Poison

Эрдман в несколько движений избавляется от одежды, чтобы уже самому — скользнуть рядом, привлекая юношу еще ближе. По нервам словно проходит электрический импульс: кожа мальчика не шелк — прохладный атлас! Он не пропустил ничего, ни одной клеточки, и когда пальцы вошли в расслабленный анус, Рин уже плакал, прижимаясь к мужчине теснее... Тонкими дорожками слезы сбегали из-под сени ресниц к вискам, но полуоткрытые губы прочно сковала улыбка.

"Он не выдержит..."

— Рин... Маленький мой, — почти беззвучно зовет офицер, и серебристые глаза послушно распахиваются навстречу. — Смотри на меня.

Это уже приказ.

Но Аэрин и не хочет закрывать глаз! Он словно идет вдоль нити над пропастью. Он с трудом понимает, что полностью обнажен, открыт и доступен. Внутри мужчины бушует темное пламя... но — совсем далеко. Между ним, огнем и жадной бездной, на краю которой он висит — надежный стальной щит. Страха нет.

Кончиками ногтей, своим дыханием, юноша щекочет короткие волоски на груди обнимающего его мужчины, и чувствует как его напряженного естества касается другое, -горячее, нежное, скользит вдоль в тесном плену пальцев... Стон!

Эльфеныш содрогнулся, выгибаясь крутой дугой и расплескивая воду по плитке. Манфред неумолимо продолжил, заставляя юношу едва не биться в конвульсиях, и кончил сам, когда Рин потерял сознание...

"Традиция, не иначе!" — мысленно "поздравил" себя офицер.

Хотя секс с эмпатом на пике становления, беспорядочно транслирующим свои эмоции в пространство, — до этого момента тоже не входил в его послужной список. Прежде, чем по необходимости теперь отмываться самому, Манфред достал полностью дезориентированного юношу из широкой ванны, отнес в его комнату, и даже обработал сбитые ноги антисептиком. Обессиленный Рин только взглянул на него затуманенным взглядом, уронил голову обратно на подушку, и провалился в сон.

Вот и правильно!

Хоть что-то идет правильно! Само собой, что сведениями о нормальном развитии Даров ахэнн, а тем более о практике обучения Видящих, даже перелопатив архивы разведки, — Манфред располагал скудными и с существенными поправками лагерного антуража. И это еще мягко сказано. Но и без того было ясно, что у Рина все идет не так как следует, если не по худшему из сценариев, учитывая его психическую травму. И потому еще, что тот даже приблизительного понятия о контроле не имеет, и мальчишку утягивает вслед за мало-мальски яркими ощущениями.

Не оттуда ли растут ноги его самопожертвования? Или наоборот, оно и стало толчком к пробуждению именно этой способности?

Какая разница, если на данный конкретный момент итог один. А Рин все-таки еще слишком неустойчив психикой для успешной полной инициации. И слаб физически: он слишком много спит... Организм одновременно пытается подстроиться и восстановить растраченные резервы? Похоже, что так.

Сам Манфред обычно ложился поздно, привыкнув, что для сна ему достаточно часов 5ти, максимум 6ти, поэтому когда он заглянул проверить эльфенка, стояла глубокая ночь. Окно было приоткрыто, и ветер раздувал легкую органзу под хор насекомых, наполняя комнату свежестью моря, — идиллия! А вот Рин спал беспокойно.

Юноша мотал головой, уже сбив подушку на пол, ворочался, постанывал и даже всхлипывал. Манфред нахмурился, подошел посмотреть его, но температура была нормальной, а под его ладонью, Рин вдруг судорожно вздохнул, как дети после долгого плача, свернулся клубочком, и улыбнулся. У мужчины даже брови взлетели от удивления: ничего себе реакция! Если продолжать собственные умозаключения, на счет намерений пока говорить рано, но как эмпат он уже должен чувствовать, кто именно к нему прикасается, тем более что в доме никого кроме них двоих не было. Конечно, сам отмечал, что Рин уже не воспринимает его как прямую угрозу, но подобный бессознательный отклик превосходил все смелые выводы!

Эрдман хмыкнул и напомнил себе, что для нестандартных ситуаций, нужны нестандартные решения. Поэтому отряхнув упавшую подушку и расправив сбитую постель, он лег, тесно придвинул к себе засопевшего эльфенка за талию, вдохнул едва уловимый аромат трав и листвы от его влажных волос, и через минуту спокойно заснул сам.

Остаток ночи прошел безмятежнее детской сказки: Рин проспал как убитый, а мужчина так и не разжал руки, поэтому тоже не беспокоился. О том, что эльф проснулся, сказало только напряжение мышц, когда парень осознал, что со спины его прижимает к себе офицер, да еще так, что ягодицы упираются точно ему в пах, только ткань пижамных штанов и спасает, даже ноги накрывают его, а юноша все еще полностью обнажен... По телу пробежала легкая дрожь, и Рин завозился, пытаясь хотя бы лечь иначе.

— Спи, еще рано... — шепот, обжегший ухо, заставил эльфа прикусить губу, а рука на поясе сжалась чуть сильнее, ласково погладив живот.

Рин прихватил зубами уже верхнюю, но Манфред кажется в самом деле снова заснул, и юноша опомнился, полностью стряхнув с себя остатки сна и начиная понимать, что произошло: щит, перекрывший кошмары, когда он был уязвим... Он обнял удерживающую его жесткую руку своими, говоря безмолвное "спасибо" за возможность не бороться с самим собой и собственной памятью еще и в снах.

А попозже, юношу ждало еще одно потрясение: он никогда не видел мужчину, а этого тем более, в настолько небрежном виде — коротко стриженые пряди в беспорядке падали на высокий лоб, на щеках пробилась щетина, тонкие брюки низко сидели на мускулистых бедрах... Эрдман поднялся резко и сразу, невозмутимо бросив на счет завтрака и как будто даже не замечая ошеломленного взгляда серебристых глаз, словно омывших его соленой волной. Они лишь немного задержались, темнея штормовой тучей, на белесой медузе шрама под лопаткой мужчины, точно напротив маленькой звездочки на груди, косых росчерков по прессу над тазовой костью справа и через все левое плечо...

— У тебя 15 минут до прихода Ирэны, если хочешь завтракать вместе, — Манфред уже вышел, а Рин все не мог совладать с колотившим его ознобом.

И не мог объяснить, что случилось... Просто в какой-то момент он увидел мужчину совсем по-другому.

4. Эйри (искра).

Почти весь день Рин снова провел на пляже. Правда, вслушивался он уже не столько в шелест волн, сколько в собственную душу: когда, почему и как вообще могло это произойти?!

Странное чувство, которое совсем недавно он начал испытывать к забравшему его офицеру не поддавалось описанию. Доверием, во всяком случае, в привычном понимании — это назвать все-таки было трудно. Юноша просто знал, что Манфред не станет лгать или замалчивать, даже если внезапно решит убить, — ему попросту это не нужно. И не для чего подчеркивать свою власть над одним пленным ахэнн, запугивая лишний раз, чтобы доломать. Рин и так был не в себе вначале, не то что сопротивляться — пикнуть бы не посмел...

И обитал бы себе дальше домашним бессловесным зверьком в спальне, по первому щелчку раздвигая ноги, — с несвойственной ему жесткостью завершил эльф нехитрые выводы. — Сам ведь пришел на второй же вечер.

Но кроме сказанного, иных поводов для признательности тоже было достаточно. Он остался один в огромном, чуждом и незнакомом мире, без знаний о нем, без прав, без поддержки: кем бы он был тут и долго ли бы он продержался, не сойдя с ума окончательно, не утонув в отчаянии и самобичевании, не сгорев или попросту сдохнув раньше под очередным желающим попробовать красавчика-эльфа? Вопрос ответа не требовал.

А ведь по сути даже первый разговор в камере — не был шантажом или угрозами, скорее предупреждением в своеобразной манере офицера. Мало ли откуда и зачем обер-офицер СБ приволок замученного и полубезумного ахэнн! Аэрин уже успел убедиться, что задавать лишние вопросы человеку в черной форме, желающих находится исключительно немного. Однако пойдя на побег или самоубийство, юноша наверняка привлек бы ко всей истории лишнее внимание людей, и кто знает, какие подробности могли бы оказаться открытыми, и какие последствия они повлекли бы, цепляя за собой следующие? Хорошие для ахэнн уж точно вряд ли.

К тому же, у людей правит логика и польза, особенно когда касается их желаний. Так что, достаточно вероятно, что кто-нибудь, (не Манфред, нет! У него другая "работа") хоть тот же начальник бывшей базы, счел бы полезным "зачистить территорию", оставив вместо благодатной долины чернеющие шрамы кратеров и воронок.

Или при отлете убить, взять в плен тех, кто нашел контейнер с продуктами, оставив детей, женщин, раненых, даже без таких ослабевших рук опять умирать от голода... Так что нет, это была не угроза, а реальность.

Сейчас же, глядя на удивительно ленивые нынче барашки волн, — думать о смерти было совсем трудно, невыносимо, и всем существом хотелось жить! Мир перевернулся в который раз, ставя привычные понятия с ног на голову, потому что если Рин решился сделать все эти выводы и честно признать их, то уж для мужчины они были тем более очевидны. И юноша уже не испугался того, что чувствует к этому человеку благодарность, уважение, действительно верит ему и в него, насколько это возможно.

Но не только! Близость и прикосновения офицера давно перестали пугать, перестали быть неприятными. Они удержали его на грани, они унимали боль, они успокаивали, они... они дарили ярчайшее, острое наслаждение, не менее властно и бережно касаясь самых стыдных уголков тела, и даже входя внутрь! Юноша спрятал пылающее лицо в ладонях: никто и никогда не дотрагивался до него так, что он буквально растекается тонким ледком на весеннем солнце, а еще вернее маслом на огне лишь от соединения их губ и языка, себя не помнит и воском плавится в крепких, внимательных руках... Ну почему, за что?! Что это такое?

Откуда... если стоило только подумать, как тесно — кожа к коже они проснулись сегодня,— так в паху мучительно заныло, а вспомнив как вчера в ванной их члены терлись друг о друга... Ох! Зря. Вспомнил зря... и это он только что подумал, каково будет самому попробовать на вкус кожу у коричневатого соска или над снежинкой шрама рядом?! Потрогать там... Ииии?.. Нет!

Он заражен похотью людей! Наверное, Лэрн прав, он все-таки падший... — тоскливо признал подавленный собственными ощущениями юноша, понуро направляясь к дому. — Ведь он на ложе не с супругом и даже не с возлюбленным...

И несмотря на это, он — хочет еще? Ему — нравится... Мать животворящая, за что все это...

— Можно спросить вас? — тихий голосок эльфенка чуть дрогнул, заставляя Манфреда захлопнуть и отложить "Антологию человеческой деструктивности".

Впрочем, последний час он не столько читал, сколько наблюдал за необъяснимо подавленным Рином: тот уже весь извелся, не находя себе ни места, ни занятия. Вернувшись с пляжа, юноша долго бродил по террасе, потом тоже пришел в кабинет, пытался читать очередной атлас, кажется ботанический, но не видел ни иллюстраций, ни смысла слов, и наконец сдался, обратившись к тому, у кого всегда находились для него ответы.

— Спрашивай, — видимых оснований для резкой смены настроения не было, и Эрдману даже стало любопытно, что еще напридумывал себе парень.

Рин мялся, все никак не мог начать, подсел поближе, и только тогда решился, глядя на мужчину абсолютно несчастными глазами:

— Скажите, вы решили забрать меня себе, потому что сразу поняли, что я такой... такой... — юноша запнулся, мучительно силясь подобрать нужное слово.

— Хорошенький? — с удовольствием поддразнил эльфенка Манфред.

Рин возмущенно вскинул ресницы, мгновенно сбившись с мысли.

— Невинный? — внес новое предположение мужчина, когда серебристые глазищи сверкнули на него обидой и возмущением. Эльф явно подумал, что над ним смеются, и был не так уж не прав.

Однако последнее слово вернуло юношу к причине разговора, он опустил взгляд на сцепленные ладони.

— Это я-то? — уголки губ дрогнули в горькой усмешке. — Нет! Я хотел сказать испорченный... Развратный.

Пауза затянулась. Рин все-таки поднял глаза, и увидел, что офицер смотрит на него с изрядной долей недоумения, выгнув бровь:

— Я полагал, что мы уже все выяснили относительно шлюх и испорченности. Что еще вдруг взбрело в твою светлую головку? — ладонь мужчины легла на подбородок у щеки, вынуждая не опускать больше голову, и юноша вспыхнул ярким румянцем. — Ну-ка иди сюда...

С интересом слушая сбивчивый лепет на тему любви, постели и брака, Манфред перетащил эльфенка еще ближе, усаживая прямо себе на колени, отчего Рин совсем стушевался, путаясь в словах и мыслях, до этого момента казавшихся такими ясными и понятными, и не знал, куда девать взгляд, а руки так и норовили оказаться на груди или плечах мужчины, подтверждая все его опасения лучше некуда.

Оценив его метания, Эрдман едва сдерживался, чтобы не засмеяться: на его личный вкус ситуация определенно отдавала абсурдом. Мораль ахэнн конечно строга, насколько может быть строга мораль традиционного общества. Вот только люди всегда находили в ней лазейки либо повод подвинуть нормы в сторону, да и среди ахэнн не все так чисты помыслами, но это ходячее очарование искренне верит! Переживает. А он сам в свете этого, — какой там бог! Не Пигмалион даже, а сказочный злодей, всеми силами растлевающий похищенную принцессу... Ну, что ж, продолжим!

Да уж, стоило подобрать одного заморенного эльфенка, чтобы жизнь стала куда разнообразнее в ощущениях.

— Глупенький, — мужчина не выдержал все-таки и улыбнулся, поглаживая большими пальцами позвонки чуть ниже тонкой талии, почти верхом сидевшего на нем эльфенка, — между свадьбой, романтическими признаниями при луне и оргазмом нет ничего общего, и одно с другим совершенно не связано!

Рин мгновенно замер, прекратив вертеться на коленях офицера, хмуро сведя брови в ожидании дальнейших объяснений.

— Ты же умеешь считать? — дождавшись неуверенного кивка, Эрдман терпеливо продолжил, не прекращая ненавязчивых ласк по пояснице, бедрам, тонким изящным запястьям и ладоням, которые в тот момент упирались ему в грудину чуть выше солнечного сплетения. — Тогда представь, что это три условия математической задачи: брак — это просто обряд, традиция общины, которая зависит от принятых в ней законов. Любовь — влечение, привязанность к кому-то, в общем, явление психологическое и не изученное. Оргазм — обычная реакция здорового тела на определенное воздействие. Они могут пересекаться, могут дополнять друг друга, могут сочетаться в разных вариантах, но ни одно не является причиной либо следствием друг друга. Ты любил своего Лэрна, но было ли хоть раз тебе хорошо с ним?

Юноша содрогнулся, как от холодного ветра.

— Это другое, — тихо выдавил Рин, скрыв лицо за рассыпавшимися длинными волосами.

— Нет, маленький, тоже самое, — спокойно возразил мужчина. — Чтобы ты не говорил о вашей любви и прочем, прежде всего дело лишь в том, что в отличие от него, я не заставляю твое тело испытывать боль, а стараюсь доставить удовольствие.

— Зачем же вы делаете это? — отчаянно выдохнул Рин, беспомощно взглянув на офицера.

— Затем, — Манфред дернул уголком рта, — что трахнуть можно и куклу, а сексом занимаются все-таки вдвоем.