Моего пса зовут "Враг"

— Ах ты, щенок! — со смехом воскликнул лесник, поднял руку, чтобы потрясти сидящего рядом мальчика за плечо — но остановил её в воздухе.

Сейн помедлил. И вдруг, глядя в сторону, сунулся под руку сам.

* * *

Лесник позволил себе наутро поспать подольше. Почти на три часа больше обычного. Вчера... точней — сегодня они с мальчишкой-сторком сидели на крыльце, разговаривали и пели, чуть ли не до рассвета. И сейчас он был уверен, что Сейн спит без задних ног — и очень удивился, обнаружив, что диван пуст, а постель убрана.

— Так, — обронил лесник задумчиво. Вышел на крыльцо и огляделся. Повторил: — Так.

Эти самые задние ноги сторка торчали из кабины расчехлённого вертолёта — очень удобно и вальяжно, одна на другую. Ребристые толстые подошвы рабочих ботинок выглядели как-то непреклонно-уверенно. В кабине что-то пощёлкивало, а ещё слышалось негромкое довольно мелодичное пение.

— Так, — в третий раз повторил землянин, неспешно спускаясь с крыльца. Пересёк двор, обошёл вертолёт и ловко извлёк мальчишку наружу. Следом из кабины посыпались инструменты. Сейн не протестовал, только хлопал глазами. — Давай отсюда, — не грубо, но решительно и непреклонно землянин довёл сторка за шиворот до границы площадки и сильно шлёпнул ниже спины. — Давай, давай. А то навертишь там — уже никакой механик обратно не развертит. А то я вашего брата не знаю.

— Откуда же вы нас знаете, у вас же не было раньше знакомых сторков...

— Я не про сторков, я про мальчишек. Иди, иди, иди. Завтракать будем.

— У меня... как это... дядя был пилотом оринтоптера, — в голосе Сейна не было обиды, только азарт. — Знаете, что такое оринтоптер?

— Да уж как не знать... — проворчал Дядя Толя.

— Ну там же тот же самый принцип. Я даже летал. Сам. И чинил, не то... не то, что вы, — голос мальчишки стал на секунду лукавым, а потом превратился в просительный: — Давайте я посмотрю, ну вдруг я разберусь?!

— А вдруг ты доломаешь? — в тон ответил вопросом Дядя Толя.

— Да не доломаю я! Я уже почти понял, в чём там дело, а тут вы!.. Там же всё просто! Только... — Сейн замялся. Дядя Толя, внимательно на него смотревший и так же внимательно слушавший, дополнил:

— ...нужно руки тем концом воткнутые иметь. Ладно. Признаюсь — тут я бездарь. Ну... — он махнул рукой. — А! Лезь! Сколько того механика ждать...

И удивлённо качнулся — Сейн вдруг широко ухмыльнулся, резко, пронзительно свистнул в кольцо из пальцев и высоко подскочил, мгновенно выкинув ноги на шпагат. А, приземлившись, молнией метнулся в кабину.

— Мальчишка и есть мальчишка, — со странной задумчивостью и даже лёгкой растерянностью сказал землянин, глядя ему вслед.

* * *

Сторки не унижаются до того, чтобы испытывать к вихт (1.) какие-то чувства. Ненависть — не исключение. Ненавидеть не-сторка — это слишком большая честь для объекта ненависти. Презирать — тоже.

1. Любое разумное существо не-сторк, дословно — "нечто"

Озлефр кен ло Уарт токк Уарт ап мит Хэлмон понял, что он против всех правил ненавидит землян, когда услышал призыв к сдаче. Землянин кричал: "От вэйг риз'он!" Озлефр тогда не поверил своим ушам. Землянин призывал, коверкая язык Народа, чтобы они, сторки, сдались в плен землянам, как равным! "От вэйг риз'он", не "от вэйг луйт'аг"!

Землянин просто плохо знал язык. Но в его словах чудилось специальное издевательство.

А через день убили Оксафа.

Оксаф был на одну весну младше Озлефра. И, сколько Озлефр помнил себя, младший брат выворачивался из себя, чтобы показать, что он ничем, нисколько не хуже старшего. Временами старшему казалось, что Оксаф просто ненавидит его, Озлефра, за эту одну весну разницы, которую не преодолеть, даже если прожить сто жизней.

Они уходили по развалинам вдвоём после того, как земляне заставили рассеяться их маленький отряд. И наткнулись на пилота оринтоптера, который с переломанными ногами лежал в одном из двориков. Пилот был настоящий, не из наскоро подготовленных на местных курсах. Он лежал без сознания, а с другой стороны во дворик ворвались вооружённые туземцы.

Они не думали, что тут есть ещё сторки — кроме упавшего пилота. И смешались, отступили, оставив несколько трупов. Озлефр был старше на весну. И сильней на весну. Он поднял пилота на спину и поволок. А Оксаф остался, гордо поглядев на брата, который уходил из боя. И туземцы не смогли преследовать Озлефра, несущего раненого — потому что Оксаф принял этот бой...

...Озлефр видел брата живым ещё один раз. Он дотащил пилота до линии обороны и тут же рванулся назад. К брату, над которым в дни мира насмешничал или — просто не замечал.

Но брат уже сам шёл навстречу — через площадь, на которой лежал разбитый оринтоптер. Шёл, тяжело волоча ногу и опираясь на какую-то палку. В левой он держал земной пистолет и стрелял из него по преследующим туземцам. Те боялись выйти на площадь, палили из руин, и Озлефр крикнул брату: "Ложись!" — и сам пополз навстречу. Оксаф тащился через площадь, стрелял и потом смотрел вперёд огромными, полными ужаса и отчаянья, глазами.

Потом Озлефр увидел землянина. Возвышавшийся над туземцами на голову, он встал, широко расставив ноги, на развалинах. Поднял длинную винтовку.

Озлефр опять крикнул: "Ложись!" Крикнул, выворачивая криком душу. Но брат, наверное, не понимал его. Видел и не понимал. Наверное, ему было так больно, что он просто стремился скорей дойти до старшего брата. Ведь было же и такое, что Озлефр утешал и защищал младшего, когда тому было плохо или когда требовалась эта защита.

Раненый, еле бредущий, он верил, что брат, брат, который старше на целую весну, защитит и теперь.

Землянин выстрелил. У Оксафа мотнулась голова и он сразу упал. Неловко, боком. Тяжело. Мёртво.

Озлефр помнил, что заревел, как дикий зверь. Что вскочил. Что бежал и стрелял, стараясь попасть в землянина, но впереди метались эти ничтожества, эти рабы, животные... И что он вынес брата, у которого была прострелена голова.

Мёртвого...

...Он попал в плен раненым. Многие взрослые сторки попадали в плен совершенно целыми. Очень, слишком многие. Он — нет. У Озлефра была в пяти местах перебита взрывом правая рука и разорван живот. Когда землянин нагнулся, чтобы поднять его, Озлефр напрягся и вцепился зубами в подбородок землянина — единственное открытое место. Вцепился так, что зубы стали крошиться о кость, так, чтобы их никто не разжал, даже когда отрубят голову.

И потерял сознание...

...Сейн был первым, кого он увидел из "своих". И, наверное, из-за Сейна он раздумал умирать. У него и раньше были друзья, но такого, как Сейн, не было никогда. И странным казалось, что эта дружба родилась в лагере для пленных.

Но ненависть никуда не делась. Это было постыдно, но он ненавидел землян, как ненавидят врага-сторка.

Ненависть стала только больше, когда Сейн объявил, что больше не будет участвовать в набегах. Что он идёт работать. И в этом тоже были виноваты земляне, земляне, земляне!!! Это они унизили Сейна, которого Озлефр любил — наверное, больше любил, чем близких. Это они, только они, были виновны во всём, что сейчас творилось в Галактике, это они, они были виноваты, их нельзя было простить, нельзя было спокойно жить в мире, где есть они; в миллионы раз больше нельзя — в мире, где они есть и где они победители!

Озлефр решил для себя: когда он вернётся домой, то он найдёт таких же, как он сам. Их не может не быть — детей Народа, которые будут драться дальше. Они не уступят землянам, они будут драться, пока не победят или не погибнут все!..

...И всё-таки Озлефр кен ло Уарт токк Уарт ап мит Хэлмон был мальчишкой. Мальчишка не может жить одной ненавистью, она ещё не способна откладываться в его душе тёмными тяжкими пластами, как бывает у взрослого. Вот и в этот раз — взгляд Озлефра упал на воду ручья, до которого он дошёл, сам того не замечая, и весёлые золотые блики отвлекли его мысли, а потом он увидел в воде, в тени большого камня, двух длинных рыбок, которые, словно соревнуясь друг с другом, юрко шевелили длинными телами... и — оп! Одна неуловимым движением оказалась впереди другой. Но ненадолго — первая сделала такое же странное движение и оказалась снова перед второй. На чешуе рыбок горели синеватые искорки.

Озлефр ловко перескочил на валун, с него — на другой берег. Обернулся. Рыбок уже не было. Наверное, испугались тени, мелькнувшей наверху. Мальчику вдруг подумалось, что, если бы не было войны и он бы жил здесь, то он пошёл бы в поход к горам за большой рекой, которую земляне называют Шь'ирокая. Эти горы смутными туманными полосами виднелись на горизонте. На Арк-Келане были большие плоскогорья, но не горы, и Озлефр хотел бы их посмотреть.

А ещё он хотел бы посмотреть Зелёный Лабиринт (1.). Может быть, там ещё можно найти оружие. Настоящее оружие. Интересно, земляне часто вспоминают, как сторки их там разбили? Напоминать бы им почаще, чтобы не гордились так... И разве только там их разбил Народ?! Почему же, ну почему так всё получилось в конце концов...

1. Название огромной (около 30 млн. км2) специфической территории, расположенной в субтропической, тропической, экваториальной и субэкваториальной зонах обеих полушарий Зелёного Шара. Лабиринт представляет собой мешанину островов, пресноводных (по большей части) рек, проток и озёр при полном отсутствии классических в понимании землянина болот. В 18 г. П.Г.В. на севере Лабиринта состоялась восьмидневная битва, известная, как Сражение Плоскодонок (с обеих сторон основными техническими средствами были многочисленные плоскодонные суда разного размера и предназначения — и отчасти лёгкие летательные аппараты) В ней земные силы потерпели тяжёлое поражение от войск Альянса, основную часть которых составляли сторки. Именно их опыт битв в мелководных сложных водоёмах позволил Чужим одержать победу, понеся потери меньшие, чем земляне. Тем не менее, в период оккупации планеты Альянсом (19-22 г.г. П.Г.В.) эта территория была основным оплотом партизан-землян.

Он помотал головой и зашагал вглубь леса. Через несколько шагов поймал себя на том, что насвистывает — и не сразу понял, что именно.

Это был земной заанк. Недавно он видел по стерео фильм про войну. Сам фильм, конечно, злил, хотя там врагами землян были не сторки, а джаго. Но, когда началась эта песня, то злость сама собой прошла сразу. Потому что песня была замечательная — и очень удачно положенная на события на экране, на бой за космодром.

Как там это было? Озлефр остановился, нахмурившись, какое-то время вспоминал, потом — прошептал по-русски:

— Средь оплывших свечей и вечерних молитв... — помолчал, кивнул довольно и, снова двинувшись вперёд, стал напевать на чужом языке, не очень заботясь о произношении — он сам-то понимал смысл слов, этого было достаточно...

— Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров,

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт —

И дрались мы до ссадин, до смертных обид.

Но одежды латали нам матери в срок,

Мы же книги глотали, пьянея от строк...

Песня вспоминалась легко. Может быть, потому что Озлефр пел и о себе, и об Оксафе, и обо всех, кого знал недолго, с кем дружил всю жизнь и потерял внезапно, с кем познакомился потом — и даже о тех, кого не знал, но кто, несомненно, жил так, а значит — был ему другом...

— Липли волосы нам на вспотевшие лбы,

И сосало под ложечкой сладко от фраз.

И кружил наши головы запах борьбы,

Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь — мы, не знавшие войн,

За воинственный клич принимавшие вой, —

Тайну слова "приказ", назначенье границ,

Смысл атаки и лязг боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов!

Мы на роли предателей, трусов, иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам не давали остыть,

И прекраснейших дам обещали любить;

И, друзей успокоив и ближних любя,

Мы на роли героев вводили себя.

Только в грёзы нельзя насовсем убежать:

Краткий век у забав — столько боли вокруг!

Попытайся ладони у мёртвых разжать

И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев ещё тёплым мечом,

И доспехи надев, — что почём, что почём!

Испытай, кто ты — трус иль избранник судьбы,

И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили — его, не тебя, —

Ты поймёшь, что узнал, отличил, отыскал

По оскалу забрал — это смерти оскал! —

Ложь и зло, — погляди, как их лица грубы,

И всегда позади — воронье и гробы!

Если мяса с ножа ты не ел ни куска,

Если, руки сложа, наблюдал свысока,

И в борьбу не вступил с подлецом, с палачом —

Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!

Если, путь прорубая отцовским мечом,

Ты солёные слезы на ус намотал,

Если в жарком бою испытал что почём, —

Значит, нужные книги ты в детстве читал!

Дружный смех был не самым лучшим финалом для такой песни. Озлефр не заметил, что вышел на опушку почти ровно-круглой полянки диаметром шагов двадцать. И на другой её стороне — напротив сторка — стояли земляне. Они слышали, как он поёт. И теперь смеялись.

Землян-мальчишек было четверо. Один — совсем беловолосый — резко младше остальных, но крепкий такой, плотно сбитый. Ещё один — с длинными тёмными волосами — наоборот, старше остальных, с алым галстуком под воротником рубашки. Галстук был и ещё у одного, примерно ровесника четвёртого, последнего, который стоял без галстука. У всех, кроме самого младшего — ножи на поясах, у тех двоих, которые в галстуках — ещё и сумки, зеленовато-коричневые. Все босиком.

И все смотрели с неприкрытой враждебностью. Хотя всё ещё улыбались.

Тоже все четверо — даже длинноволосый — были младше Озлефра. Но их было — четверо. И Озлефр зло понял, что его изобьют и потащат обратно в лагерь. Хорошо ещё, если не придумают что похлеще.

Ладно, подумал он. Изобьют, так изобьют. Потащат, так потащат. Похлеще, так похлеще. Но я им тоже на память много чего оставлю. Почему-то ему было обидней всего, что эта четвёрка посмеялась над тем, как он пел.

— Счас получишь, — деловито и даже как-то радостно с ходу пообещал беловолосый крепыш, самый младший из всей компании. И шагнул вперёд.

И застыл. Его лицо изменилось, по нему тенями-волнами пробежали удивление, понимание, ужас и беспомощность.

А Озлефр услышал короткий тугой щелчок с довольным живым прихлюпом. Который ни с чем не спутаешь.

Он понял, что не помнит ни слова по-русски. И окаменел на месте, перед глазами на экране из тьмы развернулся алый чёткий текст -

ШМ-3 "ТАРАНТУЛ".

ШРАПНЕЛЬНАЯ МИНА ОВС ЗЕМЛИ РАЗРАБОТКИ РИ.

НАЖИМНАЯ КОНТАКТНАЯ / СЕНСОРНАЯ РАДИАЛЬНАЯ (ЗАВ. ОТ УСТАНОВКИ)