Сшивающий время

— Тогда какого дьявола? — начал заводиться я.

— По воде, — тут же поправился Дюбуа. — Карета на барже. Вернее спрятана на дебаркадере, но завести её на баржу плёвое дело. Доберётесь до Лимбура или Юи, а дальше, куда Вам заблагорассудится.

— Знаете, меня с детства учили, что там, где много сложностей, ухо надо держать востро. Прежде чем платить, неплохо бы хоть как-то проверить, а не может ли оказаться так, что приобретено то, чего не хотели, а значит и не нужно.

— Полностью разделяю точку зрения Ваших учителей, — произнёс Абель. — Acheter le chat en poche я Вам не предлагаю. Дебаркадер в десяти туазах отсюда, можете сами во всём убедиться.

Действительно, выйдя через 'хозяйственную дверь' и обойдя 'Два дуба', мы спустились с Дюбуа к берегу реки, где уткнулись в большой плавучий или стоящий на сваях (было не разобрать) деревянный ангар с причалом, у которого покачивались несколько лодок и баржа с мачтой. У приоткрытой двери, встроенной в широкие ворота, стоял наш кучер Модест и о чём-то разговаривал с мужчиной в длинном плаще, из-под края которого вместо ноги была видна широкая деревяшка. Заметив меня, кучер тут же прекратил беседу, и, взбодрившись как старый конь, почуявший близость к дому, поспешил ко мне.

— Модест, даже не стану спрашивать, каким ветром тебя сюда занесло, — недовольно проворчал я. — Карету видел?

— Отличная кагета, монсеньог. Ничего лучше в своей жизни не видел.

Карета оказалась немного выше нашего прежнего дормеза и чуточку шире, как и описывал Абель. Качество материала, из которого она была сделана, не оставляло даже намёка на недостатки. Кузнецы, литейщики, резчики по дереву, шорники, обойщики, маркетри и столяры — все сработали на высшем уровне. Стальные рессоры, медные стяжки, различные породы дерева, цветное стекло и даже свечные фонари. Изнутри салон выглядел как комнатка отдыха падишаха. Два шикарных дивана с обивкой шёлком и бархатом, один из которых можно было разложить, превратив его в кровать. Узорчатые тяжёлые шторы с бахромой и кистями с вплетёнными золотыми нитями, зеркала и даже откидной столик в двери, наподобие тех, которые можно встретить в плацкартных вагонах моего времени. Это был лимузин начала XIX века и стоил бешеных денег, если бы не одно но! Карета явно была краденная и все манипуляции по затиранию герба бывшего владельца и привязывания цветных лент не отменяли этого 'но'.

— Сколько? — спросил я у Дюбуа, когда закончил осмотр.

— Сорок тысяч франков, — сухо произнёс тот.

Если перевести сорок тысяч в золото, то выйдет один брусок почти в тринадцать килограмм. Именно в таких брусочках хранится золотой запас России и приобрести на него можно было ой как много. Выйдя из ангара, я оказался под каплями дождя и сквозь наплывшую серость вдруг увидел огонёк — видимо, в 'Двух дубах' подкинули поленьев в печь и искры устремились из трубы в небо. Следуя как корабль на огонь маяка, я скорым шагом пошёл по тропинке и, не доходя несколько шагов до 'хозяйственной двери', увидел валяющийся под поленницей дров какой-то резной деревянный герб — меч на зелёном поле , выполненный в виде детского щита. 'Так вот, что было закреплено на двери, — подумал я. — Даже прятать не стали'. Как-то не заладился у меня разговор с Абелем Дюбуа, который с самого начала был таким многообещающим. Дать на себе нажиться таким бессовестным образом с бумагами я ещё мог, но не надо же считать себя самым хитрым. Казалось бы, — мелочь, ан нет — из таких мелочей и создаётся репутация. Ещё не зная как переломить настроение, я вернулся к столу и не стал рассказывать Полине, что осматривал новую карету.

А тем временем дождь прошёл. Серые булыжники с выпуклыми блестящими от воды спинами устилали путь по улицам Льежа, фыркая брызгами, когда на них опускалась толстая подошва носильщика портшеза. Не доверяя словам Дюбуа, я решил проверить мастерскую Каросини и не сильно удивился, когда увидел за работой и мастера, и его совершенно здорового сына, и шестерых подмастерьев. Не могу сейчас объяснить причины невнятных ассоциаций и обрывочных логических звеньев, мгновенно промелькнувших в моей голове — как-то всё сложилось само собой. Мне стало предельно ясно: мошенники есть и были во все времена. Осталось только выяснить, каким образом они хотели провести аферу. Ведь на привлечение сил правопорядка они вряд ли решились бы, а вот устроить маскарад с переодеванием — запросто. Впрочем, вариантов 'сравнительно честных способов отъёма денег' огромное число и к моему удивлению, ответы на мои вопросы дал наш кучер.

Утром, задолго до завтрака я получил послание, которое принёс лично Джузеппе. Записка на сероватой почтовой бумаге, как я успел заметить, взятая со стола в фойе гостиницы, была начертана уверенной рукой без клякс и помарок. Составитель текста не потрудился добавить ни приветствий, ни извинений по поводу раннего часа, ограничившись лишь парой слов: 'Combien voulez-vous y mettre. Abel Dubois ' и рисунком кареты.

Я положил послание на столик и произнёс:

— Предупредите месье Дюбуа, что как только оденусь, я буду к его услугам. И ещё, Джузеппе, велите оседлать и вывести моего коня.

Раскрыв рот, отельер воззрился на меня.

— Монсеньор, месье пришёл пешком.

— И что это меняет?

— Будет исполнено.

Не прошло и двадцати минут, как я спустился в фойе. Дюбуа ожидал меня сидя за столом, на котором он, несомненно, и писал записку.

— Вы ведь не философ-натуралист, месье Дюбуа, верно? — отбросив все политесы, произнёс я.

— Совершенно верно.

— В таком случае слушайте моё предложение.

Я оставлял ему ремонтирующуюся карету в Льеже с условием её обязательного возврата в бюро дилижансов в Кале и правом на получение залогового депозита, а также некоторую сумму денег, столь ему необходимую. Взамен я забирал предложенное транспортное средство и фрахтовал баржу у его приятеля на рейс по реке в одну сторону, по собственному разумению и получил на всё полное одобрение. И когда все нюансы были утрясены, страшный грохот сотряс окна. Видимо, на месте известной ямы столкнулись экипажи, и один из них, а может быть, и оба опрокинулись. Лошади жалобно заржали, а потом раздались оглушительные проклятия. Я и предположить не мог, что человеческий голос способен пробиться сквозь толстые стены гостиницы, однако это было именно так. Дальше — хуже. Обиженный несправедливыми упрёками кучер ответил обидчику, и словечки он употребил более чем ядрёные. Я сомневаюсь, что смог бы перевести этот диалог — некоторые выражения мне были в новинку и слова, которые я услышал, совершенно не вязались с целомудренными жителями города. Утро, впоследствии ставшее столь значительным для всего нашего путешествия, открывало ранее закрытые для наших глаз обочины жизни. А вот, Джузеппе, наоборот, потупил глазки и незаметным жестом отослал мальчишку-помощника на улицу. Сто к одному, в этот день в гостинице появятся новые постояльцы.

* * *

(событие, которое я не мог видеть, произошедшее после того, как мы с Полиной покинули заведение 'Два дуба')

В тот вечер завсегдатаи таверны 'Два дуба' продолжали пить и время от времени, в зависимости от пристрастия, перебрасывались в карты или кости при свете толстых восковых свечей. Среди этих завсегдатаев был и сидевший за столом напротив очага Дюбуа, который с тех пор, как устроился в мэрии, не забывал о своей второй жизни, зарабатывая на безбедное существование мошенничеством и воровством. Ему давно уже следовало уйти домой, в комнатушку неподалёку от кафедрального собора, которую он снимал для отвода глаз на скромное жалованье чиновника. Но сегодня вечером он остался в 'Двух дубах', потому что в заведение зашёл человек, заинтересовавшийся им.

Незнакомец в опрятной, но промокшей одежде, с толстой тростью в руке, чем-то похожей на здоровую дубинку, и с большой чёрной собакой с широким ошейником, идущей за ним по пятам, целенаправленно направился к Абелю. Не спрашивая разрешения, он повесил плащ на гвоздь у очага и уселся на свободное место. Посетитель, судя по его внешности, приехал, вероятно, этим днём и только недавно нашёл место для постоя, так как щёки его темнели и не видели брадобрея сутки или двое, а волосы требовали ухода. Костюм из недешёвой шерстяной ткани нёс на себе следы дороги, зато сапоги, явно испанской кожи, хотя и покрыты грязью, явно были недавно чищены. В общем, странный человек с собакой.

Абель принялся рассматривать этого мужчину и не мог понять, что его тревожило. Может, отчасти потому, что незнакомец явно кого-то поджидал, если судить по взглядам, которые тот бросал на дверь всякий раз, когда она открывалась. Либо потому, что оценивал каждого из сидящих за столом как товар: этот стоящий, а тот никчёмный. В конце концов, Дюбуа, которого разбирало любопытство, жестом велел гарсону принести вина и предложил гостю выпить.

— Кого-нибудь ожидаешь, дружище? — спросил Абель.

Человек, словно не слыша вопроса, лишь погладил набалдашник трости, а потом резко взглянул на Дюбуа. Он был моложе, чем поначалу представилось Абелю, — двадцати пяти, возможно, тридцати лет, хотя его карие глаза над выступающими скулами — глаза злые — казались немолодыми.

— Ждёшь кого? — переспросил Дюбуа.

— Может быть, — произнёс он. — Но, кажется, я совершил ошибку.

— Решив, что твой приятель сегодня окажется здесь?

Человек не сразу поддержал предложенную беседу, а подался вперёд и, взяв бутылку в руку, наполнил свой стакан, после чего буркнул:

— Что завернул сюда.

Дюбуа посмотрел на него недоумённо и расхохотался, а потом намекнул незнакомцу, что время пойдёт быстрее за дружеской партией в фараона или в обществе толстушки Мими. Но так как Мими сейчас занята, то остаются только игры. Абель считал себя хорошим игроком в карты, хотя ему редко удавалось найти человека настолько глупого или пьяного, чтобы тот согласился играть с ним. Но сегодня вечером ему, кажется, повезло, потому что незнакомец сказал:

— А почему бы и нет?

Всякий завсегдатай 'Двух дубов' мог объяснить новичку, почему нет, но они предпочли не делать этого. И вот Дюбуа и его новый партнёр по игре оказались перед нераспечатанной колодой карт. Друзья Абеля, с суровыми лицами и плотоядными взглядами, подвинулись к столу и сгрудились, точно стервятники, в кругу дымного света. Дюбуа играл хорошо и расчётливо. После второго круга ему выпала дама треф, и он стал сдающим. Через три тура он избавился от своих карт и стал подсчитывать штрафные очки играющих, следя за незнакомцем. Тот, казался равнодушным к тому, сколько сантимов он теряет, как будто это его почти не заботило. Он просто протянул руку к широкому ошейнику, извлёк из него монету в пол франка и бросил на стол. А потом ещё раз и ещё, а большая чёрная собака, лежавшая у его ног, лишь внимательно поглядывала на хозяина. Точно так же её хозяин смотрел на дверь каждый раз, когда она распахивалась, и подливал после этого вина в свой стакан. Дюбуа, естественно, не возражал против того, что это совершалось из его бутылки. С каждым глотком терялась сосредоточенность, а что может быть лучше пьяного соперника, ведь незнакомец только больше проигрывал.

— Может, удвоим ставки? — предложил одноногий шкипер.

Незнакомец кивнул, мол, как хочешь.

— Сегодня без меня, — произнёс игрок, сидящий по правую руку от гостя.

— Как скажешь, Модест, — усмехнулся Дюбуа. — Сходи на кухню, там тебя дожидаются хлебные корки для лошадей. А игру оставьте для настоящих мужчин.

Через кон стол покинул ещё один игрок, и карты сдавались уже на троих. Вскоре право раздачи перешло к незнакомцу. Он вновь глотнул вина, посетовал на опустевшую бутылку и стал небрежно тасовать колоду всё с тем же полным равнодушием, отчего опешили даже смотревшие на них завзятые игроки. Выпить практически в одиночку целую бутыль, и продолжать играть на деньги, нужна была не дюжая сила воли. Через две партии незнакомец развёл руками и сказал:

— Монеты кончились. Тут дают в долг?

В тех кругах, где вращался Абель, за игровым столом в долг, конечно давали. Но ещё через четыре партии ситуация повторилась.

— Ставь своего пса! — предложил шкипер.

Абель раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Колода была краплёная, а ловкость натренированных рук отменная. Он знал, что у него или у шкипера будут те карты, которые надо.

— Хороший пёс, — тем временем продолжал шкипер. — Я бы дал пять франков.

— Не пойдёт, — сухо ответил незнакомец.

— Лучше давай испанские сапоги, что на тебе надеты, — предложил Абель.

— Пусть так, — улыбнулся шкипер. — Сапоги против пяти франков.

— Сорок франков, — поправил незнакомец. — Они приносят удачу. За сапоги сорок франков.

Ни одни сапоги не стоили такую сумму, даже непромокаемые козьи ботфорты льежского епископа, считающиеся самой дорогой обувью, но Дюбуа потёр руки. Бывало, он нарочно проигрывал, самую малость, чтобы успокоить подозрения, но никогда не оценивал за столом вещь, вдвое меньше от цены скупщика. Однако в этот раз он собрался обобрать незнакомца до нитки и произнёс:

— Играем! Но теперь каждое очко по франку.

Однако с новой раздачей что-то пошло не так. Две дамы у незнакомца позволили закончить ему первым. Следующая партия прошла ровно, и гость расстался лишь с двумя монетами, а вот две последующих вышли с крупными неприятностями. У Дюбуа оставались на руках десятки и девятки, и незнакомец не только закрыл долг, но и оказался в выигрыше. Абель выпил, вытер рукой рот, забыв о платке и засопел. Ему захотелось вернуть свои деньги и увидеть, как с лица незнакомца сползёт это холодное выражение невозмутимости. Спустя двадцать минут ситуация немного выровнялась и гость заявил:

— Как-то скучно проходит игра.

— Так заставь свою собаку полаять, — сострил шкипер.

— Если мне потребуется, я любого заставлю лаять, — посмотрев на шкипера пронизывающим взглядом, вернул остроту незнакомец.

— Так уж любого? — весело переспросил Дюбуа.

— Проверим?

— Давай, — произнёс Абель.

— Повысим ставку до ста франков за очко, — тут же предложил незнакомец.

Шкипер отрицательно закачал головой, стараясь отговорить товарища от необдуманного поступка, но Дюбуа было не остановить.

— Играем вдвоём, — с жаром произнёс он.

— Новую колоду сюда! — приказал, как щёлкнул хлыстом гость.

Спустя некоторое время Абель оказался с веером из карт, и над столом прозвучала фраза, подобная приговору:

— Теперь ты мне должен четыре тысячи двести франков.

Дюбуа схватился за край стола. Он видел, что вокруг них собралась целая толпа зевак, и их рожи с глиняными трубками между оскаленных зубов излучали злорадство. Они упивались его проигрышем.

— Я заплачу тебе завтра, — пробормотал Абель.

Незнакомец мягко возразил:

— Нет. Прямо сейчас.

Последовало долгое молчание, за время которого личность незнакомца подверглась переоценке. Из жертвы он превратился в хищника, и его когти настолько крепко вцепились в добычу, что зрители с ещё большим интересом устремили взгляды на Дюбуа. Что же он предпримет?