— Ах да, — вспомнил он. — Тот мой деловой партнер рассказал мне одну легенду. Вы, быть может, слыхали, что в Аргентине разводят лошадей породы фалабелла?
— Не слыхал, — качнул я головой. — А чем они знамениты?
— Размерами, — ухмыльнулся Гонсалес. — Самый большой жеребец ростом не больше полутора футов в холке, а весит едва ли двадцать фунтов.
— А при чем тут кактусы? — заинтересовался я, представив лошадку размером с собаку. Главное, не проговориться о них лорду Блумберри: с него станется ввести новую моду в наших краях.
— Легенда гласит, что когда-то давным давно табун диких лошадей угодил под обвал в горах и остался заперт в глубоком каньоне, из которого не было выхода, — зловещим тоном произнес Гонсалес. — Единственной их пищей были кактусы, но такой еды не хватало, и лошади всё мельчали и мельчали. Спустя много лет в этот каньон каким-то образом забрел фермер, обнаружил это диво и увел к себе, оттуда и пошла эта порода. Даже на нормальной пище лошадки не росли, так и рождались крохотными. Такая вот шутка природы.
— Как интересно! — воскликнул я, порадовавшись тому, что мои любимые кактусы помогли сохранить жизнь ни в чем не повинным животным. — Поразительная легенда, и я...
— Эт-то что еще такое? — перебил он меня, нахмурившись, и, пришпорив коня, подъехал к горстке крестьян с мотыгами. — Эй! Чем это вы заняты? Перепутали пустыню со своими полями?
— Нет, сеньор, — отозвался один из них, сняв шляпу. — Мы копаем канавы.
— Зачем?
— Сеньор Атль сказал, что если пойдет вода, то Инстабль выйдет из берегов и зальет все вокруг. А потом эта земля умрет от подземной соли. Надо будет отвести воду в стороны, тогда она спокойно напитает землю, а соль ничего не отравит, — пояснил пожилой пеон. — После мы засыплем канавы и снова сможем выращивать овощи, как прежде.
— А почему вы так уверены, что вода появится? — нахмурился Гонсалес.
— Так сказал сеньору Атлю белый шаман, а тому поведал об этом дух священного солнечного кактуса, — выдал пеон. Я поглубже надвинул шляпу, чтобы они не разглядели моей физиономии. — Простите, сеньор, нужно копать. На полях дела нет — всё сгорело, но мы еще надеемся на лучшее! До вечера нам надо встретиться с теми, кто копает от плато.
— Ну что ж, копайте, дело ваше, — несколько растерянно ответил тот и повернул коня. — Слыхали, Виктор?
— Да, — кивнул я, — но я ничего подобного не говорил.
— Значит, сказал сам Атль и свалил на вас, — хмыкнул Гонсалес. — Это очень в его духе! Ну что ж, посмотрим, что из этого выйдет.
Я обернулся, посмотрел на голых по пояс, мокрых от пота пеонов, упорно долбивших мотыгами иссохшую землю, и мысленно пожелал им удачи. Что, интересно, затеял инженер? Неужто впрямь хочет тайком пробить тоннель в старые штольни и спустить воду из водохранилища? Как знать...
День прошел спокойно, но сегодня всадника видели и мы с Гонсалесом. Правда, этот неизвестный маячил в отдалении, появлялся то справа, то слева, и разглядеть его не было никакой возможности: мы видели лишь черный силуэт, и Орландо ругательски ругался — мол, нужно было взять с собой бинокль! С такого расстояния неизвестного не подстрелишь, да еще и неясно, Стрелок это или какой-нибудь случайный охотник.
— Если он собирается напасть, значит, наверняка сделает это завтра, незадолго до заката, как за ним водится, — сказал мне Орландо, когда вечером мы расположились у костра. — Плато с кактусами совсем недалеко. Если у Стрелка там убежище...
— Все же хотите поймать его на живца?
— Конечно... — Гонсалес закурил. В отсветах костра его лицо казалось бронзовым и неподвижным, как у древних индейских истуканов. — Я могу понять и принять его мотивы. Неважно, движет им месть за обиженную девушку или обида на несправедливость... могу, в самом деле. Но, Иисус, до чего же бездарно он действует!
— Вы еще скажите, что научите его уму-разуму, — поддел я.
— Может, и научу, — пробормотал он и умолк.
Утро выдалось ветреным. "Не к добру, — сказал мне шепотом Диего, — и вчера солнце в тучу садилось". Мой серый мерин прядал ушами и фыркал — ему не нравились клубы пыли, поднятые ветром. За повозками тоже тянулся пыльный след. Я предпочел ехать чуть поодаль, да еще и платок на нос натянул, чтобы не вдыхать пыль и песок. Эти платки вовсе не для красоты, как думают многие, у них чисто утилитарная цель — защищать лицо владельца. Ну или не давать опознать его, чем частенько пользуются грабители.
— Сеньоры, надо ехать! — крикнул нам старший возничий. — Никак, гроза собирается! Впереди каньон, надо бы пройти его поскорее!
— Какая гроза, побойся бога! — поморщился Гонсалес. — Разве что снова сухая...
Я взглянул на небо — в самом деле, сгущались тучи, и я даже расслышал далекий сдержанный рокот. В обозе кто-то негромко начал молиться богу огня и грозы Уракану, чтобы не прошел мимо и одарил землю дождем. Это, я знал, палка о двух концах: мимо он, быть может, и не пройдет, но если ветер усилится...
— Повозки в круг! — приказал Гонсалес, явно подумав о том же. — Лошадей и мулов в центр! Укрыться всем!
Началась организованная суета, а я отъехал немного в сторону, чтобы не мешать.
— Глядите, сеньор! — воскликнул Диего, следовавший за мной по пятам. — Вон там! Смотрите же!
Я пригляделся — солнце очень удачно зашло за тучу — и разглядел силуэт всадника. Тот, будто почувствовав мой взгляд, вздыбил коня и помчался к обозу.
— Орландо! — крикнул я, почуяв азарт. — Он здесь!
— Вижу! — отозвался Гонсалес, укрывшись за повозкой. — Не стреляйте, он нужен мне живым!
— Понял! — отозвался я, сделал вид, будто не вижу никакого всадника, а жестом приказал Диего убраться подальше.
Выстрел, прозвучавший с противоположной стороны, заставил меня вздрогнуть.
— Стрелок! — закричал кто-то из обозников. — Вон он, сеньоры, глядите!
Я развернулся: в самом деле, на фоне сумрачного неба на плато, поросшем опунциями, гарцевал еще один всадник на точно таком же вороном коне.
— Выходит, их двое... — пробормотал я, удерживая своего серого на месте. — Вот откуда сказки о том, что у Стрелка волшебный конь, мгновенно переносящий седока с одного места на другое... Но тут ты выдал себя, приятель! Диего, будь здесь!
— Понял, сеньор, — ответил тот.
— Орландо! — я махнул рукой. — Я за тем, а вы...
— За другим! — азартно откликнулся Гонсалес, тоже понявший, в чем причина неуловимости Стрелка. Ясно: пока один отвлекал внимание, подельник успевал подобраться вплотную к обозу. — Н-но!..
Его гнедой взял с места в карьер. Да, конек был невзрачен с виду, но сейчас он, летящий во весь опор по прерии, напоминал охотничью собаку, выкладывающуюся изо всех сил, чтобы нагнать дичь.
Я тоже пришпорил серого: он разгонялся медленно, это я уже понял, но был на редкость неутомим, как большинство местных лошадей. Стрелок (или его копия) мелькал впереди, вороной конь мчался что есть духу, и мне почудилось что-то удивительно знакомое в его аллюре. Я не лошадник, но я достаточно наблюдателен, чтобы подметить подобное.
— Стой! — крикнул я, перекрывая посвист ветра, и выпалил в воздух. — Стой, именем закона!
Не знаю, откуда я это взял, но прозвучало грозно.
Будто в ответ на мои слова гром грянул над самой головой, и мой конь шарахнулся от неожиданности, правда, сразу же выправился. Стрелку не повезло больше — его вороной заартачился, явно испугавшись, но потом снова помчался вперед. Однако разрыв между нами значительно сократился, и я уже различал спину Стрелка и его развевающийся плащ.
— Стой, кому говорят! — повторил я, правда, стрелять не стал, поскольку мрак так сгустился, что я запросто мог попасть во всадника, а не в белый свет...
Вместо меня выстрелили сами небеса: новый оглушительный раскат грома заставил моего серого осадить на полном скаку, вороной же Стрелка, истошно заржав, встал на дыбы. Мне прекрасно было видно, как тот пытается усмирить перепуганного коня: молния подпалила высохший цереус, и факел пустыни осветил всё чуть не на милю вокруг.
Я пришпорил мерина — тот двинулся вперед, пусть и без особой охоты. Стрелку повезло меньше: еще один раскат грома, и вроде бы успокоившийся вороной скинул всадника и умчался прочь — я хорошо это видел, кактус пылал, будто путеводная звезда.
Тут уж я не упустил своего и в мгновение ока оказался возле Стрелка, который, кажется, запутался в собственном плаще.
— Вот ты и попался! — воскликнул я в духе дешевых романов, соскочил с коня и схватил беглеца за плечо, разворачивая к себе.
Стрелок слабо вскрикнул и попытался закрыться руками, но тщетно: шляпа свалилась с его головы, по плечам рассыпались густые кудри, а эти глаза я видел совсем недавно!
— Сеньора? — выговорил я, сдернув с ее лица эту тряпку. — Вы?! Но как...
Вместо ответа невестка Гонсалеса поступила, как большинство женщин в сложной ситуации — разрыдалась, пряча лицо в ладонях. Я вздохнул и прислушался — кажется, в отдалении раздавались выстрелы. Я искренне надеялся, что Гонсалес сдержит свое слово и постарается взять Стрелка живым, иначе...
— Второй Стрелок — это ваш муж, верно? — спросил я, когда всхлипы Алехандры сделались пореже. Она кивнула. — Бог мой, как вы додумались до подобного?
— Это всё Рикардо... — судорожно вздохнула она, утерев слезы платком, который я машинально ей подал, а дальше слова полились рекой. — Он сильный и храбрый, но он очень молод и никак не мог убедить отца и прочих, что нужно действовать, что мы должны защитить людей! Никакое серебро не стоит стольких жизней! Его не хотели слушать, и тогда я вспомнила легенду о мстителе, мне рассказывала ее кормилица.
— Вот как Рикардо сделался Стрелком...
— Да. Сперва в одиночку. Ну а потом мы решили — лучше, если все поверят в потустороннюю природу Стрелка... Рикардо появлялся с одной стороны, я с другой... — Алехандра снова всхлипнула. — Я хорошо езжу верхом, а со стороны могу показаться юношей, и нам удавалось морочить людей...
— Однако эти ваши грабежи и поджоги...
— Я не хотела, клянусь! — она прижала руки к груди. — Но как иначе было привлечь внимание властей? Грабежи — это чушь, мы же никого не убили, зато крестьян заговорить о беде! Губернатор богател, а простые люди только голодали и болели! Разве это справедливо? Мы должны были что-то сделать, чтобы их защитить!
— Ясно... — Я помолчал. — А кони? Одинаковые вороные кони?
— У сеньора Гонсалеса их несколько, — Алехандра шмыгнула носом. — Мы с Рикардо просто говорили, что едем на конную прогулку, вот и все! Обычно я ездила на Кальме, но она захромала. Мы уж думали, что ничего не выйдет, что Рикардо придется ехать одному, однако сеньор Родригес оставил своего Ниньо на конюшне, и я подумала, что совладаю с ним, он хорошо вышколен А он молнии испугался...
— То есть вы знали, что ваш свекор будет в обозе?
— Конечно. Мы оба знали, ведь он обсуждал дела при Рикардо, меня тоже не стеснялся — что может понимать в подобном девушка моих лет!
Алехандра сверкнула глазами, и я тяжело вздохнул.
— Едем обратно, — сказал я и поднял ее на ноги. — Мой серый свезет двоих, а Ниньо, думаю, вернется сам, когда поутихнет буря.
— Ах! — воскликнула она.
— Что такое?
— Глядите, сеньор! — Алехандра показывала мне ладонь. — Глядите, это же... это же дождь, вы что, не видите?! Дождь пошел! Значит, вы и вправду шаман и наколдовали его?! Ах, сеньор!..
С этими словами она кинулась мне на шею, а я тяжело вздохнул. И зачем мне такая слава?
Будто в ответ на мои мысли высоко в темных тучах грянул гром, а ближние горы отозвались тяжелым гулом.
— Едем скорее, — сказал я, заподозрив неладное, и закинул девушку в седло серого.
К лагерю мы добрались уже под проливным дождем, не спасали ни шляпы, ни плащи.
— С добычей, Виктор? — прокричал сквозь шум дождя Гонсалес. Он держал за шиворот мокрого насквозь и порядком исцарапанного сына. Должно быть, тот пытался укрыться в кактусовом лесу, а может, просто столкнулся с опунцией.
— Да, получите, — ответил я и ссадил Алехандру наземь. Она сразу кинулась к мужу. — Ниньо удрал, ну да вернется, я думаю.
— Куда он денется... — проворчал он и встряхнул Рикардо. — У, щенок! Я с тобой еще побеседую, дай только до дому добраться!
— Сеньор, лучше бы нам подняться повыше, — встрял кто-то из обоза. — Слышите?
Далекий гул нарастал, его было слышно даже за шумом дождя.
— Это же у плотины! — очнулся вдруг Рикардо. — Дождь идет из-за гор, река переполнится, и если прорвет плотину... Отец, бросайте повозки, уводите людей на плато! Я покажу, где проход через заросли!
— Э, нет, — остановил я, поняв замысел инженера Атля. — Туда нельзя. Там ведь старые штольни, верно? Вот оттуда вода и хлынет, нечего там делать! Давайте просто поднимемся на тот холм, там вода нас не достанет...
"Точно, шаман", — услышал я шепотки, когда возницы погнали мулов на возвышенность. Повозки, ясно дело, не бросили, все-таки вода и провизия лишними не бывают.
— Два идиота! Говорил же, выбирай жену по уму, а не по сердцу, — отчитывал сына Гонсалес.
— Отец, я и выбрал по уму, — оправдывался тот. Алехандра истово кивала, — ну а сердцу не прикажешь. Прости, я не мог поступить иначе... Я должен был что-то сделать, я на все был готов, лишь бы спасти людей, а вы притворялись, будто ничего не замечаете, и... Ах, как же вам объяснить?
— Ну почему у меня только один сын? — вопросил Гонсалес у темных туч. — Было бы хоть двое, этого я мог бы убить... Нет, мучайся теперь с таким наследничком!
— Орландо, они ведь в самом деле болели душой за людей, которым нечего есть, — напомнил я. — Полно вам злиться.
— Я не злюсь, — шепотом ответил он, — это для публики. А так... я думал, сын у меня вовсе размазня, а он — ишь ты! — народным мстителем сделался. С женушкой на пару...
— Муж и жена — одна сатана, так у нас говорят, — ввернул я.
— Вот-вот, очень им подходит! А еще...
Договорить он не успел: откуда-то спереди раздался странный звук, будто треснул глиняный горшок в печи у великана, потом послышался сдержанный гул.
— Водохранилище... — проговорил Гонсалес и сглотнул. — Должно быть, с гор пошла вода, и плотина все-таки не выдержала...
— Может, часть сойдет через штольни, — сказал я. — Я слышал отдаленный грохот, может, это взрывали перемычки? Атль говорил об этом.
— Не знаю, но лучше нам никуда отсюда не трогаться, пока не станет ясно, в чем дело. — Он посмотрел на сына и мрачно произнес: — Поди переодень жену, пока не простыла! Живо, в фургон оба!
Я подождал, пока они не отойдут, посмотрел на Гонсалеса (под полями сомбреро удобно курить даже под проливным дождем) и спросил:
— Вы же догадывались, кто таков Стрелок, верно?
— Конечно, — ответил он. — Это было легко проверить, я ведь частенько говорю за столом о делах, а Рикардо все слышит и запоминает... Я не ожидал лишь участия Алехандры! Ну да что ж, два сапога — пара... Я горжусь сыном, Виктор. Пусть он еще наивен, пусть думает о глупых идеалах и порой делает ошибки, но в его груди бьется горячее сердце настоящего мужчины!
