Закон для всех эпох

Девушка у столба шевелила губами. Должно быть, молилась. Закончив обход, палач подпалит сено с разных сторон. Огонь быстро доберётся до столба. Дева зажмурится, волосы её вспыхнут, по толпе прокатится не то стон, не то вопль. Жертвы, до которых добрался огонь, кричат так, что хочется исчезнуть. Крик их недолог. Дрова и столб догорают, площадь пустеет, зрители расходятся, забывая о казни и вспоминая о делах насущных, и только дети шушукаются о костре и костях.

За спиною услышал Пикок шёпот оруженосца.

— Высокородный сэр! Осмелюсь сказать...

Сэр Фэйсклот и сэр Ландер недовольно поморщились. Не их бы гримасы, Пикок остался бы на скамейке.

— Гневаешься на моего оруженосца, сэр Ландер? И ты, сэр Фэйсклот?

— Ты пропустишь самую увлекательную часть зрелища, сэр, — ответил Фэйсклот.

— Верно, сэр Пикок, пропустишь, — сказал Ландер и повернулся к палачу.

Пикок перешагнул скамью. Рыцарь и Юджин отошли под балкон.

— Дева сказала, сэр, что она не та, за кого её принимают. Её закляли и обманули, — взволнованно начал Юджин. — Однако снять заклятие в человеческих силах.

Палач обошёл площадь и остановился, высоко держа факел, от которого тянулся в небо чёрный дым. С утра дул ветерок, но теперь он стих. Гореть несчастной придётся долго.

— Когда она успела сказать что-то?

— Она шевелила губами, сэр. У меня ведь есть глухонемой брат. Я умею читать по губам.

Палач поклонился королеве. Недостаточно низко. Сейчас он ткнёт факел в сено.

— Она сказала, сэр, что, хоть она смугла и черноволоса, как ванагорцы, она не из Ванагории. Она знатного происхождения. Её захватили обманом и хитростью. Уж не пленил ли сию деву королевский племянник сэр Фэйсклот, который на вчерашнем ужине весьма старался обратить на четырнадцатую пленницу твоё внимание? Это только моя догадка, сэр. Также от меня не ускользнуло, как сэр Фэйсклот подмигнул отцу Блэддеру. И последнее, что мне удалось понять из объяснений девы: она сказочно богата. Любого, кто спасёт её от смерти, она достойно отблагодарит.

— Не понимаю, — сказал Пикок, — зачем Фэйсклоту и Блэддеру подсовывать мне богатую пленницу и устраивать так, чтобы королева тут же развела для неё костёр! Либо ты что-то путаешь, Юджин, либо девушка лжёт.

— Её рассказ был довольно сбивчив, сэр. И увы, я не всё понял. Читать по губам не то же, что слышать. — Оруженосец взглянул на приговорённую. — После того как ты посвятил королеве пленённых рыцарей, сэр, у тебя ничего не осталось, кроме двух коней и груза помятых кольчуг и пробитых щитов. Дева обещает целое состояние.

— Если она не лжёт, доверчивый Юджин! Как, по-твоему, я спасу её?

— Высокородный сэр, ты не использовал своё право единожды потребовать пощады для любого королевского пленника. Право это распространяется...

— ...на кого угодно, от раба до герцога, исключая изменника.

Сено с края вспыхнуло.

Подчиняясь зову, возникшему в сердце то ли от прилипчивого взгляда вертлявого Фэйсклота, то ли от мучительного осознания того, что он вот-вот останется в дураках, Пикок растолкал глазевших на казнь оруженосцев и опустился на колени перед балконом. Королева, капеллан и леди-стюарт воззрились на него. Толпа загудела.

— Тишины! — властно крикнула королева. В установившейся тишине потрескивали занявшиеся дрова.

— Прошу тебя, леди Мэри: пощади пленницу!

Сэр Пикок не знал, подпалил бородатый палач поленья с других сторон или остановился, ожидая конца переговоров.

— Колдунья... — начал было отец Блэддер.

— Разве к тебе, святой отец, обращается доблестный рыцарь? — сказала леди Мэри. — Сэр Пикок, ты хочешь воспользоваться правом рыцаря, вернувшего из похода, потребовать пощады для любого королевского пленника? Помни, таковое право даётся вассалу единожды!

— О королева, я прошу тебя освободить пленницу!

— Она опасна, сэр Пикок Луговой! — выкрикнул отец Блэддер. — Она околдовала тебя! Она бормотала у столба!

— Палач, прикажи помощникам принести воды, — распорядилась королева. — Пусть зальют огонь и развяжут девушку. И пусть она поблагодарит меня и славного рыцаря.

Леди Лорейн повторила за леди Мэри:

— Приговорённая освобождается и передаётся сэру Пикоку.

Голос девушки прозвучал как бы над толпой.

— Благодарю тебя, о Мэри Великая! И тебя, о великодушный рыцарь!

— Сатану ей надо благодарить! — вскричал капеллан. — И обитателей ада! С их помощью она сотворила зло с храбрым сэром Энтони Скалистым!

— Святой отец, — сказал Пикок, — ты ошибаешься. Помнишь ли ты, с каких пор у меня служит Юджин, мой юный оруженосец?

— Ты уводишь разговор в сторону, сэр Пикок! Рассудок твой помутился под влиянием колдовства!

— Так ли коварен вопрос рыцаря, святой отец? — спросила королева.

— Если мне не изменяет память, — сказал священник, — то ты, сэр Пикок, взял юношу на обучение и услужение прошлой весной. Юноша ещё не вполне знаком с манерами...

— Довольно, отец Блэддер! — оборвала его королева. — Дай сказать рыцарю. Поднимись с колен, сэр Пикок. Твоя просьба о помиловании пленницы удовлетворена.

— Господи помилуй! — Капеллан перекрестился. — Святой Мартин, помоги заблудшему, замолви за него словечко в чистилище!

Поднимаясь с колен, Пикок услышал за спиною шипение заливаемого водой огня. Вполголоса говорили о чём-то Фэйсклот и Ландер. Потянуло мокрой гарью.

— Святой отец, — начал Пикок, — ванагорского рыцаря сэра Энтони Скалистого поразил я. Поблизости от места, где произошёл бой, я не видел ни седой старухи, ни темноволосой девушки. Не исключено, что сэр Энтони был заколдован. В таком случае я одолел заколдованного рыцаря! Сэр Энтони, о моя королева, совершил неподобающий рыцарю поступок. Прошлым летом он напал на меня, имея низкое намерение: коварно убить и ограбить. Он был не один. Сэр Энтони возглавлял отряд наёмников числом в полдюжины. Из них двое были ранены, ехали без доспехов и в нападении не участвовали. При помощи копья и меча и при помощи меча и кинжала моего прежнего оруженосца, погибшего в том бою, я отразил атаку четверых вооружённых воинов и вышел победителем. Сэр Энтони Скалистый остался гнить на поле боя. Я разбил ему голову булавой, отнятой мною у его же кольчужника. Если тут и было колдовство, то его уничтожила дубина.

Пикок замолчал. Заговорил капеллан:

— Я охотно верю тебе, доблестный сэр Пикок. Ты не умеешь лукавить и лгать, сын мой. Видно, мой разум, как и твой, был временно затемнён, когда я обозревал страшные картины из адской жизни колдуньи. Она-то и помутила мой разум, приписав твои заслуги себе и обратив в моём представлении то, что надо считать рыцарским подвигом, в акт собственного колдовства!

Гул прокатился по толпе.

— И я, — продолжил капеллан, вдохновившийся собственной речью, — на твоём месте, смелый Пикок, опасался бы не рыцарских мечей и не стилетов кольчужников, но тайных знаков и колдовских заклинаний, которыми колдунья опутает тебя, дабы ты превратился в чудовище!

— Сэр Пикок не побоится рискнуть, — сказал голос Ландера.

— Он не может бояться колдовства, сэр Ландер, — сказал голос Фэйсклота. — Ты забыл: он опутан этим самым колдовством.

Пикок обернулся, но не с тем, чтобы возразить рыцарям. Дрова, облитые водой, едва дымились. Помощники палача разбирали поленницу. Скрестив руки на груди, палач хмурился в углу барьера.

Королева, леди-стюарт и капеллан покинули балкон. Их уход послужил сигналом к окончанию зрелища. Крестьяне разочарованно поплелись восвояси, а рыцари остались у скамьи, молча глядя на то, как палачи отвязывают деву.

К Пикоку приблизился королевский паж.

— Королева требует тебя, высокородный сэр Пикок.

— Иду. Юджин, присмотри за освобождённой. И прикажи, чтобы оседлали наших коней и выпустили пленников из подземелья. Мы покидаем замок.

— Я думал, сэр Пикок, ты ещё погостишь, — сказал Фэйсклот. — Разве тебе не по нутру угощение королевы?

— Разве ты королева, сэр Фэйсклот, чтобы спрашивать об этом? — Пикоку редко удавалось хорошо ответить насмешнику, но на сей раз у него получилось. Маленькое собрание рыцарей засмеялось, а Фэйсклот сжал губы.

Пикок поспешил в донжон.

Королева восседала на деревянном троне в пиршественной зале. Подле неё сидел на табурете капеллан. На досках стола Пикок увидел развёрнутый пергамент, кусок мела, губку, глиняную чашу и чернильницу. В руке отец Блэддер держал перо.

— Я слушаю тебя, моя королева, — поклонившись, сказал Пикок.

— Видишь ли ты, что делает наш учёный капеллан?

— Он приготовил чернила для письма на пергаменте, миледи.

— Он сотрёт старый закон и напишет новый.

— Мой ум слишком скуден, чтобы соперничать со светлым разумом святого отца. Я скорее воин, чем писец, хоть и умею читать.

— Новый закон касается тебя, славный сэр Пикок.

На этой королевской фразе Блэддер, чинивший перо, осклабился.

— По закону, который капеллан намеревается изложить на пергаменте, рыцарь, использовавший право единожды потребовать пощады для любого пленника, объявленного королевским, в день осуществления указанного права обязан посвятить своей королеве, то есть мне, не часть добычи, которую ему удалось захватить в походе, но всю ценную добычу. О ценности её судить берётся королева, то есть я. Ослушавшийся лишается права просить пощады для пленника и лишается рыцарского звания.

Королева перевела дух.

— Статные белые кони, которых привели из похода ты и твой оруженосец, останутся в моих конюшнях. Доспехи, снятые тобою с рыцарей, и их оружие перейдут в мою оружейную комнату. Ты, доблестный сэр Пикок, останешься при своём коне и мече и оруженосце, а также при спасённой от костра деве. Музыканты тоже останутся у меня. Пригодятся на грядущем турнире.

Капеллан окунул перо в чернильницу.

— Не могу понять, моя королева, — сказал Пикок.

— Ты никогда не отличался сообразительностью, — сказала леди Мэри. — Закон изменился. Что же непонятного?

— Миледи...

— К вечеру святой отец допишет своё сочинение, — перебила его Мэри Великая, — а в силу новый закон вступит с рождества.

— С будущего Рождества, миледи?

— Доблестный Пикок, ты и впрямь тугодум. С прошлого рождества!

— Но сэр Роланд, а равно сэр Джон, после своих походов просившие за...

— Им обоим тоже придётся раскошелиться. Благодаря твоей просьбе за жалкую оборванку мою голову посетила чудесная мысль!

— О да, миледи. — Отступив, рыцарь поклонился. — Могу я идти?

— Иди и следуй велениям своего чистого сердца, сэр Пикок!

— Леди, колдунью нельзя оставлять в живых! — простирая к королеве руки, возопил капеллан.

— Как только девчонка сотворит колдовство, сэр Пикок доставит её в мой замок, и мы устроим ей огненные проводы в ад. Верно, рыцарь?

— Клянусь: если помилованная и вправду колдунья, не миновать ей костра!

— Езжай, рыцарь. И впредь не привози в мой замок ведьм!

Низко поклонившись, Пикок покинул залу. У конюшни он приказал Юджину не выводить белых коней.

— Ещё один дар королеве, сэр?

— Закон! — ответил Пикок. — О нём мы с тобою, Юджин, знать не могли, ибо капеллан только обмакнул перо! По новому закону тот, кто воспользовался правом потребовать пощады для любого королевского пленника, всё захваченное в походе обязан посвятить королеве. Кони, доспехи — всё принадлежит леди Мэри.

— Капеллан изменил закон? И неужели слова нового закона касаются и тебя, сэр?

— Закон рождён гибким умом королевы. Он касается даже сэра Джона, просившего прежде за приведённого из Ванагории лекаря, обвинённого в поклонении языческим богам.

— Сэр, нам придётся покориться судьбе.

— Хороший же ты дал мне совет, дрянной мальчишка!

Оруженосец со вздохом стащил подшлемник и запрокинул голову.

Пикок оттянул палец и с наслаждением влепил Юджину крепкий щелбан.

После тягот, перенесённых в Ванагории, рыцарь возвращается домой пустым, без добычи и денег! Лишь девчонка, сумевшая обворожить дуралея Юджина, отправится с ним в деревню!

— По крайней мере, сэр, у нас остаются они, — потирая покрасневший лоб, сказал Юджин. Он кивнул на выстроившихся у конюшни простолюдинов, на фоне которых выделялся здоровенный ученик оружейника. Ждала поблизости и дева. Она была в той же рубашке, в которой её привязали к столбу.

— Юджин, дай ей что-нибудь из одежды. В лугах ветрено. Простудится моё состояние.

— Сию минуту, сэр. — Оруженосец достал из дорожного мешка шкуру и накинул на плечи освобождённой.

С помощью оруженосца рыцарь уселся на коня.

— Эй, вас тут кормили? — спросил он у пленников.

— Хлебом и водой! — ответил за всех ученик оружейника.

— Проклятье!

До первых внутренних ворот и до следующих они добрались молча. Выбравшись за внешние ворота и оставив позади подъёмный мост, Пикок, чей конь шёл шагом, приподнялся на стременах и оглядел жалкую свою живую добычу. Тринадцать голодных простолюдинов, тринадцать рабов, а вместе с девой, которую проклинает отец Блэддер, четырнадцать. И это всё! Королевская жадность!

Пикок пришпорил серого в яблоках Грэя.

— Пошевеливайтесь! — крикнул он рабам.

Но только напрасно поднял пыль. Ему пришлось остановить коня и вернуться. В клубах оседавшей пыли он смотрел, как догоняют его ванагорские пленники и как, прикрыв рукою глаза, шагает за ними спасённая девушка.

Глава пятая. День реформ

— Пошевеливайтесь!

Услышав собственный крик, Павлин проснулся.

— Вот-вот, — сказала мама, постучавшись, — пошевеливайся! В школу опоздаешь. Мария Аркадьевна тебе не простит. День школьных реформ!

"Проклятье! — подумал Павлин вслед за сэром Пикоком. — Сэру Пикоку приходится так же кланяться королеве, как мне Марьюшке!"

И опять не бегал с утра! Надо быть в форме.

— Цветы не забудь, — напомнила мама.

Гвоздики Марьюшке он подарил перед первым уроком: расписание седьмого "А" начиналось с алгебры. В классе невыносимо сладко пахло цветами. Не класс, а похоронное бюро! Лариска-староста велела дежурному Ефремке принести банки из учительской, а если банки разобрали, то сбегать в кабинет химии: у химички всегда водится что-нибудь стеклянное. После вчерашнего матча Ефремка мало походил на человека, и Мочалкин, поднесший тётушке шикарный букет, со смехом сказал, что побитому дадут банку из жалости. "Кто тебя так разукрасил, Ефремка?" — спросил он. Павлин скрипнул зубами. Зазаборник! Ни разу на футболе не был, а зубоскалить горазд!

Весёлая гримаса вдруг соскользнула с лица племянничка, сменившись недоумением. Ефремка после матча выглядел так, будто столкнулся с локомотивом, а у Дворянчика после футбола и драки с Филимоновым не было ни намёка на фонарь. Пара царапин да губы припухшие. Полюбуйся на двойного победителя, мысленно сказал врагу Павлин. На того, кто выиграл матч, и на того, кто уронил Филимонова!