| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Тут накладывалось и недостаточное производство насосов, и бурового оборудования, ну и уже прокатившиеся репрессии, конечно, сыграли свою роль. А ведь они прокатывались и в дальнейшем, и не один раз — мы с моей подачи пытались разобраться, что там происходило на самом деле, но это было непросто — все-таки агентурная сеть у нас была еще недостаточно развита, так что ко многим документам мы не имели доступа, чтобы проверить — кто, что и кому сообщал в плане той же добычи нефти, да и многих действующих лиц уже не было, и хорошо если только на своих местах, а то ведь многих не было уже и на этом свете — эта легкость убийств меня поражала больше всего — ну ладно, даже если человек действительно участвовал в контрреволюции — его что, нельзя было поставить хоть на какую-то должность хоть в какой-нибудь шарашке ? где он не сможет нанести вреда, но будет хоть чем-то полезен — да пусть даже рубить лес. Нет, расстреливали только так, и скорость исполнения приговоров наводила на мысли о заметании следов, а не о простом наказании — прямо урки какие-то. Это я по прошествии более двух лет все пытался ответить на вопрос — правильно ли я поступил, что не пошел к руководству СССР и не открылся кто я есть на самом деле ? И подобные примеры спешных расстрелов каждый раз убеждали меня — да, я поступил правильно. Ведь даже во время войны, когда, казалось бы, надо беречь каждого мало-мальски понимающего специалиста, все норовили толковать факты против людей. Например, в Башкирии в 1942 пробурили разведочную скважину, оттуда шла только соленая вода, нефти нет — ну ясно, пустая, бывает. А обсадочные трубы — дефицит, пусть даже сваренные из водопроводных. Решили их вытащить — поместили в скважине заряд динамита, чтобы он оторвал обсадную колонну, подорвали — и из скважины поперла нефть, да так, что быстро загадила реку Тайрук — выход был до двух тысяч тонн в сутки — скважина оказалась очень богатой. Пять дней пытались остановить нефть, справились, а потом "в награду" геологам и буровикам попытались пришить дело "попытка сокрытия месторождения от народа". "Бдят", ага. Хорошо, Байбаков отмазал — а ну как не успеет или просто не узнает ?
Впрочем, если кто-то попадал под репрессии раньше и не успел откинуться к 1937му, тот как правило оставался жить. Например — Иван Николаевич Стрижов — занимался нефтью с конца 19го века. Был арестован в 1929 по делу Промпартии, осужден на 10 лет и работал по специальности в Коми АССР. "Повезло". Прежде всего тем, что попал под молот в сравнительно человечные времена — позднее его бы наверняка расстреляли, а так — выпал из-под взгляда "Красного Профессора" Губкина и тот его не засадил в более людоедские времена — он и по делу-то Промпартии пошел из-за разногласий с Губкиным. Нисколько не пытаясь обелить исход дела для Стрижова, надо заметить, что правда в его научном споре с Губкиным была все-таки на стороне последнего — Губкин уже давно ратовал за то, что на Волге и Урале есть огромные запасы нефти — вот только "светила" его и слушать не хотели — ну еще бы — тот же Стрижов работал в геологии уже с 1894 года, тогда как Губкин — всего на год старше Стрижова — закончил Горный институт только в 1910, в возрасте сорока лет (человек-гора !), а до того шел по учительской стезе. Но прав оказался именно менее опытный коллега, и, по иронии судьбы, первую пермскую нефть пронесли на демонстрации 1 мая 1929 года, а Стрижова арестовали через месяц — 1 июня 1929, в 1931 его приговорили к высшей мере наказания, но, повторю, времена были еще не такие людоедские, так что пошел он сначала в ссылку, а через три месяца — начал батрачить за пайку на чекистов — в Ухтинской экспедиции ОГПУ, искал нефть. И находил.
Другой оппонент Губкина — Казимир Петрович Калицкий — подпал под репрессии уже в 1938. В их споре Губкин также был прав, утверждая, что нефть надо искать в осадочных породах, на краю древних морей, тогда как Калицкий считал, что нефть надо искать прежде всего там, где раньше были залежи морской травы. А ведь по книгам Калицкого учились поколения нефтяников. Более того, даже после того, как Калицкий был арестован и сослан, книги "вредителя нефтяной промышленности" продолжали издаваться. А сослали его — уже в возрасте 60 лет — в Воркуту, потом — в Ухту — не самые лучшие места для человека в возрасте. Но потом, видимо, передумали и вернули обратно — на начало войны он находился в Ленинграде и оттуда отправился в Среднюю Азию, где еще в двадцатых нашел несколько месторождений нефти (в РИ умер в блокадном Ленинграде 28 декабря 1941 от воспаления легких; в АИ блокады не было).
В общем, в сообществе ученых-нефтяников кипели те еще страсти, а уж разгромные статьи Губкина по политическому накалу порой ничем не уступали творениям Вышинского — его противники "стремились вредить и вовлекали в это поганое дело", были "злобствующими профессорами" и так далее — вес в стиле той эпохи. Справедливости ради надо отметить, что до этого многие годы Иван Михайлович боролся с высказываниями типа "одного желания новых месторождений мало, нужны сами месторождения, одного наличия антиклиналей и куполов в осадочных породах еще недостаточно для получения нефти", а то и вообще "Нефть на Урале... Это даже не утопия! Это очередная авантюра Губкина, как и его курское железо!" (а я-то думал — почему в СССР так вяло ковыряли КМА ... вот поневоле задумаешься о вредительстве). Так что люди говорили про Губкина разное — и гонитель, и светило науки. Истина лежала не то чтобы посередине — нет, она занимала весь спектр, тем более что по итогам получалось, что гонителем-то он был по делу, разве что методы были не очень человечными, в духе времени, а уж результаты их применения могли быть для его оппонентов самыми губительными. Да и с остальными еще надо разбираться, и мы не будем говорить о них только хорошее — высказывание "о мертвых либо хорошо либо ничего" обычно любят те, кто наворотил дел, а потом хочет уйти в историю чистенькими. Не выйдет. Это как с Лысенко — наряду с гонениями на разделы науки типа генетики (что было однозначно плохим делом), он принес и пользу — вспомнить те же каучуконосы, что выращивались в БССР — мы воспользовались его результатами по полной, восстановив и расширив те совхозы и колхозы по выращиванию каучуконосов, что были организованы в БССР еще до войны, и в первый год эти урожаи были для нас спасением, да и сейчас натуральный каучук составлял более половины нашей резины, а с учетом того, что мы его добавляли в нашу искусственную резину, его роль была еще выше. Так что Лысенко был для нас героем, как бы это дико ни звучало для меня, привыкшего к другому тону статей в демократической прессе моего времени. А Губкин, наоборот — оказался не таким уж героем, как его рисовали в мое время. Да и вообще — многое оказывалось не таким, как я себе представлял.
В общем, репрессии сильно подкосили нефтянку (а что они не подкосили ... ?), да еще возник побочный эффект — на их фоне только в 1929 году из-за границы не вернулось более семидесяти нефтяников, посланных туда в командировки для изучения опыта и закупки оборудования. Ну и правильно — береженого бог бережет. Причем эти невозвращенцы продолжали содействовать советской нефтяной промышленности — так, тот же Ипатьев продолжал отсылать в СССР результаты своих исследований и открытий, более того — покупал на свои деньги лабораторное и промышленное оборудование и отправлял его в СССР. Это просто офигеть не встать. Мы сейчас вели переговоры о его возвращении — надеюсь, сможем обеспечить крышу ему и еще сотням таких невозвращенцев, тем более что первые десятки "ласточек" уже вернулись — не только из советских невозвращенцев, но и из белоэмигрантов. Конкретно по Ипатьеву попробуем что-то сделать даже с восстановлением его звания Академика АН СССР, которого тот все-таки был лишен в 1937 — через семь лет после его невозвращенчества — если не в АН СССР, то хотя бы в нашей (в РИ Ипатьеву было в очередной раз отказано в возвращении в СССР в 1951 году и вскоре после этого он скончался).
А советская промышленность продолжала развиваться.
До войны СССР активно закупал оборудование для НПЗ, в том числе и крекинговые установки — еще в конце двадцатых — у американских компаний "Foster-Wheeler Corporation", "BadgerandSons", английской "Vickers", немецких "Borman", "Dobbs", "Heckmann". Правда, не всегда оборудование использовалось эффективно, а то и вообще не использовалось — как отмечали еще в 1931 — "...только по 183 предприятиям имеется на 9900 тыс. руб. оборудования, неиспользованного свыше года, по 184 предприятиям совершенно не нужного им оборудования на 4200 тыс. руб.". К тому же ряд решений о закупке оборудования принимался по политическим причинам. Так, нефтяники говорили о том, что американская нефтепереработка была в двадцатых самой передовой среди капиталистических стран. Тем не менее, закупили установку английского концерна "Виккерс", что продавили дипломаты — якобы эта фирма была влиятельной в правительственных кругах Англии и с ней надо поддерживать тесные контакты в том числе подкармливая ее советскими заказами — ну да, а потом из-за подобных решений приходится проводить коллективизацию. Установки оказались неудачными, и советские инженеры докручивали их в течение двух лет. Впрочем, закупленные в США установки Винклер-Коха также докручивались — в печах установили боковые экраны для нагрева мазута, увеличили число тарелок в ректификационной колонне, установили сокинг-секцию, то есть обогреваемый змеевик — в итоге увеличили производительность одной печи с 500 до 650 тонн мазута в сутки. Всего же выход бензина из того же самого сырья повысился на 8%, а общий выпуск крекинг-бензина в Баку был увеличен с 80 тысяч тонн в 1929 до 490 тысяч тонн в 1931. И если в 1929 это составляло 100% советского крекинг-бензина, то в 1931 — только 17% — появилось много других крекинг-установок, а доля крекинг-бензина в общем производстве бензинов возросла с 1,2% в 1930 до 45% в 1936. Для сравнения — в США в 1931 году действовало 207 крекинг-установок, работавших по более чем двум десяткам крекинг-процессов, которые выпускали почти 300 тысяч тонн в сутки. Не в год, а именно в сутки. Было на что равняться.
Правда, автомобилей в СССР в 1929 было 24 тысячи, в США — тоже 24, но миллиона, причем четыре пятых были легковыми автомобилями — борьба автопроизводителей США против трамвая увенчалась полным успехом — трамвай был побежден всего за десять лет и бабло потекло автопромышленникам и нефтяникам, пусть и в ущерб американскому обществу. А ведь еще в 1921 90% всех городских поездок совершались на трамвае, в отрасли работало 300 тысяч человек, было перевезено 15 миллиардов пассажиров при численности населения США чуть более 100 миллионов, длина трамвайных линий составляла 44 тысячи миль — почти 80 тысяч километров — хватило бы чтобы дважды обвить земной шар. Именно в 1921 General Motors понесла убытки в 65 миллиона долларов, наняла Альфреда Слоуна, и тот выразил мысль — "все, кто хотел купить автомобиль, это уже сделали" — то есть рынок достиг своего верха. Виноватым во всем назначили именно трамвай, и неспроста — трамвайные линии были практически в каждом городе с населением более 2,5 тысяч человек — то есть даже в самых захолустных городишках. И заработала "невидимая рука рынка". Железнодорожников, которые владели и трамвайными линиями, заставили заменять трамваи на автобусы — иначе автопроизводители отдадут заказы на перевозки автомобилей другим железным дорогам. Банки, что финансировали трамвайные компании, подкупали размещением крупных вкладов, чтобы те отказались от такого финансирования. А то и просто скупали трамвайные компании и тупо закрывали их несмотря на приносимую ими прибыль, причем не чурались подкупа должностных лиц, продвижения своих чиновников, а то и откровенно гангстерских методов давления на владельцев трамвайных линий. К делу борьбы с электротранспортом подключились и нефтяники. Капиталисты буквально выкрутили руки американскому народу.
В СССР проблема автомобиля стояла менее остро, так как была сделана ставка на общественный транспорт, но и для существующего автопарка бензина было недостаточно — так, в 1928 году из 850 тысяч тонн произведенного бензина на экспорт было отправлено почти 95%, и на те 24 тысячи автомобилей осталось всего 70 тысяч тонн — менее трех тонн на автомобиль, а ведь были и другие потребители бензина — например, авиация. Так что СССР продолжал активно развивать нефтепереработку — не только закупками за рубежом, но и изготовлением установок собственной конструкции. Конечно, американских объемов производства бензина нам просто не требовалось, так как руководители смотрели на проблему транспорта в комплексе, а не через призму своего кошелька, но повысить производство бензина все-таки не помешало бы. Так что если одной рукой репрессировали и пугали специалистов вплоть до отказа возвращаться в СССР, то другой рукой все-таки максимально поддерживали тех, кто еще не попал в лапы ретивых шпиономанов. А уж кто в какую категорию попадет — наверное, дело слепого случая — четкой зависимости я пока не выявил.
Так, в 1930 году на бакинских промыслах заработала и первая советская крекинг-установка Шухова-Капелюшникова — до этого тут с 1925го года работали опытно-экспериментальные установки советских инженеров — наша металлургия не поспевала за теоретическими исследованиями нефтяников, но постепенно их догоняла, выдавая все больше жаростойких труб и других конструкций, необходимых для переработки нефти. Установка Шухова-Капелюшникова гонялась в хвост и в гриву — завод, на котором она была установлена, с 1931 был переведен в разряд экспериментальных — на ней попробовали и парофазный крекинг, и риформинг, и производство синтетического амилового спирта, необходимого для нитроцеллюлозных лаков, прежде всего для автопрома. Установки фирмы "Виккерс" были выведены из эксплуатации в Баку к 1933му году, но к этому времени там функционировало уже несколько советских установок крекинга — к концу второй пятилетки их мощность достигала 1,2 миллиона тонн сырья в год — а уж что из него будут получать — зависело от режимов работы, но в среднем выход бензина сократился с 40% до 30% — за счет повышения выхода других продуктов — прежде всего спиртов для синтетического каучука.
Всего же за 1928-32 год в СССР было построено 23 установки термокрекинга, которые переработали за этот период чуть более трех миллионов тонн сырья — нефти, солярки и так далее — в зависимости от процесса. За период до 1940 года количество установок возросло до 63, на них переработали за 29-40 годы более 11 миллионов тонн сырья. В США крекинг-установки только в 1931 переработали 101 миллион тонн сырья.
СССР закупал крекинг-установки за границей — в 1932 было поставлено 20 установок для заводов в Хабаровске, Армавире, Саратове, Коканде, Баку, Грозном — то есть в городах, где была близко расположена нефтедобыча. Развивали и свое производство оборудования — так, с 1929 начали выпускать нефтеперерабатывающее оборудование в Грозном — на механическом заводе "Грознефти", на "Красном молоте" — к 1940му последний выпускал 1,5 тысячи тонн нефтеоборудования, 531 насос, 406 тысяч звеньев ролико-втулочных цепей для качалок, в Таганроге — Котлотурбина, в Баку — завод имени Монтина, в Туапсе — завод "ЮРМЕЗ", завод имени Октябрьской Революции. В начале 1930-х годов в Подольске завод "Пароремонт" был переориентирован на выпуск крекинг-установок, пусть и для термического, а не более эффективного каталитического, который, правда, на тот момент еще был в стадии опытных разработок даже в США, трубчаток и прочего оборудования для переработки нефти — да, перейти от производства паровозов к производству нефтеперегонного оборудования можно было сравнительно легко — и там, и там — трубы, высокая температура. Оборудование закупили за границей и в 1932 завод получил заказ на 12 крекинг-установок. Эти установки были поставлены в 1934 и перерабатывали 3500 баррелей нефти в сутки — почти 500 тонн. Также начали производство установок для вторичной перегонки крекинг-бензина, установок для непрерывной очистки крекинг-бензина. За первые четыре года Подольский завод выпустил 3,5 тысячи тонн нефтеаппаратуры, во второй пятилетке — уже 14,2 тысячи тонн (это помимо 1036 рудничных электровозов, 505 узкоколейных паровозов, тюбингов для Московского метро, танковых корпусов и прочей продукции), на третью пятилетку, в связи с развитием "Второго Баку" планировалось утроить выпуск нефтеаппаратуры. Все эти и не только эти усилия привели к тому, что к началу третьей пятилетки доля импорта по всему машиностроению сократилась с 30% в 1928 до 0,9% в 1937 — импортозамещение по советски.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
