Остров Луга

Червь взревел от нестерпимой муки так, что все оглохли и, побросав оружие, схватились за головы. Граница рухнула. Со всех сторон на последних защитников Острова покатилась волна воспрявшей нежити. Казалось, все было кончено раз и навсегда.

И в этот час торжества и ликования Зла грозный клич остановил сатанинскую силу — Магистр Тойво Злосчастный пустил в ход свое последнее средство. Он вспрыгнул на Чашу энергетического канала и, широко раскинув руки, воспламенил себя. Ослепительное белое сияние в мгновение ока выжгло всю нежить, захватившую Остров. Завывающий Левиафан кубарем скатился в море и умчался вдаль.

Несколько минут на Острове царило полное безмолвие; уцелевшие ведуны молча склонили головы перед новым обликом своего великого Магистра. Его свет изливался на них, усталых, озлобленных, опустошенных неслыханным доныне сражением, наполняя новой силой и прогоняя тревогу. Первым на колено встал Патрик О'Халлаган. Его рыжая грива, овеваемая свежим ночным бризом, напомнила Ярославу давний полевой пожар, что часами наблюдали они с пацанами из бабкиного села; синие глаза блистали непрошенной влагой.

— Много великих ведунов было на свете, Тойво! — сказал Патрик. — Но в наших книгах я не встречал подобного тебе.

— И я, — сказал Годо.

— И я, — сказал Стоян.

— И я, — промолвил Свен.

Ярослав молча отвесил земной поклон.

— Там, где приносятся Жертвы, Тьма бессильна, — сказал Патрик. — Покуда она над миром, живым я с Острова — ни ногой!

— Принимаю зарок! — сказал Стоян.

— И я, — сказал Годо.

— И я, — сказал Свен.

— И я, — молвил Чаупья.

— И я, — сказал Ярослав.

Они по очереди коснулись рукой прозрачной не то стеклянной, не то хрустальной оболочки, заменившей кожу Магистру. Она казалась живой, ибо она была тепла, словно сердце друга. Остекленевшие глаза смотрели гордо и грозно, бросая вызов свирепым силам Зла. Годо задержался возле светоносной скульптуры дольше других, наконец отошел и он.

— Нам нужен новый глава, братья, — сказал он хладнокровно.

Ведуны, занятые погребением останков Илчина, промолчали. Когда кости и череп шамана были покрыты толстым слоем камней, Патрик положил сверху серебряную оплавленную цепочку, скромный и красноречивый памятник великому чародею Сибири.

— Годо прав, — сказал он, присаживаясь к потухшему костру. — Принимай команду, Чаупья!

Индус, услышав свое имя, с недоумением обвел взглядом лица товарищей. Каждый, к кому он оборачивал черные свои глазищи, утвердительно кивнул. Можно было долго спорить о том, кто достойнее, но ведуны, как один, отдали предпочтение старейшему, дабы не терять времени и душевной энергии на подобную дискуссию.

— Я принимаю ваш выбор, братья, — твердо промолвил индус. — Свет Великого Тойво хранит нас от любой напасти. Третья Ночь потребует от каждого полной отдачи сил, а то и жизни, поэтому слушайте мой первый приказ: повелеваю спать!

Солдат не рассуждает, солдат повинуется. Тем более если сам выбрал себе командира. Через минуту все дружно храпели прямо возле Чаши энергопередатчика, только Чаупья дремал впол-уха как старший среди равных.

Проснулись запоздно, судя по сумраку, царившему в Серединном море. Патрик взглянул на часы и едва слышно выругался.

— Ты чего? — спросил Ярослав.

— Знаешь, который час? — Ирландец обернул к нему хмурое озабоченное лицо. — Полдень!

— Погоди-погоди! А по какому времени? По Гринвичу?

— По местному! — рявкнул Патрик. — Соображаешь?!

Свечение, исходившее от окаменевшего Тойво, исчезло — он сделал все, что мог, и сейчас пришло время показать себя ведунам младших поколений. Ветер резкими наскоками трепал им волосы, обрушивая на Остров громадные волны. Пена бурунов перехлестывала камень и растекалась по изжухшей за ночь траве. Пни деревьев рассыпались в труху, стоило кому-нибудь прикоснуться к ним.

Свен приволок из кузницы последнюю канистру воды. Если нечего есть, так хоть попить вволю... Правда, сначала Годо обработал ее на предмет дезактивации — мало ли чего...

— Слушай, Чаупья! — Стойчо утер мокрую бороду рукавом штормовки и подмигнул Ярославу, — говорят не знаю, правда ли, — будто Девятерым известна тайна термояда. Может, состряпаем электростанцию средней мощности?

— Можно, — покладисто отозвался новый Магистр, делая вид, что не замечает подначки. — Подсобишь?

— Само собой, — обнадежил Стойчо.

— Наверное, тебе известно, что предприятие это опасно и, если выйдет из-под контроля, немало бед натворить можно, соображаешь?

-Ну!

— Свен, дай ему лом потяжелее! Пока я аппаратуру готовлю, пускай пещеру выдолбит кубов на сто шестьдесят.

Вяло посмеявшись, ведуны снова притихли. Предстоящая ночь решала все. Невиданно грозный враг уже вышел на бой. Он почти взял верх. Войско Добра понесло невосполнимые потери. Но еще остались бойцы. Осталась и решимость. Лишь оружия не было.

— Э-эх! — протяжно вздрогнул Патрик и, запрокинув голову, запел громко и заунывно:

— Не хватит могильщиков на нас на всех!

Будет воронье пировать без помех!

Будут щиты валяться в золе!

Будет великое Зло на земле!

Жен наших вижу: стеная, они

Бродят по полю великой резни.

Вижу королеву: тоской сражена,

От побоища взор отвращает она...

— Ну, раскаркался! — не выдержал Стойчо. — И что вы, гэлы, за люди такие? Повеселей бы надо чего-нибудь!

— Можно и повеселей, — безропотно согласился О' Халлаган:

— Прости, мой край, весь мир прощай,

Меня поймали в сеть!

Но жалок тот, кто смерти ждет,

Не смея умереть!

— Ага, знаю! — поддержал Стойчо:

— Как весело, отчаянно шел к виселице он

В последний час в последний пляс

пустился Крошка Джон!

Может спляшем, а?

— Плохо знаешь, — укорил его Патрик. — Во-первых, не англичанишка какой-нибудь, пусть даже из шайки веселого Робина, а Мак-Ферсон. А во-вторых, час у него был не последний, а предвечный.

— Как-как? — вскинулся Ярослав, почувствовав смутное беспокойство.

— Предвечный. А что? — Патрик повернулся к нему и уставился, как на оракула.

"Синее око друга, твердое, как алмаз..." — подумалось Ярославу. Он не понимал, что произошло; что-то сдвинулось внутри. Не в мозгу, нет. Где-то в области сердца.

Будто невысказанные слова в груди скопились и заворочались, пробудившись от вековечного сна. И маета незнания, невысказанности разлилась по всему телу, заставив его подняться.

— Не знаю, — сказал он таким странным тоном, что голос зазвенел натянутой тетивой. — Ничего не знаю, — и добавил, постаравшись все перевести в шутку. — Братие и дружина.

— Братие и дружина... — повторил задумчиво Стоян Борев. — Мы допустили серьезную ошибку, братья. Вторая ночь могла пройти совершенно иначе. Шанс упущен, но что вы скажете, если я обращу ваше внимание на одну немаловажную особенность нашего противоборства... Мы резонируем поле по отдельности, а что если действовать сообща? На одной волне!

— То есть как? — Годо с интересом выкатил на болгарина черные, как космос, глазищи. — Общаться — я понимаю, но резонировать!.. Это же не психологическая, а физиологическая проблема. Изменить частоту ритма биоволн — абсурд!

— Не такой уж и абсурд, — сказал Чаупья. — Я что-то слышал о подобных вещах от своего наставника, но это больше похоже на вульгарную сказочку для детишек, чем на реальность.

— Есть у меня одно устаревшее заклятье, — нерешительно молвил Свен. — В древности его применяли при отправке в поход викингов... Я одно время твердо верил, что именно благодаря этому заговору и были они такими стойкими.

— Так давайте попробуем! — воодушевился Стойчо. — Нам терять нечего!

— Тогда все в круг! Взяться за руки! — скомандовал Свен, вырастая над соратниками, будто могучий дуб в кустах боярышника. — Всем сойти с Волны и повторять за мной. Трижды. Ариу-арти-пароду-смаржель!

Долго стояли они, ожидая воздействия обряда... Наконец Стойчо разочарованно сплюнул и, переключившись на Волну, дал понять, на каком месте он видел древние заговоры викингов. Потом он прошелся по адресу всех прочих заговоров, заклятий и заклинаний, потом детально обрисовал моральный, умственный и физиологический облик инопланетных соратников, потом, разозлившись всерьез, выудил из воздуха меч и, вращая им над головой, начал грозить Небесной Тьме.

— Ну, ладно, — сказал Чаупья, устало махнув рукой, — когда надоест — свистнешь!

Ярослав отошел в сторону и сел на самом обрыве, свесив ноги навстречу холодным соленым брызгам. Он смотрел на гребни волн, лижущие скалы, и грустно думал о том, что вряд ли увидит в своей жизни еще что-то, кроме этого сумрачного моря, хмурого неба и неприветливого острова. Думал и о возможных чудовищах, которым суждено расправиться с последними защитниками Добра. Какими будут они? Насколько омерзительным окажется их запредельный облик?

И не лучше ли было со славой умереть в зловонной пасти Левиафана, подобно Дитриху, чем быть растерзанным одним из порождений безличного праха? Именно это больше всего злило и возмущало его воспаленную психику. Именно это, а не сама неизбежность гибели.

Себя, конечно, было жаль, жалко было и бестрепетных своих товарищей, дважды спасших его... Черт побери! Почему все так нескладно? Почему не сработало заклинание Свена? Ведь они не просто какое-то вшивое сборище любителей поживы, а почти братья. "Встанем же в поле, братья, в черный предвечный час!" Смотри-ка, стихами заговорил!" — подумал он с внезапной усмешкой и вдруг, будто его шилом ткнули, вскочил с камня.

— Свен! Све-е-н! — крикнул он.

Встревоженный швед примчался, топоча, словно мамонт, на ходу извлекая из воздуха меч.

— Что случилось? — запыхавшись, поинтересовался он и обшарил берег пронзительным взглядом охотника-воина.

Ярослав схватил его за плечо и рывком повернул к себе.

— Кто такие викинги, Свен? Каков был метод комплектования команд?

— Тьфу ты! — сплюнул предельно возмущенный гигант-германец. — Я бегу, как дурак, думаю — случилось чего-то...

— Отвечай, бестолочь! — вскипел Ярослав, не отдавая себе отчета в выражениях, и добавил. — Отвечай, когда тебя старшие спрашивают!

Отчего-то покраснев, гигант прижал клинок к левому боку, а правую руку вытянул вдоль шва правой штанины.

— Викинги — это дружины родовых вождей, не поладивших с племенным вождем — конунгом, — сказал он, чеканя слова. — В основном. Метод комплектования — соответствующий.

— Значит — родовой?

— Точно так, — почтительно ответствовал германец.

— Но мы-то родичи, — Ярослав снова схватил его за плечи, придвинул почти вплотную, — очень-очень дальние. Не понимаешь?

— Обряд братания?! — охнул швед и с такой силой треснул себя кулаком по лбу, что Ярослав испугался, как бы сотрясения не получилось. — Ах, я, балда! Ах, дубина! Это же самоочевидно! Иноплеменные охотники всегда братались перед походом! Ведь знал же! Знал! Головы нам со Стояном поотрывать мало! Элементарщина! Сколько людей погубили, — и он замотал большущей своей кудлатой башкой, сдерживая слезы скрипом зубов.

— Цыц! — прикрикнул на него Ярослав. — Отставить истерику!

— Да-да! — Свен с признательностью похлопал друга по груди, отчего у того внутри все затряслось, и поспешно зашагал к месту сбора, скликая остальных.

— Ну, что еще? — Стойчо и не пытался скрыть раздраже—

ния. — Чего еще напридумывали?

— Нам нужна чаша. Можно — кружку, бокал, рюмку, кастрюлю — все что угодно, лишь бы жидкость собрать! — деловито распорядился швед.

— А канистра не сгодится? — усмешка сверкнула на смуглом лице Чаупьи.

— Нет, — Свен не принял юмора. — Поплоще надо.

— Все истлело, — сказал Годо с сожалением.

— Ищите! — прикрикнул Свен. — Да поживее, черти вас возьми!

Ничего не понимающие ведуны разбрелись по острову. Прошло полчаса. Тьма наступала, превращая день в подобие позднего вечера...

— Есть! — радостно крикнул Чаупья, выходя из кузни.

Все сбежались мигом. Индус держал в руках большую двухстворчатую раковину.

— Парджа ловил, — объяснил он, улыбаясь сквозь слезы воспоминания. — Из таких у нас Чаши Победы делают. По краям золотом оковывают и пьют. Парджа специально четыре штуки добыл; если верно предсказание: "Шестеро и Седьмой" — семь чаш понадобится. Семь — победителям, восьмая — Варуне. Три ракушки истлели, а этой — хоть бы что! Думал — показалось. Ногой пару раз пнул — лежит, не не рассыпается.

— Интересно, сказал Свен и, почти вырвав раковину из рук Чаупьи, передал ее Ярославу. — Как думаешь, рус, почему?

Ярослав прижал к груди тяжелую находку индуса и внимательным взглядом обежал лица дружины:

— Вы жемчуг в обереги вставляли? — спросил он, дрожащим от напряжения голосом. — Жемчуг проверяли?

— Серьга! — во всю мочь взревел Чаупья. — Серьга с жемчугом, "что лучится белою силой"! Ну почему мы были такими идиотами?! Это ж так просто!

— Минерал, созданный живым существом, обязан взаимодействовать с любым человеком, — авторитетно подтвердил Годо. И тут же добавил: — Не тяни время, Яро!

Стойчо подал индусу кнопочный нож, Ярослав — раковину. Пока новый Магистр вскрывал створки и извлекал небольшую, размером с горошину белую жемчужину, Патрик, сосредоточившись, взглядом нагревал воду в канистре. Свен вынул из цепочки талисмана серебряное звено, еще одно... Годо втиснул в колечко перламутровый шарик и зажал серебряную проволоку намертво, загнув второе звено в форме шестерки. Раковину, ошпаренную кипятком, очистили ножом.

— Ну, — сказал Годо. — Теперь чего делать станем?

— Не понял? — Стойчо первым полоснул по пальцу тонким лезвием и потряс рукой над Чашей Победы. — До сих пор не понял, брат?

— А зачем это?

— Кровное родство сотворяем, — сказал Стойчо. — Кого еще порезать?

Недоумевающий Годо пожал плечами и протянул руку, с любопытством глядя на темную лужицу в глубине раковины. Когда кровь Шестерых собралась воедино, Стойчо плеснул в чашу воды, снял талисман и окунул его в розовую жидкость. Его примеру последовали все прочие.

— Вхожу в братство, — сказал Чаупья и сделал глоток.

Все повторили обет и выпили чашу до дна.

Никакой реакции за этим действием не последовало.

Тьма стремительно сгущалась, камни-обереги звенели от напряжения.

— Терпение, сказал Свен и велел замкнуть кольцо.

— Рус, ты нашел "Талисман Азии", прими его от нас!

— Давай сюда ухо, братушка, — засмеялся Стоян и молниеносно проделал отверстие в левой мочке Ярослава.

Жемчужина слабо блеснула, едва серьга коснулась живой кровоточащей плоти. Зато погасли аметисты на клинке и кулоне. Ведуны переглянулись. И в голос выкрикнули заклинание. Камни погасли у всех, лишь жемчужина слабо светила в наступающей мгле.

— Все! — твердо сказал Свен. — Теперь нас просто так не возьмут! За дело, рус!

— За какое? — опешил Ярослав.

— Нас шестеро, — сказал Чаупья. — Ищи седьмого.

— Да, — сказал Стоян Борев, — и этот седьмой — Луг. Я верно мыслю, Патрик?

Ирландец утвердительно кивнул. Ярослав закрыл глаза, прислушался к самому себе. Ощущения были новыми и необычайно любопытными. Он чувствовал, что творится в душе у каждого из побратимов. Чувствовал неимоверную усталость индуса, нетерпение болгарина, спокойную готовность ко всему германца, напряженную сосредоточенность ирландца и несокрушимую, фаталистическую надежду дагона. Он знал, как ноет от сырости нога Свена, сломанная на мотогонках в пору самой ранней юности; слышал незатихающую боль Патрика, брошенного темнокудрой красоткой — дочкой бармена О' Рурка; понимал он и беспокойство весельчака Стойчо, оставившего дома молодую жену — завзятую кокетку; ему была открыта безмерная печаль Чаупьи — предстояло воссоздать древний орден Девяти, а где искать такую прорву учеников? Лишь у Годо все было в полном порядке: абсолютно здоровое тело и никаких домашних печалей, разве что некоторая неловкость за злодеяния отца. "Не горюй, — мысленно утешил он Годо. — Сын за отца не в ответе". И с изумлением услышал беззучный ответ: "Больно надо за каждого ублюдка страдать! Я сам по себе. Хотя кое в чем моему старику подвезло: не будь я его сыном — давно бы испепелил!"