на меня, то я сделал шаг в сторону и слегка ударил по его клинку сверху. Этого оказалось совершенно достаточно для того, чтобы Икэда потерял равновесие. Его клинок воткнулся в деревянный столб, через мгновение палач прямиком полетел в воду, пытаясь поймать вываливающиеся внутренности.

Поручные растерялись. Не зная, что же им делать, спасать хозяина или бежать за мной, они замешкались, и это дало мне несколько драгоценных мгновений, я прыгнул. Но как только мои ноги коснулись дощатого настила, сильный удар сбил меня с ног. Свет погас, и я рухнул в глубокую черную пропасть.

* * *

Белая чайка сидевшая на планшире взмахнула белыми крыльями и с резким криком поднялась в воздух. Матросы суетились возле снастей, готовясь вывести судно из длинной и узкой бухты.

Торговый посол империи Дунчжэнь* светлейший князь Ваньян Аруда сидел на высокой корме большого корабля и с удовольствием вдыхал свежий воздух. Какое счастье, что длинные дворцовые приемы. Когда нельзя сделать ни одного лишнего движения, остались далеко позади. Все его плотно сбитое коренастое тело, впитывало свежий морской бриз.

(Дунчжень, Дунся — название государства чжурчжэней, расположенного на территории современного Приморья)

— Наконец-то домой! — Князь любил ту особую суету, которая предшествует выходу в открытое море, но особенно такую, которая бывает только тогда, когда возвращаешься из дальних странствий. Голоса матросов, команды старшин, крики чаек и скрип снастей сливались вместе в удивительный хор, вызывая в его душе особое чувство человека идущего по дороге к дому.

На корму поднялся седой капитан корабля, и с поклоном приблизился к княжескому креслу.

— Все готово господин. Ветер нам благоприятствует, а погода светла как лик бодиставы. Прикажите скомандовать отход?

— Да, конечно, пусть ваш корабль летит, словно птица, к родным берегам.

Капитан отдал приказ, и огромный корпус корабля ожил, и медленно стал продвигаться в сторону входного створа. Паруса, словно огромные белые крылья, начали расправляться, надуваясь от попутного ветра. Раздался скрип такелажа и крики матросов.

— Принести вам чаю господин?

Князь кивнул. Слуга принес чашки и дымящийся терракотовый чайник и разлил светло-зеленый напиток в пиалы.

— Хороший сегодня денек Есигуй! Составь мне компанию, пить чай в одиночестве как-то неудобно.

Молодой худощавый юноша, в черном шелковом халате, сел рядом. Его высокий рост и бледная кожа, выдавали в нем уроженца северных земель, но выдающийся подбородок и острые скулы, был больше характерен для южан.

— Как идут твои дела с переводом текстов? Сумеешь закончить все до прибытия в столицу?

— Надеюсь, господин, но, многие вещи бывает трудно понять.

— Что ты имеешь в виду?

— У них в языке почти нет никакой конкретики, жители островов могут обозначить одним словом или термином несколько вещей, из-за этого и трудности. Хорошо было бы попрактиковаться в их языке немного подольше, но думаю, что с основными документами я справлюсь, и они будут готовы еще на подходе к Силла*.

(* Государство на юге Корейского полуострова)

Князь посмотрел на юношу и с большим удовлетворением, Есигуй никогда не говорил того, в чем сомневался, юноша был прилежен и трудолюбив, а его знание языков было просто отменным, Конечно же, он справится с поставленной задачей.

Корабль приближался к узкой горловине бухты, когда на берегу возникло какое-то движение. Несколько человек, одетых в одинаковые коричневые одежды, преследовали коренастого паренька, который словно заяц петлял между тюками и ящиками. Он делал это так ловко, что его преследователям никак не удавалось взять его в "тиски". При этом, когда преследователи бросались на него, обнажив клинки, он отбивался от атаки, используя два клинка одновременно.

Это так понравилось князю, что он невольно стал наблюдать за схваткой, мысленно желая победы ловкому беглецу.

— Посмотри Есигуй, а паренек знает толк в схватках! Готов поставить связку монет, что он сумеет выбраться живым.

Есигуй вежливо поклонился.

— Князь чересчур щедр, но, похоже, преследователи просто загоняют дичь в ловушку. Ведь с мыса бежать некуда.

Они стали вдвоем следить за разворачивающимися на берегу событиями.

Люди в коричневых одеждах перестали активно нападать на преследуемого, как и говорил Есигуй, они просто старались оттеснить беглеца на оконечность барьерного мыса.

-Все! Они загнали его! Ты был прав, и связка монет твоя! Посмотри, он словно кот, загнанный собаками в угол, рычит, шипит, царапается, хотя точно знает, что его песенка спета.

В этот момент, паренька атаковали, но он ловко увернулся от меча, а нападавший полетел в воду. Двое других на мгновение замешкались, а паренек прыгнул с берега прямо на корму корабля.

Ни князь, ни Есигуй, не ожидали такого поворота событий, но тут корабль сделал поворот, и тяжелый брус гуляющего гика обрушился на голову их нежданного гостя и паренек упал на палубу словно покошенный.

— Вот так! Судьба забрала мой выигрыш, так ловко он ушел от погони, и вот тебе, все же посмотрим, может он еще и жив.

Охрана уже бросилась к лежащему на палубных досках телу.

Князь подошел поближе, и с интересом начал рассматривать своего незваного гостя. Паренек был без сознания, но умирать не спешил. Он был молод, но князь понял, что ошибся, приняв его за мальчишку. В этой стране все жители были низкорослыми. Одежда была далеко не нова, и по ней хорошо было видно, что в жизни ее хозяина удача часто соседствовала с нуждой.

— Скорее всего, какой-нибудь наемник или дезертир, — подумал он про себя. Впрочем, он может здорово пригодиться.

В этот момент, паренек открыл глаза. Охранники, взвели самострелы и направили их на незваного гостя, ожидая приказа.

Я открыл глаза. Новая реальность смотрела на меня через прицелы дюжины самострелов. Вот, правда, говорят: "Из полымя да в огонь". Дергаться было бесполезно, меня бы сразу же превратили в ежа. Стрелки ждали приказа, и я решил довериться судьбе. Страшно болел затылок, а внутренности выворачивало наизнанку. Богато одетый вельможа подошел ко мне и спросил:

— Ты кто такой? Зачем ты прыгнул на палубу?

Голос был властным, и принадлежал человеку в ярких одеждах стянутых широким поясом, украшенном золотом и камнями. Его лоб был гладко выбрит как у бонзы, но его руки и манеры совершенно не подходили служителю культа. Говорил он не на японском языке, но я как-то понимал, что же он хочет от меня. При других обстоятельствах я бы удивился, но сейчас мне было не до этого. Стоявший рядом со странным господином юноша в темно-малиновых одеждах повторил его слова на японском. Я постарался ответить, но язык плохо слушался. Получилось какое-то бессвязное мычание.

— Ты немой?

Я отрицательно покачал головой.

— А ну! Принесите ему воды!

Один из охранников подал мне ковш. Стало легче, и язык вновь начал слушаться.

— Так раз ты можешь говорить, то тогда отвечай! — Повторил вельможа. — Есигуй! Переведи ему еще раз, а то он, похоже, не понимает.

Внезапно я вспомнил, он же говорит на ханьском языке, которому меня в детстве учил бонза Хиромати. Конечно, я столько лет не произносил ни слова, но все же мог что-то понять. Неловко отвесив поклон, я постарался ответить, на ходу вспоминая полузабытые слова и правила их сочетания.

— Господин! Я понимаю ваши слова, и могу говорить.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Ты понимаешь. Где ты научился говорить по-ханьски?

Я постарался объяснить, что я не крестьянин и не торговец, а человек образованный. Богато одетый господин несколько раз переспрашивал меня, но, тем не менее, дело продвигалось. Выслушав до конца, он что-то приказал, и стрелки отошли, опустив самострелы. После, он вновь обратился ко мне, и из его речи, я понял две вещи, что могу не опасаться за свою жизнь, но к берегам Японии они уже не подойдут.

Корабль принадлежал одному из больших государств, лежащих по ту сторону моря. Судно и так задержалось, и теперь нужно было успеть пройти весь путь до начала штормов. Раньше я никогда не плавал на больших кораблях, поэтому наивно полагал, что во время всего плавания будет видна земля. Но вскоре родные зеленые берега совсем скрылись вдали, а корабль оказался посреди бескрайних вод.

Когда я увидел, что суши больше не видно, то почувствовал приступ сильной тоски. На твердой земле такого чувства, не возникает. Даже одинокий странник, бредущий среди гор и лесов, может видеть знакомое дерево, куст или камень. Но в открытом и безбрежном море только огромная масса воды окружает со всех сторон и, кажется, что она полностью отделяет человека от его прошлого, закрывая все пути назад.

В одну из ночей меня разбудил топот бегущих ног. Крики и череда ударов не оставляли сомнения, что на корабль напали. Какой-то матрос кинулся ко мне, высоко занеся кривой клинок, увернувшись, я нанес ему коротким клинком в живот удар, матрос охнул и осел, а я выскочил на палубу, где кипела схватка.

Команда корабля взбунтовалась и теперь теснила полуодетых стражников к корме. Решать было нечего, я схватил фонарь и кинул его в парус. В одно мгновение ночь стала днем, раздались крики, бой замер, бунтовщики растерялись, не зная, что им делать, продолжать атаковать, или спасать корабль. Через минуту они бросились рубить ванты. Свалив за борт пылающую мачту, бутовщики побросали оружие и теперь молча стояли, окруженные цепью стражников, целившихся в них из взведенных самострелов.

— Вы, грязные изменники! Тот, кто бунтует против посланца императора, бунтует против самого неба и повинен в смерти! — Старый капитан, освобожденный от пут, стоял перед командой, потрясая кулаками.

Матросы угрюмо молчали.

— Кто зачинщик? Я еще раз повторяю, кто начал бунт? Или я свяжу по двое и кину на поживу морским дьяволам, чтобы вши души до скончания времен горели в аду.

Из толпы вышло пять человек, упав на колени, стал отбивать поклоны.

— Взять мятежников и бросить за борт! Вскричал капитан. — Остальным по двадцать палок!

Осужденных схватили и повалили на палубу. Они почти не сопротивлялись, только двое из них громко причитали и молились.

Стражники схватили бунтовщиков и увели их.

— А ты молодец, — услышал я позади себя молодой голос. — Не устрой такую штуку с парусом, нам бы пришлось туго.

Повернувшись, я увидел того молодого воина, который вчера переводил мне слова князя.

— Господин! Я не сделал ничего значимого, просто убивать сонных не совсем благородно.

К нам подошел князь.

— Ты говоришь как монах, ты поклоняешься небу или Будде?

— Я верю в светлую богиню Аматерасу, духов нагорий и предгорий, и Будду, но больше в свой меч.

— И что ты собираешься делать? Ханьский диалект ты знаешь. Писать умеешь?

Я кивнул.

— Вот и хорошо, может, на что и сгодишься, хотя скроен ты как-то неладно.

* * *

Дальнейший путь по темным водам темного моря Бохай прошло без происшествий. Но за это время я подружился с молодым воином, который сопровождал князя.

Все началось на следующий день после неудачного бунта. Я стоял на палубе и смотрел вдаль, гадая по какому борту, земля появится раньше.

— Первый раз в море?

Этот вопрос вывел меня из раздумий. Рядом стоял уже знакомый мне молодой воин, он подошел ближе и взялся обеими руками за планшир.

— Мое имя Есигуй, и я уже дока в морском деле! Поэтому можешь спокойно обращаться ко мне с любыми вопросами.

— И много же у тебя опыта? — спросил я, поворачиваясь к собеседнику.

— Много, как раз в два раза больше чем у тебя! Первое плавание было на острова, а сейчас второе обратно.

Мы вместе засмеялись. Конечно, в сравнении со мной он действительно ровно в два раза больше бывал на кораблях.

— Так, что я тоже новичок в морском деле. Конечно, в детстве бывал в море с рыбаками, но так далеко от берега еще никогда не уходил.

— А сколько времени мы проведем вне берегов? — Спросил я, усвоив, что если мой новый товарищ уже плыл по этому пути, то и знает о нем немного больше чем я.

— Еще два дня, а затем увидим берега царства Чонсон. Наверное, это название тебе знакомо. Ведь твои предки воевали с ним. Затем мы пойдем на север вдоль ляодунского побережья, примерно дней пять, если все будет благополучно, и из южного моря не придет Тайфун.

— Тайфун? Это, что еще такое? Морское чудовище?

— Нет, гораздо хуже, так мы называем большой шторм, если я не ошибаюсь, то на вашем языке это называют ветром духов.

— Я кивнул, хотя перевод слова священный ветер, была несколько вольной.

Манера речи моего нового знакомого была для меня необычна, и понять своего собеседника мне удавалось далеко не всегда, но это совсем не мешало нашему общению, по возрасту, мы были почти ровесниками и быстро находили выход из самых трудных ситуаций.

Впрочем, когда господин Аруда обращался непосредственно к Есигую или к старшинам корабельной команды, то делал это на каком-то другом, совершенно незнакомом мне наречии. Когда они говорили быстро, то у меня возникало ощущение капающей воды, настолько много было слов с мягкими и звонкими окончаниями. Я не спрашивал, что это за язык, и Есигуй сказал, что это их родная речь, а ханьский язык, это то наречие, которое понимают во всех землях далеко на запад, вплоть до далекой страны мудрецов, где живет сам великий Будда.

Свободного времени у нас было мало, моему новому знакомому нужно было перевести множество различных бумаг с японского на ханьский, и я как мог, помогал ему в этом деле. В редкие свободные часы он рассказывал мне о своей стране и людях населяющих бескрайние западные земли.

Его детство прошло в степях и лесах северных провинций. В этом суровом приграничном крае испокон веков была постоянная угроза со стороны кочевых племен великой степи, которая заставляла быстро взрослеть, к двенадцати годам, Есигуй уже неплохо обращался с оружием и боевым конем. Но вольной жизни быстро пришел конец. Его отец, происходивший из знатного, но обедневшего рода, желая видеть, в своем сыне человека ученого и способного к государственной службе, отправил юношу на учебу в область Шаньси. Сначала все это страшно не понравилось Есигую, но вскоре, он втянулся в учебу и даже стал показывать отличные знания в таких науках как история, каллиграфия и рисование. Его наставник усердно занимался с ним, видя в ученике скрытые таланты, и даже познакомил его с трудами поэта Юань Хао Вэня и вскоре Есигуй не только начал проявлять определенные успехи, но даже переложил на стихотворный манер несколько современных историй, которые вошли в фонд университета. Закончив свое обучение, Есигуй вернулся в родные места, желая посвятить жизнь изучению редких книг и истории родного края. Но эти мечты оказались несбыточными. Его отец, некогда здоровый и сильный человек внезапно заболел и умер. Все имущество отошло за долги, поэтому, воздав положенные почести своему родителю, Есигуй попрощался со своим домом и отправился искать счастья в северную столицу. Там он встретил князя Аруду, приходившегося ему дальним родственником. Князь, увидев, что молодой человек хорошо обращается с пером, взял его на службу и вскоре Есигуй стал незаменимым помощником. Он сопровождал князя в дальние поездки, готовил речи, переводил тексты и многое другое. Когда господина Аруду назначили послом, Есигуй последовал за ним ко двору императора. Так началась жизнь полная странствий и приключений.

Постепенно в разговорах с моим новым другом, я узнавал о землях, в которых мне предстояло начать новую жизнь. В моем воображении рисовались картины огромных равнин, заполненных воинами в стальных доспехах, кони несли своих седоков в самое сердце битвы. Красивые города, окруженные стенами, преодолеть которые не было никакой возможности.

День проходил за днем и вскоре на горизонте показались зеленые берега. После такого длительного перехода, когда вокруг только безбрежная водяная гладь, вид ярко зеленых гор, покрытых белыми облаками, вызывал самые радостные чувства. Вскоре корабль повернул на север и пошел вдоль скалистого побережья, рассеченного глубокими узкими ущельями, в которых клубился туман. Когда я увидел это, то в памяти возникли давно забытые образы детских сказок о храбрых героях и коварных огнедышащих драконов. Ведь именно такими я и представлял себе дальние страны. Но драконов не было, только суетливые морские птицы, свившие себе гнезда на этих неприступных скалах, встречали нас громкими криками.

Корабль повернул за очередной мыс и вошел в тихую бухту, на берегу которой раскинулся шумный портовый городок.

До этого времени, я считал наш корабль очень большим. Но здесь она совсем не казалась большой. Мы проходили мимо таких огромных судов, которые больше походили на плавучие дворцы, чем на корабли. Их палубы возвышались выше верхушек наших мачт, а огромные паруса закрывали собой небо.

Мне было страшно интересно увидеть берега сказочного царства, в котором по древним легендам жили кровожадные великаны.

Матросы убрали паруса, и тяжелый каменный якорь с плеском полетел за борт.

Плеск воды, как будто очертил границу. Моя судьба переменилась и то, чем я жил до этого момента, осталось далеко позади. Меня ждала новая жизнь, а родные берега, остались далеко за водами темного моря.

* * *

На берегу нас встретила та суета, которая является неприемлемым атрибутом любого морского порта. Я во все глаза смотрел на берег, о котором раньше слышал только в сказках, которые рассказывал мой дед, про то, как воины Ямато, сражались с грозными заморскими великанами, изрыгающими огонь. Но местные жители совершенно не походили на страшных сказочных чудовищ. Хотя это были действительно высокие люди, почти на целую голову выше меня, огонь никто не изрыгал. Они носили длинные белые одежды с запахом, которые, делали их похожими на журавлей. Женщины выглядели более разнообразно по цветам, но в их нарядах преобладали мягкие, светлые тона.

Речь, на которой они говорили, была мне неизвестна, и я полностью доверился Есигую. Он свободно общался с местными жителями, что-то спрашивал, о чем-то спорил. Пока мы шли по улице, Мой друг рассказал, что в давние времена, предки его народа жили на севере коресского полуострова, в долинах больших рек. Однако постоянные притеснения и захват земель, вынудил народ Есигуя переселиться на восток к водам больших рек Елань и Субинь, где на руинах древнего царства Бохай, они смогли создать свою независимую империю.

Мой приятель поговорил по дороге еще с несколькими корессцами, и мы отправились в портовую таверну, отдохнуть от длительного морского путешествия. Но как только мы вошли в трапезный зал, то, я подумал, что в старых сказках не все было вымыслом. Из-за сильного пряного запаха у меня заслезились глаза, и сильно защипало в носу. Есигуй о чем-то говорил со слугой, и казалось, что-то подробно ему объяснял. Кивнув бессчетное количество раз, слуга спешно удалился. Только теперь, я привык к злому острому аромату настолько, что смог осмотреться по сторонам. Здесь собирались не только матросы, насколько я видел, здесь было несколько солдат, а так же трое весьма солидных горожан. Стены были украшены яркими рисунками, на которых герои в сверкающих доспехах сражались с чудовищами, корабли плыли к дальним берегам, крестьяне собирали урожай на полях. Нигде не было видно ни копоти, ни грязи.

Слуги принесли несколько больших блюд и поставили их в центр стола. После этого положили перед каждым гостем палочки и поставили по две чашки с темным и светлым соусом. Наступил время заняться, принесенной пищей. На ближайшем ко мне блюде были овощи и длинная прозрачная рисовая лапша, но после первого кусочка, мне показалось, что я проглотил горящие угли. Дыхание перехватило и только каким-то невероятным усилием я смог заставить себя вновь сделать вдох. Казалось, что ни язык, ни горло, больше не слушаются меня. А Есигуй продолжал накладывать себе кушанья, как ни в чем не бывало. Управившись с лапшой, он спросил:

— Ну что? Отлегло немного? Тогда попробуй птицу, она менее острая.

Но это слово имело относительный смысл. Не найдя никакой альтернативы, я решил ограничиться несколькими рисовыми шариками, чем-то напоминающими знакомые мне пирожки-омоти. Другие же посетители не только вполне спокойно поглощали эту пищу, но еще и добавляли специи, так, как будто еда совершенно не имела вкуса.

Как же я ошибался, когда решил, что старые легенды об огнедышащих великанах, это только красивые сказки. Здесь было все, и великаны и огонь, только нужно было их увидеть. После такой пищи воин мог просто плюнуть в глаза своему противнику, и ослепить его.

— Ничего! У всех с первого раза не получается! Я когда первый раз попробовал их стряпню, то думал, что сгорю живьем, а они ничего, даже считают, что это отгоняет злых духов и болезни.

Я не мог не согласиться, какой же дух, даже злой может выдержать такое издевательство?

Стоянка продолжалась несколько дней, корабельные мастера поставили новую мачту, сменили такелаж, после этого, пополнив запасы провизии и воды, мы вновь вышли в море. Теперь корабль шел вдоль заросших лиственным лесом берегов, медленно тянувшихся вдоль борта. На ночь, капитан останавливал корабль в закрытых бухтах, надежно укрепив его на случай внезапного шторма. Тоже проделывалось и во время туманов, которые словно белое покрывало окутывали все вокруг, а иногда они были такими плотными, что, стоя в центре палубы, нельзя было различить того, что делалось на носу или корме.

Через четыре дня, на севере появилась высокая горная цепь, которая напоминала зеленые купола. Корабль прошел между нескольких небольших островов, крутые берега которых были облюбованы морскими птицами, и вскоре причалил к пологому берегу.

Возле моря раскинулся небольшой порт, но Есигуй объяснил, что здесь видна только небольшая часть поселения, а основная стоянка судов расположена дальше. Крепости на окружающих бухту островах, хорошо охраняют эту территорию от набегов морских разбойников, поэтому сам порт намного больше.

Но на этом наше путешествие еще не заканчивалось. Конечная цель — столица располагалась севернее, и поэтому предстоял длинный конный переход через зеленые горы, которые возвышались перед нами.

Владивосток 1999 год

Хорошо когда есть обширная библиотека или большой архив документов, по которым можно установить те или иные события с достаточной долей вероятности. Так же совсем неплохо, когда есть легенды и сказки. Но когда нет ничего, это очень плохо. Стоящая на книжной полке пластина не давала мне покоя, но узнать что-то о его владельце или о том, как он был утерян, было просто невозможно. Орда хана Батыя опустошила земли Приморья, и край погрузился в дикое состояние. Вся цивилизация ушла из этих мест. По тайге бродили остатки некогда могущественных народов, полностью погрузившихся в убогое полудикое существование. Мне оставалось только гадать, был ли действительно такой человек и, что он мог делать в этих местах. Андрей, со свойственным ему скепсисом, посоветовал не тратить время, на бесплодные поиски и с головой ушел в решение каких-то своих дел, а мне все же хотелось пролить хоть какой-нибудь свет на эту тайну.

Как-то в один из зимних вечеров, я взял пайцзу с книжной полки, и постарался представить себе, как же она была потеряна.

В дневниках, Палладий Кафаров несколько раз упоминалось, что крепость Русского острова была разрушена во время боевых действий или непродолжительной осады. Такой вывод он делал на основании того, что нашел на месте крепости не только следы большого пожара, но и какие-то важные документы. Уж не эти ли записи легли в основу теории о том, что эта крепость была последним убежищем последнего императора последнего царства чжурчжэней, перед тем как монгольские племена полностью уничтожили все население Приморского края. Подтверждений или опровержений этой легенды не последовало, так как территория острова была к тому времени секретным военным объектом министерства обороны, а развалины крепости мало интересовали военных. Оставалось только попытаться найти документ, найденный на развалинах крепости, но, к сожалению, никаких следов кроме беглых строчек дневника, я не мог найти. В каталогах Пекинской духовной миссии данный документ не значился.

Город Субинь, столица Дунчжэнь 1229 год.

Нет, это действительно было необычно! На островах я никогда не видел таких обширных пространств, поэтому и не удивительно, что местное население везде передвигается на лошадях или в повозках. Если идти пешком то на путь, который мы проделали всего за день, ушло бы дня три. Вначале мы двигались по горным дорогам, но, потом вышли на равнину. К исходу второго дня достигли стен большого города, окруженного высокими земляными валами. На главных ярусах стояли особые метательные машины, а между ними целая сеть проходов и галерей, превращавших город в одну большую и неприступную крепость.

Вероятно, во время осады он мог вместить не одну тысячу человек, которые могли держать оборону в течение многих месяцев. Но, присмотревшись, я заметил, что земляные валы оплыли и в некоторых местах требовали основательного обновления. В самом городе было много деревянных построек, которые при осаде могли стать источником хорошего пожара. Некогда широкие улицы, в некоторых местах были перекрыты новыми постройками, а иногда и просто кучами мусора, что сильно затрудняло перемещение по ним.

Но поначалу мне все казалось удивительным и необычным, я снова чувствовал себя тем мальчишкой, который впервые попал в роскошный Киото. Но этот город поражал своей мощью. В родных местах я редко видел постройки, сделанные целиком из камня. В Японии из-за постоянных землетрясений каменный дом может стать могилой для своего хозяина, но здесь все дома были построены либо из камня, либо из толстых стволов дерева. Тонких бумажных стен нигде не было. Только в оконных проемах стояли ширмы затянутые тканью или бумагой.

Отряд достиг центра города, и проследовал к императорскому дворцу, который представлял собой отдельный внутренний город со стенами, выкрашенными красной и желтой краской. Желтый и красный цвета доминировали повсюду. Красными и желтыми фонарями и ставнями украшались дома. Люди носили одежды украшенные лентами красного и желтого цвета, даже дети и те были одеты в сочетание красного и желтого.

По размерам дворец был вполне, сопоставим с моей родной деревней, если конечно ее всю окружить высокой стеной. За внешними стенами располагались богато украшенные дома, знатных людей и вельмож, приближенных к императору, а так же их свиты. Внутренняя — императорская часть дворца находилась за вторым рядом стен, и вход в нее строго охранялся. Наш отряд свернул к одному из больших зданий, украшенных изображениями черепахи и лисицы — гербовых знаков господина Аруды.

— Наконец-то и дома! — Сказал Есигуй, поворачиваясь ко мне. — Скоро отдохнем и вдоволь выспимся.

Есигуй объяснил, что это официальная резиденция князя, пожалованная ему императором. В ней он живет, когда находится в столице, в ней же занимается государственными делами.

— Кстати, можешь остановиться в моем доме. Мои будут рады гостю. — А без этого, тебе придется искать себе ночлег, договариваясь с каким-нибудь горожанином.

Предложение было как нельзя более к месту. Во время путешествия я не заметил ничего, что напоминало бы дешевый постоялый двор или еще что-нибудь в этом роде. Наша кавалькада всегда останавливалась на ночлег в домах каких-нибудь чиновников, но сейчас я не был уверен, что кто-нибудь меня туда пустит. Я конечно и раньше спал под открытым небом, но сейчас мне почему-то совершенно не хотелось так начинать новую жизнь.

— Завтра с утра определим твои обязанности, а сейчас не мешает отдохнуть с дороги.

Оставив лошадей на конюшне, мы вышли из дворца и направились в восточную часть города. Здесь уже не было роскошных дворцов, но дома были крепкими деревянными постройками, в которых на втором этаже было что-то вроде крытой галереи. Пройдя несколько таких домов, мы подошли к небольшому особняку, стоящему в тени абрикосовых деревьев.

Есигуй несколько раз постучал. Во дворе залаяли собаки, и вскоре в створке ворот открылось небольшое окошечко, из которого выглянуло испуганное старческое лицо.

— Кто здесь? — спросил старый привратник.

— Госпожа никого не ждет.

— Ждет, да еще как ждет! Открывай ворота Хэлибо, да скажи матушке, что у нас гости.

Привратник открыл дверь, и быстро впустил нас внутрь.

— О молодой господин, мы еще утром узнали, что вы вернулись, идите скорее в дом, а то вас уже давно заждались.

Мы пошли через сад, а привратник обогнал нас и скрылся в какой-то боковой двери, так что когда мы подошли к дому, то нас уже встречали. На пороге стояла высокая седая женщина в черных одеждах, подол и рукава которой были украшены шитьем. Ее широкий халат был стянут широким красным поясом, богато украшенном золотыми бляшками и красными нитями. Длинные волосы были распущены и свободно падали на плечи. От всего ее существа исходила какая-то странная сила. За ней стояла совсем молодая девушка в длинном белом халате, расшитым золотыми птицами. Она таким с любопытством рассматривала меня, что под ее взглядом я почувствовал себя как-то неловко.

Как и положено примерному сыну, Есигуй приветствовал мать и сестру, а затем представил меня. Я поклонился обеим дамам, которые так же поклонились мне в ответ. Вслед за хозяйкой также поклонились и слуги, которые стояли несколько поодаль.

— Из каких мест прибыл наш уважаемый гость? — Спросила старая дама. — Ростом он невелик, наверное, он еще очень молод?

— Дорогая матушка! Вы ошибаетесь. Он прибыл из страны Ва, где все люди невысокого роста, но он воин и, причем, очень отважный. Если бы не его храбрость и смекалка, то я бы не вернулся под родной кров.

Женщины удивленно переглянулись и поклонились, но больше ни о чем спрашивать не стали.

В доме было несколько комнат, в которые вели проходы из основного зала. После того как мои глаза привыкли к полумраку, то я заметил, что стены украшены красными лентами, на которых можно было прочитать вышитые золотой нитью пожелания счастья и благоденствия. В моей деревне тоже была традиция украшать дома, но мы чаще делали надписи на плотной бумаге, которые потом раскрашивали, а здесь каждый знак был тщательно вышит на полоске тончайшего шелка.

Есигуй заметил мое любопытство.

— Это Айсун вышивает. Она хорошая мастерица, и в вышивке и в других рукоделиях ей нет равных.

Вскоре пришли соседи и еще какие-то люди, они что-то говорили хозяйке, хлопали Есигуя по плечам и рассаживались на длинные деревянные лавки вокруг низкого деревянного стола. Началось угощение.

Женщины принесли горячий чай и легкое вино, которое больше напоминало ягодный сок, чем хмельной напиток. Его подносили девять раз. В заздравных речах славили молодого хозяина, его дом, его родителей и предков. После вина принесли рисовый отвар и просо, сваренное каким-то особенным способом. Сказать по правде, мне оно показалось недоваренным. Тоже было и с мясом, которое принесли после отвара и каши. Угощение продолжалось уже далеко за полночь, кушанья сменялись вином, которое пили уже тогда, когда есть, было уже невозможно. Есигуй уже в пятый раз рассказывал о своем путешествии, но его все равно внимательно слушали иногда, переводя свои взгляды на меня и одобрительно кивая головами. Скорее всего, Есигуй в очередной раз рассказывал о наших морских приключениях, потом пришла Айсун и принесла струнный музыкальный инструмент и начала перебирать струны. Под ее песню я почувствовал, что моя голова тяжелеет, и вскоре ласковые объятья сна полностью поглотили мой разум.

Меня разбудила сорочья перебранка. Птицы сидели на ветках высокого дерева, стоящего во дворе и горячо выясняли отношения друг с другом.

Я лежал на толстом матрасе в небольшой комнате, а мои вещи были аккуратно разложены на низком деревянном столике, стоявшем в изголовье.

Умывшись холодной водой из высокого глиняного кувшина, я вышел во двор. Разбудившие меня птицы, видимо разрешили все свои дела, и разлетелись в разные стороны.

— А-а-а... Ты уже проснулся! — Услышал я знакомый голос. — Я думал, что после вчерашнего, ты проспишь до полудня!

Есигуй был уже полностью одет, и на его лице не было никаких следов от вчерашнего пиршества. Вместе мы направились в трапезную, где уже приготовили вареный рис и рыбу.

— Сегодня важный день, — сообщил Есигуй. — Господин Аруда будет делать доклад в императорском дворце, и мы пойдем вместе с ним. — Пожалуй, тебе нужно подобрать что-нибудь из одежды, ведь не пойдешь же ты во дворец в этом старом халате?

Я критически осмотрел свое кимоно. Действительно, для дворцового приема оно не подходило. Есигуй позвал свою сестру, и она принесла узкие штаны и куртку. Мне они были велики, но, быстро работая иглой, она подогнала его одежду под меня, и вскоре я выглядел так же, как и все местные жители.

Закончив все приготовления, мы отправились в резиденцию князя. На улицах было оживленно, люди спешили по своим делам, то и дело слышались крики торговцев и ремесленников. Чем ближе мы приближались к внутреннему городу, тем больше людей было на улице. Наконец мы прошли через внешние ворота и оказались рядом с уже знакомым мне домом.

Князь принял нас в своем кабинете. Решив какие-то дела с Есигуем, он обратился ко мне.

— Ну, как тебе на новом месте?

Я поблагодарил его за заботу, сказав, что всем вполне доволен.

— Хорошо, я думаю, что пока ты будешь состоять при моей личной свите. Обязанности простые, личная охрана, ночной караул и прочие поручения. Подучишь язык, а там и видно будет.

Я поклонился, а князь вновь начал беседовать с Есигуем. Они говорили на своем языке, поэтому я ничего не понимал.

— Да, похоже, жизнь налаживается, — сказал я сам себе.

Владивосток, осень 2000 года.

— Ну и как твои дела? В телефонной трубке раздался знакомый голос Андрея. — Я как раз приобрел новенький металлоискатель, и собирался испробовать его на предстоящие выходные, поэтому попробуем совместить приятное с полезным.

— Ну и что же ты имеешь в виду? Собираешься прогуляться с ним по берегу и набрать гвоздей на дачу?

— Нет, я вначале хотел поехать под Уссурийск и поискать монеты, но потом вспомнил о твоей находке. В твоих словах относительно неосвоенности нашего побережья в средние века, есть рациональное зерно, но напротив бухты Соболь находится остров Русский, а на нем руины древней цитадели. Так, что собирайся, в выходные будем испытывать мой металлоискатель.

Услышав это, я вдруг понял, что Андрей пришел к таким же выводам, и теперь хотел проверить их в полевых условиях. Ведь о развалинах крепости было известно давно, но никаких исследовательских работ в этом месте не проводилось.

Как и было условлено, в субботу мы отправились в бухту Новик и спустя два часа уже разбивали лагерь возле холма с развалинами.

Остров Русский самый большой среди островов залива Петра Великого. В древние времена, он был одной из вершин горной цепи, делившей долину залива Петра Великого на два больших ущелья. Сейчас на острове расположено несколько поселков и остатки военных частей, многие из которых в девяностые годы были расформированы. Местные жители работают во Владивостоке или занимаются браконьерством, выгребая из моря то, что еще осталось после тотальных промыслов начала девяностых.

На катере, Андрей просто не находил себе места, ни на секунду не оставляя чехол с металлоискателем.

— Интересно как поведет себя новая техника?

Андрею просто не терпелось испытать новое приобретение в натурных условиях, поэтому он всячески подгонял нас, когда мы начали разгружать вещи.

Устройство лагеря это целая наука, особенно когда этим занимается трое старых друзей. Конечно, каждый из нас в отдельности не раз бывал в походах и привык к трудностям полевой жизни, но, собираясь вместе, мы абсолютно забывали о своих прошлых "подвигах" и вели себя как герои Джером К. Джерома. Вот и на этот раз, Глеб решил удалиться, сославшись на насущную необходимость добычи мидий и гребешка к обеду.

Оставшись один на один с рюкзаками и палаткой, я поступил точно так же как и мои приятели, свалил все в одну кучу и устроился сверху. Долгие годы знакомства убедили меня в том, что это самое действенное средство, заставить их заняться хоть каким-то полезным делом.

Конечно они сразу же явились и стали во всю убеждать меня, что установка палатки это самое интересное. Препираясь, и подшучивая друг над другом, мы все же поставили палатку и сложили в нее наши вещи.

Последующие два дня мы провели в тех суетных делах, которые называются полевыми и водолазными работами. Обныривая каменные выступы, недалеко от берега, я совершенно неожиданно, нашел тяжелую массивную плиту. Она стояла наискосок, практически наполовину зарывшись в ил. Возможно, ее что-то сдвинуло, а каменный выступ косы не дал ей полностью исчезнуть под слоем осадков. Плита гладкая и в центре грубое отверстие, говорило ее искусственном происхождении. Я уже и раньше видел нечто подобное. Такие каменные глыбы часто служили якорями на китайских судах. Подойти близко к илистому дну было проблематично, видимость катастрофически падала, а издали артефакт терялся среди нагромождения камней. К тому же, на таких якорных плитах не делалось никаких надписей или знаков, которые позволили бы установить их принадлежность и время изготовления. Может быть, этот якорь был утерян с какого-нибудь судна, пережидающего туман или непогоду, под защитой древней крепости или был брошен с пиратской джонки, в конце XIX века, теперь можно было только гадать. Но сама находка каменного якоря показалась мне знаменательным событием. Все же не в каждом погружении можно увидеть предмет, так явно принадлежащий другой эпохе. На следующий день я вновь нырнул к найденному якорю. Слой осадков на склоне был небольшим, но без большого гидронасоса, вести какие-либо работы было бессмысленно. Все же я потыкал куском стальной проволоки в серую поверхность дна. В некоторых местах мой импровизированный инструмент натыкался на что-то твердое, и тогда я принимался разгребать ил или отмечал интересное место на планшете. К сожалению, эта работа быстро съела весь запас воздуха, а компрессор стоявший у друзей-браконьеров сломался окончательно и бесповоротно. Так, что и мне пришлось переключиться на наземные работы.

В воскресенье мы прочесали всю прилегающую местность. С помощью своего металлоискателя Андрей нашел множество стреляных гильз от винтовки Мосина и другого стрелкового оружия, пряжек, гвоздей и прочей мелочи. Но были и более интересные находки. Так в небольшом овраге лежало несколько каменных ядер, которые в средние века использовались в метательных машинах, а в более поздние времена, в качестве строительного материала. В ложбинке были найдены несколько бронзовых наконечников от стрел, а так же металлическое оперение от массивной металлической стрелы, используемой на станковых луках.

Складывалось впечатление, что в этом месте действительно что-то происходило, особенно нас заинтересовали бронзовые наконечники, поскольку на их изготовление шла мелкая бронзовая и медная монета. Такие стрелы изготавливались в осажденных крепостях, когда другого источника металла просто не было.

Общим итогом нашей поездки стали два прекрасно проведенных дня на природе, мы хорошо, отдохнули и вдоволь наигрались новой игрушкой.

Сворачивая наш небольшой лагерь, мы решили весь скопившийся за два дня мусор закопать на месте стоянки. Так как Андрей имел непосредственное отношение к раскопкам, то копать яму досталось именно ему, с чем он и согласился после недолгих препирательств и сетований на тяжелую долю научного работника.

Работа спорилась, но через несколько минут он вскрикнул и подозвал нас к себе. В руках у него был какой-то продолговатый предмет, покрытый ржавчиной. Осторожно счистив крупные комья земли, и смыв остатки водой из фляги, Андрей показал нам находку. Лезвие практически исчезло, но позеленевшая от времени бронзовая пластина, явно указывала на то, чем являлся найденный предмет.

Андрей держал в руках сломанный японский меч.

Город Субинь, столица Дунчжэнь, 1232 год

Два года прошло с того момента, как я покинул родные места. За эти годы я немного освоился и перестал ощущать себя чужаком.

На родных островах всегда было тепло, только на севере, зимой выпадал снег. Здесь же, становилось очень холодно, а снег лежал толстым, сверкающим на солнце покровом. Для того чтобы не замерзнуть приходилось надевать теплые меховые одежды. Дома местных жителей разительно отличались от легких японских построек. Для того чтобы уберечься от холода, возводились толстые деревянные стены, но этого было мало, поэтому в каждом доме присутствовал очаг, дымовые трубы которого проходили под лежанками, а только после этого выходили наружу. Такая конструкция называлось "кан", дым и тепло от очага согревали каны, поэтому даже в лютый мороз, спать на них было очень приятно.

Летом было теплее, но в это время с моря приходили густые туманы и дожди, которые могли продолжаться до поры желтых листьев.

Люди отличались природной простотой нравов и можно даже сказать детской непосредственностью. Они были честны, трудолюбивы и старательны во всех отношениях. Мужчины были и пахарями и охотниками и строителями, всем тем, что требовалось в данный момент. Их быт так же не отличался сложностью церемоний. Посуда и пища были без особых гастрономических изысков, но вкусными и сытными. Все это больше напоминало военизированное поселение. Есигуй мне объяснил, что это своеобразная мода, установившаяся в последние годы, в противоположность изнеженным манерам западных земель, взявших множество обычаев из покоренного Китая.

Особым искусством нюйчжи была охота. Жизнь в этом краю нельзя было назвать особенно легкой. Короткое лето, сменявшееся суровой зимой, заставляли людей использовать все возможности для добычи пропитания. Весной мужчины уходили в тайгу добывать молодые рога благородных оленей, из которых шаманы готовили особые настои. Считалось, что человек, который пьет его, не болеет и живет в два раза дольше, чем обычно. Осенью добывали птицу и рыбу. В это время в таежные реки приходил на нерест лосось. Его приход считался большим праздником и отмечался с большим весельем в начале хода и с еще большим в конце.

Зимой добывали пушного зверя. В это время охотники ставили силки и капканы. Добытые шкурки охотно скупались торговцами из далеких стран. Особенно высоко ценился темно-красный соболь, а затем соболь сероватого цвета. Так же ценился горностай, мех которого был чист и бел. Простые люди мехом соболя украшали головной убор, а шубы шили из лисицы.

В теплые летние месяцы охоты не было, и люди работали на полях, выращивая просо и овощи, а в низинах рек — рис.

Главными чертами многих молодых нюйчжи, была чрезмерная горячность в спорах, любовь к азартным играм и постоянное стремление доказать свою храбрость, которая вместе с любовью к лошадям, часто приводила их на разные состязания. Особенным почетом пользовались скачки, устраивающиеся по основным годичным праздникам.

Иногда, скачки решали больше споров, чем обычная дуэль. Большие пространства, разделяющие поселения, заставляли этих людей проводить много времени в седле. И для таких людей лошадь была не только транспортным средством или рабочей скотиной, для них она становилась как бы членом семьи.

Верный конь был и другом и помощником, а так же символом престижа. Даже самые бедные стремились иметь хотя бы одну скаковую лошадь, она становилась для них предметом гордости и символом благополучия.

Богатые семьи владели целыми табунами роскошных скаковых лошадей. Они были ценным подарком и своеобразным мерилом ценностей. Когда юноша из богатого рода собирался жениться, то по традиции он должен был подарить отцу невесты тридцать лошадей, но в свою очередь, тот дарил жениху свою лучшую скаковую лошадь. Если же этот подарок оказывался с изъяном, или подаренная лошадь заболевала, то в этом случае весь договор считался расторгнутым, а семья невесты была обречена на позор.

Весной и осенью по всем городам и селам империи устраивались большие конные состязания. Конечно, самые торжественные праздники устраивались в столице, где сам император награждал победителей призами и подарками.

Самые лучшие наездники стекались в эти дни к императорскому двору, чтобы показать свою ловкость и мастерство. В это время устраивались и большие конные торги, на которых купцы совершали огромные сделки. На улицах можно было встретить и говорливых ханьцев и степенных мохэ с севера, которые во всю расхваливали своих лошадей. Иногда попадались и совсем чудные люди. Маленькие и очень смуглые, они говорили на каком-то странном гортанном языке. Их одежда состояла из хитро завернутых ярких тканей и множества самых разнообразных украшений. Когда они собирались вместе и что-то обсуждали между собой, то обязательно садились на корточки. Я их так и назвал Есигую, который от души посмеялся над таким определением.

Положение Есигуя мало изменилось за это время, он по-прежнему был личным секретарем князя, и, несмотря на постоянное присутствие при дворе особой карьеры не делал. Виной всему был его слишком острый язык и полное неумение скрывать свои чувства перед окружающими. Если что-то ему не нравилось, то он говорил об этом сразу и в самых прямых словах.

— Послушай Санори, у тебя верный глаз, да и в конном деле ты не новичок, будешь участвовать в скачках?

Вопрос, поставил меня в тупик. Для нюйчжи это было конечно естественно, но я то принадлежал к совсем другому народу, а на происхождение здесь смотрели весьма и весьма пристально. Да и как участвовать в соревновании без собственного коня.

— Ничего страшного, никто никогда не ограничивал участия в соревновании, для других племен и строгих правил нет, а относительно коней не беспокойся, господин Аруда выделит их нам. Он сам уже давно не участвует в соревнованиях, но своими лошадьми заслуженно гордится. Вот мы и будем представлять его интересы.

Есигуй быстро объяснил мне, что же нужно делать. День скачек назначался на праздник молодой весны. В главном соревновании было три этапа. Десять команд всадников, которые представляли тот или иной род, состязались в скорости и ловкости владения оружием.

В первом задании конники пересекали равнину, заросшую высокой травой, и возвращались обратно. Главной хитростью этого испытания было то, что высокая трава скрывала ямы, канавы и нетвердые места. Всаднику нужно было почти интуитивно определять коварные участки, чтобы не вылететь из седла.

Победившими считались первые четыре, которые первыми приходили к финишу. Они переходили на второй этап, в котором нужно было продемонстрировать владение клинком. Всадники скакали по четырем проходам, которые разделялись между собой разновысокими деревянными столбиками. Эти столбики нужно было срубить, но сделать это нужно было строго в пределах определенной зоны, окрашенной белой краской. Для этого нужно было наносить удары, постоянно перемещаясь с одного бока лошади на другой.

Победившие в этом состязании две команды, переходили на последний этап. Здесь нужно было продемонстрировать умение стрельбы из лука. Всаднику выдавалось восемь особых ярко раскрашенных стрел. Лошадь пускалась вскачь, а всадник должен был поразить восьмью стрелами восемь разных мишеней, размеры которых все время уменьшались. Первой ставилось изображение тигра, а последней — изображение маленького серого зайца.

Лучшая команда становилась главным победителем турнира, а ее предводитель удостаивался чести получить приз из рук императора. Как правило, за этим следовало и повышения победителей в чине, что делало победу крайне желательной для молодых сорвиголов. Удел проигравших был тяжек. Они лишались своих коней и были обязаны обнести победителей вином девять раз подряд.

Оставшиеся дни я помню не очень хорошо. Новая лошадь оказалась не только резвой, но еще и очень норовистой. Пришлось немного объездить ее и привыкнуть к небольшому двуплечному луку, который использовался в состязаниях.

— Сейчас весна и травы нет, — сказал Есигуй при нашем первом выезде в долину. — Но особой легкости это не принесет. Земля размокла, и поэтому кое-где будут зыбуны и топи. Когда поскачешь, то постарайся вначале не выходить вперед, лучше это сделать перед финишем.

Мой друг участвовал в скачках с самых юных лет, и поэтому его советы были очень дельными. Вскоре наступил долгожданный день состязаний. Особо я не переживал. Еще мальчишкой я учился стрелять из лука на скаку и рубить с седла, как-нибудь справлюсь, но для моего приятеля победа в состязании была очень и очень заманчива. Он постоянно все перепроверял и переделывал. Примерно за год до моего появления, он почти выиграл осенние скачки, но его команду обошли в стрельбе. В последующие годы, служебные дела не давали ему участвовать в соревнованиях, и теперь он был полон решимости, получить долгожданный приз.

На нас были одинаковые красные плащи, на которых Айсун вышила желтым шелком гербовый знак господина Аруды. Она принесла их накануне и пожелала нам победы. Кроме этого, она подошла ко мне и протянула большой желтый платок с вышитой на нем птицей. Есигуй усмехнулся, а его матушка бросила в сторону дочери несколько быстрых фраз, после чего Айсун быстро ушла в свои покои.

— Тебе придется взять этот дар, иначе ты сильно обидишь ее.

Я не совсем понял его слова.

— Видишь ли, девушки в нашей стране не всегда живут тихими затворницами. Если ей нравится мужчина, она сама может, открыто заявить об этом перед всеми. Правда, этим правом пользуются в основном в простых семьях. Вот матушка и начала распекать ее за то, что она ведет себя как распущенная девица из рода Вэйнчжень, которые считают, что такой способ сватовства самый лучший.

* * *

Айсун в эту ночь почти не сомкнула глаз. Еще бы, это же ее первый праздник, где она может представить себя взрослой девушкой, которая сама себе хозяйка. Целый вечер Айсун думала, что же ей надеть завтра утром. Она перебрала все свои вещи, но так и не смогла выбрать ничего подходящего.

— Если надеть розовый халат, то она будет выглядеть чересчур по-детски, а черное с красным слишком мрачно, еще примут за старуху. Желтое, с красным, чересчур помпезно, наконец, она нашла то, что искала. Светло-зеленое, его привез Есигуй три года назад на праздник ее небесного цикла, тогда мать сказала, что она еще слишком мала, чтобы носить такие наряды, да и не впору оно пришлось двенадцатилетней девчушке, но теперь Айсун видела, что это то, что нужно. Как угадал Есигуй! Казалось, платье было специально сшито по ее фигуре. Даже мелких складок не было.

Только вот одобрит ли матушка ее выбор, или опять начнет ворчать, что не к лицу благородной девице так выставлять себя на людях. Впрочем, Айсун считала себя вполне взрослой, еще бы ей уже исполнилось целых пятнацать лет. Решив эту проблему, девушка занялась не менее важным делом. Она достала черную лаковую коробку, в которой хранила все свои ценности, и достала из нее три связки монет. Завтра она тайком от матери поставит их на команду своего брата, и утрет нос этой зазнайке Ньясе, которая весь год хвасталась, как разбогатела на прошлых скачках.

— Поставила одну связку, а получила целых десять, и купила мешок побрякушек,— передразнила подругу Айсун.

Наступившее утро было серым, но это ничуть не уменьшало праздничную обстановку, благодаря яркими одеждами пришедших посмотреть на первые весенние скачки. Еще с вечера, торговцы начали устанавливать свои палатки на большом пустыре возле северных ворот. Всю ночь кипела работа, стучали молотки, ржали лошади, а на утро возле стен вырос новый город, весь ярко украшенный лентами, флагами и бумажными цветами. Как только взошло солнце, торговцы начали наперебой расхваливать свой товар, благо покупателей было уже предостаточно. В это утро горожане стремились выйти из своих домов пораньше, чтобы занять самые хорошие места на беличьей горке, ведь если опоздаешь, то никаких скачек и не увидишь, а будешь стоять позади всех и только спрашивать кто, что и как.

Айсун тоже вышла из дома еще затемно. Вместе со служанкой, они шли к воротам, возле которых, несмотря на ранний час уже собралась изрядная толпа. Все ждали, когда с первым лучом солнца, стражи отворят тяжелые створки ворот.

Зябко кутаясь в свой черный плащ, девушка вновь подумала о своей подруге.

— Наверное, ее принесут в паланкине, словно принцессу, а слуги займут самые лучшие места. Ей совсем не нужно стоять возле ворот как простолюдинке.

Но в этот момент, на стене загудел большой рог, и тяжелые створки ворот начали медленно раскрываться. Толпа устремилась в проход и сразу же попала в проходы и проулки торгового городка.

Купцы во всю расхваливали свой товар, завлекая покупателей. Чего здесь только не было, и яркие ткани, и целые ряды украшений, мягкая обувь, перья птиц и причудливые заморские раковины.

— Подходите! Подходите! — неслось со всех сторон. — У нас самое лучшее.

Айсун почувствовала, что не в силах идти дальше. Все было настолько красивым и завлекательным, что лучшего места в мире просто не могло и быть.

— Подходи красавица! Чего желаешь?

Айсун выбрала брошь с ярким голубым камнем.

— Хороший выбор красавица! И как дешево! Всего четыре сотни монет.

Девушка покачала головой.

— Нет, это дорого, давайте сто.

— Да что ты госпожа! Это же украшения из далекого северного королевства! Я не могу отдать их за бесценок, давайте триста пятьдесят!

— Нет, это слишком дорого за серебро, к тому же камень не чисто голубой, а здесь немного сколот.

Поторговавшись еще минут десять, Айсун все же получила брошь, сойдясь с торговцем на цене в двести монет. Но она того стоила. Сделанная из переплетения тонкой серебряной проволоки в виде узла счастья, брошь очень шла ее зеленому наряду, как будто была сделана для него специально. К тому же у нее была такая выгодная цена. Несмотря на свой юный возраст, она считала себя очень практичной особой.

На беличьей горке уже почти не было свободных мест. Айсун даже пожалела, что потеряла так много времени в торговых рядах, но вдруг она услышала, как кто-то ее зовет.

— Посмотрите молодая хозяйка, — сказала служанка. — Сдается мне, что это юная госпожа Ньяса, и она машет вам рукой.

Но Айсун и сама увидела свою подругу.

— Иди же скорее сюда! Здесь рядом есть место! Как ты сегодня одна! Совсем как взрослая дама!

Отправив слуг к чиновнику делать ставки, подруги начали рассматривать друг друга, восхищаясь нарядами. Конечно же, новая брошка стала предметом пристального внимания и всяческого восхищения, а когда Айсун сказала, что выторговала ее у торговца за триста монет, то восхищению подруги не было предела. Но тут Айсун увидела новый пояс своей подруги.

Украшенный золотыми пряжками и красной тесьмой, это был обручальный дар жениха невесте.

— Так тебя выдают замуж? И кто же счастливец?

Ньяса потупила взор, прикрыв лицо веером, но Айсун не собиралась отступать.

— Кто он? Я его знаю? — Не унималась девушка. — И сколько времени он за тобой ухаживал?

Ньяса как бы неохотно, но в тоже время с чувством скрытого превосходства отвечала на вопросы подруги. Ее женихом был никто иной, как старший сын начальника дворцовой стражи.

Айсун хорошо знала этого юношу, он был старше ее на три года. Еще год назад они весело подшучивали над ним, а теперь посмотрите-ка, уже жених. В сердце девушки проснулась маленькая змейка ревности, ведь Ньяса была ее ровесницей, но сейчас она была уже невестой.

Над полем ударил большой гонг, и состязания начались. На поле стали выходить команды участников, демонстрируя зрителям цвета своих одежд и свою ловкость в управлении с конем.

— Посмотри! Посмотри! Там твой брат! — закричала Ньяса. — Ой что это? Ах! Вот так наша тихоня!

Есигуй остановил своих всадников прямо напротив мест, где сидели девушки. Внимание Ньясы, привлек вышитый шелковый платок, который Айсун подарила другу своего брата — странному молчаливому воину с далеких восточных островов. платок был повязан на руку так, что каждый мог видеть золотую птицу.

Ньяса просто пожирала его глазами, а Айсун как бы ненароком спросила:

— А что господин Синьвэй не участвует в скачках?

— Нет, — твердо ответила она. — В этом году его будут представлять солдаты императорской гвардии.

— Пусть себе Ньяса хвастает своей помолвкой, — подумала про себя Айсун. — Зато все теперь видят, что она не просто благородная девушка, а настоящая дама, у которой есть свой рыцарь, но, вновь посмотрев на своего брата, девушка заметила то, что не заметила раньше. На плече Есигуя был повязан платок Ньясы.

* * *

Шум, толкотня, яркие краски одежд и флагов, все смешалось в праздничном круговороте.

Участники следовали по главной улице города, направляясь к северным воротам, через живой тоннель из ликующих людей. Под копыта лошадей падали цветы и яркие вышитые ленточки. Среди зрителей даже заключались шуточные ставки, на того, кто сумеет бросить ленточку так, чтобы выбранная лошадь могла наступить на нее двумя копытами.

За городом всадники разошлись и заняли строго положенные места. Скачки начались.

В ожидании звука большого гонга наездники старались усмирить своих скакунов, которые сильно нервничали и то и дело стремились сломать строй. Когда главный глашатай поднялся на стену и подошел к огромному бронзовому диску, то напряжение достигло предела. Двое молодых всадников не выдержали и пустили своих коней вскачь, за что и были сразу же прогнаны и осмеяны толпой. Наконец глашатай взял длинный молот и ударил им точно в центр гонга. Звук потонул в криках наездников, топоте копыт и шуме толпы.

Всадники рванулись вперед, но в половине ли от стен начался самый настоящий кошмар. Низина, затопляемая ранней весной, представляла собой страшное нагромождение кочек, валунов и глубоких рытвин. Тот, кто не успевал быстро среагировать, вылетал из седла, лошади ломали ноги и падали на пути у других, вызывая самую настоящую свалку. Мне повезло, стараясь не отставать, я так и держался в лидирующей группе, не вырываясь вперед и имея достаточно времени, чтобы заметить внезапно возникшее препятствие. Стараясь не упускать из вида желтый бунчук Есигуя, я обошел нескольких всадников и занял место позади него. Наши лошадки оказались проворнее, и мы смогли прийти к финишу вторыми. Впереди была команда, сотника Дигуная.

Теперь предстояло испытание на владение клинком. Сменив коней, мы галопом пронеслись между столбов, рассыпая удары направо и налево, уклоняясь от выступающих из них прутьев и кольев.

В этом деле, мы смогли прийти первыми, и теперь только последнее состязание могло решить, кто станет победителем, а кто нет.

Всем участникам раздали по восемь ярко желтых стрел с разноцветным оперением. По ним судьи будут определять, чей выстрел достиг цели, и сколько очков получила та или другая команда. Больше всего очков, судьи присуждали за последнюю мишень. Но если замечали, что стрелок не стрелял в предыдущие, то его лишали всех набранных ранее очков, и с позором изгоняли с состязаний.

Как победитель предыдущего этапа, наша команда стреляла первой. Два всадника промахнулись в первую мишень, но последнюю поразили все. Судьи подсчитали очки и огласили его перед толпой, которая взорвалась радостными криками.

Теперь настал черед наших соперников — команды, основными игроками которой были воины дворцовой стражи.

Среди них выделялся своим огромным ростом капитан их команды — десятник Дигунай, пользовавшийся славой чемпиона прошлых игр. Вся команда всячески старалась ему подыграть, но теперь победа зависела только от ловкости каждого всадника.

Судья ударил в гонг.

Всадники понеслись по коридору, выпуская на скаку стрелы. Дигунай шел первым. Одна, вторая, третья, лицо Есигуя стало белым от напряжения, четвертая. И в этот момент конь десятника споткнулся и рухнул. Вся группа смешалась. Толпа взорвалась громогласным ревом. Из восьми мишеней было поражено только четыре первых. Ни одна стрела не поразила деревянного зайца. Это был чудовищный провал. Под свист и улюлюканье толпы дворцовая стража покинула поле, а мы стали победителями игр.

* * *

Последующие дни мы были центром всеобщего внимания. Приглашения, праздниования и застолья сменяли друг друга так, что к вечеру мы уже не помнили где мы, и что нам нужно делать. Только через три дня, эта круговерть начала понемногу успокаиваться.

В один из спокойных вечеров, мы сидели в небольшой харчевне, расположенной недалеко от стен красного города, пользуясь радушием хозяина, угощавшего победителей скачек. Это было любимое место дворцовой стражи, где воины собирались поиграть и узнать текущие новости.

Есигуй пребывал в мечтательном и рассеянном настроении, он что-то писал на небольших бумажных листах, потом зачеркивал написанное и начинал все сначала.

По-моему, мы пропустили четыре или пять чаш с вином и в голове уже появилась неприятная тяжесть, от которой я старался избавиться с помощью орехов.

В этот момент на пороге появилась шумная компания, которую возглавлял Дигунай. Сегодня он был особенно зол из-за того, что его обошли на самом последнем круге. Его бритый затылок так и светился ярко-малиновым цветом. Увидев нас, он побагровел еще больше.

— А вот и наш поэт! Ну, как? Много ли написал? Приключения лучше описывать на бумаге, чем участвовать в них!

Есигуй спокойно ответил:

— Гонка была честной, и то, что твоя лошадь подвела тебя, никто не виноват. Она молода и сноровиста, тебе нужно было лучше объездить ее, прежде чем выводить на круг.

— Да вы посмотрите, а наш-то поэт не только в буквах разбирается, он еще и в лошадях понимает. Ну, раз так, то может он знает и как женщин укрощать. Поучите нас, почтенный, а то мы совсем невежественны в этом деле!

Налицо был какой-то подвох. Моего приятеля старались втянуть в какое-то неприятное дело, но он старался не замечать этого. Однако, похоже, хмель тоже ударил ему в голову, и он начал заводиться.

Грубый характер Дигуная уже давно снискал ему недобрую славу среди всех достойных семей, к тому же мало кто из них хотел родниться с тем, в чьих предках были кидане, поэтому слова Есигуя попали в самое больное место. Но, несмотря на это, сотник быстро взял себя в руки, и уже более миролюбиво сказал:

— Да что уж там, давайте лучше выпьем этого доброго вина.

Конфликт вроде бы и угас, но у меня не проходило какое-то внутреннее чувство опасности, Дигунай был человеком злопамятным, а проигрыш на скачках совсем не улучшил его настроение, и тем не менее, сейчас его можно было принять за старого доброго товарища, который совсем не испытывает ничего кроме искренней дружбы. Чаша пошла по кругу, но я старался не пить. Моя голова вновь обрела прежнюю ясность, и я продолжил наблюдать за тем, куда же повернут события.

Какое-то время все было спокойно. Обычная бравада, перечисление достоинств коней и оружия, рассказ об удачах на охоте. Но постепенно, все разговоры вновь свелись к обсуждению женского общества и рассказам о любовных победах.

— А вы видели дочку Юшимыня, говорят она теперь первая красавица столицы!

При этих словах Есигуй весь напрягся и отодвинулся от стола. Между тем, разговор продолжался.

— Да, да и еще старик просто мечтает поскорее выдать ее замуж! Сегодня как раз в его доме будет объявлено о помолвке.

— А я слышал, что она сама в кого-то тайно влюблена, и даже оказывала знаки внимания своему тайному поклоннику. Есигуй! Ты случайно не знаешь, кто бы это мог быть?

Мой друг как бы пропустил это мимо ушей и не стал отвечать, но спустя какое-то время стал выбираться из-за стола и, сославшись на какие-то неотложные дела, покинул шумную компанию.

Немного посидев и окончательно убедившись в том, что вино сначала развязывает язык, а потом затемняет голову, я тоже покинул заведение и направился к дому. Ночь была темная, уличные фонари уже прогорели, поэтому те, что еще светили, являлись скорее чем-то вроде маяков, которые показывали правильный курс, но совсем не освещали дорогу. Добравшись до особняка, я уже собрался постучать в калитку привратника, как вдруг услышал какой-то шорох. Обернувшись, я заметил тень, которая осторожно выскользнула за ворота. Подумав, что это грабитель, я осторожно последовал вслед за ним. По небу бежали облака, поэтому я скорее угадывал очертания, чем видел того, за кем шел. Вскоре я заметил, что мы направляемся как раз в сторону северных ворот, пройдя несколько улиц, Человек направлялся к задней стене дома Юшимыня.

Перебежав на другую сторону улицы, я оказался в тени большой галереи, в этот момент луна вышла из-за туч, и я увидел, что преследуемым был Есигуй.

Он осторожно открыл калитку и скрылся в доме. Чтобы не привлечь внимания, я сел в тени стен так, чтобы хорошо видеть то место, куда прошел мой друг, и стал ждать дальнейшего развития событий.

Теперь я понял, что так взволновало моего друга во время пирушки. Он видимо и был тем, кому красавица Ньяса подарила свою благосклонность, и теперь он непременно хотел в последний раз увидеть ее перед помолвкой. Ждать пришлось недолго. Шум и крики разорвали тишину ночи. В окнах темного дома замигал свет и послышался топот бегущих ног.

В этот момент из калитки выбежал Есигуй и бросился вниз по улице. За ним гнались трое, полуодетых мужчин с мечами в руках.

Недолго думая, я вскочил и бросился наперерез. Мне не хотелось понапрасну проливать кровь, поэтому деревянная палка оказалась как нельзя более к месту. Нападавшие видели, что их цель убегает, и совершенно не ожидали моей атаки. К тому же их глаза еще не в полной мере адаптировались к темноте, а разум был ослеплен яростью. Спустя несколько минут все было кончено. Трое преследователей лежало на земле, но из дома бежали еще люди, и я поспешил, как можно быстрее ретироваться. Темная одежда, да набежавшая на диск луны тучка сильно помогли мне в этом.

Погоня замялась, пока слуги оказывали помощь своим господам, а я спокойно скрылся в переплетении переулков и вскоре вышел к дому. Привратник что-то проворчал, но не стал задавать вопросов. В доме было тихо, я прошел к себе и лег спать.

* * *

Спать пришлось недолго. Как только первые лучи солнца осветили коньки крыш, в ворота уже стучалась дворцовая стража, а восход мы уже встречали в дворцовой тюрьме, рассматривая небо через толстые кованые прутья.

Есигуй сидел на охапке соломы, поджав ноги к подбородку. Попав в подобное заведение впервые, он был подавлен и молчалив.

Я хорошо понимал, что наша ночная выходка не останется без последствий, но то, что мы оказались в каземате, было немного странным.

Конечно, мы устроили шум на весь город, ввязались в драку со стражей, да еще уложили несколько человек, но это все были мелочи за которыми, конечно же, следует выговор, но в тюрьму не сажают. Вероятно, случилось еще что-то. Но из рассказа Есигуя, ничего особенного я не узнал. В порыве страсти, он тайно отправился на ночное свидание, рассчитывая тайно проникнуть в покои Ньясы, поскольку и сам Юшмынь и его гости должны были в это время отдыхать после пиршества. Но по дороге он каким-то образом наткнулся на служанку, которая, решив, что это воры подняла крик на весь дом. То, что случилось позже, я видел своими глазами, и даже принял в этом кое-какое участие.

Солнце поднялось в зенит, когда к двери подошел тюремщик. Я поинтересовался насчет обеда, но кроме усмешки не получил ничего. Обычное дело, но на Есигуя это произвело гнетущее впечатление. Он уже решил, что наши головы непременно украсят базарную площадь на потеху толпе, и вновь впал в уныние.

* * *

Князь Ваньян Аруда искренне не любил таких людей как дувэй Юшимынь. И дело было совсем не в знатности и древности рода, князю не нравилось то, какими методами этот человек решал все свои проблемы, дувэй мог продать все что угодно, если за этим стояла хоть какая-нибудь выгода, такие понятия как честь и совесть были ему незнакомы с самого его детства.

Вот и сейчас, Юшимынь пытался упрочить свое положение при дворе, выдавая одну из своих дочерей за сына начальника дворцовой стражи. В другое время князь не стал бы ничего предпринимать, начальник начальником, но это только должность, которая быстро может уйти в другие руки, но в дело оказался втянут родственник, пусть дальний, но все же родственник. Конечно, все это было мелкой шалостью, учиненной молодым повесой. Но от оскорбленного дувэя можно было ожидать всего, и князь отдал распоряжение об аресте Есигуя с заключением его под стражу. В тюрьме хоть и плохо, но достать его там будет намного сложнее, чем в темном переулке. Конечно, можно подкупить стражу, но князь предусмотрительно сменил охранников, на своих людей.

Теперь, когда все было сделано, и племяннику ничего не угрожало, князь Аруда решал, как же использовать этот случай в свою пользу. Юшимынь все еще требовал головы Есигуя, но достать ее он не мог. Спустя две-три недели он успокоится, а помолвку его дочери никто не расторгнет, дувэю нужны связи, а у начальника стражи большие финансов меньше чем снега в июньский полдень. Только вот зачем Юшимыню понадобилось все это, и почему именно начальник дворцовой стражи, а, например, не главный писарь, у которого тоже был молодой сын, и к тому же более способный, чем этот увалень Сянвэй.

Князь подошел к столу и взял игральные палочки. Подкинув их несколько раз, он записал выпавшие цвета на клочке бумаги, получилось поровну, два раза красное и два раза черное.

— Вот так. — Сказал он сам себе, теперь один ход решает выигрыш или нет. Он отложил игру в сторону и развернул несколько писем.

В посланиях с севера сообщалось о том, что Великий Хан северных земель собирается начать новый поход и покорить земли Урусу, для этого по всем северным землям собирается усиленная дань.

Князь просмотрел еще несколько писем, в которых говорилось об урожаях в северных провинциях и поголовье скота, и вновь вернулся к первому письму.

— Получается, что Хан не соберет достаточного для похода количества дани. На севере засуха и падеж скота. То, что завоевал Тай-цзу Хан, давно растрачено или осело в сундуках у чиновников, а деньги всегда нужны, иначе все рухнет в одно мгновение.— Подумал про себя князь.

— Чтобы сделал я на месте Хана? Увеличил бы подати, вызвав недовольство своих людей, или бы взял то, что плохо лежит? Скорее второе, чем первое. А плохо лежит у нас, отделение от Цзинь, два года неурожая, зависимость поставок зерна из Южной Сун, все это делает империю сильно уязвимой. Вот где Хан думает взять средства, и нападение будет очень скоро, вот только откуда, с севера или с юга?

На севере стоит несколько армий, и если монголы ударят там, то не миновать долгой и кровопролитной войны, которая им не выгодна, но если они смогут договориться с королевством Коре, и провести войска южным путем, то старые крепости Чонжона не смогут удержать их наступление, и монголы возьмут империю "голыми" руками.

В дверь заглянул слуга.

— Господин изволит чего-нибудь?

Князь отвлекся от мыслей. Отослав жестом слугу прочь, он понял, как ему поступить с племянником.

* * *

В клетке время течет совсем не так, как на свободе. Прошло несколько дней, серых в своей монотонности, а может и неделя. Тюремщик регулярно приносил еду. Крысы перестали нас бояться и свободно прогуливались по камере. Я даже стал думать, что о нас просто забыли. Но в одну из ночей тюремщик пришел в сопровождении стражи, и нас повели по каким-то длинным переходам.

— Нас ведут на казнь? — Спросил Есигуй, но охранники, не заметили его вопроса.

Двери, лестницы, переходы и все без единого окна, хотя я мог и ошибаться, ведь на дворе была глубокая ночь. Ну что ж, по крайней мере, хоть какое-то разнообразие. Нас подвели к массивной двери и втолкнули в просторную комнату. Из всей мебели, в ней стояло только стол и два кресла. На одном из них сидел господин Аруда.

На черном лакированном столе лежало несколько свитков.

— Здравствуйте господа государственные преступники! Надеюсь, камера пошла вам на пользу.

Есигуй был бледнее мела и во все глаза смотрел на князя, не веря его словам.

— Чего же вы молчите? Обычно ты Есигуй более красноречив, а про твои сочинения и говорить не приходится, ах я забыл, они же принадлежат не тебе, а монаху Чан Лао, может послать за почтенным старцем и спросить его, что и как?

Тут я рассмотрел на столе знакомый свиток, именно его и записывал Есигуй, сидя в таверне. Хорошо, что он не подписался собственным именем, такая неосторожность была бы непростительна. Впрочем, похоже, эта предосторожность не сработала.

— Сегодня утром император принял дувэя Юшимыня, он требовал твоей головы как плату за позор своей дочери. — Но император не дал согласия. Тебя приговорили к ссылке в дальний гарнизон. Ты все понял?

Есигуй кивнул. Я стоял немного позади и конечно понимал, что обрушилось на голову моего друга, но, в тоже время, я никак не мог отделаться от ощущения, что перед нами разыгрывают спектакль. С чего бы император, вступался за двух ничем не примечательных воинов? И почему весь этот разговор обставлен с такой секретностью? Здесь явно что-то не так.

Между тем, князь продолжал:

— Завтра ты отправишься в крепость на синем перевале. В качестве главного писца.

Есигуй поклонился, принимая приказ.

— Санори! — Князь посмотрел на меня. — Ты отправишься вместе с ним.

Солнце взошло над горизонтом. Эту ночь мы провели не в камере, а в небольшой комнате в княжеском дворце. Как только первые лучи окрасили крыши пагод, в дверьвошел слуга и положил на пол наши вещи.

— Все, идите к южным воротам, все, что вам понадобится уже там.

Путь до ворот не занял много времени, но когда мы подошли, то увидели только двух оседланных лошадей, да молодого слугу.

Видя, что никого нет, я подумал, что мы опоздали и теперь придется догонять ушедший без нас отряд, но слуга совершенно спокойно объяснил, что он стоит у ворот с прошлой стражи, и никого еще не видел.

Князь действительно позаботился о нас, выделив не только лошадей, но и все что нужно для дальнего перехода. Ожидая отряд, мы перекладывали вещи и крепили сумки. Вскоре к воротам подошел обоз из двух десятков подвод, загруженных аммуницией и оружием. За ними шли две сотни парней, одетых в одинаковые кожаные куртки и штаны, да еще человек шестьдесят в разных одеждах, вероятно слуги. Кто вел под уздцы коня, а кто шел пешком. Все были налегке без доспехов и даже без личного оружия, только немногие имели при себе ножи.

— Ты что там увидел? — Есигуй смотрел на меня, не понимая моего удивления.

— Ничего, я не вижу где отряд? Обоз, а где же две сотни, о которых говорил князь?

— Это они и есть, пошли.

Я последовал за ним, и все вместе мы вышли за ворота. Солнце поднялось в зенит, отряд растянулся по дороге на несколько сот ли.

— Ты что-то сам не свой, жалеешь, что не остался в столице или еще что?

— Вот именно еще, это же не армия, они даже свое оружие сложили в телеги и идут, словно на прогулке.

— А что тебе не нравится? Это же не военный поход, пусть идут на легке. Я вот бы тоже положил свое в телегу, а то уже плечи болят.

Я не ответил, только потуже подтянул ремень. Две сотни, которые были направлены в крепость, состояли из совсем молодых всадников. Практически еще дети, которых набрали в окрестных селениях прошлой осенью.

— Две сотни мальчишек, что же нас ждет? — подумал я про себя.

Первый день прошел без приключений, несколько человек повздорило, но до драки не дошло, рядом оказался старый сотник, который быстро поставил задир на место. В отличие от остальных, старик нес свое оружие сам.

— Его зовут Собутэ, — сказал Есигуй, заметив мое любопытство, — или просто — дед он еще помнит те времена, когда Великий Хан северных земель огнем и мечом прошел по северным провинциям Золотой Империи.

А другого сотника зовут Агура, вон он впереди с красным султаном на шлеме, самый известный щеголь и франт во всей столице, говорят, он так хорошо владеет мечом, потому, что боится поцарапать панцирь.

Вечером, Есигуй достал несколько листов, оказавшихся картой и стал водить по ней палочкой, словно указкой.

— Смотри! Крепость полностью блокирует проход через перевал, а другой дороги, по которой можно было быстро перебросить тяжелое вооружение, нет.

Но более подробных сведений о крепости было крайне мало. Все что мог рассказать мой товарищ, касалось истории форта, которую Есигуй когда-то видел в дворцовом архиве.

Старинная крепость, располагалась в распадке между двумя отрогами большого горного хребта. Распадок образовывал естественные ворота через перевал, через которые шла торговая дорога. По преданию, первоначальные стены были возведены народом Мохэ. В этом месте их племена оборонялись от воинственных соседей. В период царства Бохай, городок стал важным центром всех северных мохэ, которые не желали признавать власть соседей бохайцев. Во время войн крепость неоднократно разрушалась, но затем отстраивалась вновь. Мохэсские землянки уступили место каменным бохайским домам, крепостные валы были отсыпаны заново, и крепость стала грозным приграничным фортом. Но им не удалось испытать плоды этих усилий. Кидане покорили бохайское царство.

Во времена киданьской империи, начался расцвет поселения. Через него проходил большой торговый путь — соколиная дорога. Но после падения империи дайляосов, поселение постепенно пришло в упадок. Жители покинули обжитые места, а их некогда большие и богатые дома обветшали и разрушились, оставив после себя только фундаменты с просторными подвалами, да груды строительного камня. Сейчас основным населением поселка были переселенцы из северных провинций Цзинь, бежавшие от нашествия монгольских войск в более спокойные восточные земли, да несколько семей охотников гиляков, которые возвращались в эти места зимой, а летом откочевывали на север.

Костер уже практически прогорел, когда мы закончили разговор. Оставалось немного темного времени на сон, который был нужен перед завтрашним переходом. Я думал о словах Есигуя, и не мог не согласиться с его выводами.

В тот год напряжение в отношениях с соседними государствами стали напряженными. Киданьские князья практически полностью признали себя вассалами монголов. Несмотря на всю многовековую вражду, которую Кидане испытывали к племенам мэнгэ, они все же предпочли служить хоть врагам, но все же, таким же степнякам, как и они сами. Но это было бы наименьшим злом, если бы не то, что и остатки китайского государства — Южная Сун, тоже не начали поддерживать монголов, надеясь с помощью северян одолеть восточных узурпаторов. Теперь, если все эти силы могли в любой момент объединиться против восточной империи. Но все это было слишком далеко от нас, и я больше всего думал о том, что ждет нас по прибытии в крепость.

Восточная Чжэнь, 1232 год

Две сотни всадников растянулись на целых пол ри, двигаясь в свободном строю. Мы следовали к великому голубому озеру, в место, где главнокомандующий Хэлу собирал все части северной армии перед решающим ударом на Субинь. По словам моих спутников, это озеро было столь велико, что походило на море с пресной водой. По древней легенде, оно возникло оттого, что небесный император уронил на землю большой алмаз. Тот пробил землю и стал огромным голубым озером. В ветреную погоду на нем случались настоящие штормы, и туго приходись рыбакам, рискнувшим выйти на промысел. В давние времена через озеро, шла торговая дорога, по которой велось основное сообщение между Дунчжэнь и центральными областями Золотой империи. К сожалению, теперь дорога была заброшена. Откол восточных провинций Елани и Субиня от основной метрополии прошел совсем не так, как полагал император Ваньну. Падение северной столицы Чжунду (Чжунду — Пекин) и захват северных территорий монголами полностью отрезал восточные провинции от основной метрополии. Генерал Пусянь Ваньну вывел уцелевшие в северной войне войска в восточные земли, сохранив тем самым их независимость. Но, Золотая империя расценила этот шаг как бунт, против правительства объявив и генерала и остатки своей армии вне закона. Так возникло новое государство восточных чжурчжэней. Конфликт с основной метрополией, нападения монголов, сделали свое дело, поселения опустели, жители перебрались на восток, поближе к большим городам. То, что некогда было процветающим мирным краем, превратилось в тревожное приграничье.

— Послушай Санори! А зачем тебе два меча? Мы все носим один, а у тебя один длинный, а другой нет. Может лучше взять два одинаковых клинка?

Вопрос Агуры вывел меня из задумчивости. За прошедшие годы я стал носить такие же одежды и доспехи, как и мои спутники, это было и удобно и практично, в этом суровом краю, но по-прежнему пользовался своими японскими мечами. Они напоминали мне не только о родных островах, но и о моем отце, который потратил добрую половину своей жизни, оттачивая искусство сражения двумя клинками одновременно.

— Нет, два меча носят редко, вот малый меч — удобен в ближнем бою, или когда приходится драться в доме, где перекрытия и балки могут помешать замаху. К тому же, два всегда больше чем один.

— А ты можешь использовать два больших меча сразу? — Не унимался сотник.

— Могу, в свое время моему отцу пришла в голову эта идея во время сражения на равнине Синано, это совершенно особое искусство, и ему нужно долго учиться.

Всадники переглянулись и начали обсуждать способы действия одним и двумя мечами, а кто-то даже попробовал действовать сразу двумя клинками одновременно.

Вопрос вернул меня в прошлую жизнь. Бумажные домики, зеленые сосны, белые склоны священной горы, на которые я смотрел въезжая в столицу. Но, назад дороги нет. Человек идет вперед, и живет настоящим, а прошлое это для стариков.

Вскоре лес кончился, и мы вышли на равнину, Перед нами на много те (те — японская мера площади 10 кв.м.) расстилалось тростниковое море. Его наполняли тысячи птиц. Гуси, лебеди, утки, цапли, журавли, здесь собрались все представители пернатых со всех уголков земли. Все шумели, кричали, хлопали крыльями. Казалось, что вся земля принадлежит только птицам. Если бы кто-нибудь рассказал об этом, то я бы просто не проверил, сочтя все за хорошую сказку, но сейчас я все это видел собственными глазами. А дальше было еще интереснее, Когда мы подъехали к тростникам, то они из травы внезапно превратились в настоящую лесную чащу. Высокие стебли полностью скрывали всадника вместе с лошадью. Вскоре Собутэ нашел тропу, и мы вошли в этот чудной тростниковый лес.

Многие воины не могли удержаться от того, чтобы не подстрелить несколько птиц. Но это было в высшей степени забавно, больше половины наших людей было вооружено не луками, а механическими самострелами, которые могли пробить легкий доспех. Но если лук стрелял почти бесшумно, то самострелы, издавали при выстреле такой грохот, что пугали всю живность на милю вокруг, поэтому их добыча была не столь велика, как хотелось.

Солнце медленно коснулось верхушек деревьев, а после опустилось за горизонт. Наступили сумерки, принесшие долгожданную прохладу. После длинного перехода, мы расположились лагерем, возле стремительной лесной реки. Вскоре запылали костры, послышались разговоры и песни.

Молодые воины, которые только что справили свое совершеннолетие сидели отдельно и о чем-то громко говорили между собой. От костра постоянно слышался смех и обрывки похвальных речей. Иногда начинались небольшие перепалки, но все заканчивалось быстрее, чем начиналось.

Сотник Собутэ сидел рядом с нами, и что-то напевал себе под нос, вырезал ножом разные узоры на длинной деревянной палочке. Есигуй что-то писал в своей походной тетради, а Агура наводил блеск на свои сияющие доспехи. Как я понял, он добыл какой-то особый состав в деревне Динь-Ли, который позволял не только довести металл до зеркального блеска, но и защитить его от ржавчины. Не знаю, насколько это было эффективно, но он старательно натирал пластинки своего панциря, странной зеленой мазью.

Возле костра молодых воинов все чаще стали возникать перепалки, поэтому Собутэ бросил свою работу и стал внимательно прислушиваться к их веселым выкрикам. Спустя какое-то время он сказал:

— Похоже, молодежь сильно увлеклась вином, пойду лучше к ним, а то еще натворят чего-нибудь.

О сотнике ходили разные истории, часть была правдой, а в других переплеталась правда и вымысел. Он был старше всех воинов, которых я встречал до этого времени, но, тем не менее, военная служба ничуть не тяготила его. В седле он словно становился моложе, и не каждому удавалось одержать над ним победу в конном поединке. Он помнил те времена, когда конница чжурчжэней прошла как сверкающий меч по западным землям. В те времена, конникам Золотой Империи покорились многие племена и народы от южных морей, до Великой степи. Его лицо было рассечено от левой брови до челюсти, левого глаза не было. Но это нисколько не смущало его, по его же собственным словам, он и одним глазом мог разглядеть то, что другие и двумя не увидят.

Подойдя к костру, сотник достал свою чашку и весело спросил:

— Ну что притихли, наверное, все вино уже выпили, или может, найдется пара — тройка глотков для старика?

Несмотря на то, что сотник был, по крайней мере, раза в два старше своих собеседников, он очень быстро влился в общий разговор. Через некоторое время молодежь уже весело общалась со стариком, который, ничуть не смущаясь, подшучивал над ними. Вскоре Собутэ завладел общим вниманием, рассказывая какую-то длинную историю.

Я оставил Есигуя и Агуру наедине с их делами, а сам направился вслед за сотником, послушать его рассказы. Когда я подошел к костру, молодежь о чем-то наперебой просила деда.

— Да, да, давай, расскажи, как ты видел Тайцзу-Хана!

— Правда ли, что он всегда ездил в железной повозке, запряженной белыми конями?

— А он действительно так быстро бежал, что весь свой гарем бросил?

Голоса становились все громче. Одноглазый Собутэ повернулся, и, сделав очередной глоток из чаши, продолжил.

— Ничего-то вы еще не знаете! — Вам молодым щенятам подавай красивую сказку, а я сам был там. — Мой глаз до сих пор смотрит на великую степь, а многие мои товарищи так и остались там.

— Ха, Ха, Ха... — Да они, наверное, нашли себе там хорошеньких северянок! — понеслись со всех сторон голоса молодых конников.

Но Собутэ внезапно так посмотрел вокруг своим единственным глазом, что смех и выкрики прекратились. В наступившей тишине он заговорил.

— Это все сказки. Их стали рассказывать те, кто там не был и не знал, что же произошло на самом деле. — А было вот что. У северных племен, таких как мирки, мэнгу, кери и татань женщины не всегда живут затворницами, они не бинтуют ноги, а некоторые могут сражаться не хуже мужчин.

Темучин вместо гарема, как раз и держал таких девиц, которые управлялись с мечом намного лучше, чем с очагом и казаном.

Сотник отставил свою чашу и поворошил угли костра, от чего в воздух поднялся сноп красных искр.

— Я тогда был еще совсем зеленым юнцом, еще только усы начали пробиваться. Как раз, лучших из конников направили под командование сына светлейшего князя Ву-Шаня и направили на северную границу империи.

В те времена шивэйские кланы были еще сильно разобщены и к тому же мы старались подавить сопротивление еще в зародыше, поэтому каждые три года проводили военные экспедиции в северные земли, громя непокорных князьков, а чаще просто натравливали одного на другого.

Но однажды среди них появился Темучин. Кто говорил, что он Мэнгэ, кто, что Татань, а кто, что Шивэй или даже Кидань. Степняки считают его потомком рода Борджигинов, но я так считаю, что он Хунну или еще кто-то. Мне кажется, что он пришел из земель севернее великой степи. Я ведь сам видел его в тот день, когда я лишился глаза. Его кожа бела как снег, а глаза зеленые, словно у тигра, да и вообще он не похож на своих воинов. За короткое время он смог объединить с десяток мелких родов и превратить их в мощную армию, которая напала на северные границы империи.

Нас тогда это мало взволновало, подумаешь какой-то новоявленный князек, что может хоть десяток таких перед великой армией Золотой Империи. Но его воины стали одерживать победу за победой, и вскоре все приграничье пылало в огне. Направляясь на север, мы не верили рассказам беженцев, но вскоре я своими глазами увидел, что такое этот новый северный вождь. Они нападали все сразу — единой конной лавой, словно волны моря на берег и перед этой силой было почти невозможно устоять. Часть своих воинов, Темучин всегда оставлял в резерве, и как бы ни кипел бой, эти части стояли на месте. Только когда противник весь втягивался в битву и начинал уставать, он выпускал их, стараясь ударить в тыл.

Я тогда был не намного старше вас безусых и мало что понимал в военной науке, но даже мне показалось, что северные дикари воюют совсем не по-дикарски. Обычно северяне не сражались в нашем понимании этого слова. Они просто приходили грабить то, что плохо лежит. Роды и племена, так враждовали меду собой, что они начинали грызться между собой прежде, чем мы успевали дать им бой. В свое время этим хорошо пользовались кидани, а затем и мы. Как только они начинали выяснять свои отношения, мы приходили и громили их по одиночке. А здесь нам противостояла армия: пусть еще неопытная, но армия. Среди них не было ни кланов, ни родов, только десятки, сотни и тысячи.

Но не зря князь Ву-Шань слыл великим полководцем. Он не только остановил северян малым количеством своих воинов, но и обратил их в позорное бегство. Налегке, с небольшими запасами, мы преследовали их по степи дальше и дальше, пока не нагнали его возле какой-то реки. Там-то я и увидел его. Мы ворвались в лагерь ночью. Нападение было настолько неожиданным, что степняки даже не успели оседлать коней. В пылу схватки, наше крыло прорвалось к центру стана. Я пробился к большому белому шатру, но толи он действительно держал коня в шатре, толи конь был где-то рядом, шатер рухнул, а он выскочил из него на белом коне с обнаженным клинком. Вот тогда я его и увидел. От неожиданности я не успел закрыться, и его меч прошелся по моей голове, оставив эту отметину. Блеснули зеленые как у дикого кота глаза, и Темучин скрылся в темноте ночи.

В ту ночь он смог уйти. Генерал Ву-Шань разбил все его войско, взял тысячи пленных, и обложил его род самой большой и позорной данью. В то время мы думали, что одержали полную победу, и с северной угрозой полностью покончено, но это было не так. Оставаться в степи мы не могли. Нужно было доставлять провиант, оружие, да и много всяких необходимых вещей. Жить в степи мы не умели. После нашего ухода Темучин вновь вернулся в родные места и снова объединил степные кланы. Но теперь он имел опыт сражений с нами, а его новая армия была настолько велика, что напоминала бушующее море. Он установил в ней железную дисциплину. Если воин бежал с поля боя, то казнили весь его десяток, если бежал десяток, то — сотню, если сотня, то — тысячу. Он не перед чем не останавливался. Подчинив все степные кланы, Хан Темучин взял себе новое имя — Чингис, что и значит море, стал великим ханом всех северных племен, назвав свое царство — Монгол-Улус.

Теперь с ним пришлось считаться как с равным. Для поддержания мира, император отдал ему в жены свою дочь, но все зазря. Пришло время, и его всадники захватили все северные земли, принадлежащие империи Цзинь.

Собутэ опять поворошил угли. Вокруг костра было тихо, только кони, стоявшие неподалеку, храпели и переступали с места на место.

Весь путь до крепости прошел без происшествий, если не считать мелких стычек между юнцами, почувствовавшими себя взрослыми. Официально мы подчинялись северной армии, которой командовал генерал Хэлу, но на самом деле, его гонцы появлялись крайне редко. Крепостной гарнизон считался страшным захолустьем, которое никто не рассматривал всерьез. Правда нужно сказать, что и в других, даже более крупных крепостях дела шли не лучше. Среди военных господствовала доктрина, что враг не будет штурмовать крепость, а займется грабежом и разбоем. Боеспособные войска будут скрываться в крепости до тех пор, пока захватчик не отяжелеет от награбленного, вот после этого, победоносным ударом, армия, отсидевшаяся в крепости, обрушится на голову неприятеля и прогонит его восвояси. Глупость страшная, но, тем не менее, большинство военноначальников свято верило в нее. То, что крепость можно осадить, лишить воды и питания, разрушить стены или, наконец, просто пройти мимо нее, об этом никто не думал. Есть крепость — есть сила, а то, что до соседней крепости много ли пути, ну и что, кого интересует мнение чужака. Даже Есигуй смотрел на мои соображения с большим снисхождением. Ну и что, начальству виднее.

Так понемногу мы и добрались до места нашей службы. В поселении было около пятисот человек две сотни — гарнизон форта, а стальные — поселенцы да охотники, жившие в поселке по два месяца в году. Так, что всего боеспособного войска, было около трех с половиной сотен, если считать вместе с нашим отрядом. Многие старожилы обзавелись семьями, хозяйством и смотрели на свою военную службу как на что-то необходимое, но совершенно необязательное для исполнения.

Гарнизоном командовал комендант Бохоли, маленький, подвижный человечек с бледным болезненным лицом, впрочем, причиной его хвори была маленькая железная трубочка, которую он слишком часто набивал особым составом и подносил чашку к пламени. Комендант радушно встретил нас, сразу же объявив, что все старшие офицеры будут его личными гостями, и любой отказ он примет как личное оскорбление. Впрочем, никто и не собирался обижать хозяина, поскольку его дом был практически единственной сколько-нибудь значительной постройкой, если не считать большой казармы, в которой кое-как разместились наши люди.

Вечером, жители устроили праздник. Они нечасто принимали столько гостей сразу и поэтому старались изо всех сил. На столах были диковинные блюда, украшенные огромными рыбьими головами. Судя по их размеру, рыбка была в три раза больше взрослого человека. За рыбой следовало мясо, какие-то особые кушанья из злаков и так далее. Песни сменялись плясками, а веселье продолжалось до глубокой ночи, пока вино и усталость не сомкнули глаз.

Наутро мы вновь посетили коменданта. Болезненный цвет его лица был еще более заметен, чем накануне и было видно, что аудиенция стоит ему немалых сил, но вежливое предложение Есигуя перенести беседу на более подходящее время, было решительно отклонено, он предоставил нам полную свободу действий в пределах гарнизона, обещая всяческое содействие, но дальше заверений, дело не пошло. Людей нет, строителей нет, стены еще крепкие и все в таком же духе.

Последующие три дня мы провели, тщательно осматривая весь форт и прилежащую к нему долину. По правде сказать, более удручающего зрелища я не видел за всю свою жизнь. Крепость была больше похожа на руины, и любой вооруженный отряд прошел бы через нее словно горячий нож через масло. Есигуй вначале удивлялся, а затем перестал.

Отроги распадка, прикрывали крепость с севера и юга. С востока территория немного ограничивалась скалистыми обрывами хребта. Основные земляные валы городища располагались с запада, на выходе из распадка. Там же были расположены главные ворота крепости. Поднимаясь на гребни отрогов, валы становились ниже, поскольку, здесь сами склоны сопок служили естественными стенами. В некоторых местах склоны гребней были искусственно "подработаны" и стали вертикальными обрывами. Крепость охватывала с двух сторон разрыв в скальных стенах хребта, так называемое "седло" или "ворота" горного хребта.

— Похоже, что стены не восстанавливались со времен Бохайского царства, а то и более. Смотри, валы совсем осыпались, рвы оплыли и заросли травой, подлесок подступил к самым стенам. Как ты думаешь, возможно, сделать здесь что-то реальное или нет?

Я пожал плечами. Не дожидаясь ответа, Есигуй пустил коня вскачь и без труда поднялся по оплывшей куртине, на самый верх и помахал мне рукой.

С вооружением дела обстояли и того хуже. Станковые самострелы были старыми и сильно изношенными, на многих позициях полностью отсутствовал боезапас. На каждый самострел приходилось в среднем немногим более двадцати тяжелых кованых стрел. Примерно тоже творилось и с камнеметами. Расположенные на открытых площадках, они все пришли в полную негодность от дождя и отсутствия надлежащего ухода. Я попробовал взвести один из них, но проржавевший механизм с треском развалился у меня в руках. А боевая пружина вылетела из гнезда.

— Поосторожней! Крикнул мне Есигуй. — Все-таки это армейское имущество, а ты его портишь!

— Ничего себе имущество! Да это просто хлам, который давно пора выбросить. — Ответил я. — Если нападающие увидят это, то они просто лопнут от смеха, и это будут их единственные потери.

Как предположил Есигуй, главные стены и бастионы форта действительно были построены еще во времена Бохайского царства. И в те времена они были довольно грозной преградой на пути любого, кто собирался пройти через охраняемый ею горный проход, но сейчас, время сократило их высоту примерно на половину. Некогда неприступные куртины оплыли, эскарп рва во многих местах просто обвалился, создав прекрасные проходы не только для людей, но и для конницы. Единственное, что по-прежнему говорило о силе крепости, так это мощные ворота, закрывающие основной проход. Они были сделаны из темного мореного дерева и скрепленные массивными железными полосами. Одним своим видом внушали трепет и благоговение, но вблизи они были такими же старыми, как и сама крепость.

Вечером, вдоволь налазившись по стенам и заросшим низким кустарником склонам, мы вернулись обратно в форт и изложили свои наблюдения перед комендантом и старшими офицерами, на что получили тот же ответ, что и всегда:

— Ну что ж, все ж не в чистом поле стоять. Завтра что-нибудь придумаем.

Но, ни на следующий день, ни через день, все оставалось на своих местах. Комендант соглашался, но никаких распоряжений не отдавал. Сотники тоже не горели желанием заниматься строительными работами, а рядовые воины предпочитали охоту и нехитрые развлечения, нудной муштре и тяжелой работе. Часто возникали ссоры, но сотники старались не привлекать к этому большого внимания.

Спустя неделю, после очередной драки, которую учинили несколько парней из рода Цзягу, я не выдержал и высказал свое мнение Есигую.

— Господин, нужно как-то организовать наших людей, ведь ведут себя словно на отдыхе. Если так дальше пойдет, то они просто поубивают друг друга.

— А что ты предлагаешь, никому, похоже, дела никакого нет, ни комендант, ни сотники не стараются особо себя утруждать.

— Попробуем их перехитрить. Насколько я заметил, народ у нас подобрался довольно азартный, а заняться им нечем, вот они и выпускают пар там, где не нужно. Для начала устроим соревнования между сотнями вначале каждой недели.

Так и сделали. Вскоре весь гарнизон с увлечением проводил время в постоянных упражнениях, а прочие развлечения ушли на второй план. Вскоре восстановили караульную службу и запретили отлучаться из крепости без особого разрешения коменданта. Понемногу установился порядок, необходимый для военного лагеря.

Несмотря на то, что раньше я никогда никого не учил, мне нравилось заниматься с молодыми воинами. С детских лет, привыкшие к охоте и жизни в лесу, молодые воины хорошо стреляли из лука, но вот владение секирой, копьем или тем более мечом, было для них сложным делом. У меня сердце обливалось кровью, когда они пытались сражаться на мечах, махали ими словно крестьяне палками. Пришлось сделать деревянные клинки и показывать основные движения словно детям. Понемногу дело пошло на лад.

Впрочем, я сам тоже учился у своих подопечных. Особенно меня интересовала наука выживания в лесу, а в ней-то мои мальчишки были большими знатоками. Особенно я подружился с двумя братьями. Старшего звали Ди-шу, а младшего Агунай. Их род жил на восточных границах Субиня, мальчишки с детства бродили по дремучим лесам и знали разные охотничьи хитрости. Ди-шу рассказывал о племенах диких охотников, живущих в восточной тайге и по побережью, которые не признавали власти Императора. Таких людей считали варварами и называли одним словом, Ежени — дикие. Впрочем, охотники они были весьма и весьма умелые. Именно от них братья научились многим охотничьим хитростям. В составе охотничьей команды мы часто забирались в темные, непролазные леса, где мои спутники лишь каким-то шестым чувством находили богатую добычу.

Лето мирно перешло в осень. На полях созрели злаки, по утрам, коровье стадо шло в лес, а к вечеру возвращалось обратно, принося с собой сонно жужжащее облако слепней и мух.

Когда окружавшие крепость горы окрасились в красные и желтые цвета, все поселение отправилось в тайгу на сбор орехов. Это был настоящий праздник, когда с песнями и шутками, ярко одетые поселяне высыпали из ворот крепости и отправились в тайгу. Есигуй распорядился увеличить до максимума состав охотничьих команд, поручив им запасти как можно больше орехов на предстоящую зиму.

На больших серых соснах — кедрах, росли большие, величиной с ладонь шишки, в которых скрывалось множество небольших орешков с вкусной смолистой сердцевиной. Эти орехи были большим лакомством. Их ели просто так, жарили, пекли, выжимали из них душистое масло, растирали в нежную крупу, да что только не делали.

Дойдя до большого кедровника мужчины, ударяли тяжелой деревянной колодой по стволу дерева, отчего полные орехами шишки падали вниз, где их подбирали женщины и дети. Собранный урожай несли в селение, где шишки палили огнем, сжигая покрывавшую их липкую смолу, а затем размалывали на каменных плитах. После такой процедуры оставалось только отделить орехи от шелухи с помощью решетки и, пожалуйста, угощение готово.

Кроме людей большими почитателями орехов были небольшие серые белки, которые всегда забавно цокали, как бы возмущаясь непрошенным вторжением в их владения. Эти зверьки хорошо приручались и иногда жили в домах людей наравне с другими домашними животными. Богатые семьи даже устраивали им особые домики — клетки, где зверек мог жить и играть, забавляя своих хозяев. Зимой белка носила серую шубку, которая ценилась в качестве недорогого, теплого меха. Хвостиком белки украшались вышитые головные уборы охотников, а так же навершья шлемов. Особенно любили щеголять таким нарядом выходцы из восточных племен.

Осень вообще была порой непрерывных праздников. Только — только закончился сбор орехов, как в реки и ручьи начал подниматься лосось. Сильная рыба поднималась вверх по реке к местам нерестилищ, на ходу изменяя свою окраску с серебристой на ярко красную. Рыба добывалась всеми возможными способами, ее ловили сетями, били острогами, ловили хитроумными ловушками. Если ничего не было, то в ход шло все, вплоть до нижних рубашек, которые использовали как примитивную сеть. Улов солили, коптили, сушили, из рыбьей шкуры женщины делали ремни, одежду и украшения.

Так продолжалось вплоть до первых морозов, которые сковали речки белым ледяным панцирем. Сбор даров природы закончился, и крепость вновь вернулась к своей размеренной жизни.

В один из вечеров, я стоял на стене и наблюдал за долиной, стараясь увидеть возвращающихся охотников. Солнце уже вплотную подошло к сопкам, по долине потянулись длинные тени. Есигуй поднялся на парапет и подошел ко мне.

— Еще один день мирной жизни. Порой мне кажется, что мы так и будем просиживать здесь время в покое и умиротворении, как наш комендант.

Мне не казалось это плохим делом. Крепость жила размеренной мирной жизнью, которая нравилась мне куда больше, чем постоянные стычки и схватки. Но, когда я вновь посмотрел вниз, в долине что-то изменилось. С предгорья, бешеным галопом неслись трое всадников под развивающимся желто-красным полотнищем.

— Гонец!

Трое всадников на взмыленных конях влетели в открывшиеся ворота.

— Где комендант? Срочный приказ главнокомандующего!

Гонец вместе с Есигуем проследовал к дому коменданта.

— Вот те и мирная жизнь, собирай амуницию, проворчал над ухом дед Собутэ. — Пошли сынок! Похоже, нас там тоже ждут.

Гонец принес страшные вести. Монгольская армия стояла у самых стен столицы. Как такое могло случиться, никто толком не понимал, но две тьмы степняков без всяких проблем прошли через земли южного государства Коре, и вышли к южным границам государства.

Все военные силы были направлены на охрану северных территорий, поэтому монголы беспрепятственно подавили сопротивление слабовооруженных южных укреплений и осадили столицу. Теперь только удар мощной северной армии мог снять осаду и прогнать захватчиков.

Ударили в большой гонг, подавая сигнал к общей тревоге, и спустя неполный час мы покинули нашу маленькую крепость, спеша на соединение с другими частями северной армии.

* * *

— Скоро будет селение! — крикнул один из молодых воинов.

Все оживились.

— Да откуда ты знаешь? Или кашу учуял?

Все засмеялись.

— Да нет!— начал воин, тропа хоженая, да и корье кто-то снял. Говорю же, скоро будет селение.

— Да ладно, — загудели вокруг несколько всадников, — Скажи проще, у тебя там невеста осталась, вот тебе и не терпится ее поскорее увидеть.

Воин оказался прав, вскоре стали попадаться засеки и другие следы человека, вот только самих людей не было видно.

— Странно, попрятались они что ли? — Хмыкнул Собутэ. — Что-то никого не видно, хотя время такое, что одного-двух охотников мы должны были увидеть.

Но когда перевалили за холм, нашим глазам предстало страшное зрелище. Там где стояли дома, чернели пепелища. Села не было.

— Вот дела-то! Кто же так строит, одни фанзы да землянки, а палисада нет. Сначала стену построить надобно, а потом дом.

— Наверное, это ханьцы, что пришли с севера, спасаясь от монголов, это крестьяне, а не воины, и строить крепости, они не умеют. Их жизнь поле, а не битва. — Сказал подъехавший к нам Есигуй. — Пошлем разведать, что там такое.

Разведчики вернулись спустя час.

— Мы нашли несколько сломанных стрел. Кого перебили, а остальных увели с собой.— Сказал старший. — Скорее всего, это банда северных племен Шивэй или Хусу. Нападавших было человек пятьдесят, пришли ночью, с западной стороны, когда все спали.

Вдруг на другом конце долины показался конный отряд, движущийся к нам навстречу. На чужаках было такое же вооружение, как и на наших воинах, но с большим количеством украшений, а на бунчуке было видно изображение дракона. Их командир подъехал к нам и, осадив коня, крикнул:

— Привет Агура! Это ты старый лис? — Обратился он к одному из наших сотников.

— И тебе того же Ангын. Что ты делаешь в этих местах?

— Как видишь, получил барабан и стал большим человеком. Теперь я сотник пограничной стражи. А вы куда направляетесь?

В подошедшем отряде была сотня человек, которой командовал еще совсем молодой воин, по имени Ангын-Юй, который был приятелем Агуры. Его отряд преследовал банду разбойников, которая уже две луны разоряла селения в этой провинции.

Ангын подтвердил, что это был шивэйский отряд, который двигался на восток, намереваясь оторваться от преследователей, в болотистой долине Лефу, а затем вернуться на север. Так как степняки увели пленных, то Ангын надеялся настигнуть их еще на равнине, пока они не ушли в северные земли Хейшуй.

— Вот тоже мне вояки, — прыснул дед Собутэ. — Вы, что не видели, что наш отряд вдвое больше, чем ваш, и к тому же двигается походным строем. Или вы совсем не можете отличить своих от степняков? — Продолжал возмущаться дед Собутэ.

— Ладно, дед не горячись, — примерительно ответил Ангын. — Вы же идете как на прогулке, вот и приняли вас за чужаков.

На следующий день мы нашли лагерь разбойников возле излучины Медвежьей реки. Их действительно было не более сотни, да еще около сотни пленных. Предвкушая легкую победу, мы бросились в схватку, но добыть победу оказалось нелегко. Внезапное нападение рассеяло врага, но вместо того, чтобы обратиться в бегство, они перегруппировались и нанесли ответный удар. Если бы не подавляющее превосходство наших трех сотен, то разбойники могли бы спокойно уйти в лес. Около десятка шивэйцев прорвалось к реке, но когда они уже выбрались на противоположный берег, из леса посыпался рой стрел. Ни один разбойник не смог уйти, все они лежали на болотистых берегах.

Шум битвы стих, на противоположном берегу реки появились люди. Они выходили из-за кустов и деревьев так, как будто появлялись прямо из-под земли. Их было около пятнадцати человек. Тяжелых воинских доспехов они не носили. Их одежда из тонкой кожи, была вся покрыта странным орнаментом. Вначале он показался мне необычно броским, но, несмотря на всю свою яркость на открытом пространстве, эта одежда была практически невидима среди кустов и деревьев. В руках они держали небольшие охотничьи луки.

Есигуй поднялся в стременах и крикнул.

— Кто вы такие? Не бойтесь! Мы не причиним вам зла!

Стоявшие на противоположном берегу люди переглянулись, опустили луки, но стрел не вынули, наконец, один из них, видимо старший, ответил.

— Мы охотники из племени Кагуров. Наш лагерь недалеко, а вам похоже нужна помощь.

Перейдя реку в узком месте, они подошли к нам, кроме луков, каждый охотник носил у пояса длинный нож, особой формы. Металл лезвия был темным. Судя по форме, это был скорее рабочий инструмент, чем оружие.

Таким ножом было удобно не только разделывать убитого на охоте зверя, но и при необходимости расчистить себе дорогу через переплетение лиан и кустов.

— Это желтоголовые, из племени Динь-Ли. — Сказал Есигуй, обратив внимание на то, с каким любопытством я рассматриваю этих необычных людей. — Обычно они кочуют в северных землях и не заходят дальше реки Хор, но видимо что-то заставило их уйти на юг. Живут в основном охотой и дарами тайги.

— Вот странные! — Сказал я, их глаза желтые, волосы, что солома, а кожа гораздо белее, чем у тебя или у меня.

Мой друг пожал плечами. — Далеко на запад есть еще более странные люди, говорят, их кожа черна как уголь, а зубы белы как зимний снег.

На мой вопрос об их необычной одежде Есигуй, рассказал, что вообще, когда Динь-Ли охотятся, то заметить их чрезвычайно сложно. Они хорошо умеют прятаться и в тайге и в поле, иногда можно стоять рядом, но все равно не заметить притаившегося охотника. Со слов моего друга, эти люди жили только охотой, они совершенно не знали секретов рыбного промысла, не пахали и не сеяли. Когда племена Ханьпу и Бохоли перекочевали от границ Корё на Елань и Субинь, то между ними и Динь-ли быстро возникли дружеские отношения, основанные на простом товарообмене. Правда, дальше торговых отношений дело не пошло. Желтоголовые были по природе малообщительны, предпочитая держаться особняком, а их манера тянуть слова превращала любой разговор в длинную беседу. Из-за этого над ними частенько посмеивались и подшучивали, а само имя Динь-Ли стало синонимом человека не одаренного особо острым умом. Но, тем не менее, между двумя народами не возникало никакой вражды или неприязни. Лесные люди были искусны в охоте и изготовлении различного оружия. Особенно ценились их небольшие луки, позволяющие посылать стрелу на расстояние в два раз большее, чем изделия лучших китайских мастеров, а по пробивной силе превосходящие луки северных кочевников. Так же они хорошо знали обработку металла.

Охотники согласились принять пленников в своем лагере, поскольку многие из них были измучены и не могли самостоятельно вернуться в родные места. У нас тоже были потери и раненные.

Возле лесного селения нас встретили несколько женщин с такой же белой кожей и с такими же светлыми глазами. В отличие от мужчин, они прятали волосы под ярко украшенные повязки. Наверное, это был своеобразный отличительный знак, наподобие родового символа или герба, поскольку женщины из одной семьи носили схожие узоры и цвета, чем показывали свои родовые связи. Таких сходных орнаментов я смог насчитать около пяти. Впоследствии Есигуй подтвердил мои предположения. Действительно, в селении жили представители пяти больших семей, происходивших из более большого клана.

Наш приход, совсем не изменил, существовавшего в селении уклада вещей. Проявив обычное любопытство, женщины вернулись к своим повседневным делам, и только ребятишки бегали между шатрами и во все глаза смотрели на незнакомых людей в ярких одеждах. Среди всего населения лагеря они оказались единственными, кто как-то обращал на нас внимание. Все остальные продолжали заниматься своими делами так, как будто появление в их лагере большого военного отряда, было самым повседневным делом.

Несколько женщин из разоренного селения, оказались в лагере Динь-Ли. Спасаясь в лесу, они встретили нескольких охотников, которые и проводили их к лагерю. Лесные люди, несмотря на всю свою замкнутость, никогда не отказывали в помощи тем, кто попал в беду. Тайга и так была слишком сурова к людям, что бы пройти мимо нуждающегося человека, подобно дикому зверю.

В лесном городке, окруженном легким палисадом, я насчитал около двадцати больших шатров, в которых сразу жило по нескольку семей. Основными занятиями жителей была охота, о чем свидетельствовало большое количество звериных шкурок, развешенных для просушки. А еще меня поразила их страсть к украшениям, сняв лесные одежды, и мужчины и женщины навешивали на себя различные бусы, цепи и пряжки, причем все было сделано с большим мастерством. Точно так же украшалось оружие и предметы охоты. Но больше всего меня удивило то, как эти люди делали свои длинные охотничьи ножи.

Увлеченный рассказом Есигуя, я специально зашел в кузницу, для того чтобы посмотреть, как Динь-Ли изготавливают эти необычные клинки. Хозяин бросил на меня быстрый взгляд и продолжил обработку почти готового лезвия. Мастера как будто совершенно не волновало мое присутствие. Вероятно, такая невозмутимость была присуща всем этим людям. Не видя реальной опасности, они продолжали свою повседневную работу, не высказывая ни малейшего любопытства. Кузнец уже закончил полировать лезвие, но вместо того, чтобы начать устанавливать на нем гарду и рукоять, он стал вновь нагревать его. После того как лезвие достигло определенной температуры, мастер быстро опустил его в глиняный сосуд, в котором находился какой-то раствор. Когда же он вновь вынул лезвие, то вместо полированного зеркала оно стало напоминать черный уголь. Повторив всю процедуру несколько раз, и тщательно осмотрев свою работу, мастер, наконец, собрал вновь изготовленный нож в единое целое.

Покинув кузницу, я еще немного побродил по городку, наблюдая за жизнью этих странных людей, но день уже подходил к концу, и вскоре на землю легли сумерки, так, что я вернулся в лагерь.

Возле костров было тихо. Кто занимался починкой одежды, кто чистил и правил оружие. Громких песен никто не пел, поскольку в эту ночь нужно было отдать дань памяти духам тех, кто погиб в бою. Агура Ангын и Собутэ принесли жертву духам гор и лесов с пожеланиями того, что они будут милостивы к душам их товарищей и примут их в свой мир. Постепенно голоса стали стихать, и через какое-то время все погрузилось в ночную тишину, прерываемую только шумами леса. Вскоре и я провалился в темный омут сна, в котором я видел появляющихся и исчезающих коней, которые были раскрашены как кожаные одежды Динь-Ли. Они неслись по лесу то, исчезая то, появляясь между деревьями, но потом все исчезло, и наступила полная темнота.

Утром, первые лучи солнца, пробившиеся сквозь листву, пробудили бивак. Между деревьями еще клубился легкий туман, но птицы уже проснулись и начали свои песни. Лагерь понемногу оживал. Люди стали собирать вещи, укладывать свое снаряжение и готовить коней. Предстоял еще длинный путь.

* * *

— Нужно придушить эту несносную птицу. — Подумал князь Аруда. — Только удалось задремать, как она уже кричит во весь голос, прогоняя остатки сна.

Князь подошел к окну. Небо на востоке окрасилось розовым, потянулись тени. Вернувшись к столу, он бросил шарик в бронзовую чашу, тотчас дверь распахнулось, и на пороге появился безмолвный слуга.

— Налей мне чаю Полашу, да покрепче, хочу прогнать сон. Да брось поленьев в печь, а то совсем холодно.

Слуга удалился, прикрыв за собой двери, а князь вернулся к столу, на котором лежали не разобранные с вечера бумаги. Донесения лазутчиков, переписка чиновников, просьбы горожан, все лежало в одной общей куче.

Монголы подошли к стенам города с первыми морозами, став лагерем под стенами их было не более одного тумена конницы, и в былые времена хватило бы сил изгнать их обратно в северные степи, но не теперь. Основные военные силы были сосредоточены на северной границе, кто же знал, что Сунн и Коре спокойно пропустят степняков через свои границы.

Сил для штурма столицы у монголов не было, они смогли только блокировать город, перекрыв основные пути, но такая тактика была совершенно нелогична, запасов в столице было с избытком, а подземные водохранилища полны. Попыток разрушить водоводные пути монголы не предпринимали.

Советники императора наперебой приписывали себе великие дипломатические способности, стараясь мирным путем снять осаду, но все их предложения монголы либо отвергали, либо оставляли без внимания.

Зато в зале совета ежедневно кипели самые настоящие сражения. Несколько группировок боролись за власть, используя осаду как весомый аргумент для проталкивания своих интересов, однако ни те, ни другие совершенно не могли объяснить, что делают северяне под стенами их города.

Впрочем, император не придавал большого значения этим политическим страстям, ожидая подхода северной армии, он слушал и тех и других, надеясь решить все проблемы после изгнания чужеземцев.

Дверь тихо раскрылась, и на пороге возник слуга с подносом. Полашу аккуратно поставил на стол дымящийся чайник.

— Спасибо! Ты добавил в чай лист пятилистника?

— Да все как вы любите господин, хотя ваш доктор советует вам ограничивать эту добавку. Вы в последнее время слишком много работаете и почти не спите.

— Хорошо, хорошо, а теперь ступай.

Слуга кивнул и вновь молча удалился.

Ароматный настой придал сил, разлившись по телу блаженным теплом. К вечеру опять заболит голова, но это будет потом, не сейчас.

Князь начал разбирать бумаги. Споры, жалобы, как будто ничего не изменилось, горожане занимались своими обычными делами, чиновники писали бумаги, все шло своим чередом.

Дверь вновь растворилась, и на пороге вновь возник Полашу.

— Прибыл гонец, вас вновь приглашают на совет господин.

— Хорошо, приготовь одежду и подай вчерашнюю речь, попробую переделать несколько пунктов. Когда нужно прибыть во дворец?

— К полудню господин.

— Вот и славно, принеси еще один чайник.

Когда солнце отметило полдень, князь вошел в зал большого совета.

Большой зал совета был уже полностью заполнен людьми, одни сидели перед троном стройными рядами, другие стояли вдоль стен, те, кто был ближе, держали в руках таблички с текстами. Император восседал на золотом кресле, украшенном зеленым и белым нефритом. Вокруг трона был очерчен большой круг совета. Чиновники, вызванные для доклада, по очереди входили в круг и, следуя древнему церемониалу, произносили свою речь. Наконец очередь дошла до посла киданей. Почувствовав в последние годы силу со стороны родственных им монголов, кидане вспомнили о прошлом и стали активно стремиться к союзу с кочевниками. Стремясь возродить свое царство, они, тем не менее, не забывали о том, что являются подданными империи чжурчжэней, активно вымогая оружие и деньги. Вот и сегодня Елюй Годзи просил императора предоставить ему новое вооружение для пяти тысяч всадников, но совет отклонил его просьбу.

Большинство военноначальников сходилось на том, что удар северной армии снимет осаду или захватчики сами уйдут в свои степи, с началом весны.

Наконец совет окончился, доверенные чиновники тщательно стерли круг, и все участники начали расходиться. Князь направился к выходу, но начальник императорской стражи попросил его проследовать за ним.

— К чему такие формальности господин Вэй?— Удивился князь.

— Я не знаю, господин Аруда, но это приказ самого императора, а мой долг выполнить то, что мне приказали.

Они проследовали через анфилады внутренних покоев, и вскоре подошли к совсем невзрачной двери. Можно было подумать, что это всего лишь помещение, где прислуга хранит свои вещи, но князь хорошо знал, что за ней начинается проход в личные покои императора.

— Здравствуй Аруда! Рад тебя видеть!

— Насколько я понял, вас господин Пусянь, это личная встреча, но тогда зачем нужно было устраивать такое помпезное приглашение.

— Вы боитесь светлейший князь, что вас могут обвинить в создании новой политической группировки?

— Нет, но некоторые члены совета могут неправильно истолковать произошедшее.

— Ну и пускай толкуют, как хотят. Это их дело. Император подвинул бутыль и наполнил две чаши. — Знаешь Аруда! Всю свою жизнь я боялся быть последним, а теперь даже смешно, первый и последний, в нашем роду такого еще не было.

— Я не понимаю вас господин.

Император сел в кресло.

— Понимаешь Аруда, понимаешь, лучше, чем все эти напыщенные старики, рвущие свои глотки в зале совета. Да ты сядь, наконец, не по твоему положению стоять передо мной словно новобранцу перед сотником. Садись и наливай, а то в одиночестве пить как-то не очень. Хорошее было время, я командовал армией, а ты был моим генералом, мы были молоды и полны сил, а теперь. Враг стоит у ворот, а я сижу во дворце словно крыса.

Таким, императора князь видел впервые, будучи предельно сдержанным человеком Пусянь Ваньну всегда скрывал свои мысли от окружающих. Князь Аруда был одним из тех, кто помнил страшный зимний поход, когда монголы захватили все северные провинции Золотой империи, и их армия оказалась блокированной в бесплодном северном нагорье. Без еды, фуража, непрерывно отражая нападения врага, они сумели прорваться к восточным провинциям, и удержать их.

— Но Хэлу уже на подходе и со дня на день осада будет снята.

Император снова налил вина.

— Будет — то она будет, но мы не сможем прогнать монголов. Припасов нет, год был неурожайный, а сунцы, ты сам хорошо знаешь. У Хэлу просто не хватит сил сокрушить монгольское войско. Вот смотри!

Быстро осушив чашу, император расстелил на столе карту страны и уверенно провел несколько линий.

— Вот! Северная армия подойдет к городу дня через три и ударит по монгольской тьме, скорее всего вот так. Они, конечно же, снимут осаду и разбегутся, словно мыши перед котом, но как только армия войдет в город, они вернутся и начнут штурмовать стены. Это все равно, что пытаться рассечь мечом воду.

— Но для штурма нужны осадные орудия и как минимум в два раза больше воинов, чем стоит сейчас под стенами.

— Милый мой князь, они найдутся. Наш старый друг Мын-Гун стал очень большим человеком и как ни странно вспомнил свои ханьские корни. Вот если бы у нас была бы хоть сотня толковых ребят, которым можно было бы дать под начало по сотне другой, тогда я бы не сомневался, но наш род угасает. Молодые не хотят и не умеют воевать. Командиры проводят время в праздности, поскольку ни на что другое не способны.

— Нужно привлекать молодых людей, прежде всего, рассматривая их умения и заслуги, а уж затем родовые регалии.

— Ну и что? Ты думаешь, что это хоть как-то поможет? Помнишь императора Вэя, он тоже пытался привлечь способных людей и не смотрел на их происхождение, Люгэ, Мын-Гун, Хушаху. Чем все закончилось? Правильно, Хэшери Хушаху, правнук Асу снес ему голову, а затем спокойно положил Чжунду к ногам Чингиса. Нет, это тоже не выход.

(Чжунду — название Пекина)

Кстати как там твой племянник? Я был просто несказанно поражен, когда ты выслал его из столицы. Его прегрешение было просто смешным. Хоть Юшимынь и пронырливая лиса, но юноша принадлежит к нашему роду, через месяц — другой все бы забыли о скандале.

— Нельзя позорить род, даже если бы он был мне сыном.

— Ну не кипятись. Ты всегда отличался чрезмерной щепетильностью в вопросах морали. Пришли его ко мне, когда он прибудет в столицу. Князь! Мое утро начинается с того, что порог осаждают толпы ближних и дальних родственников, стремящихся сделать своему чаду протекцию, помиловать за убийство или еще за какой — нибудь смертный грех. Из всех чиновников только ты отослал своего родственника из столицы. Так что, по-возможности, пошли за ним, я сам хочу с ним поговорить.

Уже давно пробили третью стражу, когда князь Аруда покинул императорские покои.

— Ну, вот и хорошо. — Сказал сам себе князь. — По крайней мере, Есигуй честный парень, а это сейчас нужнее всего.

* * *

В тот день Айсун просила духов предков защитить ее брата. Слишком много потерь пришлось пережить девушке за этот год. Опала и ссылка брата, болезнь и смерть матери. Казалось, что возвращение Есигуя положило конец этой череде несчастий, но сейчас снова пришла беда.

Айсун была совсем еще крошкой, когда орда диких кочевников разорила их селение, но она на всю жизнь запомнила тот день. Горели дома, люди метались по улицам, падая замертво возле своих домов. Она помнила, как ее мать схватила ее и, привязав на спину, побежала вниз к реке. Как была холодна тогда вода, она впивалась в тело, словно тысяча раскаленных иголок. Как страшен, был лес ночью, как они прятались среди деревьев, пугаясь каждого шороха и скрипа. Она помнила, как они вернулись назад и увидели, что весь городок превратился в одно большое пепелище, по которому бродили огромные вороны.

Теперь беда пришла и сюда. Брат говорил, что все будет хорошо, и монголы не станут штурмовать стены, но ей все равно было страшно.

Девушка пыталась отвлечь себя, занимаясь всякой мелкой работой, но это мало помогало, а сегодня и того хуже.

С самого раннего утра, она надела свой церемониальный наряд, доставшийся ей по наследству от бабки. Когда она застегивала пряжку пояса, то нечаянно уколола палец.

— Ох, недобрый знак! — Подумала она.

Айсун вышла во двор и подошла к украшенной красными лентами семейной кумирне. Поставив подношение духу — хранителю Мангни, Она зажгла жаровню, как учила ее мать, и поочередно называя имена духов-ханя, бросала в огонь то горсть риса, то горсть кедровых орехов. После каждого подношения, она бросала в огонь пучок ароматных трав. Когда все духи были умилостивлены, девушка села перед кумирней и стала осторожно складывать гладкие камешки в пирамидку. После каждого положенного камня, она просила предков за брата.

Дело продвигалось медленно. Камни нужно было класть очень аккуратно, чтобы пирамидка не обрушилась. Если бы это случилось, то это стало бы очень плохим знаком.

Окончив работу, Айсун вышла во двор. Возле ворот старик привратник что-то обсуждал с соседкой.

— Вот и я вам говорю матушка Энгулэн! Нет в них ничего святого! Только подумайте, вчера продавали рис по связке монет, а сегодня все три просят! Прошу уступить, а они и говорить со мной не хотят!

Как всегда их разговор вращался вокруг цен на рынке, а затем плавно переходил на дела своих хозяев. Пользуясь осадой, городские купцы решили попридержать товар и поднять цены. Простые люди были вынуждены отдавать последнее, для того чтобы купить чашку риса.

— Все верно почтеннейший Хэлибо! Кому горе, а кому дождь золотой. Эти торговцы за серебряный лак и родную мать продадут. И ведь сам император приказ отдал, чтобы торговцы-то цены не повышали, а они все равно свое гнут.

(Лак — мера серебряных денег)

— Да матушка! Вот уж не думал, но видно опять настали для нас черные времена. Молодой хозяин попал в опалу, старая хозяйка отошла к верхним людям, а теперь еще и эти безбожники пришли. Наверное в чем-то мы прогневали Амба Ханя, что он так осерчал на нас.

(Амба Хань — небесный император, возможно чжурчжэни, проживавшие на территории Приморья и не причисляли его к сному богов, но семья Есигуя происходила с севера Китая, и Хэлибо использовал пантеон китайсих божеств)

— Да нет же сосед! С чего бы ему на вас-то гневаться? Старая хозяйка всегда слыла добродетелью, а про Айсун — то и слова худого никто не сказал. Молодой хозяин, конечно же, сорви голова, но кто в молодости не шалит? Не могут же духи так рассердиться на юношу? А мэнгэ известные воры и разбойники, они всегда, словно собаки рыщут. Но ничего скоро их прогонят восвояси. Ой! Да совсем я вас заговорила почтеннейший, — заторопилась соседка. — Вон и госпожа Айсун идет.

Девушка подошла к старикам и вежливо поздоровалась с гостьей.

— Как ваши дела госпожа Энгулэн? Здорова ли ваша хозяйка?

— Спасибо девонька! Все хорошо, но я совсем у вас заболталась, поди, дома-то уже хватились.

Соседка быстро ушла, а старик Хэлибо, ворча себе под нос, отправился что-то мастерить по хозяйству.

— Ну вот! — С досадой подумала про себя девушка. — Все только и делают, что стараются не потревожить, словно я ваза китайская!

После внезапной смерти матери, которая зачахла после ссылки Есигуя, Айсун стала хозяйкой дома, взвалив на себя все женские обязанности. Слуги как могли, жалели ее, но все же ей было очень тяжело. Рядом не было никого, кто бы мог утешить или помочь советом.

Девушка поднялась наверх и начала перебирать вышивку. Несколько платков было уже закончено, и она аккуратно свернула их, что бы Хэлибо отнес их утром на базар. Люди еще покупали вышитые ткани, но теперь вырученных денег едва хватало, чтобы купить новую ткань и нитки. С каждым днем дела шли хуже и хуже. Айсун поплотнее запахнула шубку и начала дыханием отогревать озябшие пальцы.

Самым дорогим товаром стало топливо. Запасов в городе было много, но вот запасы дров быстро истощились. В ход шло все, что могло дать тепло, но и эти скудные запасы люди старались беречь.

Айсун привычно двигала иглой, тщательно выводя узоры. На тонком шелке появлялись листья, расцветали яркие цветы. Короткий день кончился, и в комнате стало темно.

— Хозяйка! Я зажгу лампу, а то вам совсем ничего не видно.

— Хорошо, но я уже закончила. Мэлуэн! Спустись вниз и собери что-нибудь на стол, скоро будем ужинать.

Служанка собрала работу и пошла вниз, а Айсун осталась одна. Дрожащий огонек масляной лампы отбрасывал на стены длинные пляшущие тени. Раньше она могла часами смотреть на чудные фигуры, слушая рассказы брата и представляя древних царей и воителей, сражающихся с чудовищами и оборотнями, освобождая прекрасных дев из высоких башен. Но сегодня, пляшущие на стене тени, совершенно не занимали ее. Она смотрела и смотрела, но видела только тень на темной стене.

— Нет! Айсун резко встала и решительно отодвинула рукоделье. — Все это детские сказки, а в жизни все это не так. Права была императрица Шулюй* когда повела армию на шивэйские банды, а красавицы в Чжунду** только позабавили монголов и больше ничего.

(*Императрица Шулюй — жена первого Киданьского императора, основателя империи Ляо. **При осаде монголами города Чжунду, девушки и женщины совершили массовое самоубийство, бросившись с городской стены)

Нет, она не будет сидеть и ждать, того часа, она сама станет хозяйкой своей судьбы.

Приняв решение, Айсун спустилась вниз.

После ужина девушка взяла лампу и прошла в комнату брата. Открыв ящик с одеждой, она достала штаны, куртку и белую шелковую рубашку. Есигуй был высоким юношей, и его одежда висела на девушке как на вешалке, но Айсун не зря считалась хорошей рукодельницей, Ловко подрезая и ушивая лишнее, она быстро подогнала одежду брата под себя. Закончив с шитьем, девушка аккуратно сложила одежду в узел и уже хотела уйти, как ее взгляд упал на длинный сверток, лежащий в углу. Развернув ткань, она достала небольшой охотничий лук, колчан со стрелами и длинный охотничий нож.

— Так вот где Есигуй хранит отцовский подарок, — сказала Айсун, перебирая находку. — Я-то думала, что его давным-давно нет, ведь отец подарил его брату, когда ему полный цикл исполнился.

Девушка приладила тетиву и натянула лук.

— Как раз для меня, и по росту и по силе. Завтра нужно будет его испытать. — Она вновь свернула находку и вместе с одеждой вынесла из комнаты.

Наутро Айсун отправилась на задний двор. Натянув лук, она послала стрелу в куль соломы. Она вновь и вновь посылала стрелы, но попасть точно в, то место, которое она выбрала в качестве мишени, не могла. Девушка была уже готова все бросить, но, немного отдохнув, начинала все заново. Она настолько была занята своими упражнениями, что совершенно не обратила внимание на подошедшего к ней Хэлибо.

— Хозяйка! Что это вы здесь делаете? — Осведомился старик. — Уж не собираетесь ли вы пойти на охоту? Ведь ворота-то заперты.

— Не мешай мне, пожалуйста, я уже потратила кучу времени, а все равно не могу попасть в цель. Видно нелегкая это наука.

Но старик остался стоять на месте.

— Ну-ка покажи мне доченька, как ты стреляешь.

Айсун вновь натянула тетиву и послала стрелу в цель. К сожалению, она опять промахнулась на целых три чи (чи— 30 см).

— Дай-ка эту игрушку мне, — сказал Хэлибо. — Попробую-ка я выстрелить.

Он взял лук, вложил стрелу и с первого выстрела поразил висящее под кровлей железное кольцо.

— Дай вторую!

И стрела пронзила второе.

— Как это, Хэлибо! Ты же всегда был при доме, как же это ты так метко стреляешь.

— Не всегда дочка, не всегда. Было время, когда старый Хэлибо и в седле сидел сутками и из лука стрелял, и с мечом управлялся. Ваш батюшка тоже был воин хоть куда, да будет милостиво небо к его душе.

— Послушай! А не мог бы ты научить меня стрелять из лука, а то у меня самой ничего не получается.

— А зачем? — Старик хитро прищурился. — Что же ты задумала красавица?

Айсун потупилась в нерешительности. Как быть? Рассказать старику о своем решении, но что он скажет. Ведь неслыханное это дело, что бы девица шла воевать. Ее участь сидеть дома и сгореть вместе с ним, когда враг подожгет стены.

— А ты не опускай глаза, дочка! Коли решила, то решила. Я тебе помогу. Были в древние времена и среди жен великие воительницы, которые города брали. Так, что давай подними лук, начнем понемногу.

Дело понемногу пошло. Под руководством старого привратника, Айсун к вечеру начала попадать в цель. Страшно болели руки и спина, сорвавшаяся тетива даже рассекла кожу на предплечье, но девушка была довольна своими успехами. Короткий день подошел к концу, и спустившаяся тьма положила конец стрельбе.

— Завтра продолжим! Сказала девушка, собирая разбросанные стрелы.

— Хорошо, завтра и посмотрим. — Ответил ей старый привратник.

Но на следующий день Айсун поняла, что выполнить вчерашнее обещание намного труднее, чем казалось ей вечером. Руки отекли, любое, даже самое малое движение вызывало сильную боль, но девушка все же пересилила себя и собравшись пошла продолжать свое обучение.

Хэлибо еще не вернулся и Айсун начала повторять все то, что он рассказывал ей вчера, но сегодня все было намного труднее. День проходил за днем, Хэлибо установил продолжительность занятий в одну стражу. Понемногу боль из натруженных рук ушла, а тугой лук стал удобным и привычным.

В один из дней, этот ставший привычным ход вещей нарушился. Вернувшись с базара, Хэлибо сообщил о том, что маршал Хэлу уже на подходе и вскоре осада будет снята. Весть летела по городу, словно лесной пожар, по улицам славили генерала и императора.

Айсун радовалась вместе со всеми, наконец, их горести закончатся, брат вернется и все будет так, как раньше. Девушка подумала и о том странном воине из-за моря и щеки ее запылали румянцем.

Прошло два дня, и под стенами города разгорелась битва.

* * *

День обещал быть жарким. Подувший накануне северный ветер полностью разогнал все облака. На равнине начали строиться боевые порядки чжурчжэньских и монгольских войск.

— Как их много! — Воскликнул младший из братьев. — Они словно море, у которого нет берегов!

Я тоже смотрел на поле, но никак не мог увидеть знакомого штандарта с серебряной лисицей. Также я не заметил никаких тяжелых осадных орудий.

— Чтобы не случилось, старайтесь держаться, прикрывайте друг друга.

Большой красный диск медленно поднимался над темным восточным хребтом, золотя наконечники копий и навершья шлемов. Тишину утра разорвал вой и грохот громовых копий. Словно огненные змеи они взрывались во вражеских рядах, поражая стоящих вкруг всадников и пехотинцев. Но вот над полем разнесся лязг железа. Ритмичные удары барабанов, тонули в ударах больших гонгов и лязганий доспехов. В бой шли отряды сунской пехоты. Вооруженные тяжелыми палашами и облаченные в стальные доспехи, сунцы врубались в неприятельские ряды, они шли через вражеский строй как железный каток по траве. Нанося непрерывную чреду ударов, они сминали любую защиту и не останавливались до тех пор, пока враг не падал им под ноги или не обращался в бегство.

Их ряды подошли уже шагов на пятьдесят, когда первая цепь стрелков дала залп. Тяжелые кованые стрелы, пробивали доспехи навылет. Дав залп, стрелки по команде нагнулись, перезаряжая самострелы, а в это время дала залп вторая цепь стрелков. Стрелы летели непрерывно, и для наступающих, пятьдесят шагов превратились в настоящий кошмар. Когда их первая цепь достигла первой линии легких укреплений, две трети их воинов уже лежали на поле.

Ударив коней, мы бросились вниз по склону, увлекаемые грохотом разворачивающегося сражения, спеша успеть добраться к своим, пока не ударила монгольская конница, но атака уже началась.

Тысячи всадников, словно две огромные океанские волны, неслись по полю. Вот они столкнулись, и лучники выпустили рой стрел.

По рядам пронесся ропот.

— Держать строй! Стоять крепко! — разнесся над рядами приказ, потонувший в общем грохоте.

— Поднимай!

Ряды пехоты ощетинились длинными копьями.

Расстояние стремительно сокращалось. Сто шагов, девяносто, семьдесят. Сигнальщик поднял знак, и первая шеренга стрелков опустилась на колени.

Монгольская лава надвигалась все ближе и ближе. Уже стали видны лица всадников. Пятьдесят!

Залп!!!

Словно черная туча, отделилась от рядов имперских стрелков и устремилась к стремительно приближающимся всадникам.

Первая линия нападавших сломалась. Сбитые всадники падали под копыта своих коней, ломая строй и сбивая следующих за ними.

Залп!!!

И опять, словно колосья под ударом косаря, очередная линия, рухнула на землю. С земли взметнулся лес длинных копий, и монгольская конница, обрушилась на них словно волна на берег. Треск ломающегося дерева, лязг железа заглушили крики людей

Стоять!!!

Треск, крики, стоны все слилось в один мощный рев, от которого задрожала земля.

Залп!!!

Второй отряд стрелков обрушил новый рой стрел. Перед пехотой вырос целый вал из человеческих и лошадиных тел, над которым продолжал биться золотой леопард. Первая атака захлебнулась и подобно волне откатилась назад. Стрелки вновь заняли свои позиции. Атаки следовали одна за другой, но, как и первая, они откатывались назад, подобно волнам, бьющим в утес. Над полем повис удушливый дым, который оставляли после себя громовые копья. От их разрывов лошади испуганно вздрагивали, но едкий газ, несущий удушливый кашель сносило на монгольские позиции.

— Ну, вот сейчас начнется! — крикнул Ди-шу. — Они потеряли терпение, теперь они ударят всей силой!

И, правда, тысячи всадников неслись, низко опустив пики. Вибрирующие от ветра флюгарки издавали страшный вой.

Битва закипела с новой силой. На поле, в одном страшном котле смешались и люди, и лошади. Где свой, где чужой, различить было практически невозможно.

К полудню, солнце спряталось за пелену облаков, и подувший ветерок принес немного прохлады. К этому времени почти все монгольские силы втянулись в сражение. Как мы не старались, но битва разметала нас по полю. Братья держались какое-то время рядом, но вскоре волна всадников оттеснила их.

Я пробился на правый фланг и, увидел сотника Собуте.

-Еще, еще, ну где же вы там!!! — Рычал старик, размахивая тяжелым полашом.

Сбив налетевшего на меня монгольского всадника, я оказался рядом с ним. Монголы повернули и перенесли угол атаки на центр, стараясь окончательно смять центральный отряд "крепких". В этот момент Собутэ увидел меня. На его лице на секунду возникла улыбка, но новый удар монгольской конницы разнес нас в разные стороны.

В этот момент с флангов атаковала тяжелая конница. Ворвавшись в ряды противника, словно зубья железного капкана они почти одновременнодали залп из луков и самострелов. Тяжелые вощеные стрелы насквозь пробивали доспехи, пригвождая всадников к коням или выбивая их из седел. Монгольские ряды дрогнули, и мы понеслись, направляя удар в тыл монгольского войска. Выхватив мечи, всадники обрушились на монголов, выбивая их из седел. Отражая и нанося удары, я почти потерял счет времени. Сейчас для меня не существовало ничего кроме сверкающего на солнце клинка, который пел свою смертоносную песню. Пот и кровь застилали мне глаза, шапка слетела с головы и ветер трепал волосы. В какой-то момент я вылетел из седла. Из шеи лошади торчало оперение стрелы, а она сама била копытами в тщетной попытке встать. Я отбежал в сторону, для того, чтобы продолжить бой в пешем строю или поймать нового коня, всадник которого оказался менее удачливым, чем я.

Сунцы пытались вырваться из капкана, но, потеряв возможность свободного маневра, они не могли образовать единую лаву. Конница нюйчжи наоборот, стремительными ударами отсекала небольшие отряды, и давила их поодиночке.

Солнце медленно перевалило к западу, когда монголы начали отходить. Над полем разнеслась победная дробь барабанов. Войска медленно расходились, собирая раненых. Я пытался найти знакомые флаги и значки, но темнело так быстро, что я ничего не смог рассмотреть. Бросив эти бесплодные попытки, я направился в город, надеясь там отыскать кого-нибудь из своих друзей.

Из города вышли женщины, искать своих мужей и братьев. Одетые в белые одежды, они двигались по полю, словно изгнанные духи, оглашая ночь криками и рыданием. От сырой взрытой земли поднимался пар, который еще больше усиливал всю нереальность происходящего. Наверное, будь на моем месте Есигуй, то он наверняка смог бы более красочно описать все это, но мне оставалось только смотреть на все это и медленно идти к крепостным воротам, которые угадывались по редкой цепочке огней.

Для Айсун этот день тянулся медленно, словно густой мед. Сердце постоянно ныло в предчувствии чего-то непоправимого, но вот звуки битвы стихли, и ликующая толпа высыпала на улицы. Главные ворота были открыты и в них въезжали все новые и новые отряды северной армии, прогнавшие захватчиков от стен. Не помня себя, она бросилась к воротам, но среди возвращавшихся воинов Есигуя не было. Солнце уже опустилось за горизонт, предчувствуя беду, она, схватила фонарь, и побежала за ворота. Она искала и искала, но не могла найти. Наконец она увидела красный плащ, упав на колени, она залилась слезами, оплакивая ушедшую жизнь, но Есигуй еще дышал, слабо, прерывисто, но дышал. Она попыталась поднять его, но из этого ничего не получилось. Слишком тяжело. Она пыталась снова и снова, пока совсем не выбилась из сил. Тогда она положила голову брата себе на колени и стала ждать, когда придет Имлунь Хан — дух смерти, забрать душу в нижний мир. К ее удивлению, ждать пришлось недолго. Имлунь Хан появился из темноты, он спешился со своего черного крылатого коня и сел рядом. Послышались какие-то странные слова. Слезы залили ей глаза. Она пыталась что-то сказать, но рыдания душили ее. Дух смерти что-то сделал, и вновь начал повторять свои заклинания.

Треск разрываемой ткани вернул ее к действительности, словно холодная вода. В этом звуке было столько земного, что Айсун наконец поняла, что это никакой не призрак, а самый настоящий человек. Воин поднял Есигуя и положил его на коня и медленно пошел к воротам.

Она плохо помнила весь путь, но воин шел так, как будто знал дорогу. Он ни разу не спросил ее куда идти и не перепутал ни одного поворота. Только подойдя к воротам, он наконец остановился и пропустил ее вперед.

Служанка и старый привратник выбежали из дома и помогли ей положить Есигуя на каны. Он все еще был без сознания, но уже не был похож на мертвого. Всю оставшуюся ночь, она просидела рядом с братом, и только под утро ненадолго спустилась вниз.

Воин, который принес Есигуя, спал возле входа, подложив под голову кожаную котомку, и накрывшись курткой.

Девушка взяла покрывало и осторожно укрыла гостя. Она хотела сделать еще, что-нибудь, но сейчас гостю больше всего нужен был сон. Подбросив полено в очаг, Айсун вернулась наверх.

— Все хорошо, — сказала она себе. — Все обязательно будет хорошо. Духи не оставят нас.

* * *

Откуда-то издалека, доносился шум толпы, песни, радостные крики. Я потянулся и почувствовал, как затекла спина. Солнечные лучи почти не пробивали через плотно закрытые ставни, но старый привратник, где-то позвякивал связкой ключей, а значит, уже наступило утро. Вчерашняя битва стала одной из многих, которые я пережил, а значит, выиграл. Я вспомнил, как брел к воротам, когда услышалл рядом стон. Хрупкая девушка пыталась помочь лежащему на земле всаднику, но он был без сознания, а ее сил не хватало для того, чтобы даже сдвинуть его с места. Девушка тихо плакала, осторожно поддерживая голову воина и оттирая с его бледного лица запекшуюся кровь.

Я подошел ближе и к своему ужасу увидел, что это Айсун, а раненый воин — Есигуй. Я хотел броситься к ним, но подавил этот порыв. Ведь наверняка она считала меня мертвым, и мое внезапное появление могло сильно потрясти ее. Осторожно я подошел к ней и сел рядом. Она подняла голову, но слезы застилали ей глаза, и она меня не узнала.

Есигуй лежал без сознания и прерывисто дышал. Видимо он получил сильный удар по голове, и теперь черная кровь заливала его мозг. Время его было на исходе. Но давным-давно, я видел, как подвыпивший самурай упал и ударился головой о камень. Он так же тяжело и прерывисто дышал, и казалось, что его душа уже покинула тело. Но мимо шел старый священник, который быстро подошел к лежащему на земле человеку и вскрыл жилу на его руке. Собравшиеся вокруг подумали, что он избавил несчастного от страданий, но самурай начал дышать более ровно и вскоре открыл глаза.

Я не совсем был уверен в том, что правильно поступаю и поможет ли это моему другу, но терять было нечего, и я быстро обнажил его локоть и перетянул плечо ремнем. На руке вздулись жилы. Недолго думая, я осторожно проткнул одну из них кончиком ножа. Айсун смотрела на все это, замерев от ужаса, и даже не пыталась остановить меня. Из разрезанной жилы потекла черная кровь, заливая руку и стекая по ней на землю. Ити, ни, сан... Я машинально считал, не отрывая взгляда от бледного лица Есигуя. Казалось, прошла целая вечность, но вдруг он задышал ровно и открыл глаза. Я оторвал кусок ткани и прижал его к ране, чтобы унять кровь, затем взвалил своего друга на плечи и понес. Он снова потерял сознание, но на этот раз его дыхание было ровным. Я не помнил, как мы добрались до дома, и что было дальше, скорее всего полный событий день взял свое, и духи ночи подарили мне сон.

Чувствуя себя выспавшимся и отдохнувшим, я подошел к кадке с водой и, ежась от утреннего холода, стал умываться. В саду пели поздние птицы, дул легкий ветерок, приносящий аромат вянущих трав и листьев, так, что хотелось думать только о чем-то хорошем. Пребывая в этом чудесном настроении, я услышал легкие шаги.

Айсун стояла неподалеку, ожидая, когда я закончу, а я не мог заставить себя повернуться.

Так не могло продолжаться долго. Нельзя же стоять перед дамой в таком виде. Я медленно повернулся, и понял, что она узнала меня. Она с церемониальным поклоном передала мне чистое полотенце, как подобает степенной хозяйке дома, встречающей дорогого гостя. Я ответил ей тем же, хотя все эти условности казались мне сейчас излишними.

Есигуй был очень слаб, но уже пришел в себя. Его рана не воспалилась, и давала знать о себе только тупой болью.

— Вот незадача, — сказал он, откинувшись на подушки. — Нужно известить князя о нашем прибытии, а я встать не могу.

Айсун повернулась к брату и словно ребенка укрыла его одеялом.

— Лежи смирно! Куда собрался? Если бы не Санори, то шел бы уже к верхним людям. Он вчера вернул тебя с половины пути.

— Да? Получается, ты вернул свой долг?

Слова Есигуя показались мне неуместными.

— Нет, долг самурая в служении, а не в подсчете того, что он сделал, а чего нет.

— Да ну, я не хотел тебя обижать, просто я ничего не помню о вчерашнем дне. Так какие-то отрывки, но, кажется, это было не вчера, а намного раньше.

Айсун принесла густой медовый отвар и, протянув чашку брату, грозно потребовала:

Пей все, я уже сообщила господину Аруде, то вы оба живы и находитесь в городе, он пришлет гонца вечером.

К вечеру Есигуй уже смог встать на ноги, но качался, словно тростник на ветру.

— Чуть без головы не оставили, — сказал он, критично рассматривая себя в маленькое зеркало, — вокруг глаз синяки, что у демона, затылок трещит по всем швам. Но руки-ноги вроде двигаются.

В это время, двор наполнился шумом, а в дверях показался привратник.

— Госпожа! Госпожа! К нам гости! Сам князь пожаловал!

Хэлибо не успел договорить, как в комнату вошел сам князь Аруда.

— А вот и наши герои! Вернулись со славной победой и оба живы! — Князь быстро подошел к Есигую и обнял его.

— Молодец! Ты действительно достоин своего имени! А на раны не смотри, они скоро заживут.

— Благодарю вас светлейший князь за добрые слова, — Есигуй попытался поклониться, но князь жестом остановил его. — Но если бы не помощь Санори, то меня бы здесь не было.

— Вот как? А ну расскажите, что произошло.

Я пожал плечами и приготовился рассказать, о том, что ничего особенного не сделал, но Айсун опередила меня и быстро начала говорить князю о том, как она нашла брата на поле, как увидела духа смерти и так далее. В середине ее рассказа мои щеки, наверное, пылали так, что можно было полностью потушить все свечи в доме, и этого никто бы не заметил.

Между тем, князь слушал все с большим интересом. Айсун закончила рассказ на том, как я втащил Есигуя в дом, и я уже хотел, было пояснить, что истина была совсем не так красива, как Есигуй начал рассказывать о наших с ним приключениях. Причем каждое событие приукрашалось так щедро, что я готов был провалиться сквозь землю.

Оказывается наш друг и воин, и учитель, и врачеватель. Воистину мы встретились в счастливый час. А теперь друзья мои слушайте! Вам нужно будет завтра прибыть в запретный город. Будет очень хорошо, если Есигуй вновь расскажет о ваших делах, поэтому хорошо подготовьтесь, а сейчас нужно отпраздновать ваше возвращение.

Князь хлопнул в ладоши, и дом заполнился слугами.

— Приказывай хозяйка Айсун, сегодня у нас большой праздник!

Иркутск, Зима 2001 года

Наступил декабрь, и пришло время, ехать на защиту. Ближайший докторский совет по моей теме был в Иркутске, поэтому я всячески интересовался относительно погоды и самое главное хваленых сибирских морозов. Мои друзья всячески поддерживали меня, рассказывая очень правдивые истории об обморожениях и страшных снежных бурях. Дело кончилось тем, что помимо теплой меховой куртки я одел еще два толстых свитера, которыми полностью занял весь багажный ящик. Спустя четыре часа полета я вышел в иркутском аэропорту, приготовившись встретить сибирские морозы, как говорится, лицом к лицу. Но ничего необычного не произошло. Более того, мне стало даже жарко. Посмотрев на термометр, я убедился, что на улице -30 по Цельсию, но я чувствовал себя так, как если бы вышел на улицу в шубе ясным летним днем. Расстегнув куртку, я подошел к таксисту, уныло скучающему возле своей белой семерки.

— За сотню до Юбилейного довезешь?

Таксист смерил меня взглядом, кивнул и пошел заводить машину.

— Что с Магадана? спросил он, когда мы отъехали от аэропорта.

— Нет с Владивостока. — ответил я.

— А-а-а... — многозначительно протянул он.

Я сидел в расстегнутой куртке и думал над тем, какую же шутку сыграли надо мной мои друзья.

На следующий день, я встретился с молодым врачом Сергеем Кимом, который защищал кандидатскую диссертацию вместе со мной. Сидя в небольшом уютном ресторанчике, мы делились своими впечатлениями и давали друг другу советы как быстрее оформить все необходимые документы. Обмениваясь телефонами, я достал из кармана записную книжку, но вместе с ней пришлось достать и бронзовую цубу от самурайского меча, которую я всегда брал с собой, просто так на счастье. К моему удивлению ей заинтересовалась жена Сергея Наташа, которая спросила что это такое. Получив объяснение, она взяла ее, и стала пристально рассматривать.

Наташа работала научным сотрудником в Иркутском краеведческом музее и помимо всего прочего обладала великолепной зрительной памятью. Внимательно осмотрев бронзовую пластину, она протянула ее мне.

— Я почти уверена, что и раньше видела этот предмет. — Уверенно сказала она.

Меня это удивило. В средневековой Японии, было много интересного, но я сомневался в том, что там было поточное производство. Мечи ковались индивидуально, а орнамент цубы мог повторяться только в паре катана-ватаваси. А та и другая находились у меня.

— Нет, я имею в виду не то. — Ответила Наташа на мои сомнения. — Я видела ее изображение на каком-то тексте. Тогда мне показалось, что это какой-то знак или печать. Если хотите, то я попробую завтра поискать этот документ в музейном архиве.

Не зная, что сказать от удивления, я согласился.

Следующие два дня пролетели в оформлении бумаг, сборе подписей и печатей, но на третий день позвонила Наташа. Она действительно нашла микрофильм, сделанный с одной из старинных рукописей.

Просматривая пленку, я действительно увидел, что на первом листе стоит изображение овального предмета, наподобие печати. Сравнив изображения, у меня не осталось никаких сомнений в том, что это один и тот же предмет, поскольку узор был практически идентичен.

Я переходил от одного листа к другому, но разобрать стройные ряды иероглифов не мог.

— Я нашла эту вещь в прошлом году в одном из хранилищ. Никаких документов, откуда она взялась, в музее не оказалось, только на бирке стоял штамп Пекинской православной миссии.

Я повернулся к Наташе.

— А можно ли сделать копию с микрофильма, а то я не могу ничего прочесть, все же по специальности я врач.

— Конечно. Я попробую попросить завтра наш копировальный отдел, но здесь есть и кое-что на русском.

Она подошла к проектору и сдвинула пленку. На экране появилось изображение пожелтевшего листа бумаги.

Милостивый государь Григорий Михайлович!

Третьего дня, как батюшка почил в мире. Перед смертию он просил меня переслать Вам с оказией, сею книгу, и передать, что это то, что он искал и нашел во Владивостоке. Тимофей как раз отбывает завтра с литерным, он-то все и отдаст вам книгу и еще кое-какие бумаги по завещанию батюшки.

Низко вам кланяюсь,

казачий сотник осьмого уссурийского полка,

Михаил Холодов.

— Григорий Михайлович, это, по-видимому, Г.М. Розов, и тогда батюшка — это ни кто иной, как Архимандрит Палладий Кафаров, осуществлявший инспекцию исторических памятников Приморья.

Наташа согласилась.

— Но ведь нет никаких сведений, что Кафаров проводил какие-либо полевые работы. Его миссия была только описательной, если только...

— Только, что?

— Я знаю, где он мог найти манускрипт. На развалинах крепости на острове Русский. Все дело в том, что при строительстве поспеловских казарм, активно использовались камни старой крепости, о чем и писал Палладий Кафаров в ИРГО. Видимо при разборе каких-то построек и была найдена эта рукопись.

— Но почему о ней ничего не было известно, ведь она попала в руки Г.М. Розова.

— Думаю, что теперь этого не узнать. Видимо он по каким-то причинам не смог заняться ею, скорее всего ему просто не хватило времени.

Через неделю, я покинул зимний Иркутск, увозя с собой копию древнего манускрипта.

Падение столицы, 1233 год

Дворец, куда мы прошли вслед за провожатым, поражал не только своими размерами. Конечно, раньше я бывал в замках, принадлежащих различным сеньорам, но в сравнении с тем, что я увидел здесь, они показались мне лишь жалкими деревенскими лачугами. Шелк, драгоценный нефрит и бирюза, ценное дерево, золото, все присутствовало в таких количествах, что мне показалось, что я попал в одну из сказок, которые мне так нравились в детстве. Анфилады комнат, разделенные тяжелыми деревянными ширмами, украшенные изображениями драконов. Белый и золотой цвет ковров, штор и накидок, все настраивало на торжественный лад. Не показывая своего любопытства, я старался запомнить расположение комнат, но, пройдя несколько переходов, оставил это занятие, поскольку уже не был уверен в том, что смогу найти дорогу назад.

Наконец мы прошли в богато украшенный зал, где нас встретил богато одетый человек. Я подумал, что это сам император, но он снова повел нас по дворцовым переходам. Еще раз и еще, я насчитал пять больших залов, в каждом из которых нас встречал чиновник, поэтому, когда мы вошли в шестой зал, я был поражен, когда к нам вышел скромно одетый человек в белом длинном халате, с золотым поясом.

Пять сопровождавших нас чиновников почтенно склонились, и я понял, что на этот раз к нам вышел сам император.

Рассказ Есигуя произвел на императора большое впечатление, со вчерашнего дня он оброс еще большим количеством подробностей.

— Очень и очень интересно, молодой человек! Для подвигов нужна смелость, но еще большая смелость нужна для того, чтобы сказать правду. Я немного подумаю, что же мне делать с вами.

На следующий день император устроил смотр двум нашим сотням на внутреннем дворе дворца. Ребята показывали свое умение, ловко орудуя копьями и алебардами. Затем настал черед боя на мечах. Наблюдая за их движениями и стремительными выпадами, я почувствовал что-то новое, я обучил этих людей своим знаниям и теперь они понесли его дальше по жизни.

— Санори! Санори! Иди сюда! — Есигуй схватил меня за руку — Давай быстрее, тебя ждет сам император.

Мы взбежали по лестнице и вошли на террасу. Император непринужденно беседовал с князем Арудой.

— Так это и есть ваш человек Князь? Я вначале принял его за мальчишку.

— Да мой господин! На его родине воины не отличаются большим ростом, но это отнюдь не умаляет их храбрости. Мой племянник совсем не преувеличивал, рассказывая о его искусстве.

— Я и смотрю, что воины действуют мечами как-то странно. Больше похоже на древнюю школу бохайских и коресских мастеров, но не на ханьское искусство. Выпады стремительны, есть много вариантов блокировок и уходов с линии атаки, и очень экономные движения. Думаю, что некоторые вещи нужно внедрить более широко, сможешь?

Я поклонился. — Да господин!

— Хорошо, ты подготовишь мне отряд бойцов, способных сражаться и конными и пешими. Можешь делать с ними все, что захочешь, но они должны сражаться и в поле и в городе.

— Могу ли я сам набирать способных людей? Спросил я императора.

— Нет, ты будешь готовить тех, кого выберу я сам.

Император протянул мне свиток и пайцзу, подтверждавшую мой статус.

* * *

Есигуй критично осмотрел меня, и достал из сумки небольшую банку со сваренными в меду кедровыми орехами.

— Держи, сам знаешь от кого. Рассказывай как твое житье на императорской службе.

— Да рассказывать особо нечего, старюсь сделать из трех десятков именитых юнцов три десятка мастеров ближнего боя. Учу их биться в проходах, на стенах, владеть мечами и кинжалом.

Мы делились последними новостями, но у Есигуя их было гораздо больше, чем у меня. Император дал ему чин младшего советника и определил заниматься вопросами обороны города. Он дни напролет проверял работу крепостных орудий, надежность стен и обеспеченность арсенала. Все свои наблюдения и замечания он докладывал старшим императорским советникам и совету военоначальников. Его внимательно выслушивали, но чаще всего направляли на новое задание, не решив старых вопросов. Одержанная победа окончательно утвердила мнение о неприступности столицы для монгольского войска.

-Ты когда зайдешь, а то сестра о тебе каждый день спрашивает.

Я отставил бутыль с вином.

— Она до сих пор в городе? Не лучше ли было отослать ее из столицы?

Есигуй удивленно посмотрел на меня.

— А куда? Имений у меня нет, ближних родичей, тоже нет. Да и кто будет вести хозяйство?

— Куда — нибудь на восток, в богом забытую глушь, а с хозяйством экономка справится. Престарелая родственница одного из моих ребят уезжает через два дня, и ищет себе спутницу. Вот я и подумал, не отослать ли нам госпожу Айсун подальше от столицы, пока все не утихнет.

— Но ведь Айсун выросла в городе, и что она будет делать в деревенской глуши?

— Купит себе домик и будет его обустраивать.

— Но на это нужны деньги, Айсун никогда не пойдет в чужой дом приживалкой.

Я достал сверток с полученным жалованием и передал Есигую.

— Ты что? Это же твои деньги! — Запротестовал он и отодвинул сверток.

— Ну и что, жены у меня нет, хозяйство никто не ведет, живу на всем готовом.

— Нет, я так не могу.

— Можешь, скажи сестре, что покупаешь дом для меня, и просишь ее вести там хозяйство.

Есигуй кивнул, и я вновь протянул ему сверток.

— Хорошо, наконец, согласился он, наверное, ты прав. Пусть все успокоится, а там посмотрим. Но у меня еще есть дело, которое я хотел обсудить с тобой поподробнее.

Есигуй достал несколько свитков и разложил их на столе.

— Вчера я разбирал старые планы и наткнулся на нечто интересное. Смотри! Есигуй взял один из документов, который оказался детальным планом города.

— Вот здесь главные ворота, здесь соединяются основные крепостные валы. — Объяснял он. — Это улица, ведущая к запретному городу, а здесь наш дом. Я смотрел за быстро бегающей по бумаге палочкой — указкой. Создавалось впечатление, что я смотрю на город с высоты птичьего полета.

— Вот здесь дом Юшимыня.

— А за ним есть потайной ход. — сказал я указывая на соединение стен.

-Что? Откуда ты знаешь? Есигуй смотрел на меня с нескрываемым удивлением.

— Во-первых, когда я ждал вас господин в ту незабываемую ночь, то немного познакомился не только с самим домом, но и с крепостной стеной за домом, в то время я подумал, что там спрятана потерна, а во-вторых, есть и более точные сведения.

Есигуй удивленно посмотрел на меня.

— Да ты прав! Когда-то там был водосток, но сейчас он закрыт. С другой стороны стены обрыв. Вначале он довольно крут, но примерно в середине становится более пологим.

— Хочешь проверить?

— Конечно, но как ты выйдешь за пределы Запретного города, ведь пропуска у тебя нет.

Я пожал плечами, вот уже несколько дней я знал расположение всех постов и время смены караула, так, что выйти и войти в запретный город для меня не составляло большого труда.

Вскоре мы уже шли вдоль по улице, направляясь к богато украшенному дому дувэя. Ночь брала свое, и людей почти не было. Такой знакомый мне город, теперь стал чужим и холодным. Высоко в небе сверкали холодные осенние звезды, но город не спал. Стучали молотки каменотесов, обтачивающих каменные ядра для камнеметов, и плотников, готовящих легкие защитные укрытия. В кузнях ковались стрелы, и изготовлялась особые пороховые заряды. По улицам сновали носильщики, двигались повозки с досками, камнем и кольями. На стенах устанавливались в боевое положение камнеметы и большие сосуды с маслом.

Незаметно мы пробрались к задней стене особняка и спрятались под навесом.

— Ну и каков план? Спросил Есигуй. — Я что-то ничего не вижу. Где ты нашел проход?

Но не успел я показать ему несколько неплотно пристоящих валунов, как тяжелая дверь сама открылась, и около нее появилось несколько человек.

Один из них, недовольно проворчал:

— Так, все чисто, похоже, не обманул.

На чужаке была простая одежда, но держался он слишком властно для простолюдина. Я с трудом понял его речь, настолько она не была похожа на тот ханьский диалект, который я значительно улучшил за последние годы.

— Да никто и не знает об этом! Они все в таком восторге от своей победы, что спят как тарбаганы зимой. Через десять дней подойдет корпус артиллерии черного дракона, и тогда мы устроим хороший сюрприз.

Что-то казалось мне смутно знакомым в речи второго. Я уже слышал его раньше, но вот где? В этот момент, ветер качнул пламя факелов и говоривший быстро отошел в тень, вот это движение и выдало его полностью — Дигунай, сотник! Вот куда мячик-то закатился.

Я осторожно показал на него Есигую, но по его глазам понял, что он тоже узнал его. Через потерну пробралось еще трое, после чего тяжелая дверь бесшумно закрылась.

— Похоже, пора вернуть долг. — Одними губами произнес Есигуй. — Только не убей главного.

Ничего неподозревающие сунцы, осторожно разбирали какие-то вещи, которые принесли с собой. Сейчас они ничем не отличались от небольшой артели каменщиков, окончивших смену и делящих запоздалый ужин.

Я осторожно достал две стрелы и воткнул их перед собой, третью вложил в лук. Есигуй осторожно взвел самострел.

Звон тетивы, свист стрелы и сдавленный хрип жертвы все слилось в один звук. Не успели наши противники опомниться, как я вновь выпустил стрелу и бросился вперед. Первый из сунцев упал мне под ноги, хватаясь за разрубленное горло. Второй нападал, высоко занеся клинок, но мой короткий меч вспорол ему живот снизу вверх. Расправившись с ними, я подскочил к главному. Моя стрела торчала у него в бедре, и не давала ему свободно уходить от выпадов. Вскоре я выбил его меч из рук и приставил лезвие к горлу.

— Сдавайся.

— Ты кто такой коротышка? — Прохрипел он. — Через три дня с тебя живьем кожу сдерут!

Я не стал отвечать, в этот момент он дернулся, и я ударил его под колено вторым клинком.

Сунец попытался встать, но удар рукоятью свалил его на землю. Покончив со своим противником, я посмотрел, что же происходит у Есигуя. Хоть десятник и был на голову выше моего друга, но похоже моя помощь была ему не нужна.

— Ты нашел себе новых хозяев? Или есть другая причина?

— Какое тебе дело?

— Никакого, только интересно, что толкает таких как ты на подлость и предательство?

Дигунай перешел в яростную атаку, но ни один из ударов не достиг цели. Даже в неровном свете факела, было видно, как побагровело его лицо.

Есигуй же наоборот, был бледен как полотно. Я уже подумал, что ему понадобится и моя помощь, но

в этот момент он проскользнул под клинком и обрушил удар на шею десятника, полностью отделив его голову от тела.

Схватка была закончена, я связал сунца. Есигуй подошел к одному из ящиков и попытался поднять его, но ящик упал, и из него высыпались плотно завязанные холщовые мешочки. Он с удивлением посмотрел на них, а затем осторожно взял один и поддел ножом. Из разреза высыпался мелкий порошок, словно песок, только черный. Есигуй и бросил его в пламя факела, вызвав яркую вспышку.

— Вот как. Давай этого гостя к начальнику городской стражи. Пусть разберется.

* * *

Как и было сказано, через десять дней, монголы внезапно прервали переговоры и два тумена монгольской конницы в соединении с тремя корпусами сунской пехоты вновь подошли к стенам столицы, начав методичный обстрел стен. Большие камнеметы упорно посылали свои тяжелые снаряды по опорным башням. Это показалось бы глупым, поскольку именно эти участки были самыми крепкими во всей обороне, но мы уже знали, что так они стараются оттянуть основную массу защитников в центр стены, чтобы потом перенести обрушить огонь именно на эти участки.

Ди-шу стоял на стене позади от сотника. Старик с первой встречи произвел на него сильное впечатление.

— Ну вот, сейчас начнут мешать нас с землей! Всем вниз! В укрытие!

Едва команда была выполнена, как большие камнеметы разом задробили огонь. Повисла гнетущая тишина, а потом мощный удар обрушился на ворота и центральную часть бруствера, ломая и сметая деревянный парапет. Когда земляной вал оголился, монголы начали штурм, стремясь проникнуть в образовавшуюся брешь. Лишенные укрытий стрелки становились легкой добычей монгольских лучников, а нападавшие лезли на вал, словно бурный речной поток.

— Зажигай!

В гущу нападавших устремились большие громовые копья. Они взрывались с оглушающим грохотом, оставляя после себя удушливые облака смрада и пороховой гари, но казалось, это мало действовало, место павших, тотчас занималось новыми и новыми бойцами. Но вскоре этот поток начал постепенно уменьшаться, и вскоре защитникам удалось очистить стены от врагов.

— Интересно, это все или нет? — Ди-шу оглянулся, услышав знакомый голос. Стоявший позади воин, вытирал лезвие клинка полой своего красного шелкового плаща. Но ответ на его вопрос нашелся сразу. Со стороны монгольских войск начался новый обстрел, но теперь на город обрушился град зажигательных снарядов. Жир и смола вспыхивали чадящим пламенем, поджигая деревянные постройки. Вскоре занялись все постройки нижнего города, и черный дым понесло на стены. Монголы вновь пошли на штурм.

— Похоже у них людей без счета. Да откуда они их только берут?

Ди-Шу вновь посмотрел вниз.

— Господин! Да у них нет оружия, они просто лезут на вал, словно овцы на заклание! Смотрите! Среди них женщины и дети!

Монголы изменили тактику, теперь они направили на стены пленных, заставляя защитников города стрелять по своим. Тысячи пленных, словно кроты подкапывали валы и стены, заваливали ров землей. Посылая пленных на стены, монголы берегли свои силы и изматывали защитников, сея в их рядах страх и отчаяние. Под прикрытием пленных монголы вновь начали штурмовать стены, на этот раз атаки следовали одна за другой. Монголы разделили штурмовые отряды, и каждый раз стену атаковали новые силы, в то время как защитники не могли позволить себе лишних минут сна.

К исходу второго дня это стало приносить свои плоды. Защитники стен просто валились с ног от усталости. Стрелки уже не могли точно посылать стрелы в нападавших, которые все новыми и новыми волнами обрушивались на валы.

На третий день по возведенным пленниками земляным пандусам монголы подтянули осадные башни, и сунская пехота ринулась на стены.

— Ну что приуныли! — Собутэ повернулся к бойцам. — Крепость не в прочности стен, а в храбрости ее защитников!

На гребне вала два потока столкнулись, словно два разъяренных зверя. Три раза сунские знамена поднимались над стенами, но их удавалось сбросить вниз. Наконец атаки прекратились. Сунцы отошли под прикрытие монгольской конницы. Пороховые заряды подожгли осадные башни, превратив их в огромные костры.

Солнце зашло за дальние горы, но вместо того, чтобы отойти, монголы все продолжали и продолжали атаковать стены. Огни на стенах, делали защитников легкими мишенями для монгольских стрел, в то время как самих стрелков скрывала тьма.

— Так нас надолго не хватит, — проворчал сотник. Они не дают нам ни мгновения передышки, все лезут и лезут, словно муравьи.

Как только удавалось отразить очередную волну нападающих, сразу же стены накрывали залпы метательных орудий, заставляя защитников прятаться в укрытиях, но, тем не менее, ни сунцы, ни монголы не могли подняться даже на первую линию стен.

— Господин Собутэ, кажется, они прекращают штурм! — Ди-Шу заметил, что атаки на стены начали слабеть. Сунцы и монголы больше кричали, но не старались подняться на стены. Обстрел стен тоже почти прекратился.

— Наверное, они тоже устали, ведь не может человек без еды и без сна. — Предположил Агунай, робко выглянув за парапет. Смотрите! Их стало меньше, костры горят, но теней между ними почти нет.

— Что за лихо такое! — Собутэ сам посмотрел. — Действительно, только кричат, но их самих почти не видно. Наверное, снова задумали какую-нибудь пакость. Не в их обычаях прекращать начатое дело.

Ди-шу повернулся посмотреть на город, и в этот момент земля содрогнулась. Сверху посыпались обломки камней и куски черной земли. Над крепостью поднялось черное облако. Все оцепенели, еще несколько взрывов обрушили южные ворота. В одно мгновение город стал беззащитным перед наступающей армией.

Конница ворвалась на улицы, и сражение закипело с новой силой. Что делать и куда бежать Ди-шу не знал. Он искал сотника или хоть кого-нибудь из своих командиров, но в общей свалке было трудно понять кто свой, а кто чужой.

— Нужно пробиваться к Запретному городу. Его цитадель наверняка еще держится! — прокричал Агунай, и они бросились вниз по улице.

В нижнем городе началась паника. Люди метались вокруг в приступах безумной паники, настигаемые копытами монгольских коней и их длинными стрелами.

Но, когда они достигли запретного города, то увидели, что дворцовые постройки были объяты огнем, яркое пламя пожирало пагоды и дворцы. Братья в нерешительности остановились. Идти вперед было бессмысленно, бежать назад тоже. Не зная, что делать они повернулись и остались стоять на месте, ожидая, когда из-за поворота улицы покажется первый монгольский всадник.

— Тебе страшно? — спросил Агунай, втыкая перед собой стрелы.

Ди-шу тяжело вздохнул:

— Все когда-нибудь кончается, это судьба, но мы отдадим долг предкам.

Братья переглянулись, и в это время из переулка появился первый всадник.

* * *

Когда монголы взорвали ворота и ворвались в запретный город, генерал Хэлу отдал приказ десяти тысячам северной кавалерии прорваться единым ударом за стены и нанести ответный удар по захватчикам. Большой пожар должен был отвлекать монголов от этого маневра.

Передовой отряд вырвался за стены, отвлекая на себя основной удар нападавших, а за ним двинулась и основная конная лава, сметая все со своего пути.

Монголы не ожидали такого поворота событий, ворвавшись в город, они рассчитывали на то, что осажденные будут до конца сражаться на стенах и улицах, сдавая одну позицию за другой, пока весь город не окажется в их власти. Пожар, вспыхнувший в городе, они сочли за признак скорой победы, но мощный удар чжурчжэньской конницы опрокинул нападавших, и очистил все пространство перед городом. Монголы в панике бежали от стен, бросая осадные машины и камнеметные орудия.

Над городом повисла гнетущая тишина. Монголы отступили за реку, но звуки барабанов и труб говорили о сборе нового наступления.

Победа досталась очень тяжелой ценой. Отвлекавший монголов отряд был полностью уничтожен, из десяти тысяч всадников, нанесших степнякам основной удар, вернулось около трех. Нижний и внутренний города были уничтожены огнем, и только редкие каменные постройки, да цитадель императорского дворца оставались в относительной сохранности. Крепость Субинь перестала существовать. Ценой жизни семи тысяч воинов была получена всего лишь небольшая отсрочка перед неизбежным концом.

Ворота запретного города были открыты. Уцелевшие в битве, всадники, пехотинцы и простые горожане собрались на центральной площади, заполнив все ее пространство, ожидая выхода императора. Чиновники в парадных одеждах стояли возле крыльца, но императора не было. По толпе пронесся легкий ропот, уже не оставил ли их владыка, подобно Ай-Цзуну Цзиньской империи, принявшему яд в пылающем дворце, но в этот момент император вышел из внутренних покоев.

Собравшиеся на площади ахнули и опустились на колени, император был одет в красный генеральский доспех, и шел совершенно один, без личной охраны, но Есигуй увидел, что это не совсем так, в тени портика встали два малоприметных человека, одетых в коричневые одежды, еще двое оказались перед собравшимися чиновниками. Это были те молодые люди, которых обучал Санори. Его самого никто не видел, но понял, что он где-то рядом, готовый в любой момент отдать приказ своим людям атаковать.

Император обвел взглядом всю площадь, и, подняв руку, призывал народ к тишине.

— Мои славные подданные! Сегодняшний день будет восславлен в песнях и стихах. Каждый из вас прославил свое имя, защищая город и сражаясь с врагом!

Толпа одобрительно загудела, раздались крики, и хлопанье, выражавшие готовность подданных следовать за своим вождем.

В этот момент Есигуй почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Рядом стоял юноша, из отряда Санори. Он приложил палец к губам и знаком позвал Есигуя за собой. Они быстро прошли через толпу, которая каким-то непостижимым образом сама расступалась на их пути, и оказались возле дворцового портика. Скрывшись в тени колонны, они прошли через малоприметную дверь, и попали в один из малых залов дворца. Несколько больших светильников освещали центр зала, разгоняя тени по углам, в зале было несколько человек, среди которых Есигуй сразу же узнал князя Аруду и множество узких черных ящиков.

Они отошли в дальний конец зала.

— Здесь государственный архив и наиболее ценные рукописи из императорской библиотеки. Ты должен вывезти их из города и спрятать в горах. Думаю, что больше всего подойдет Чертово урочище, там много пещер, а добраться до них трудно.

— Князь снял с пальца родовое нефритовое кольцо и передал его Есигую.

— С этого часа ты мой законный наследник, позаботься о продолжении рода.

Есигуй с поклоном принял родовой знак.

— Но что, же будет с вами? Вы будете сопровождать императора?

— Нет, я останусь здесь.

В этот момент глаза князя потеплели, и он по-отечески обнял племянника.

— Не теряй времени мой мальчик, на рассвете ты должен быть далеко от стен.

Закипела работа. Писцы императорской библиотеки знали свое дело, и в ящики попадали только самые ценные рукописи. Бумага, пергаменты, полосы шелка все было тщательно завернуто в кожаные чехлы и уложено в деревянные просмоленные ящики, которых оказалось ровно двадцать. Ящики были вынесены во двор и навьючены на пять небольших выносливых лошадок.

Когда солнце взошло над лесом, Есигуй со своим маленьким отрядом шел по узкой тропе. Он оглянулся назад и прочитал несколько строчек:

Писатель спокоен в мирные годы

Он пишет, творит, восхищая народы

Но в пламень войны, попадая — сгорит

Лишь тьма пещеры его труд сохранит.

До Чертова урочища, писцы добирались пять дней. За время пути никто не произнес ни единого слова. Каждый по-своему переживал одну общую трагедию. Есигуй пытался что-то написать, но казалась, что послушная некогда кисть превратилась в грубую и тяжелую палку.

Наконец, они достигли гремящего ключа и вошли в Чертово урочище. Стремительный горный поток, веками сражаясь с твердыми черными скалами, пробил глубокое ущелье. Тропа сузилась, и лошади с трудом пробирались по ней, цепляясь вьюками за ветки.

— Господин! — Обратился к Есигую один из писцов, как мы поступим с бумагами? Мы спрячем их все в одном месте или разделим архив?

После небольшого совета решили, что все бумаги будут разделены на пять основных частей, каждая часть будет спрятана отдельно, после чего писцы разойдутся по всем пяти провинциям.

— Помните, — Сказал Есигуй, — Каждый из вас знает о тайнике. Передайте это знание своим детям и детям своих детей. Я верю, что придет то время, и наш народ возродится.

Писцы поклонились и тихо разошлись. Унося с собой свою тайну.

Есигуй посмотрел им вслед и пошел на юг вдоль течения, гремящего ручья.

* * *

Монголы начали новое наступление, атаковав город сразу с двух направлений. Огромные баллисты, прицельно посылали снаряды, расширяя бреши и снося наспех возведенные завалы. Князь Аруда, в красно-золотом парадном доспехе стоял на стенах императорской цитадели и смотрел, как монгольские воины почти беспрепятственно занимают улицу за улицей, квартал за кварталом. Сопротивление было отчаянным, но что могли поделать измотанные до предела люди против свежих монгольских войск. К полудню начался штурм цитадели.

Император покинул столицу слишком поздно. Монголы заметили его отряд. Единственная надежда была в том, что часть успела добраться до леса. Хотя был ли среди них император или нет, князь не знал.

— Господин! Вы должны спуститься со стены! — Князь Аруда посмотрел на слугу и только махнул рукой. — Неужели ты думаешь, что там внизу безопаснее, или монголы испугаются красных стен? Лучше я приму смерть здесь, чем подобно трусливому псу прятаться в горящей конуре!

Степняки единой серо-коричневой массой лезли на стены. Лучники посылали стрелы почти вертикально, на головы нападавших сбрасывалось все, что только было под рукой, тяжелые бревна, камни. Взрывные снаряды окутывали все вокруг удушливым дымом, но это мало помогало. Место каждого убитого занимал другой, а то и двое, и вскоре, битва закипела на гребне дворцовой стены.

Аруда Ваньян сражался вместе с простыми воинами и видел как они падали один за другим, уступая натиску степняков. Парадные доспехи были добротно сработаны мастером, но все же монгольская стрела попала в слабое место и левая рука почти не двигалась.

— Хорошо, что кровь не видна на красном, — подумал про себя Аруда, но в тот же миг перед ним возник низкорослый лохматый монгол.

Князь отразил удар кривой сабли и одним движением снес противнику голову, но сразу же за упавшим монголом возник второй, не успев замахнуться, Аруда нанес колющий удар, и почувствовал, как клинок прошел между ребер монгола.

— Ах, как некстати, — подумал он. — Лезвие застряло, и в этот момент его шею захватила петля. Потеряв равновесие, князь рухнул на лестницу, несколько монголов навалилось на него, связывая по рукам и ногам. Свет померк, и он провалился в небытие.

— Чжэньхан! Чжэньхан! — Неслось со всех сторон. Аркан натянулся, и монгол потащил князя за конем.

Князь Аруда лежал на земле перед белой монгольской юртой. Двое степняков плескали на него водой. Князь пошевелился, но пронзившая тело боль вырвала из горла сдавленный стон.

— А он очнулся! Дуодай! Ставь его на ноги!

Монголы разрезали веревки и, подхватив князя с двух сторон, втащили его в юрту.

— На колени пес! На колени перед светлым Ханом!

Полумрак юрты показался князю непроглядной тьмой. Он скорее угадывал, где стояли и сидели монгольские военноначальники, чем видел их.

— Я Ваньян Аруда, Ван и советник царства Дунчжэнь.

Послышался ропот, кто-то вскочил со своего места, но властный окрик вернул всех на место.

— Так ты не Чженьхан? А всего лишь грязный лицедей, изображавший хана. Знаешь ли ты, что следует за подобный обман?

Радостная мысль вспыхнула в терзаемом болью сознании князя, император смог уйти от погони, значит, его хитрость удалась.

Глаза князя немного привыкли к темноте. Властный голос принадлежал молодому человеку, одетому в белый суконный халат, украшенный золотым шитьем. Черные волосы, заплетенные в две небольшие косицы, оттеняли бледное лицо с острыми злыми глазами. По правую руку от молодого хана сидел пожилой дородный сунец в синем с золотом доспехе.

— Да это же сам генерал Мынгун,— подумал Аруда, Что ж, давно мы с ним не виделись, с тех пор когда он клялся в верности Цзиньскому императору, а на утро увел свой корпус к монголам.

— Ты что не слышишь? На колени перед великим Ханом!

Последняя фраза сильно позабавила князя, он лично знал Великого Хана монголов.

— Неужели Великий Хан Угедей оставил земные дела, передав их непочтительному юнцу?

Слова князя произвели должное впечатление. Монголы повскакали со своих мест, зазвенела сталь, один из нукеров подскочил к князю и ударил его саблей по коленям. Аруда упал, но, превозмогая боль, постарался встать, но второй удар полностью разрубил правое колено.

— Я прикажу своим нукерам содрать с тебя шкуру, и посыпать солью до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде, гордый чжурчжэнь. Ты понял меня?

Князь Аруда ничего не ответил. Свое сражение он выиграл, задержав монгольские войска возле города на целый день, он дал возможность уйти императору с остатками армии.

— Мой хан! Бесполезно пытаться вразумить этого человека, — Мын Гун поднялся со своего места и заглянул в лицо князя. — Это действительно Ваньян Аруда, самый хитрый из советников Чжэньхана. Если мы оставим его в живых, то пригреем у себя змею. Лучше сразу же казним его.

— Да ты прав генерал, — ответил сунцу Аруда. — Я никогда не предам своих и не буду подобно тебе убивать тех, кому клялся в вечной верности.

— Замолчи! Что ты знаешь о верности! Я все делал ради своего народа, ради великой Сун*, которую вы растоптали копытами ваших коней. Но великое небо дало мне силы покарать вас.

* (Полководец Мын Гун говорит о свергнутой чжурчжэнями китайской династии Сун)

Князь усмехнулся.

— Великая Сун, да ты сам ее предал Мын-Гун, завтра же твои друзья проглотят ее словно удав крысу, и не будет ни Сун, ни Ся, ничего кроме империи монголов.

Сунец вызватил меч и бросился на князя.

— Стой! Сунец! Не смей!

Голос принадлежал седовласому монгольскому воину.

— Нельзя проливать благородную кровь на землю. Яса запрещает это.

Бледное лицо хана напряглось, еще больше. Казалось, сейчас он снесет голову старику, но старый военноначальник смотрел на своего хана совершенно спокойно.

— Ты смеешь оспаривать ханский приказ?

— Приказ Хана противоречит закону Ясы. Нельзя проливать благородную кровь на землю и заставлять Великое Небо гневаться. Тот, кто поступит так, должен быть казнен.

По залу пробежал ропот.

— Хорошо! Никто не может нарушать Великую Ясу, дарованную монголам самим Чингисханом. Никто! Тогда реши сам судьбу этого чжурчжэня.

Монгол медленно перевел взгляд на князя.

— Наши люди думают, что пленили Чжэньхана, так не будем же их разочаровывать. Мы должны казнить этого пленника как их императора, на глазах у всех.

— А ты совсем не глуп монгол, — подумал Аруда, — совсем. Весть о пленении императора и его публичной казни полетит вперед, словно охотничий сокол лишая народ воли к борьбе, и это облегчит тебе победу.

Ханские нукеры выволокли князя на площадь перед юртой и привязали его к длинной жерди. Два всадника взяли концы и понеслись галопом через лагерь, намереваясь сломать князю спину, но жердь не выдержала, и правый конец надломился.

Монгольский всадник сделал круг и бросил тело князя к ногам хана.

— Чжэньхан мертв! — объявил он. — После такого не выживают.

Молодой хан подошел к князю и носком сапога повернул его окровавленную голову. Но князь Аруда был еще жив, он открыл глаза и, взглянув на монгола, прошептал:

— Через сто лет монголы вернутся к своему убогому варварству, наши потомки сделают это.

Он сказал и испустил дух. Молодой хан, встал и повернувшись к своим нукерам приказал:

— Похороните его по обычаям его страны рядом с его людьми. Пусть шаман попросит его дух не мстить нам.

В тайге

Я стоял на небольшом пригорке и ласковый южный ветерок дул с моря. Внизу раскинулись маленькие домики рыбацкой деревушки. Знакомый пейзаж детства, вот направление ветра поменялось, и донесся аромат жареной рыбы, которую так хорошо готовила старуха Ому. Наверное, уже время обеда и она готовит ее для своих сыновей, которые вскоре должны будут вернуться с промысла. Я хочу встать, но что-то держит меня. Я снова и снова пытаюсь повернуться и встать на ноги, но что-то наваливается на меня и не пускает. Из последних сил я переворачиваюсь на спину, чтобы рассмотреть своего противника, но свет исчезает, и я лечу в темный колодец. Полная темнота.

Однажды в детстве я убежал из дома и вместе с двумя своими приятелями забрался в пещеру, которая располагалась в ближайшем лесу. Пройдя несколько поворотов, мы очутились в большом сводчатом зале. Со стен стекала вода. С потолка спускались разноцветные столбы, навстречу которым с земли росли другие. В какой-то момент, пытаясь рассмотреть потолок, я уронил факел и он погас. Я быстро схватил его, но к своему ужасу обнаружил, что мешочка с огневицей нет у пояса, наверное, он упал в каком-то из коридоров.

Вот тогда я впервые испытал дикий ужас человека, запертого в абсолютной темноте. Слабый красный огонек погасшего факела уменьшался с каждым моим вздохом и вскоре совсем исчез. Кричать и звать кого-нибудь на помощь, было бесполезно. Пещера была далеко от деревни, а наши родственники привыкли к нашим длительным отлучкам, что даже и не начали бы искать нас.

Сколько мы просидели в темноте, не знаю, но вскоре я начал различать неясный свет, который шел откуда-то со спины, инстинктивно развернувшись, я начал понемногу продвигаться в том направлении. Мои друзья следовали за мной, держась за руки и не произнося ни слова. Ощупывая перед собой дорогу, как слепые, мы двигались навстречу этому слабому свечению. Вот показался слабый белый огонек, который все рос и рос в размерах, пока не превратился в белый диск луны, заглянувший на наше счастье во вход пещеры. Мы бросились к нему, но земля ушла из-под ног, и я полетел вниз по склону.

Я снова был в темноте и видел перед собой мерцающий свет, только на этот раз он был не белым, а красным. Что-то держало меня, а в голове, словно кто-то устроил настоящий праздник барабанов. Пахло рыбой, и я подумал, что каким-то образом попал в дом старой Ому, но при чем же тогда барабаны?

Свет медленно превращался в огонек очага, вскоре я смог увидеть, что я нахожусь совсем не в доме старой Ому и даже не в родной деревне, а в каком — то другом месте. Я лежал на теплом кане рядом с очагом, накрытый несколькими шкурами. Страшно болела голова, а барабаны как назло не желали прекращать своего боя.

Я перевернулся на спину и начал разглядывать почерневшие балки, с которых свешивались пучки трав, связки каких-то веток, несколько разноцветных лент, да и еще много всякой разной всячины. Руки и ноги слушались, Сильно болело левое плечо и бок. Каждый вдох отдавался болью, но в целом дышать было можно. Насколько мог, я осмотрел левую руку, плечо было забинтовано. Насколько я теперь мог судить, грудь тоже была в бинтах, что и создавало то ощущение скованности, которое и заставило меня прийти в себя. Убедившись еще раз, что могу двигаться, я медленно повернул голову и перевел взгляд в хижину.

Возле дальней стены что-то двигалось, и именно оттуда раздавался тот ритмичный звук, который я поначалу принял за барабанный бой. Существо было похоже на зверя, но это был человек. Одетый в черную меджвежью шкуру он ритмично бил в большой бубен и при этом что-то бормотал. Вскоре он прекратил двигаться и замер, уставившись на пламя очага.

Я вновь перевернулся на спину и начал смотреть в потолок. Голова в таком положении болела меньше и я начал вспоминать предыдущие события.

Вот мы преследуем монголов, но они вдруг сворачивают в небольшой распадок, откуда словно рой диких пчел вылетает не менее трех сотен степняков. Вот наш отряд отступает к лесу, но степняки отрезают этот путь. На меня несется во весь опор всадник с перекошенным от ярости лицом, отбиваю его клинок, удар и перед глазами тьма. Нет, больше ничего не помню, как же я попал сюда?

Человек продолжал молча сидеть перед очагом. Длинные черные волосы скрывали его лицо и смешивались с темным мехом медвежьей шкуры, служившей ему одеянием, она же делала его похожим на какого-то древнего идола, которым поклонялись люди на заре времен. Я снова пошевелился, но на этот раз неудачно, левую руку пронзила сильная боль, и я невольно вскрикнул. Человек поднял голову и взглянул на меня.

— Очнулся! — Сказал он странным хрипловатым голосом. — А я думал, что ты уже в верхнем мире навсегда останешься.

Несмотря на негромкий и хрипловатый голос, человек говорил очень четко, а речь его больше напоминала речи придворных вельмож, чем тот простонародный говор, которым пользовались местные жители.

— Где я? И как я попал сюда?

Язык слушался меня с трудом, а знакомые фразы стали невообразимо сложными. Как ни старался, а четко выговорить даже эти простые слова у меня получилось только со второго раза.

Шаман, а в том, что хозяин этого странного жилища был им, у меня не было никаких сомнений, встал со своего места и подошел к кану.

— Тебя нашел охотник из селения, что рядом с медвежьей горой. Он шел по следу дикой кошки, когда наткнулся на твои следы. Видимо леопард шел за тобой по следу, но что-то его спугнуло, и он залез на дерево. Охотник решил, что леопард превратился в человека и кинулся ко мне, решив, что ты демон. Мы нашли тебя по следам. Ты что-то кричал нечленораздельное и старался куда-то бежать, поэтому нам пришлось связать тебя и принести сюда.

— А больше никого рядом не было? Ведь получается я еще каким-то образом протопал по зимней тайге приличное расстояние, пока меня не нашел мой неожиданный спаситель.

— Нет, ты был один. Я еще удивился, как раненый человек смог так далеко зайти в тайгу, да еще зимой, но рядом не было никаких человеческих следов. Не мудрено, что охотник решил, что перед ним не человек.

Шаман перестал говорить и отвернулся к очагу, что бы бросить в него пучок каких-то трав, от чего воздух наполнился каким-то острым запахом. Конечно, я совсем не суеверен, но эти слова сильно удивили меня. Еще в детские годы за мной закрепилось прозвище — дикий кот. Но я никогда не относился к нему серьезно, хотя моя бабка Тиниро всегда говорила, что прозвище иногда лучше имени соответствует человеку.

— Меня зовут Санори Сиро, я служу при дворе императора Пусяня Ваньну. А как зовут тебя и кто ты такой? Спросил я немного погодя.

— Шаманом и зовут, — ответил мой собеседник. — Кто дедом, кто стариком, но чаще шаманом.

— Но имя у тебя-то есть? Мне как-то трудно называть тебя стариком или шаманом, ведь ты спас мою жизнь.

— Мое имя уже давно утратило свой смысл, да и ни к чему оно мне, но если хочешь, то можешь называть меня Джан Даши.

Я не стал настаивать, если человек не хочет называть себя, то это абсолютно его дело. Мало ли какие причины заставляют его скрывать свое настоящее имя от других людей.

Его одежда была украшена всевозможными палочками, металлическими дисками и всякого рода побрякушками, о назначении которых можно было только догадываться. Но вскоре он снял это странное облачение и остался в простой кожаной куртке и штанах. Теперь он больше походил на таежного жителя, но все же я ни за что бы, ни подумал, что передо мной стоит простой охотник. Постепенно краски вокруг стали темнеть, и я погрузился в темный омут крепкого сна.

Когда я открыл глаза, был уже день. Хозяина в фанзе не было, но очаг горел, а на небольшом столе была разложена еда. Кое-как справившись с несколькими покрывалами и шкурами, я сумел сесть на кане. Эта попытка вызвала такую сильную боль в левом плече, что у меня потемнело в глазах и прошло какое-то время, прежде чем я снова вернул себе ясность мысли. Левая рука была замотана в лубки, каждый вдох отдавался болью. Затылок тоже болел, но боль была ровная и тупая. Я попробовал ощупать рукой болевшее место, но рука натолкнулась на бинты, которые из-за боли я практически не чувствовал.

Возле изголовья, я увидел два своих меча, которые были аккуратно повешены на стену. Они находились рядом, но я не мог, ни дотянуться до них, ни тем более подойти и взять. Рядом с ними, на полу лежала какая-то коричневая куча хлама, но, приглядевшись, я узнал в ней свой нагрудник. Да совсем немудрено, что я сейчас совершенно беспомощен, доспех превратился в жалкую кучу мусора. Странно, как только я еще смог уцелеть при таких ударах. Некоторые пластины исчезли, сорванные со своих мест, другие были измяты до неузнаваемости, а третьи были полностью разрублены мощными ударами. Вскоре я почувствовал, что сидеть раздетым, и лежать, укрытым шкурами, это совсем не одно и тоже, я стал мерзнуть, подтащив одно из теплых покрывал, я кое-как завернулся в него. На это ушли все мои силы, и теперь я не мог уже ничего сделать, кроме того, чтобы просто наблюдать за происходящим.

Солнце уже начало заглядывать в маленькое окошко фанзы, когда дверь распахнулась и на пороге показалась фигура моего вчерашнего спасителя. Заметив, что я уже не лежу, он покачал головой, но ничего не сказал. Бросив свою поклажу возле двери, он снял меховую куртку и подошел ко мне.

— Зачем встал? Если будешь так скакать, то твое выздоровление затянется на очень долгий срок.

Я попытался возразить, но сопротивление было слишком слабым, поэтому я вновь оказался на кане. Хозяин тщательно осмотрел повязки, а затем взял мою руку и долго перебирал пальцами по моему запястью.

— Ладно, похоже, все гораздо лучше, чем казалось, — наконец сказал он. Через несколько дней встанешь, но, пока тебе нужно лежать.

Он приготовил какой-то настой и налил его в небольшую чашку.

— Пей, тяжелая пища сейчас не для тебя, поэтому, сегодня и завтра будешь только пить, а там видно будет.

От темной густой жидкости пахло медом и травами, а вкус настоя оказался очень и очень сладким. После питья я почувствовал, что боль значительно уменьшилась, а сил стало больше.

Несколько дней я провел в вынужденном заточении в фанзе шамана. Он тщательно следил, чтобы я ни под каким предлогом не нарушал установленного им строгого режима. Но, по правде говоря, я и не мог особо двигаться, поскольку каждое движение причиняло сильную боль.

Джан Даши был еще не стар, но и молодым назвать его было трудно. Я никак не мог точно понять, сколько же ему было лет, а на все мои вопросы он либо переводил разговор в шутку, либо вообще старался их не замечать. Временами он казался совсем молодым человеком, я бы мог сказать, что он всего лишь на полцикла старше меня, но иногда он был похож на глубокого древнего старца. Ровная и горделивая осанка, довольно тонкие черты лица и некоторые манеры были скорее под стать горожанину, чем жителю гор и лесов. Он не отличался большим ростом, хотя в своей необычной одежде выглядел очень внушительно. Но самой поразительной чертой его внешности были светлые, почти зеленые глаза, глубоко посаженные под густыми черными бровями. За последние годы я уже привык к тому, что земли империи населяли разные народы, представители которых сильно отличались друг от друга. С помощью наставлений Есигуя и благодаря постоянным путешествиям, я вскоре мог уже без посторонней помощи различать представителей различных племен и народов, но определить к какому же племени принадлежал мой спаситель, я не мог. Что-то неуловимое, отличало его от всех тех людей, которых я встречал ранее.

Дни тянулись медленно, но вскоре белый покров начал отступать, обнажая землю. С сопок потекли ручьи, запели птицы. Молодой организм брал свое. Постепенно, благодаря покою и искусной помощи шамана, мои раны начали затягиваться. Вот только левая рука слушалась плохо. Несмотря на упражнения, она казалась слабой и какой-то чужой.

— Кость срослась хорошо, но ты повредил несколько связок и мышц, поэтому теперь рука движется не так как раньше. — Сказал Джан Да-ши, тщательно осмотрев мою руку.

— Придется тебе выполнять особые упражнения для того, чтобы восстановить ее. — Завтра и начнем.

Наутро шаман начал особым образом растирать мою левую руку. Он наносил на кожу какое-то масло и медленно втирал его в кожу. Несмотря на то, что масло было холодным, а прикосновения не очень сильными, я вскоре почувствовал, что моя рука стала очень горячей. Я попробовал несколько движений, но шаман остановил меня, сказав, что еще не время. После массажа настал черед особых упражнений, во время которых я поднимал руку и делал особые движения. Несмотря на то, что внешне эти занятия не казались особо сложными, но через какое-то время я почувствовал, что устал так, как, будто весь день таскал тяжелые мешки. Я уже подумал, что на этом все и закончится, но шаман продолжил мое лечение. На этот раз он начал вводить иглы в особые точки на руке. Каждый раз, когда игла входила в кожу, руку на короткое время пронзала боль. После этого вновь наступал черед упражнений.

Так продолжалось изо дня в день. Я заметил, что каждый раз упражнения становились все сложнее, а для массажа и иглоукалывания выбиралась особая тактика. Вскоре я вновь смог свободно двигать рукой и держать меч.

В один из вечеров я, совершенно без всякой надежды на ответ, спросил шамана о том, может ли он действительно превращаться в медведя или тигра, как рассказывали охотники. Выслушав мой вопрос, он долго смотрел на огонь, а потом ответил:

— Это трудно понять. Все зависит от того, что человек понимает под перевоплощением в зверя. Если ты слышишь и чувствуешь как зверь, если ты видишь как зверь, то ты можешь быть зверем и говорить с ним.

— То есть ты не превращаешься в медведя?

— Если ты имеешь в виду, становлюсь ли я на четыре ноги и начинаю рычать, то этого не происходит, — засмеялся Джан Да-ши. — Но я могу чувствовать то, что чувствует Мапа* и говорить с ним. Человек далеко ушел от их царства и сильно обособился от всего мира, возомнив себя хозяином всего сущего, но это не так.

(*Мапа, Мамапа — медведь)

Моя рука вновь стала послушной, и почти ничего не напоминало теперь о переломе. В тайге наступило лето. Зеленая листва покрыла деревья, и сопки, окружающие долину надели светло-зеленые одежды. Мои раны полностью затянулись, и теперь настало время проститься с радушным хозяином, одинокой фанзы.

— Завтра пойдешь к южному склону медвежьей горы. Там начинается тропа, которая приведет тебя в селение, где можно будет найти проводника, который проведет тебя в крепость западных звезд. Оттуда сможешь добраться до столицы. — Да еще одна вещь, вот держи, это тебе на память.

Джан Да-ши протянул мне сверток, в котором лежала небольшая фигурка дикого таежного леопарда на кожаном шнурке, завернутая в кусок пятнистого меха.

— Леопард — твой каньгу* — хранитель души и проводник в мире духов. Помни об этом. Когда дойдешь до селения, найди дом старого Ди-Гуаня и скажи, что я просил помочь тебе. Он проведет тебя дальше.

(Каньгу, Каньга — дух — хранитель)

Я поклонился хозяину. Джан Даши улыбнулся и тоже отвесил мне изящный церемониальный поклон. Вскоре фанза скрылась за деревьями. Поднявшись на гору и разыскав охотничью тропу, я последний раз кинул взгляд на долину, стараясь рассмотреть прячущийся между деревьями домик, но ничего не увидел за плотным лесным покровом.

На склоне сопки стояла небольшая кумирня, сложенная из сланцевого камня, над которой висели несколько красных лент с надписями. Я присел отдохнуть и начал понемногу разбирать надпись. ("Духу гор, который в древнем государстве был главнокомандующим, а ныне охраняет леса и горы").

Я снова посмотрел в ту сторону, откуда я пришел. На мгновение мне показалось, что я вижу слабый дымок, поднимающийся над деревьями, но, посмотрев снова, я уже не смог его отыскать.

* * *

В поселок я добрался под вечер, когда солнце уже зашло за гребень сопки, но все мои опасения о том, что придется дожидаться утра за околицей, оказались напрасными. В селе шел какой-то праздник, и все люди были на улице. Впрочем, поселком эти десять фанз можно было назвать поселком с большим трудом, но после леса, даже это маленькое таежное селение показалось мне шумным и большим городом. Война не затронула этих мест, и жители веселились от души. И мужчины и женщины, наряженные в лохматые одежды, собрались на ярко освещенной огнями костров и факелов опушке леса. Старейшины били в бубны и тарелки, при этом, напевая какую-то монотонную мелодию. Молодые парни и девушки, которым было около 12-13 зим, исполняли какой-то сложный танец вокруг большого черного камня, напоминавшего спящего мишку. Танец кончился, и остальные жители начали что-то кричать и бросать в молодых связанные веточки и горсти зерна.

Реши, что сейчас самое время показаться на глаза этим людям, я осторожно вышел из-за деревьев, и подошел к ближайшему костру.

Увидев чужака, жители бросили свои дела и все собрались вокруг меня. Они что-то быстро говорили, и я не мог разобрать их речь, но, судя по интонации, никакой злобы не было, скорее всего, они были сильно удивлены моим появлением в самый разгар торжества.

Я спросил Ди-Гуаня, и вся суматоха сразу же улеглась. Ко мне подошел один из старейшин и низко поклонился.

— Здравствуй добрый человек! Это меня зовут Ди-Гуанем. Ты не здешний, хотя одежда на тебе наша.

Я протянул ему небольшой сверток, который дал мне Чжан Даши.

Ди-Гуань внимательно осмотрел несколько дощечек, завернутых в шкурку, и, отложив их в сторону, сказал:

— Друг шамана всегда желанный гость для нас! Чем я могу помочь тебе?

— Мне нужно в крепость. Проведи меня или хотя бы покажи путь.

— Сегодня у нас большой праздник, мы почитаем хозяина тайги — медведя Мапу, будь нашим гостем.

Праздник продолжался, были и веселые пляски и щедрое угощение, мне начало казаться, что на свете нет ничего, кроме этой счастливой деревеньки, затерянной посреди глухого таежного края.

Под утро, жители постепенно разошлись по домам, Ди-Гуань провел меня в свою фанзу и предложил немного поспать. Предложение было очень кстати, после ночного праздника, мои глаза просто слипались.

Сколько я проспал, не знаю, но солнце стояло высоко. Женщина принесла рис и немного мяса кабарги. Поставив все это передо мной, она поклонилась и ушла заниматься своими делами, предоставив мне наслаждаться покоем. Как и все лесные жители, Ди-Гуань жил охотой, под навесом лежали заготовки для силков, ловушек, древки рогатин и еще много всяких нужных на охоте вещей. Но некоторые из них показались мне немного необычными для простого охотника. Под крышей были аккуратно укреплены пучки прутьев речной ивы, а на большом длинном столе лежали длинные жерди черной березы и ровные пластинки кости и рога. Скорее всего, хозяин был мастером лучником, но что, же мог делать такой человек в глухом таежном селении? Но я не стал особо задумываться над этим вопросом. Общение с шаманом уже убедило меня в том, что есть вещи, которые нужно принимать как должное, а их причина сама откроется, когда придет срок.

Ждать пришлось недолго, вскоре пришел и сам Ди-Гуань. Сев возле очага и взял чашку с горячим травяным чаем, и первым начал разговор.

— Наш род живет в сопках очень много лет. Сюда приходили Кидане, Коре, Чжурчжени, но кому нужна маленькая лесная деревенька. Монголы тоже уйдут, они дети степей, а не лесов.

— Может ли кто-нибудь показать мне дорогу к крепости, ведь здешних мест я не знаю?

Дорогу я покажу, только это тебе не впрок будет. Твою крепость монголы взяли шесть лун назад, а их армия прошла далеко на юг, так, что идти туда тебе нет никакого смысла.

— Все же я пойду. Может, еще кто-нибудь остался, а если нет, то буду знать наверняка.

Ди-Гуань отрицательно покачал головой.

— Нет, я не могу понять тебя. Что тебе искать, оставайся с нами, станешь нам братом.

Но я твердо решил, что не останусь в этой гостеприимной деревушке. Мои друзья были где-то там, на юге и я не мог оставить их. На следующий день начались сборы в дорогу. Когда было все сложено, пришли почти все жители деревни и стали обсуждать предстоящий путь. Ди-Гуань сказал, что проведет меня до старинной дороги, которая идет вдоль горного хребта. Ее построили еще во времена Бохай, но после падения их царства ее совсем забыли, и никто ей не пользовался. Только изредка какой-нибудь охотник проходил по ней, следуя на южное побережье. По ней можно без труда попасть к южным морским городам. Все согласились с его планом, и мы тронулись в путь.

Продвигаться по тайге, было тяжело. Густой подлесок, состоящий из дикого ореха, переплетенного лианами дикого винограда и актинидий, иногда создавал просто непреодолимые джунгли. Кроме этого по склонам сопок во множестве росли деревья с колючим стволом, колючки которых рвали одежду и кожу с яростью когтей дикого зверя.

Следуя за Ди-Гуанем, я много раз думал, что в одиночку никогда бы не справился с такой дорогой. Одно дело, следовать верхом, а другое, идти дикими звериными тропами, иногда прорубаясь через кустарник или прыгая с кочки на кочку, вскоре мы вышли к старинным развалинам, от которых начиналась дорога.

— Погоди, впереди кто-то есть! — Ди Гуань поднял руку и остановился.

Я не видел ничего подозрительного, но все же осторожно вытащил клинок.

— Не монголы, коней рядом нет, сказал старик и мы начали осторожно пробираться по подлеску.

На поляне горел небольшой костер, около которого сидели двое парней, в изодранных куртках. Их лица были темными то ли от грязи, то ли от копоти, сразу и не разберешь. Старший что-то жарил над углями, а младший что-то тихонько напевал.

— Похоже, охотники, сказал Ди-Гуань, только вид у них какой-то странный. Надо спросить.

Но старший, вдруг повернулся в нашу сторону и сказал.

— Здравствуйте добрые люди.

Ди-Гуань осторожно вышел на открытое место. Между тем, говоривший продолжал.

— Проходи к огню старик, не бойся и друга своего пригласи, мы давно уже вас слышим.

— Но откуда?

Ди — Гуань не мог поверить, что кто-то мог слышать его. Ведь он был одним из лучших охотников в своем селении. Впрочем, на самого лучшего всегда найдется более лучший. В поведении этих двух охотников было что-то смутно знакомое мне, поняв, что они знают о моем присутствии, я тоже подошел к костру и сел у огня. Старший протянул мне кусок мяса, но тут его взгляд упал на рукоять моего клинка.

— Господин! Вы живы! Вот радость — то!

Я ничего не понял, а два охотника повалились передо мной на колени и стали прыгать вокруг меня словно дети.

— Господин! Это же мы! Вы не узнаете нас.

Пристально взглянув на их лица, я, наконец, все понял. Этими двумя охотниками были Ди-шу и Агунай, те молодые воины из сотни деда, с которыми я часто охотился в крепости.

— Вот так встреча! Мы думали, что вас уже и на свете-то нет. Как вы попали сюда?

Браться наперебой засыпали меня вопросами, но мне было не до ответов. К сожалению, о том, что случилось после падения города они и сами ничего не знали. Во время уличного боя они попали в плен. Монголы погнали их на север, но в землях Хэйшуй их караван стал охраняться хуже. В одну из ночей братьям удалось бежать и теперь они пробирались в свои родные края. Узнав, что я направляюсь на юг, они предложили довести меня до своей деревни, а после вывести на южное побережье.

Я поблагодарил Ди-Гуаня. Старик пожелал нам удачи в дороге, а затем снял свой лук и колчан и протянул их мне.

— Возьми, его, тебе он больше пригодится. Это бохайский лук. Его плечи усилены рогом белого изюбра, что позволяет бить на тысячу шагов. Именно из такого лука цзиньский князь Агуда стрелял в битве с дайляосами.

Я взял подарок. Это было действительно великолепное оружие, легкий и хорошо сбалансированный. Несмотря на скромный вид в нем угадывалась работа настоящего мастера.

— Этому луку будет скучно висеть в фанзе, да стрелять уток, а вы дадите ему полную жизнь. С этими словами он пошел назад.

Дальше мы отправились втроем, мои спутники выросли в тайге, поэтому замечали много того, что было мне недоступно. По каким-то особым знакам они узнавали, в каких местах нужно идти осторожно, а в каких нет. Ди-шу всегда замечал немного больше. Так мы добрались до зверовой фанзы, стоящей на берегу шумной горной речки.

— Здесь часто останавливаются охотники нашего племени. — Ди-шу показал мне несколько ловушек. — Мы часто приходили сюда за соболем, который живет в осыпях и свалах.

Но именно эти ловушки сильно обеспокоили его. Вначале все было хорошо, Ди-шу любил поговорить, но после того как он нашел несколько соболиных тушек, расклеванных птицами и старую не разобранную лудеву*, настроение у него резко изменилось. Он стал молчалив и задумчив. Мне такое поведение показалось странным, но расспрашивать его на ходу о том, что случилось, я не хотел.

(Лудева — ловушка по типу засеки)

В фанзе мы решили заночевать. Та перемена, которая происходила с моим спутником, мне совсем не нравилась, когда младшие стали после ужина готовиться ко сну, я решил выяснить, в чем дело. Ди-шу сидел возле дерева и в задумчивости вырезал небольшую палочку. Когда я подошел, то он просто посмотрел на меня и продолжил свою работу. Я спросил его, что же произошло днем, и почему с ним произошла такая разительная перемена. Он отложил свою работу и сказал:

— Шибко худо господин. Страшно мне. Когда мы набрели на ловушки, то я вначале даже обрадовался. Но вы сами видели, они все полные. Там тушка совсем сгнила, там птицы растащили. А лудеву вообще никто не разобрал, в ямах падаль.

— Я так думаю, что со снега здесь никто не бывал, хотя раньше охотники часто приходил на это место. Соболь здесь есть, я сам видел следы, а охотников нет, странно.

Мне стало жалко этого паренька. Простая душа крестьянина не могла понять всего, что происходило сейчас на его земле. Я сел рядом и протянул ему кусок рисовой лепешки, оставшейся от ужина.

— Это война Ди-шу, война. Сейчас не до охоты. Да и весной зверя-то не бьют. Придем в вашу деревню, там и разберемся. А сейчас давай спать, завтра тяжелый день.

Выслушав мои доводы, Ди-шу успокоился.

-Может вы и правы господин, там все и выясним.

Утром как будто все наладилось

— Посмотрите, посмотрите господин! Вон та сопка, а за ней как раз и стоит наша деревня! обрадовано закричал младший из братьев, после того, как мы взобрались на очередной перевал. — Вот здорово! Как нам обрадуются. Матушка обязательно откупорит бутыль с прошлогодним вином и девять раз обнесет трапезу, а потом мы все будем пировать.

— Не похваляйся шкуркой, пока не ободрал зверька, а то еще останешься ни с чем.

После нашего разговора к Ди-шу вроде бы вернулся прежний веселый нрав, но сейчас страх вновь возник в его душе. — Сначала дойдем, а там и видно будет, сколько вина и мяса нам достанется.

После того, как Агунай увидел знакомые места, мы пошли веселее. Но, все же, к вечеру прошли только половину расстояния.

— Так часто бывает, — сказал Ди-шу. Мне это еще отец показывал, когда меня еще мальцом брал с собой на охоту. Он говорил, что утром земля дышит, и духи обманывают людей. Кажется что близко, а на самом деле далеко-далеко.

Ночевки в лесу стали для меня уже привычным делом. Мои спутники быстро научили меня, как найти подходящее место, как разложить костер так, чтобы его тепла хватило на всю ночь, как сделать из корья навес, да и еще многим премудростям, о которых цивилизованный человек знает совсем немного.

На следующий день мои спутники уже не шли, а просто летели, желая поскорее добраться до заветных сопок. Но все же, несмотря на все наши старания, нам снова пришлось заночевать в лесу.

Проснулся я оттого, что кто-то осторожно тронул меня за плечо. Еще не открывая глаз, я постарался, как можно более незаметно взять кроткий клинок. Кроме шума леса я ничего не услышал, поэтому стал медленно открывать глаза. Было совсем темно, костер погас, и даже света углей не было видно. Рядом со мной сидел Ди-шу и пристально смотрел на меня.

— Что случилось? — Спросил я.

Он приложил палец к губам, а затем, также тихо разбудил брата.

— Рядом какие-то люди. Я услышал какой-то шум и загасил костер. Кажется там лошади.

Я прислушался. Лес жил обычной ночной жизнью и ничего особенного я не слышал. Мои спутники видимо тоже ничего странного не слышали. Вдруг отчетливо послышался хруст веток и скрип камешков, как будто кто-то ходил вдалеке. Мы медленно двинулись в сторону шума и вскоре увидели свет костра, горевшего на небольшой поляне. Вокруг огня сидело три человека. Двое спали, а третий следил за огнем. Рядом паслись их лошади. Они-то и производили весь тот шум, который и привлек наше внимание.

— Это монголы! Осторожно сказал Ди-Шу. Наверное, это лесные духи, что заманивают путников, а потом съедают их живьем! Лучше уйдем отсюда, пока они не проснулись!

Суеверность моих спутников была просто неописуема, но духи духами, а лошади и оружие были у них самыми обычными, а раздвоенные меховые шапки, подбитые мехом халаты и тонкие загнутые клинки, выдавали в ночующих, всадников монгольской армии.

— Совсем ничего не боятся, словно у себя дома.— Подумал я про себя. — Уж совсем как-то беспечно, ни дозора, ни караульных.

Я внимательно смотрел на спящих. Легкое вооружение, луки и обтянутые кожей круглые щиты. На дезертиров они небыли похожи, да и я уже знал, как наказывается измена в монгольской армии. Вероятно, это был гонец и его охрана. Еще раз, убедившись, что их только трое, а охраны нет, я решил, что для нас будет совсем не лишним, если они сами объяснят, кто они такие и куда направляются. Мои спутники поняли все и без слов и через мгновение, все было кончено. Три тела крепко связанные ремнями были нагружены на лошадей. В сумке одного из всадников нашлось несколько свитков. Как я ни старался, но разобрать надпись мне так и не удалось.

— Вероятно это какое-то послание, киданьское письмо. Значки похожи и на наши и на Сун, но прочитать все равно не получается, — сказал Агунай, заглянув мне через плечо. Я свернул бумаги и для большей надежности сунул их под куртку, было тихо, только храп лощадей, да треск сучьев в кострах нарушали тишину ночи.

— Посмотрите господин! Мы скоро увидим наше селение! Отсюда уже совсем немного осталось. Ночное приобретение трех лошадей значимо сказалось на скорости нашего продвижения.

Радость моих спутников увеличивалась с каждым шагом.

Агунай просто взлетел на заветный пригорок и замахал нам, чтобы мы тоже присоединились к нему. Но когда мы подошли поближе, радость на его лице сменилась удивлением.

— Что-то я никого не вижу. Они что, все в дома попрятались. Дымов тоже нет и вообще как-то тихо, не слышно ни коров, ни кур, вообще ничего.

Я подошел к нему. Действительно, село было видно очень хорошо. Можно было рассмотреть каждый дом, и каждый двор, вот только весь пейзаж совершенно не производил впечатления людного места. Человеческая жизнь всегда связана с множеством звуков и запахов. Там кричит домашняя птица, там кто-то кого-то зовет, там песню поют и так далее. Обычно их не замечаешь, но сейчас их просто не было. Никто не ходил между домами, во дворах не играли дети.

Мне это совсем не понравилось, день уже клонился к вечеру, и я предложил дождаться темноты и проверить, что происходит на самом деле. К тому же ночь обещала быть светлой. Агунай оставался стеречь лошадей, а я и Ди-Шу должны были направиться в село.

Он начал было протестовать, но Ди-Шу быстро его успокоил. Еще час мы пристально наблюдали за селением, однако ничего нового так и не увидели. Вскоре стало достаточно темно, и мы осторожно двинулись вниз по склону.

Подойдя к околице, мы уже были полностью уверены в том, что село брошено. В домах было темно. Словно призраки мы переходили от дома к дому и видели везде одну и ту же картину полного разорения. Темнота скрывала большую часть разгрома от наших глаз, но и того, что мы видели, было достаточно.

— Странно, почему же никого нет, ведь если монгольская армия прошла здесь, то они должны были убежать, а потом вернуться, и почему так противно пахнет падалью?

Я не стал отвечать. Да и как можно было что-то объяснить этому простому деревенскому пареньку, который еще совсем недавно мирно жил в своем селе, а убийство видел только во время охоты.

Неприятный запах усиливался, постепенно мы подходили к центральной площади. Я пытался убедить своего спутника повернуть назад, но он сказал, что должен побывать в отцовском доме, который стоит совсем недалеко. Но тут вышедшая из-за тучи луна залила все пространство мертвенно бледным светом.

Ди-Шу неожиданно вскрикнул и замер на месте. В одно мгновение я подскочил к нему, и, повалив на землю, оттащил в спасительную тень.

— Т...т...там.— Сдавлено прохрипел он. Показывая вперед трясущейся рукой.

Я посмотрел, но ничего не увидел, луна снова зашла за тучу, и на поселок опустился мрак.

Мой спутник больше напоминал куль муки, поэтому я поднял его на ноги и прислонил к стене. Его била крупная дрожь. Убедившись в том, что он не ранен, я успокоился и стал спрашивать его о том, что он увидел, но Ди-Шу только дико вращал глазами и мычал, указывая руками на площадь.

Поняв, что толку от него я все равно не добьюсь, я сам стал вглядываться в темноту, ожидая, когда луна вновь появится из-за туч.

Ждать пришлось недолго. И в белом свете ночного светила я увидел то, перед чем вся виденная мной ранее жестокость показалась лишь детской забавой.

На площади возвышалась пирамида из отрубленных человеческих голов.

— Что же это? Ди-Шу вновь обрел дар речи. — Как же это?

Теперь стало ясно, откуда шел тот противный запах.

Мы подошли ближе.

— Великие духи! Это дед Юн-Ла, а это его брат! Это старая Лунь! Здесь все старики нашей деревни! Зачем? Кто же сотворил такое?

Я сел на какое-то поваленное бревно и молча наблюдал, как мой спутник узнает лица своих соседей и знакомых.

Дикие звери и птицы уже потрудились здесь, но все же не настолько, чтобы полностью уничтожить все черты лиц. От этого становилось не только страшнее, но еще и приходило на ум, что это злодеяние сделано не так уж давно. Скорее всего, прошло два или максимум три дня, после того как мирная деревенская площадь превратилась в место страшной казни.

Ди-Шу подошел и сел рядом со мной.

— Что же будем делать? — спросил он после долгого молчания.

— Ничего. Просто уйдем отсюда. Сварить для них кашу мы все равно не сможем, пламя могут заметить те, кто сделал это, а, добавив свою голову в эту кучу, ты уже не сможешь как-нибудь помочь их душам.

Ди-Шу кивнул. Я понимал насколько ему сейчас тяжело. До этого времени война представлялась веселым приключением, наподобие охоты. Ну, может быть, и были неприятности в виде плена, ранений, но это все было составляющими одного большого и интересного дела. Теперь он увидел и другую сторону.

Мы, молча, вышли из деревни и поднялись в лагерь.

Агунай сидел, завернувшись в попону, и что-то жевал.

— Я думал, что вы там и остались, — произнес он обиженным голосом. — Что же вас так задержало? Наверное, уже ни один кувшин вина выпили.

Нужно было как-то объяснить ему, что мы видели, но Ди-Шу опередил меня.

— Не надо господин, я сам поговорю с ними. Лучше ложитесь спать.

Утром, я проснулся оттого, что мне на лицо упал солнечный луч. Мои спутники уже встали и развели огонь.

— Чего же вы не разбудили меня? Уже солнце встало, собирались выйти на рассвете, а сейчас уже полдень.

В ответ они встали, а затем повалились предо мной на колени.

— Господин! Возьмите нас с собой! Мы будем вам служить до самой смерти как рабы. У нас теперь не дома, нет родных, монголы лишили нас всего. Помогите нам отомстить за своих родичей, чтобы их души обрели покой, а не скитались бы по земле до скончания времени!

Я смотрел на них и в глазах этих мальчишек, увидел такую смесь мольбы и решительности, перед которой не существует никаких преград.

Вскоре мы покинули перевал и устремились на юг. Перевалы, сменялись долинами, по которым текли шумные и холодные речки. В дальнейшем пути мы смогли узнать гораздо больше о нравах и обычаях монгольских войск.

На моей родине тоже хватало жестокости, но ни одному правителю еще не приходило в голову проводить такое тотальное истребление народа, которое я видел здесь. В общем, тактика была крайне проста. Здоровые и крепкие уводились в северные степи, где становились рабами, а те, кто не мог идти и работать, уничтожались самым варварским способом так, что в тылу монгольской армии оставались только развалины, да дикие леса. Конечно, если рассуждать объективно, то нельзя было не оценить дьявольской гениальности такого способа ведения войны. Если бы монгольская армия оставляла после себя нетронутое население, то, в конце концов, это бы привело к бунту и появлению стойкого очага сопротивления в тылу, как это уже случалась и в Коре, и в Бохай, и в Ляо. Но в данном случае, монголы решили исправить ошибки предшественников, по принципу нет людей — нет проблемы.

Поэтому и был так беспечен монгольский гонец, встреченный нами в темном лесу. Он-то точно знал, что там, где прошли войска уже никого нельзя встретить кроме диких зверей. Те же, кому удавалось спрятаться в лесах, боялись вернуться в родные места, их гнал оттуда страх перед неотомщенными душами своих родичей.

Последняя битва

Разгромленная армия отходила на юго-восток, через горные перевалы. Император надеялся, что монголы не смогут пройти через тайгу и горы, и эта передышка даст возможность собрать новую армию. Не известно, думал ли император привлечь на свою сторону дикие племена лесных людей, или надеялся на помощь князей старой ветви рода Ваньян, но события повернулись совсем не так, как хотелось.

В тот год стояла сухая осень, которая плавно перешла в теплую зиму. Снега почти не было, поэтому все горные дороги были открыты. То, что раньше казалось прочным, рассыпалось теперь прямо на глазах. Многие князья поддались монголам и принесли им присягу. Те, кто не поддался, объявили о своей независимости и решили искать милости у золотой империи. Но и те, и другие оказались в проигрыше. Союзники монголам были не нужны, а на покорение отдельных маленьких крепостей, они не тратили много времени.

К весне все очаги сопротивления были подавлены. Монголы объявили о полном разгроме армии Восточной Чжэнь и о смерти императора. Вся территория государства объявлялась землями великого хана Угедея. Города и крупные селения были сожжены, а жители угнаны в Пекин и северную степь.

Полгода постоянных сражений, оставили в рядах императорской армии не более тысячи человек, измученных постоянными стычками с превосходящим по силе врагом. Император уже не ехал в своей крытой повозке, а шел вместе со своими людьми, словно простой воин, пытаясь поддержать и ободрить тех, кто остался верен ему. Писцам было приказано составить особый указ, в котором все его воины награждались офицерским чинами не ниже сотника, и право носить этот чин получали все их потомки. Это немного подняло боевой дух, но, к сожалению, не прибавило, ни стрел, ни мечей.

Монголы методично оттесняли нас к восточному побережью, в дикие лесные края, для того, что бы окончательно сбросить нас в море. По таежным тропам, мы вышли на восточное побережье, к старому бохайскому морскому порту, который и стал последним оплотом некогда великой империи.

На большом острове, прикрывающем бухту, стояла древняя сторожевая крепость, которая и стала нашим убежищем. В спешном порядке, восстановились постройки, и укреплялись стены. Наше положение облегчало то, что для того, чтобы попасть на остров, нужно было переправиться через узкий пролив, дорога к которому проходила по узкому каменистому мысу. В этом месте даже небольшой отряд стрелков, мог длительно удерживать целую неприятельскую армию.

В двенадцатый день раннего лета, монгольские сунские отряды вышли на побережье и начали штурм крепости.

Монголы действовали по своей обычной тактике, подходя под стены крепости, они выпускали множество горящих стрел и быстро отходили. В ответ мы запускали в них каменные ядра, но вскоре пришлось это прекратить. В крепости стояло несколько китайских камнеметов, приводимых в действие одновременным усилием нескольких десятков человек, но как только они собирались вместе, то сразу же становились легкой добычей для лучников. Более эффективными были станковые самострелы, позволяющие стрелять сразу пучком стрел, но запас тяжелых стрел был ограничен.

Но вскоре монголы изменили тактику. Используя легкие прикрытия, они медленно стали подходить к стенам, подтаскивая лестницы и шесты. Подойдя на достаточно близкое расстояние, они ринулись на стены. Первую волну удалось отбросить, но они не прекращали попыток, и все новые и новые воины поднимались на парапет. Битва закипела на стенах. Выпустив последнюю стрелу, я сбросил тяжелый самострел со стены, и ринулся в бой.

Мой противник оказался опытным воином, который ловко уходил от ударов и я никак не мог найти слабину в его защите. Клинки постоянно сталкивались, высекая яркие искры. Но все же, на какое-то мгновение он замедлил движения, и я со всей силы ударил его по голове. Лезвие со страшным звоном лопнуло, шлем у моего противника оказался цельнокованым, но он все же рухнул к моим ногам.

Бросив бесполезный обломок, я подхватил его клинок. Волна нападавших схлынула.

— Словно муравьи из муравейника, — услышал я знакомый голос. — Прямо лезут и лезут, как будто здесь им медом намазано.

Рядом со мной стоял молодой воин и вытирал свой меч краем одежды. Я подошел и протянул ему кусок шелка.

— На вот возьми, лезвие можно вытирать только благородной тканью.

— Спасибо господин, но мне кажется, что оно не успеет затупиться, слишком уж много против нас. Но, что произошло с вами? Вы потеряли свой меч?

— Да, похоже, придется взять этот. Я толком и не рассмотрел, что это такое.

Слегка изогнутый клинок совсем не блестел и не отражал солнца. Когда-то, я видел, что делают со своими ножами лесные люди из племени Динь-Ли, они покрывали лезвие специальным составом, делая его черным, но этот меч весь был сделан из темно-серого металла, в котором чередовались темные и светлые слои. Впрочем, баланс был отменным и я решил, что теперь он послужит мне.

Тем временем, сунские отряды начали подтягивать осадные орудия. На крепость посыпались ядра. Один за другим, под этим градом ломались крепостные камнеметы и самострелы, установленные на открытых площадках, трещали деревянные укрытия, люди сбивались со стен. Вскоре наши противники прекратили огонь и начали подводить осадные башни.

На стенах уцелело несколько камнеметов, и отряд стрелков сотника Уцимая открыл ответный огонь. Вскоре им удалось точно послать несколько огненных шаров, и возле стен запылало два больших костра. Монголы бросили осадные башни и быстро отошли под прикрытие леса. Наступали сумерки, видимо монголы решили подождать до утра, и прекратили атаки.

— Метательных машин нет, осталось только четыре больших самострела, но и те практически бесполезны, так как стрел для них наберется едва ли больше чем десятка два на каждый, — услышал я голос Есигуя, который подошел в сопровождении Собутэ.

Этим временем Собутэ заинтересовался моим новым клинком.

— Ну-ка сынок, что это там у тебя? Покажи-ка поближе, а то мой глаз уже не так верен, как раньше.

Я протянул ему меч.

— Ого, хорош трофей! — воскликнул он и сделал несколько рубящих движений. — Я видел такое всего один раз, да и то, когда совсем безусым мальчишкой был.

Меня удивил его тон. Я и не думал, что это, что-то ценное, но глаз у Собутэ горел так, как, будто он видел гору золота.

— Странно, но металл у него какой-то серый, совсем не блестит.

Услышав это, Собутэ и Есигуй рассмеялись так, словно увидели что-то из ряда вон смешное.

— Ну вот, оказывается, наш друг имеет большие пробелы в знании оружия, а мы-то думали...

Немного успокоившись, Есигуй стал мне объяснять, что это очень редкий и дорогой клинок, выкованный из особой стали далеко на западе. При правильной заточке, он мог достигать неимоверной остроты и прочности.

— Твой противник с самого начала рассчитывал, что твое лезвие сломается. Видимо он успел нанести несколько ударов в основание и повредить твой клинок. Вот только удара по голове он не ждал. Так, что бери свой законный трофей и пользуйся им лучше прежнего владельца.

Вечер прошел спокойно, из монгольского лагеря доносились крики и песни, в которых они уже взяли нашу крепость и праздновали победу. Не знаю почему, но их визгливые крики начали меня раздражать. Но тут я увидел большой барабан, и у меня возникла веселая мысль.

В детстве отец часто брал меня на большой праздник, который устраивали крестьяне нашей провинции. На нем лучшие барабанщики показывали свое искусство, исполняя разные народные ритмы, а все вокруг слушали их. Вот я и подумал, что это будет лучшим ответом тем, кто уже похоронил нас.

— Ты что собрался делать, спросил удивленный Есигуй, наблюдавший за моими действиями.

Я поставил барабан на козлы, взял колотушки и начал объяснять, в чем дело.

— С ума сошел? Хочешь перебудить весь лагерь!

— Все равно никто не спит, утром монголы вновь пойдут на штурм, так не лучше ли устроить им бессонную ночь?

— Мне это нравится.

Тихий спокойный голос заставил нас обернуться. Рядом с нами стоял император, одетый в свой парадный золоченый доспех. Мы низко поклонились, но он продолжил.

— Собрать всех перед северными воротами и построить в боевом порядке.

Он шел перед строем и внимательно смотрел в лица своих воинов. К кому-то он подходил и о чем-то спрашивал. Затем встал перед войском и сказал:

— Я был вашим императором девятнадцать лет, но сейчас я не хочу никаких почестей, кроме той, которая достается немногим. Это слава защитника родного края. Каждый из вас многократно заслужил эту великую почесть. Пусть же сегодня наш враг узнает, что значит сражаться с теми, кто защищает свой дом!

После этого, император приказал принести все свои шелковые одежды и собственноручно начал раздавать их, стоящим в строю воинам. Тем же, кому не хватило, он раздал стрелы от своего лука.

Начинай!

Звук барабана заполнил собой долину и отразился от дальних гор. Я ударял по туго натянутой воловьей коже, вспоминая почти забытые ритмы.

В монгольском лагере все стихло, а барабан продолжал свой ритм. А в это время перед воротами в боевой порядок строились войска.

— Готовься! Открывай! Марш!

Владивосток, осень 2004 года

Я специально приехал сюда еще затемно, чтобы увидеть первые лучи восходящего солнца. Небо уже стало светлеть, а восток красился красным. Вот показались первые лучи, и из-за моря медленно появился ярко красный диск. Свет начал заливать все вокруг. На другой стороне пролива стали видны горы и долины острова Русский, покрытого зеленым лесным ковром.

В машине лежала копия, недавно завершенного перевода рукописи. Андрей был поражен тем, что этот манускрипт так долго пролежал на полках хранилища. По его предположению, архимандрит Палладий Кафаров нашел его на Русском, вероятнее всего на руинах крепости, которые активно разбирались солдатами для строительства казарм. Свою находку он не успел изучить, по причине болезни. В дальнейшем она попала в руки Г.М. Розова, который так и не успел сделать ее перевод.

Солнце уже полностью взошло над горизонтом. Я взял в руки копию перевода и аккуратно положил их в костер, и легкий белый дымок устремился в небо.

1