На стойку упал кубик проекции. Руткевич вздохнул еще раз, кивнул — дескать, смотрите, панове, очень на вас рассчитываю. Вышел, снова взрезав толпу. После его ухода бар буквально взорвало возмущением и паникой. Кубик незамедлительно запустили, обступили. Ян успел мельком глянуть на зависший в воздухе голо-образ. Поморщился. Образы формируют по воспоминаниям очевидцев, и по этим воспоминаниям Ян выходил весьма страшен. Смазанная широкая фигура (очевидцы явно польстили), залитая кровью одежда, черт лица не разобрать, зато глаза — бешеные. Зверь прямо. Нет, пора сматывать отсюда.
На зверей обычно ходят вооруженными до зубов. А уж если проследили до Лешно, то и остальную часть ниточки распутают.
* * *
Пан Виктор Руткевич ненавидел Анаитис а-Эрре за то же, за что ненавидел и всех остальных сук такого рода — за привычку делать бл....ва тогда, когда для их разгребания нет ни времени, ни сил. Вот, например, сейчас. Ну, убили мужиков. И что? Ну, падла Горан уже давно просил свинца, глава клана, пусть нижнее пламя будет к нему благосклонно, мужик толковый был, но сволочной. Туда им обоим и дорога, как говорится. А эта-то чего? Сиди и радуйся, дура! В одночасье вскарабкалась на вершину, к которой при других обстоятельствах и близко бы не подползла! Когда у нас главой клана в последний раз баба становилась? Нет, корчит из себя убитую горем вдову-сироту, бля. Шекспир отдыхает. Да вся подземка в курсах, что покойный муженек мало того, что направо и налево изменял — даже, поговаривают, его и убийца с какой-то шлюхи стащил — так еще и поколачивал своевольную женушку. А папенька в пьяном виде всё грозился пришибить. Нет, нужна ей месть. Другая бы на ее месте вообще устроила из похорон развеселое гульбище, а киллеру-благодетелю в ножки бы кланялась.
А этой вынь да положь.
А кого ей найдешь за сорок восемь часов, из которых шесть уже прошло?!
Сплюнул.
"Может, найти ей какого-нибудь зачуханного, только чтобы мордахой походил, прибить и труп принести? Типа, при задержании перестарались, приносим свои извинения? А потом тихонько поразнюхать, кто такой смельчак, и, может быть, на свою сторону перетянуть? " — вдохновенно подумалось.
Нет, не годится. Виктор дёрнул плечом, сам свою рациональную и замечательную идею зарубил на корню. Во-первых, очень легко выяснить реальную личность трупа. И понять, что ну никак зачуханный не тянет на киллера высокого класса. Во-вторых, Анаитис требует живого. На мертвого может и обидеться. И начать войну. А нам сейчас только войны не доставало.
Верхнее совсем оборзело, уже открыто пытается на Сейм давить. Знают, гады, как Нижнее сейчас от них зависит. А всё предыдущий конфликт. Который девяносто седьмого. Тоже войной кланов начался. Потом втянули зооморфов. Собственно, Виктор даже знал, кто втянул. Виктор этому нехорошему магу потом лично забил в горло кляп, а потом наблюдал, как тот подыхает. Правда, от этого ничего не изменилось. До сей поры, спустя десять лет, Сейм решения принимает... то есть принимал, вчера самораспустился... с оглядкой на Верхнее сияние. Там такие мудаки...
А уж сколько народу в конфликте перебили, это вам ни в каком кошмарном сне не снилось. Те же Ассасины потеряли до четверти состава, два паттерна зооморфов вообще вымерли — неясыти и рыси, а уж остальные кланы... Пришлось объединить. Нет, если начнётся война, то Ассасисны подомнут под себя все объединенные кланы вместе взятые.
"Войны допустить никак нельзя. Проиграем. Верхнее раздавит. Баба у власти — не к добру. Истеричка хренова. Устроит нам... ежемесячные политические кризисы. Пора, пора уже совсем разгонять сейм и избирать короля, как в старые добрые времена. Поиграли, вашу мамашу, в демократию. Херово", — лицо пана Руткевича аж нехорошими пятнами пошло. Он действительно очень нервничал каждый раз, когда задумывался о судьбах отечества. И еще он очень хотел соорудить в польском секторе престол и на него вскарабкаться. Ну, если не самому, так хоть кого посговорчивее подсадить. Потому что бардак уже надоел.
Только, вот беда, трона в ближайшее время не вырисовывалось даже в проектах. Клан наемных убийц много воли себе взял, глава вел себя нагло. Может, поэтому и пришили. Кто же думал, что истеричная баба войну развязывать примется?
— Вик, его засекли после Лешно в Познатце. На площади Свободы. Дальше пока не пронюхали. Скорее всего, он еще в парочку мест успел прыгнуть.
Заглянул братец. Братец на десять лет младше и бестолочь, каких еще поискать. Но оно и к лучшему, можно хоть за свою спину не опасаться. По глупости братишка имеет совершенно собачью преданность старшему.
— Молодцы. Пообещай сто злотых тому, кто первым полностью проложит маршрут. А наводку сейчас же отправьте Анаитис. Может быть, это заставит её слегка поостыть. Если успокоится, попробуем потянуть время.
— Ага. Сделаю.
Братец хлопнул дверью. Пан Руткевич посидел еще за столом, потом скинул сапоги и улегся на маленький кабинетный диванчик. Тот обиженно всхлипнул под грузным телом. Пан решил вздремнуть. Время еще есть. Если будем категорически не успевать, то пару тысяч бойцов собрать и за пару часов успеем. Рано еще на матрасы перекладываться.
* * *
Мерзко испорченное утро завершилось тоже странно. Закончив дела в лавке, Прис узнала время, обнаружила, что у нее есть еще приблизительно два свободных часа, что с ней случалось крайне редко, и решила пройтись по магазинам. Давненько не заглядывала в Клуб вышивальщиц и один замечательный, уютный магазинчик тканей и ниток на Мая.
Ради хорошей погоды решила пробежаться пешком, подышать воздухом. Уже в районе площади почувствовала на себе чей-то взгляд. Заинтересованный, напряженный, но вроде бы доброжелательный. Осторожно обернулась. Мужчина. Высокий. Незнакомый. Вздохнула. Пожалела, что принципиально не носит обручального кольца.
Отвернулась, почти тут же забыла.
Продавщицы в Клубе работали совершенно очаровательные, они вечно щебетали над своими пяльцами, иногда помогали дельным советом и всегда были готовы поохать, повосхищаться вышивками покупательниц. Воистину Клуб. Прис даже пожалела, что не принесла показать свою новую картину — вазу с незабудками. Просто повыбирала нитки, полюбовалась наборами, вышла на улицу...
А он стоит и ждёт. Тот мужчина, про которого уже и думать забыла.
Растерялась. Не потому, что стоит и ждёт. Потому, что на Криста похож, словно брат родной. Примерно того же роста, глаза того же нежно-голубого оттенка, правда, не блондин... Но лепка головы, посадка ее, разворот плеч, вообще фигура... Породистость, аристократизм, вот что. Только этот теплее, живее Кристиана, солнечней, что ли... "То, чем Крист мог бы стать", — мелькнуло.
И он, конечно, начал разговор какой-то глупой фразой про погоду. А Прис ответила. Хотя вроде бы не хотела. Наверно, просто растерялась.
Внезапно Присциллу охватили слабость, легкое головокружение, какой-то паралич воли — она со всем соглашалась, всему улыбалась, позволила взять себя под локоть и отвести в какое-то кафе, где они с Радославом (очень ему шло имя его, такое наощупь приятное...) ели мороженое и почему-то разговаривали так, словно всю жизнь другу друга знают.
И еще он держал за руку, а Прис, замужняя серьезная женщина с ребенком, её не отдергивала. Ей вообще казалось, что никакая это не измена. Просто мироздание наконец сжалилось, сообразило, чего Присцилле в жизни не достает — недоставало, ей-Богу, малого, всего лишь легкости и тепла — и щедрой рукой швырнуло запоздалую кость голодной собаке. Словно бы сидел за столиком напротив именно тот, настоящий Крист, которого Прис когда-то разглядела за сияющим фасадом холодной аристократическойсдержанности, и который теперь опять спрятался...
И если Кристиан ощущался на уровне подсознания этакой великолепной красоты ледяной глыбой, то этот, который держал присциллину от волнения холодную ладошку в своей теплой — обволакивал слегка хмельное сознание теплым оранжевым светом.
— ,... и, Прис, вы ведь очень необычная женщина... Знаете, как вы выглядите Поверху?
Прис едва заметно вздрогнула — пси-эм, конечно же! Маг... Оттого и хорошо так... С пси-эмами, говорят, вообще хорошо, только вот по Яну никак не скажешь...
— Как? — слабо отозвалась, понимая, что летит в пропасть, что теперь уже не остановиться, а солнечные зайчики на стене прыгали в такт подрагиваниям "поющих ветерков".
— Поверху вы такая ярко-синяя звездочка, бархатная, а по краю лучики золотистые.... Чёрт, даже не знаю, как объяснить! Хотите, лучше покажу?
— Я не умею Поверху... — дремотная слабость длилась, текла по телу, но это была хорошая слабость, как отдых после долгого пути.
Радослав, когда напряженно обдумывал, забавно морщил лоб.
— Вы, кажется, чародейка-травница? Немножко боевая? И с целительскими способностями? Уровня приблизительно третьего?
— Второго.
— Тогда за глаза хватит. Просто расслабьтесь.
Он взял и вторую руку. Прикрыл глаза, подавая пример. Прис послушно "нырнула" вслед за ним, ожидая, что же будет дальше.
Дальше подхватили, мягко встряхнули, обдали теплым и свежим, снова перетряхнули и бросили... Куда-то.
Темнота, через которую яркой разноцветной проволочкой — какие-то узоры, колючими мазками — геометрические фигуры, огоньки, цепочки... Просто невообразимые цвет и глубина. Запахи — разные и почему-то видятся колечками дымков, а вот звуков нет вообще. Только собственные присциллины дыхание и тяжелый бой сердца.
— Где...
От одного только короткого слова по темноте пошла рябь, сложилась в ветер. Ветер прошуршал над ухом:
— Так выглядит мир Поверху. Я так вижу, — и улетел. Рябь прошла глубже, узоры пришли в движение, как стекляшки в перетряхиваемом калейдоскопе запрыгали мазки.
— А это ты. Правда, красиво?
Через проволоку навстречу плыла некрупная мягкая, добродушная каракатица. Сама густая, почти индиго, глубокая, а беспрестанно шевелящиеся щупальца — золотистые, прозрачные, как сосульки.
— Я?
Каракатица едва заметно подрагивала в такт зачастившему присциллинму сердцу, отозвалась — я...
— Красиво....
Целую вечность впитывала в себя целиком...
Вздрогнула, возвращаясь назад, часто заморгала.
Темнота исчезла. Звуки реального мира, те зайчики и те ветерки возвратились. Долго сидели в молчании, под кофе с мороженым приходить в себя было приятно и уютно. Наконец, Радослав интимно так, искренне признался:
— Я вас едва Поверху разглядел — влюбился. Понял, что не сумею просто так отпустить...
Прис догадалась, что он скажет дальше, и заранее испугалась, и смутилась, и, кажется, покраснела, хотела подскочить и убежать... Спас зазвонивший визгливо в сумочке телефон.
— Пани Горецки, вы собираетесь забирать вашего ребенка из яслей?!
— Ой...
Подскочила, схватила кофту, сумку...
— Я сейчас! Полчасика! — запихнула телефон в карман.
Радослав тоже подскочил:
— Что-то случилось?
Почувствовала, что на глазах выступают слёзы. Как у обиженной девочки. Волшебство закончилось. Торопливо отвернулась.
— Мне... Мне нужно ребенка из яслей забирать. Знаете, Рад, я зря согласилась с вами пойти. У меня вообще-то муж и ребенок. Сын, ему два года. Нужно было сразу сказать... Ничего у нас не выйдет. Простите меня, пожалуйста...
Выпалила, а у самой щеки горят, комок к горлу подступил. И понимала, что виновата, что нет теперь прощения, что нельзя было... И уходить не хочется. Словно магнитом тянет. Может, это какое-то воздействие? Тогда можно было бы оправдать себя и больше не вспоминать... В крайнем случае попросить знакомую пси-эм-магичку подчистить потом ауру. А еще — Рад сейчас обидится, скажет...
А он всего лишь грустно улыбнулся:
— Я знаю. Я же Поверху глядел. Бегите. Мне было очень приятно с вами посидеть. И знаете что? Если надумаете, приходите сюда завтра в это же время, я буду ждать. Мне просто приятно на вас смотреть.
На улице уже поняла — теперь совершенно точно погибла. Заноза в груди. Длинная такая, болезненная — забирают недополученное. Но и приятная — хотя бы показали, как бывает.
Погибла, погибла, нельзя вообще больше сюда соваться, в эти магазины, в это кафе. Взять, завтра с утра договориться с няней, а самой — в соседний Пневян. Прибиться к какой-нибудь экскурсионной группе и целый день до изнеможения топтаться по разным историческим площадям, дворцам, проспектам... Чтобы возвратиться домой усталой и уже ни на что не годной.
Да, так и поступить.
Только вот уже знала заранее, что никуда завтра не поедет, ни на какую экскурсию. В два часа всё равно окажется в кафе "Ундина" и в потонет окончательно.
Вечером Кристиан пришёл с работы усталый и злой, но всё-таки требовательно потянулся к жене, в постели придавил собой и любил грубо, жадно, словно уже про женину "неверность" знает, заранее наказывает. Никогда еще Присцилле не было так страшно и так тоскливо, и одновременно — так хорошо от одних только воспоминаний.
Глава 4.
Адриан любил свою семью. Настолько, что при иных обстоятельствах это могло бы вызвать насмешки и обвинения в слюнявости, еще один повод к унижениям, но при нынешних... Хозяин, пан Гедемин, весьма трепетно относился к институту кровнородственных отношений. Он и принял-то Адриана, зеленого юнца без опыта работы, да еще с явными признаками некоторого увлечения легкой наркотой, подсобным рабочим только по одной причине — Адриан почти слезно вымаливал это место: нечем кормить мать и двух сестер-малолеток. Сказал, хоть раз застукает под "пудрой", пеняй на себя, тут же вылетишь с треском, но ведь принял. А в пяти местах до "Темных штучек" отказывали. И не из-за наркоты. Из-за сестрёнок. Типа, нефиг тут со всякой мелюзгой, ты еще молока за вредность и пособие на несовершеннолетних попроси. Младшей, Анельке, всего пять сейчас. Вырастет, станет такая же стерва, как все прочие темные демонички — мама приблудила с черноголовкой — а сейчас Анелька еще сущая прелесть. Даже раскосые темные глазенки-щелочки не портят круглой мордашки. Криське уже восемь, характером вся в отца, того же черноголовку, но мила. Мордочкой лучше вышла, чем Анелька, и не скажешь, что метиска. Даже скулы, и то вполне человеческие. На мать похожа. А мать красивая, только больная.
Собственно, Адриан поэтому и устроился на легальное местечко. Нужны были деньги на лекарства, а не на "пудру", нужен был постоянный доход.
Работал Адриан уже третий год, из подсобного дослужился до продавца-консультанта, денег хватало, опять же, обстановка вполне себе приятная — нормальное отношение, из-за каждого куска собачиться, как в Подземке, не приходится, никто не бьёт и ноги лизать не заставляет, хозяин обещал даже оплатить курсы. Диплом будет. А значит — гарантированное место, какое-никакое, а уважение. Хотя учиться Адриан всё равно не любил.
И, в общем, всё Адриану в его жизни нравилось, всё устраивало...
Пока не начали происходить странные вещи. Адриан даже подумывал, что пора бы дать дёру. У пана Гедемина завелся подозрительный то ли клиент, то ли родственник, то ли постоялец... Парень на вид примерно ровесник Адриану, очень странный. Еще и кроме того, что светлый. Откуда взялся, никто не знал, что делает у хозяина — тоже. Вообще видели его редко, только если по вечерам, когда прошмыгивал вглубь магазина, к спальням. Кажется, зовут Яном. Сам Адриан встречал пару раз в подсобке, однажды в лаборатории. Адриану парень показался знакомым, но не внешностью там, лицом, а повадками. Адриан уже с такими сталкивался — крепко битые в Подземке собаки, так не разучившиеся огрызаться. Обычно долго не живут, а парень и выглядел не особо здоровым или там довольным жизнью. С поселением у хозяина этого Яна начали появляться странные заказы. То чуть не в промышленных масштабах натолочь драконьего корня, то вынь да положь через час пол-литра состава для рабочих трансов... А это мерзко попахивало контрабандой и незаконным оборотом психотропных веществ. Не то, чтобы Адриан по жизни такой правильный — правильным всегда был хозяин, и такое резкое изменение политики... может, этот Ян его чем-то шантажирует?
