Я тебе верю!

Гена закурил, ловко выпустил несколько аккуратных колечек дыма, и встретившись взглядом с Толиком, примирительно завершил:

-Ладно, фигня все это...

-Ну, а сам-то ты, что делал? Учился хоть?

-Не, — отмахнулся Гена, — восьмилетку в деревне кончить успел, а тут, он сказал — дыши ровно, у меня самого семь классов и коридор, а твои ученые так живут? Своего-то, правда, учит. В Англию отослал. На каникулы приезжал. Год всего проучился, а как будто из другого теста его сделали — классный пацан стал, а был — ни рыба, ни мясо. Я с ним в теннис резался до усрачки, так только два гейма у него выиграл.

-А он про тебя знал? Сын-то?

-Не думаю. А я молчал, как рыба об лед. Что ж я, тупой, в натуре? Да меня б зарыли в землю живьем, и никто б не узнал, где. Там свои понятия.

-А это самое, ну... Где он тебя трахал?

-У них там целая компания таких собиралась. Мужиков, я имею в виду. Все свои, проверенные. Раз в месяц примерно. Мальчишники, как он это называл, устраивали. То у него в сауне, то еще у двух. Прикольно поначалу было смотреть, что они там друг над другом проделывали. Я им прислуживал в предбаннике голышом. Иногда вместе с девчонкой, тоже лет четырнадцати, ее другой привозил. На все вкусы, короче, молодое мясцо. Но дотронуться до меня никому не давал, это факт. Пялил меня только сам. Правда, случалось, под настроение, особенно, когда нажрется, у них на глазах. Некоторые смотрели, подрачивали, но меня не трогали.

-То-то ты и разделся так ненапряжно на публике, — вставил Толик.

Гена усмехнулся:

-Напряжно было. Одно дело, где все свои, а тут — в метро. Говорю ж тебе — обкуренный был. Надо было чем-то себя оглушить, когда свалил в свободный полет. Мне ж и, правда, идти некуда. Ты б на такое решился?

-А ты, как решился?

-Да мне делать ничего больше не оставалось. Он пацана рыжего привез мне на замену. Еще моложе, чем я был, когда к нему попал. Поселил его в мои апартаменты, а меня в каморку возле гаража — теперь, говорит, твое дело машины мыть. У него их там аж четыре стояло. Ну, а пацан нашел в компе мою переписку с мужиками...

-С какими мужиками? — не понял Толик.

-По гей сайтам лазал. Я ж чувствовал, что он ко мне охладел последний год. Вкус его знаю — мальчиков молоденьких любит, а я уже вырос. Тоже хотел подобрать замену, к кому бы приклеиться. Не в деревню же возвращаться? Только без толку все — на этих сайтах одни виртуалы, да пидоры старые. Я, дурак, кэш не почистил, ну, а этот вундеркинд ему все и выложил. Он избил меня до полусмерти и запер на ключ. Неделю отлеживался в своей каморке. На мальчишники меня уже не брал, три месяца я сидел, запертый в гараже. Потом терпение лопнуло, говорю — сделай мне прописку московскую и отпусти по-человечески. А он — типа, ты еще условия мне ставить будешь? И вообще, говорит, ты слишком многим мне обязан, чтобы уйти. Что же я, говорю, всю жизнь машины у тебя тут мыть буду? А он — будешь делать, что прикажу. Ну, я и подорвал сразу, как он уехал.

-И охрана отпустила?

В глазах Гены зажегся лукавый огонек:

-Ты думаешь, меня в натуре можно в каморке спрятать? Я ж за пять лет этот дом изучил до последнего камешка. Нашел, как выбраться. Еще и прихватил кое-что...

Он запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил банковскую карточку:

-Знаешь, сколько у него здесь?

Гена достал из заднего кармана джинсов чек банкомата и показал Толику.

-Где ты ее взял? — спросил тот, посмотрев сумму, — Ты думаешь, он ее уже не хватился?

-Нет, — потряс головой Гена, — Она у него на коттедже хранилась, только я знал — где. При себе у него другие есть, эта, вроде, как заначка. А он до субботы там не появится, стопудово.

-А SMS сервис?

В глазах Гены отразилась растерянность:

-Не знаю. Но вчера стоху штук снял, сегодня — прошло нормально. Больше просто банкомат разом не выдает. Может, он не подключен? Или на другую симку завязан — у него их несколько.

-А пин-код откуда узнал?

-Подсмотрел случайно, когда он ей расплачивался при мне.

-И он не заметил?

-Он датый был в сиську, сам только со второго раза набрать сумел. Долго рассказывать...

-Ты ж не только сбежал, ты его ограбил. Думаешь, он тебе это простит?

-Я ограбил? А он?

-Ты поставь себя на его место! Ты бы простил?!

-Да ты думаешь, это для него такие крутые бабки? Ты бы видел, сколько он проигрывал за одну ночь!

-Это его дело! То он сам проиграл, а это ты у него сп...дил!

Толик разволновался и не заметил, как вылетело матерное слово. Они уже почти кричали, и немногочисленные посетители кафе повернули на них головы. Заметив это, ребята замолчали и закурили, уставившись каждый перед собой.

-Давай уедем, — тихо проговорил Гена, поднимая на Толика глубокий, полный надежды взгляд.

-Куда? — так же тихо отозвался Толик.

-Не знаю. Куда-нибудь, где нас никто не найдет. В деревнях много брошенных домов — купим дом. На первое время нам хватит, а потом заведем пасеку, кур, коз, кроликов начнем разводить, огород посадим. Будем жить друг для друга и е...ись они все конем со своей крутизной!

Толик молчал.

-Ты мне веришь?! — воскликнул Гена, глядя ему в глаза пронзительным взглядом, — Я тебе поверил, а ты веришь?!

Толик поднялся из-за стола.

-Кончай материться и истерить, — спокойно ответил он, направляясь к выходу, — Пошли.

Они молча вышли на улицу и опять закурили, присев на низкий забор вокруг газона.

-Я домой хочу съездить, — тихо сказал Гена, — Меня ж, как тогда увезли пять лет назад, я с тех пор там не был.

-А тебе не кажется, что именно там он будет тебя искать в первую очередь?

-Мне кажется почему-то, что не будет.

-Может, уже ищет. Ты думаешь, ему уже не доложили? Почему ты в этом так уверен?

-Я не уверен... Но кажется, насколько я его знаю. Попадусь — замочит, факт, но что б искать? Делать ему больше нечего... Может, даже рад будет, что избавился. Я ж ему больше не нужен — отработанный материал. А потом, можно зарыться так, что тебя никто по гроб жизни не найдет. Главное — свалить куда-нибудь подальше. Москва — это не Россия, а как живут в деревне, ты не знаешь, зато я знаю. По телеку тебе этого не покажут.

Толик молча курил.

-Давай только съездим ко мне домой, — вдруг с затаенной мольбой в голосе проговорил Гена, — Я прошу тебя.

-Куда ехать? — серьезно спросил Толик, бросая окурок.

-Не так далеко — Тверская область.

-На поезде?

-На поезде неудобно — пересадка в Лихославле, да и ходит он там не каждый день, а сейчас, может, и вообще отменили. Автобус есть до райцентра, — Гена взглянул на часы, — В три часа отходит. Кстати, к Нинке заедем.

-Кто это? — спросил Толик.

-Сестренка моя старшая, — с грустной нежностью ответил Гена, — Она мне вместо матери была.

На последних словах голос его дрогнул, а лицо на какой-то миг исказила судорога.

-Поедем, — решительно сказал Толик, крепко сжав его локоть.

-Спасибо тебе, — серьезно, с чувством сказал Гена.

Они поднялись и направились к Никулинской улице.

-Сейчас зайдем ко мне домой, соберем вещи, — сказал Толик.

-Какие вещи? У меня нет ничего, — развел руками Гена.

-У меня найдутся. На всякий случай надо — белье, одежду теплую, — рассудительно ответил Толик, — И сестры может дома не оказаться, и... ты лучше меня знаешь, что всякое может быть. Да и рано еще, если, ты говоришь, автобус в три часа. Посидим лучше дома.

-Далеко еще?

-Вон тот дом, видишь? — Толик указал взглядом.

-Спасибо, — опять сказал Гена.

Скоро они вошли в квартиру, чисто убранную заботливыми руками мамы. При воспоминании о ней, у Толика сжалось сердце. Ему вдруг показалось, что он ее может больше никогда не увидеть. Однако, глядя в ставшие вдруг какими-то почти по-детски наивными глаза Гены, с надеждой смотревшие на него, не мог отказаться от принятого решения.

-Раздевайся, разувайся, — сказал он ему, кивая на вешалку, — Я дома босиком хожу, но, если хочешь, надень мои тапки.

-Не, я тоже... — Гена стащил с ног носки, оставшись в джинсах и футболке.

-Проходи в комнату, включай телек, а я поставлю чайник и маме позвоню.

Толик прошел на кухню, налил и включил чайник, а потом уединился в другой комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

-Мама, это я... Нет, недавно... Да, спасибо, ты, как всегда, молодец, все очень вкусно... Нет, в институте не был... Мама, у меня к тебе дело есть... Нет, ничего случилось... Отец в командировку едет на неделю в Питер... Ничего, у меня есть возможность поехать с ним... Просто погулять, посмотреть город... Да, но возможность подходящая и мне это ничего не будет стоить... Дорогу он оплачивает... В гостинице на диване — у него полулюкс... Один, он едет по работе... Он работать, а я гулять по городу... Он сам предложил... Мама, ты расстроилась?... Ну, я же чувствую по голосу... Не переживай, мама... Пропущу неделю, до сессии еще далеко... Нет... Нет... Обещаю тебе... Позвоню обязательно... Нет, не успею, мы едем вечерним Сапсаном... Мамуль, очень тебя прошу, не переживай, или я никуда не поеду... Хочется... Хорошо... Возьму обязательно... Спасибо, мама... Целую... Пока.

Толик нажал отбой и еще долго сидел на диване, задумчиво глядя перед собой. Потом он вытащил из Айфона сим-карту и достал из комода свою самую первую старенькую Nokia, с которой когда-то пожалел расставаться. На всякий случай, он поддерживал ее в рабочем состоянии, постоянно подзаряжая, чтобы не вышел из строя аккумулятор, не исключая, что когда-нибудь она еще сможет сослужить ему службу, и вот такой момент настал.

Толик вставил в нее 'симку' и посмотрел на исцарапанный и треснувший черно-белый дисплей. Верная Nokia отозвалась характерным сигналом и высветила полную готовность к работе. Толик сам не знал, зачем он это сделал, но показалось, что так будет надежнее, чтобы не остаться без связи там, где он сам не ведал, что его ждет. Он засунул ее в карман, положил Айфон в комод и вышел в соседнюю комнату.

Гена сидел в кресле, подобрав босые ноги, и смотрел в тихо звучащий телевизор, на экране которого мелькали кадры какого-то клипа. Его вид в этой позе и в этом кресле был настолько естественным и домашним, что Толику вдруг не захотелось никуда ехать. Его захлестнуло желание, чтобы Гена остался здесь навсегда. Ходил, лежал, сидел вот так в этом кресле и никогда бы не покидал его.

Гена оторвал глаза от телевизора и посмотрел на него. Их взгляды встретились, и Толик подошел вплотную. Гена с блаженной улыбкой как-то совсем по-детски потянулся, расстегнул джинсы, и спустив их до колен вместе с трусами, почти сложился в кресле пополам, подняв кверху ноги и обхватив их под коленками руками. Его глаза горели нежностью и страстью.

-Е...и, — прошептал он.

-Я тебя просил так не говорить, — тоже еле слышно отозвался Толик, опускаясь на колени и расстегивая джинсы.

-Тогда трахай, — улыбнулся Гена.

-Я бы хотел войти, — улыбнулся в ответ Толик.

-Войди, — нежно проговорил Гена, прикрывая глаза.

И Толик вошел. Вошел плавно и глубоко. Чувствовалось, что отверстие у Гены разработано сильно. Толик терся щеками о холодные пальцы ног Гены, лежащие на его плечах, смотрел на бывшее сейчас самым желанным для него лицо и испытывал наслаждение оттого, что он стал, наконец, с ним одним целым.

Толик чувствовал Гену. Чувствовал всего без остатка, и хотелось чувствовать еще сильнее. Он жил сейчас только этим чувством, которое не оставляло места ни для чего другого. Он делал плавные движения и упоенно ловил страстное дыхание Гены. Вот к нему добавились блаженные стоны, и Толик непроизвольно тоже начал постанывать, ощущая приближение момента, когда забываешь обо всем на свете. Наверное, Гена почувствовал это тоже, потому что вдруг до боли сжал ладонями его ягодицы, с силой притянув их к себе. Они оба издали громкий сладостный стон и Толик заметил, что момент пришел к ним одновременно.

Толик сполз на пол и прижался щекой к коленкам опустившего ноги Гены. Они еще долго сидели так, пока не раздался хриплый синтезированный голос говорящих часов из другой комнаты:

-Тринадцать часов ровно.

-У нас не больше часа, — сказал Толик, поднимаясь, — Иди, сделай кофе, а я соберу вещи. Надо еще поесть немного — я сказал маме, что кушал дома. Подарки уже купить не успеем.

-Какие подарки? — спросил Гена, тоже вставая.

-Ну, сестре твоей, матери...

-Пять тысяч подарю — будет самый лучший подарок, — придерживая не застегнутые джинсы и направляясь в ванную, ответил Гена, — Для них это крутые бабки, в отличие от того, кого я, как ты говоришь, ограбил.

Толик сполоснулся над мойкой в кухне, застегнул джинсы, включил еще раз успевший остыть чайник и вытащил из шкафа рюкзак.

-Ты что, на Северный полюс собрался? — спросил, подходя, Гена и видя, как он набивает его теплыми вещами.

-На всякий случай, — ответил Толик, запихивая поверх всего, сложенное в несколько раз, большое и теплое старое покрывало.

-Ну, а это-то зачем? Мы что, в поле ночевать будем?

-А ты можешь сейчас с уверенностью сказать — где? — вопросом на вопрос ответил Толик, опять почувствовав себя взрослым.

Гена промолчал.

-Пошли. Пьем кофе и выходим, — твердо сказал Толик, застегивая рюкзак.

Гена поднял на него взгляд, напомнивший тот, что у него был ночью в кухне у Натальи. И слова прозвучали примерно тем же голосом. Правда, сами слова на сей раз были другими:

-Неужели я все-таки не ошибся в тебе?

4.

В областной центр автобус пришел, когда уже стемнело.

Утомленные предыдущей почти бессонной ночью, они почти всю дорогу проспали, ворочаясь на хоть и обладавших высокими откидными спинками, но весьма жестких сидениях. Открывая глаза, Толик смотрел в окно и видел одно и то же — пустые, поросшие бурьяном поля, да очаровывавшие красотой ранней осени леса, заросшие сушняком и вымахавшими возле дороги в человеческий рост сорняками.

Иногда попадались населенные пункты. Ближе к Москве их было много — преимущественно коттеджные поселки, демонстрирующие фасадами своих домов в два, а то и в три этажа, финансовое благополучие их владельцев, но чем дальше автобус удалялся от столицы, тем более убогим становился пейзаж за окном. Теперь больше мелькали заброшенные или полузаброшенные деревни со старыми деревянными домами, окруженными дощатыми заборами. Некоторые покосились от времени, некоторые были вообще брошены на произвол судьбы, а окна заколочены досками.

'Выжженная земля, — подумалось Толику, — Стругацкие. Пикник на обочине. Живая декорация...'

Иногда автобус останавливался. На одной из таких стоянок они проснулись и вышли покурить. Автобус стоял на грязной, покрытой лужами площади какого-то городка возле небольшого бетонного здания автостанции, стеклянные витражи которого наполовину были заменены листами фанеры. Площадь окружали двухэтажные дома с облезлыми стенами и проржавевшими крышами. Единственно, что выглядело ухоженным, были недавно оштукатуренный храм напротив, да окрашенный серебристой краской памятник Ленину, с неизменно простертой рукой, перед зданием справа, на фасаде которого уныло висел государственный флаг.