Архивы Конгрегации - 2

— Волки пошаливают, это бывает, да, — покивал лесник, устраиваясь напротив гостя. — Да ты ешь, чего зря просиживаешь? Будь как дома. Проголодался, небось, в дороге-то.

— Что верно, то верно, — признал очевидное Ян, принимаясь за еду. — Так, значит, не врут деревенские про волков?

— Может, часть и привирают, — пожал плечами хозяин, — я всего-то не слыхал. Я нечасто в деревню наведываюсь, так, от случая к случаю.

— Самому-то не боязно одному в лесу с волками? — полюбопытствовал Ван Ален. Что-то тут не клеилось, чем-то неуловимо смущал охотника этот добродушный крепыш. Вот только чем?..

— Мне-то что сделается? — беспечно отмахнулся Штефан. — Меня папаша покойный научил, как со зверями договариваться. Звери, они ж почти как люди, только честнее. Как ты к ним, так и они к тебе. Ежели ты их любишь, почем зря не обижаешь, не боишься только потому, что у них клыки да когти больше твоих собственных, так и они к тебе по-доброму относиться будут.

Ян скептически хмыкнул.

— Не веришь? — с легким укором заметил лесник.

— Был у меня один приятель, — пояснил Ван Ален. — Подобрал как-то в лесу волчонка. Совсем мелкого щенка, тот подыхал, видать, без матери остался. Приятель мой — опытный охотник, а рука не поднялась на детеныша. Подобрал, выкормил, растил, обращался как с хорошей собакой.

— И? — лесник явно заинтересовался рассказом.

— И, — передернул плечами Ян, — сбежал волк. Как подрос, так и удрал. А перед тем половину курей перебил и сожрал. Верно говорят: сколько волка ни корми, все одно в лес смотрит.

— Так оно и понятно, — пожал плечами Штефан. — Кому охота в неволе сидеть? То-то и оно, что волк — это тебе не собака. С ними по-иному надо. Приручить волка — это дело гиблое, сразу скажу. А подружиться может и выйти.

— У тебя, надо полагать, вышло? — уточнил охотник, тщательно подчищая содержимое своей тарелки; лесник кивнул не без заметной гордости:

— Верно. Иначе б тут не жил.

— А не тоскливо в одиночестве? — со вполне искренним участием спросил Ян, хлебнув принесенного хозяином пива. Похуже, чем у деревенского харчевника Петера, но пить вполне можно.

— Так не один же я, — охотно отозвался Штефан, наполняя свою кружку по второму разу. — У меня племянник есть.

— И где же он? — полюбопытствовал Ван Ален. — В погребе прячется?

— В город поехал купить кой-чего, — отмахнулся лесник. — Раз к ночи не вернулся, видать, там и заночевал. Завтра воротится.

— Тоже, что ли, любит лес и зверей? Или другой родни нет? — Вопрос не отличался особой тактичностью, и охотник был морально готов к тому, что Штефан все в той же благодушной манере посоветует не совать нос не в свое дело; однако тот просто ответил:

— Нет у него никого, кроме меня. Как мамка его, моя сестра, померла лет двенадцать тому, так никого и не осталось. Ему тогда годков пять было всего. А зверей он тоже любит, это верно, — осклабился лесник. — Я потому и отпускаю его одного в лес с легким сердцем: не сделается ему ничего дурного.

— А кому другому, значит, может и сделаться? — уточнил Ян, вновь подбираясь к интересующей его теме.

— Оно по-всякому бывает, — пожал плечами Штефан, прихлебывая пиво. — Звери разные... люди разные... Один и тот же зверь одного человека не тронет, а другому в глотку вцепится. И пойди-гадай, почему да что не так.

Похоже, после пива хозяина тянуло пофилософствовать. Ян в целом не имел ничего против: до утра все равно никуда не двинешься, а из разглагольствований чуть захмелевшего лесника, может, и удастся выудить что ценное. Ни про какого оборотня Штефан, судя по всему, не знал, иначе вряд ли вел бы себя так спокойно; но сведения порой можно извлечь и из незнания собеседника — если уметь слушать, конечно, и делать выводы.

Из дальнейшего неспешного разговора, однако, ценного почерпнуть удалось мало. Охотник лишь подметил, что добродушный Штефан, явно широкой души человек, с удивительным равнодушием относится к тому, что в окрестностях его обиталища время от времени погибают люди, причем крайне неприятным образом. Пусть лесник не беспокоится за себя и своего родича, полагаясь на семейное умение ладить со зверьем, пусть он не знал близко никого из погибших (как удалось выяснить в ходе беседы, слышал он о троих или четверых за минувшее лето, тогда как по сведениям охотников их было больше), но есть ведь и банальное человеческое сочувствие! Конечно, всякому леснику деревья и звери зачастую ближе и роднее людей, но не до такой же степени. В крупном городе и то большинство жителей стало бы охать и ахать, рассказывая о чем-то подобном, даже если бы им самим ничто не угрожало. Или недобро посмеиваться над недотепами, подчеркивая собственное превосходство и нелюбовь к роду людскому в целом и отдельным его представителям в частности. Тут же не наблюдалось ни первого, ни второго. О жертвах разгулявшихся посреди лета волков добряк Штефан упоминал мимоходом, так, будто подобные происшествия не затрагивали его чувства никоим образом.

— А все же, — спросил Ян спустя некоторое время, — неужто не думал ни разу перебраться в деревню, к людям поближе?

— А что я там забыл? — хмыкнул Штефан, брякнув кружкой о стол. Лесник приканчивал уже третью, гость же едва ополовинил вторую. — Тут у меня свой дом, хозяйство поставлено, еще когда меня на свете не было, тихо. А в деревню переселяться — это ж надо все заново обустраивать. Да и зачем? Люди, они неплохи, когда по отдельности да понемногу. А ежели с ними близко жить, скоро взвоешь, что тебе волк, и сбежишь назад в лес. На Рудольфа — это племянник мой — опять же, каждый норовит косо глянуть, как будто парень виноват, что без отца родился. Нет уж, мне тут самое место. Со зверями оно привычнее. Я их и подкармливаю иной раз.

— Это чем же? — полюбопытствовал Ван Ален и не удержался от подначки: — Уж не случайными ли путниками?

Лесник громко хрюкнул и кивнул на отставленное со стола блюдо с обглоданными заячьими костями. Рядом с блюдом охотник заметил миску, в которой, похоже, лежала требуха, не пошедшая в жаркое.

— Чего добру пропадать? — пояснил Штефан.

— Разумно, — отозвался Ян.

Словно в ответ из-за окна послышался волчий вой. Источник находился довольно близко, насколько охотник мог оценить. Лесник тоже прислушался, чуть склонив голову набок; на лице его проступило выражение сосредоточенное, но никоим образом не обеспокоенное.

Вой повторился, став еще ближе.

— Пойду-ка выгляну, — пробормотал Штефан, поднимаясь из-за стола. Несмотря на немалое количество влитого в себя пива, на ногах он держался вполне твердо.

— Помощь не нужна? — на всякий случай уточнил Ван Ален, все же не до конца веривший рассказам лесника; тот отмахнулся:

— Нет, ни к чему оно. Только хуже будет. Меня-то знают, а ты человек новый, еще с железками твоими... Тут обожди, я скоро вернусь.

Хозяин вышел, а гость заозирался, снедаемый любопытством. Увы, окно было наглухо закрыто ставнями, открывать их было бы странно. Дверь Штефан тоже притворил за собой плотно, а совет не высовываться был недвусмысленным. Однако охотника не покидало ощущение некоей неправильности. Что-то не складывалось в картине происходящего или в рассказах лесника, и эта мысль не давала Яну покоя.

Вернулся хозяин и впрямь скоро, держа что-то под полой куртки. Ван Ален не раз видел, как подобным образом прикрывают оружие, да и самому так делать случалось, однако здесь и сейчас эта мысль казалась не слишком уместной. Из дома лесник выходил безоружным.

— Ну как? — поинтересовался Ян.

— Все в порядке, — бодро отозвался Штефан, неспешно прикрывая дверь и еще более неторопливо оборачиваясь в сторону гостя. — Любопытно, небось?

— Есть немного, — не стал отпираться Ван Ален.

— Так пойдем, познакомлю, — предложил лесник, вновь кладя руку на ручку двери. — Теперь уж можно.

Короткий не то вой, не то лай послышался совсем близко. И звучал он отнюдь не дружелюбно, скорее... предвкушающе.

— Что-то меня туда не тянет, — заметил охотник, внимательно следя за лесником.

— А напрасно, — откликнулся тот с неожиданным нажимом, выхватывая из-под полы арбалет и пусть не очень изящно, но вполне недвусмысленно направляя его на гостя, коего, впрочем, теперь уместнее было бы именовать пленником.

— Ты чего, дед, совсем умом тронулся в своей глухомани? — нарочито миролюбиво осведомился охотник, с трудом сдержав куда более экспрессивный и менее цензурный комментарий. С головой у мужика, похоже, и в самом деле нелады, а психов злить себе дороже. А так, может, успокоить удастся... Хотя бы настолько, чтобы подобраться к своему опрометчиво составленному в угол у двери оружию и не схлопотать при этом арбалетный болт в пузо. — Ну ладно, как скажешь, пойдем, поглядим на твое зверье.

Ян неторопливо поднялся и медленно, выставив пустые руки перед собой, начал обходить стол справа, будто бы случайно выбрав ту сторону, что приведет его ближе к углу с оружием, а заодно позволит оказаться чуть позади сбрендившего лесника. Но тот, даром что не воин, оказался не промах. То ли просто от двери отодвинулся, то ли разгадал намерение охотника, но, сделав шаг в сторону, оказался точно между Яном и его оружием.

— Дверь там, — осклабился Штефан, чуть качнув арбалетом в сторону упомянутой двери. Сейчас его усмешка вовсе не казалась доброй.

Яну хватило этого мгновения, чтобы подхватить с пола тяжелый табурет, на котором прежде сидел лесник.

Снаружи снова раздался не то вой, не то рык. Яростный, голодный и нетерпеливый. От этого звука у Ван Алена зародилось оч-чень неприятное подозрение, которое тут же нашло подтверждение.

— Сейчас-сейчас, мой мальчик, — пробормотал лесник, уже понимавший, что так просто ему с выбранной жертвой не сладить, и распахнул дверь. — Сюда!

— Ах ты ж, паскуда! — взвыл охотник и с размаху опустил табурет на голову Штефана. Струна тренькнула, но болт просвистел мимо и глубоко вонзился в ножку стола. Лесник рухнул как подкошенный, а у Ван Алена оставалась лишь пара мгновений, чтобы подхватить оружие и броситься к окну. Заряжать арбалет пришлось уже на ходу.

А в дверной проем уже прыгал огромный волк, драться с которым в тесном помещении было сущим самоубийством.

Вот, значит, и отыскался племянничек. А заодно и объяснение, отчего лесник так равнодушно реагировал на упоминание пропадающих поблизости людей. А он, остолоп, и не понял ничего, пока жареный петух не клюнул. Расслабился, наелся и уши развесил. А анализировать услышанное кто будет?

Впрочем, на распекание себя последними словами времени уже тоже не осталось. Ян пинком распахнул ставни и сиганул в окно, а едва приземлившись снаружи, обернулся, почти не целясь, спустил струну и бросился вокруг дома захлопывать входную дверь.

Судя по донесшемуся изнутри рыку, болт нашел свою цель. Однако рассчитывать на то, что это задержит зверя, было глупо. Стрела попалась обычная, стальная, рана от такой затянется мгновенно, а полноценного сильного оборотня и железной-то не свалишь. Присев и привалившись спиной к двери, не спуская глаз с угла дома, из-за которого он сам только что выбежал, Ян положил обнаженный железный меч рядом с собой и на ощупь перезарядил арбалет — на сей раз железным болтом. Охотник понимал, что успеет сделать только один выстрел.

Еще пара вдохов, и из-за угла выметнулась смутная тень. Ян выстрелил. Обычного волка такой выстрел достал бы почти наверняка, но обычным волком бросившаяся на охотника тварь не была. Немыслимо извернувшись в полете, зверь ушел в сторону и приземлился на все четыре лапы в паре шагов сбоку от Ван Алена, уже бросившего арбалет, на перезарядку которого времени не предвиделось. С шумом рассек воздух меч, целя в голову оборотня, но тот опять уклонился и приготовился к новому прыжку. Двигался он стремительно и точно, как и все ему подобные, однако дрался довольно бесхитростно, по-звериному. Похоже, по молодости лет племянничек лесника еще плохо осознавал себя в волчьей форме, так что собственные шансы Ян оценил как сносные. Думать, впрочем, было особенно некогда, времени едва хватало на то, чтобы нанести очередной удар и вовремя увернуться от атаки этого кома шерсти, когтей и клыков. Получить царапину сейчас было бы весьма некстати: сам себя не заштопаешь, да и серебряную воду еще накипятить надо, не свалившись раньше, а рассчитывать на помощь добряка Штефана больше не приходилось.

Мощная лапа с пятеркой растопыренных когтей-кинжалов пролетела у самого лица; быстро отшагнув и прогнувшись, Ван Ален взмахнул мечом, метя в смертоносную конечность. На сей раз охотник оказался удачливее зверя: железный клинок, хоть и пришелся по касательной, все же рассек шкуру там, где у человека было бы предплечье. На землю одна за другой потекли тяжелые красные капли, зверь коротко, зло взвыл и прянул в сторону, стараясь не наступать на раненую лапу. Если дать твари отлежаться, к утру от пореза не останется и следа, но этого-то Ян допускать и не намеревался. Шагнув вслед за зверем, охотник снова ударил. И снова, и снова. Волк раз за разом отпрыгивал, оставляя на траве кровавые следы — похоже, меч задел-таки какой-то сосуд. Хорошо, если так, но не повод расслабляться. Удар, еще удар... Ах ты ж...

Нога предательски поехала на скользкой от волчьей крови траве. Удержаться от падения удалось, на то, чтобы восстановить равновесие, ушло едва ли больше секунды, но этого хватило для потери инициативы. Немного оправившийся зверь, получив пару мгновений передышки, снова перешел в атаку. Ян очень надеялся, что рано или поздно сумеет подловить его в очередном прыжке на клинок, но пока ему приходилось отступать, уклоняясь от стремительных бросков вервольфа. А в выносливости ему при всей тренированности даже с обычным волком не тягаться, с этим же и подавно...

За спиной что-то стукнуло, щелкнуло и свистнуло; охотник припал к земле раньше, чем сообразил, что происходит, и воззрился на вонзившийся в землю прямо под лапами оборотня арбалетный болт. Зверь, по-видимому, тоже был сбит с толку оным предметом, так что замешкались оба. Ян опомнился первым и метнулся в сторону, заходя твари в бок, и увидел краем глаза раскрытое окно домика, в котором маячил пришедший в себя лесник. Только его-то для счастья и не хватало...

Теперь к танцам на выживание с голодным ликантропом прибавилась необходимость следить за пылающим родственными чувствами дядюшкой. Перезаряжаться он будет довольно долго, сноровка не воинская, от окна за это время можно будет убраться. Но что, если беспокойный Штефан решит прихватить что-нибудь острое и выбраться наружу? Вервольф-то хоть и зверь зверем, а своего, погань, чует. Эх, не догадался дверь подпереть...

По всему выходило, что представление пора заканчивать, и хороший тычок мечом в бок твари несказанно бы этому поспособствовал. Разумеется, убить зверя одним ударом не вышло; более того, ошалевшее от новой боли чудовище бросилось на врага еще яростнее, и только чудом Яну удалось уберечь от впечатляющих когтей плечо, отделавшись располосованной курткой.

— Тварь! — зло выплюнул охотник. — На воротник пущу!