Новатерра-2. Часть 1. Целитель

Долго секира летела и пела:

'Не фиг по лесу шататься без дела!'...

Вот именно, что не фиг посторонним шататься там, где не положено! На одичавших просторах Новатерры доверия не вызывал никто. Всего два с половиной месяца назад в станицу под видом странствующих монахов пыталась проникнуть рыцарская группа Спецназ. Позднее сами новороссы разгромили их осиное гнездо, прикидываясь то ватагой прокажённых, то мобильной бригадой медицины катастроф... Поэтому стража границ Новороссии не только и даже не столько бдительно охраняла рубежи, сколько наносила упреждающие удары чужакам. Потому что не хрен самим лезть под раздачу! Говорят, у носорога никудышнее зрение, однако, думается, при таком весе это уже не его проблема...

Но гетман всё же позвонил оперативному дежурному и приказал отправить вслед за 'праздными гуляками' курсанта из тревожной группы, предупредив того — к ви-ай-персонам без необходимости не приближаться. Пускай, думал, Алёнка чувствует себя раскованно. Девушка после долгих лет глумления над нею инстинктивно сторонится незнакомцев, тем более мужеска пола. Тем более... Тем более сам Александр не был склонен излишне приближать к ней посторонних молодых людей. Уж такова Она, Любовь, — эгоистична свыше всякой меры...

Он побродил по кабинету минут десять, бесцельно задержался перед холодильником, мурлыкая под нос:

Воровской шалман — жизнь пропащая!

Не ругайся, мама, я гулящая...

Долго разглядывал его холодное нутро — увы, 'шалман' если там и обосновался, то ни в малейшей степени не проявил своей растлительной и прочей криминальной сущности. Ну что за жизнь?! Зелень какая-то!.. Редиска. Буженина. Сыр на блюде. Перец, аджика и ткемали. Корявый буроватый огурец. Дурацкое пирожное с дурацкой, синеватой почему-то вишенкой. Дурацкий натюрморт! Дурацкие предчувствия...

И гетман 'погулял' ещё. Мысленно обратился за подсказкой к Господу и ангелу-хранителю, болтливому ушастому щенку, но те — вернее, Те — как будто в рот воды набрали уже больше месяца. Затворил дверь балкона и фрамугу на окне. Сторожко осмотрелся — и, конечно, никого не обнаружил, кроме молчунов-карибов, — после чего по-хамски сплюнул на паркет. Как легендарный Штирлиц, который, в гордом одиночестве до изумления упившись 'Русской' (ценой больших потерь доставленной антифашистами через германо-мексиканскую границу) в День Советской Армии, играл на балалайке, распевал убойные частушки и засыпал, уткнувшись благородной своей рожей в оливье, — желал хотя бы раз в году побыть самим собой...

Гетман сунул в накладной карман солнцезащитные очки. Заткнул за пояс сложенное кепи. Переместил за спину кобуру с любимым револьвером 'Чешска збройовка' модели 'Гранд'. Остановился перед зеркалом. Оправил камуфляж... Хорош, чертяка! Хотя, по существу, всё тот же средний гетман, что и утром. Без видимых признаков скорого старения, без доли седины. Нет, если честно, то — без лишней седины. Надолго ли ещё?..

— На месяц, может быть, и то вряд ли на полный, — горько усмехнулся в чуждом человеку Запределье величественный седовласый старец.

Привычно дунув в плошку с без того давно остывшим духовитым травяным отваром, он сделал маленький глоток и поманил похожего на мягкую игрушку пёсика, дурашливого спаниеля, забавлявшегося, норовя стащить циновку из-под лебедя.

— Будет тебе, шалун, оставь в покое птицу, хм, божью — нашему лебедю лететь сегодня к Ней! Да и тебе бы не мешало навестить Его. Полайся, пособачься, успокой, приободри, хоть как-то подготовь... Нет, раньше нужно было, уже поздно, Он и сам почувствовал! Они всё чувствуют. Они все чувствуют! Пусть даже не настолько остро, как Она... Сиди! К нему уже идут другие. Поглядим, послушаем...

Глядел сейчас и гетман Александр Твердохлеб. Внимательно разглядывал зеркальное отображение собственных глаз, как будто притаившихся в засаде за чуть сощуренными веками, затянутыми паутинкой тоненьких морщинок, — чем не маскировочная сеть?! Сколь странно бы подобное ни прозвучало, истинного цвета своих глаз гетман не знал. Не знал — и точка! Говорят, бывает. Даже хуже... В минуты беззаботного веселья они горели лукавым зелёным огнем, по злобе казались ледяными голубоватыми айсбергами, с тяжелого похмелья и в болезни давили мутной, безысходной серостью, в бою темнели, становясь багрово-карими, под цвет обильного венозного кровотечения. Сейчас же на него из зеркала глядели два непроницаемо чёрных шара, обрамлённых частоколами ресниц...

И гетман испугался!

Великий средний гетман, то чрезмерно осторожный, нерешительный, чуть ли не робкий, то вдруг отчаянный, безбашенный и бесшабашный, словно тысяча чертей, однако в целом далеко не трус — десантник и казак, которому быть боязливым просто не по чину, — жутко испугался. Самого себя...

Наконец, оставаясь всё-таки самим собой, он взял сам себя в руки, в последний — крайний! — раз взглянул себе в глаза (хотелось наплевать туда, но из последних сил сдержался) и, напоследок громко хлопнув дверью, вышел из апартамента. Довольно, дескать, натерпелись, настрадались! Напредчувствовались... Всё, шабаш! Как в знаменитой песне о нелегком житии французских проституток: 'Бери 'Шанель', пошли домой...'

...Вот так гетман, значит, шёл себе и шёл.

Прошагал через приёмную, царство Натальи Хуторской, где вновь по-хамски сплюнул уже в кадку с фикусом.

Шёл коридором.

Шёл просторным холлом.

Лестницей.

Зашёл к оперативному дежурному. Состроив жуткую физиономию, велел ему не расслабляться и поглядывать, а на резонный вопрос 'куда?' с изящным лаконизмом, будто древнегреческий философ школы Аристотеля, ответил: 'На муда́!'

— Отчего не в духе, командир? — участливо поинтересовался тот.

Гетман поморщился.

— Будешь тут с вами в духе!

Вышел.

Услышал гнусоватый шепот за спиной: 'Наташка, наверное, не дала. Видал, как выбежала!'

Обернулся.

— Я вот сейчас кому-то дам! Совсем уже оху..!?

Однако про весьма распространенные в России хвойные деревья, то бишь 'ели', добавить не успел — аж задрожал в нешуточном испуге от вибрации мобильного в кармане. Началось!

Звонил Серёга Богачёв — вот теперь точно началось, в этом гетман, мельком взглянув на дисплей, уже не сомневался.

— Сдраф-ф-фст-т-тфуйтэ! — с деланным чухонским акцентом произнёс он в трубку. — С вами говорит автоответчик гетмана Александра Твердохлеба. Его самого где-то черти носят, а я лежу здесь, позабыт, позаброшен, как пьяный финн в ленинградском скверике. Минут через десять я пропикаю, а вы оставьте ему устное сообщение, только говорите медленно, чётко и ясно, с выражением...

— Ах, с выражением! — динамик телефона разразился хриплым басовитым хохотом. — Ладно, слушай: ах ты, старая пиз... Здоров, Старый!

— Сам здоров!

— Ты где?

— На полпути от внутренней к наружной входной двери гетманской резиденции.

— Один?

— Нет, в компании со своей широкой душой и истинно пролетарским самосознанием.

— Слышь, ты, душевный пролетарий, хорэ прикалываться, я целый божий день пахал как проклятый, теперь с тобой ещё..! Давай, это, разворачивай мослы и топай в кабинет. Один!

— И без ансамбля, — гетман поёжился от ясного, как солнце над пустыней Калахари, и далеко не доброго предощущения. — Сам, бля... Водку жрать станем?

Он с удовольствием надрался бы сейчас самой палёной из возможных водок хоть за здоровье Джорджа Буша-младшего, хоть за победу радикального ислама над хоккейным клубом 'Металлург' (Новокузнецк), хоть за секс без права передачи венерических заболеваний, лишь бы не за 'благую' весть, явно в связи которой направлялся к нему лучший друг.

— Ты ещё сомневаешься?!

— А в честь чего бухать станем, позвольте осведомиться? — поморщился гетман, из последних сил лелея в 'широкой' душе дотлевающий огонек надежды: авось да обойдётся... — В смысле — за что...

— Осведомитель хренов! За что?.. За всё! — усмехнулся Серёга и задорно пропел:

За жизнь весёлую, шпанскую,

И за молодость хулиганскую,

И за маету арестантскую

Выпьем и споём!

— Да, это повод, — согласился гетман. — Правда, я не сидел, разве только на гауптвахте по молодости лет.

— Ну, братан, не расстраивайся, всё ещё впереди, какие твои годы?! Кстати, о твоих старых годах: собери силу и волю в кулак — нас ожидает групповое приключение по-женски.

— Серёженька, я уже десять лет как импотент...

— А я — тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! — всего два, — закончил вымученную, с длиннейшей седой бородой, гетманскую шутку Богачёв, а после даже творчески развил её. — Ну да не переживай, групповой секс тем и удобен, что сачкануть можно.

Между тем гетман понимал, что на сегодня шутки кончились. Да их и не было — 'братан' звонил по делу. Наверное, по Тому Самому, которое — без вариантов...

— Что-нибудь серьёзное? — спросил он еле различимым шепотом.

— Да, — коротко ответил друг, но тут же снова перешел на легкомысленный, игривый тон. — Блядки, Старый, — что может быть серьёзнее?!

— Только серьёзный разговор.

— Вот именно... Поэтому говорю не просто серьёзно, а сугубо, то бишь вдвойне, серьёзно: сообрази чего-нибудь пожрать, хорошо бы побольше, и сделай так, чтобы еда стала закуской.

— Ясно, — пробурчал гетман. — Нас будет..?

— Нас будет вместе с тобой трое, а потом, по результату, может статься, и четверо.

— Это если я достойно справлюсь с проблемой интимного общения с прекрасной незнакомкой, которую ты приведёшь?

— Ещё какой знакомкой! Если справишься...

Серега отключился не договорив, но в голове у гетмана будто эхо многократно повторило: 'Если справишься с самим собой'...

— Всё верно, если справишься с самим собой, — вздохнул величественный седовласый старец. — По крайней мере, если сразу совладаешь со своими чувствами, а дальше станешь действовать рассудком, каким бы безрассудством ситуация ни отдавала. Надейся! Верь! Вам, людям, эти чувства ведомы, как никому другому во Вселенной... Теперь иди, сынок, хм, соображай!..

— Соображай, как превратить еду в закуску! — тявкнул гетманский хранитель, макая уши в плошку с молоком...

За полчаса, истекшие после двусмысленного разговора с Богачёвым, гетман, порывшись в закромах, 'сообразил' литровую бутылку водки 'Новоросская', примерно килограмма полтора холодной буженины, круг брынзы весом и диаметром с большой точильный камень, целую россыпь ароматной зелени и свежих мокрых овощей. Попутно у него окрепло давно сложившееся впечатление, что каждым Божьим утром пищевая отрасль Новороссии, подстёгиваемая Хуторской, преследует одну благую цель — откормить Великого Вождя до массы и размеров бегемота.

Пожрать Серега Богачёв, бывший бандит по кличке Малый, бывший сержант подразделения СпецНаз морской пехоты и бывший КМС по боксу, очень уважал. А гетман, в свою очередь, не меньше уважал лучшего, несмотря на семь полновесных годов возрастного гандикапа в свою пользу, друга и самого надёжного помощника. Дюжину лет назад, в первый же — ну, если быть абсолютно точным, третий — день после Чумы, в лесах под захолустным Нилгородом вышло так, что никому доселе не известный скромный майор российских ВДВ и славный по округе бригадир уездных вымогателей нашли друг в друге родство душ и полное единство мнений по коренным вопросам современности: как выжить и как дальше жить. Вот так и жили: по уставу и понятиям. Обычно — без особенных проблем.

При этом гетману бывало с Богачёвым иногда и тяжело. Если себе, любимому, тот прощал буквально любой грех, то нравственным устоям своего более возрастного друга не дозволял ни миллиметра отклонения, тем паче — налево... Поэтому насчёт 'знакомки' слов его гетман всерьёз не принял. А ведь зря!

Потому зря, что несколько минут спустя дверь в кабинет широко распахнулась, и сквозь проём проследовали пресловутый Богачёв и — Боже, чем я виноват перед Тобой?! — Нина Юрьевна Андреец...

— Привет, ребята! И девчата... — обречённо выдохнул гетман.

— Сам привет! — сунул ему медвежью лапу друг, пригладил пепельный короткий 'ежик' и ловко плюхнул в кресло восемьдесят полновесных килограммов чётко отлаженного боевого организма.

— Здравствуй, Сан Саныч! — Нинка протянула гетману сухую, мертвенно белую от едких реактивов кисть. — Дело у нас к тебе. Есть чё пожрать?

— Дома не кормят?! — съязвил гетман, но поспешил перехватить 'знакомку' под руку, увидев, как вытягивается её прямоугольная физиономия. — Шучу, Ниночка Юрьевна, шучу! Проходите в комнату отдыха, всё готово!

Нинку, известную в станице как Сибирская Язва, малопривлекательную мадам средних лет, молодой ещё малопривлекательной мадам они подобрали, скитаясь после Чумы по выжженным российским просторам. Ну, подобрали, ладно, поскитались вместе. А где-нибудь после недели странствий собрались вечером и порешили — баста, Ниночка, достала! Поутру нам идти налево, а тебе, любезная, — направо. Ну, может быть, наоборот. Во всяком случае, не вместе и не параллельным курсом... Игорь 'Док' Шаталин, ныне генеральный врач, приятель и соратник гетмана ещё по прежней жизни, известный гуманист (особенно в отдельных местностях на Северном Кавказе), предложил тогда Нинку пристрелить. Гетман не дал. По одной только причине, что патронов было — каждый на счету...

А удержал тогда скитальцев от бесчеловечного решения — нет-нет, не расстрелять, а бросить, что, собственно, в те времена приравнивалось к верной смерти — автомеханик Витька Андреец. Он, видите ли, разглядел в тощей стервозной фурии задатки Моны Лизы дель Джокондо, Жанны д'Арк и матери Терезы, всех как есть, в одном флаконе. И получил на будущие годы такой семейный геморрой, что уходил в глухой запой не реже раза в месяц точно.

Однако гетман Андрейцу был благодарен по гроб жизни. Сибирская Язва оказалась фармакологом, да не простым, а прямо-таки гениальным. Плюс замечательным администратором. Плюс изумительным прорабом. Её стараниями в Новороссии очень скоро вырос современный медицинский комплекс, химкомбинат работал большей частью на ее лабораторию, а если казаки и крали... ох, простиѓте, брали где-нибудь каким-то чудом уцелевшие лекарственные преѓпараты, то разве Нине Юрьевне в подарок или как полуфабрикат. Не будь её как объективной данности, общинники, наверное, и по сей день лечились бы молитвами запойного станичного попа, настоем одуванчиков и медным пятаком. Не говоря о том, какой — немаленький! — процент станичного бюджета давал доход от продажи лекарств во Внешнем Мире.

Но сам гетман претерпел за годы становления общины от Нинули столько, что не мог видеть её без душевных содроганий. Дай! Дай! Дай! Дай! Дай фонды, технику, людей, стройматериалы! Дай чего-нибудь пожрать! Дай машины и бойцов, сгоняю во Владивосток, там, говорят, остался в целости томограф! Дай чего-нибудь перекусить!.. Но вытерпел. И продовольствия хватило. Больше того, когда он самолично спас ей жизнь полтора месяца назад, они с Ниночкой подружились не разлей вода. Правда, за это время виделись считанные разы — она, казалось гетману, ночует в своей фармакологической лаборатории.