Князь Холод

Толстяки бывают двух видов: собственно толстяки и большие люди. Обычному толстяку такой удар промял бы живот до самой печени и, скорее всего, вывел бы из строя. Может не на долго, но на минуту-другую уж точно. С большими людьми все по-другому. У этих все большое: руки, ноги, живот. И во всем заключена огромная природная мощь. К сожалению, мой соперник оказался из таких, не зря же его дружки медведем кличут.

Так что мой удар в живот не произвел на него никакого впечатления. Зато я от толчка его левой руки довольно чувствительно влетел спиной в стену.

— Миша, пришиби его! — простонал с пола долговязый.

Вот оно как? Медведь и по имени Мишей оказался. Тезка, однако. Я изо всех сил ударил коленом в пах вновь подскочившего ко мне громилу. На этот раз он громко ойкнул и остановился, но лишь на миг. Не успев больше ничего предпринять, я отправился в короткий полет на пол от увесистого удара-шлепка ладонью левой руки. В ушах у меня шумела кровь, перед глазами кружились звезды, из носа потекла теплая струйка. Страшно представить, что было, врежь он мне кулаком.

— Стража! Стража! — продолжала надрывать голосовые связки девушка уже совсем близко от меня.

— Пойдем отсюда! — из-за колонны вновь появился обладатель хриплого голоса. — Стража отсюда не услышит, но кто-нибудь может спохватиться.

Громко сопя, здоровяк подошел к с трудом принявшему сидячее положение долговязому и помог ему подняться. Потом они с хриплым подхватили товарища под руки и медленно направились прочь от меня. Слава богу, что так, потому что продолжать драку я был не в состоянии.

— Зря ты влез, Бодров, не твое это дело, — сделав несколько шагов, хриплый обернулся, — а ты, Ружина, думай головой, что делаешь! Если конечно тебе есть чем думать!

С тем и удалились. Что интересно, никаких признаков стражи так и не появилось, неужели действительно не слышно? Что же тогда выходит — на четвертом этаже царского дворца кого-то могут запросто убивать, а стражи порядка ничего об этом не будут знать? Чудовищный недочет! Если только со стражей не поработали предварительно на предмет временной глухоты в определенное время. Такое можно понять, когда следует приказ свыше, но что-то эта троица не похожа на государевых людей, потому возникает у меня мысль о ненадежности местных блюстителей порядка.

— Меньше всего на свете ожидала увидеть здесь тебя, Бодров, — графиня Ружина склонилась надо мной, голос ее при этом был холоден, хотя проскальзывали в нем и некоторые нотки удивления.

— Я вообще никого не хотел видеть, графиня, — я с кряхтением поднялся на ноги, опираясь рукой о стену, — просто шел на балкон, воздухом подышать.

— О, Бодров, — Наталья демонстративно помахала рукой, отгоняя от своего носика донесшийся от меня запах перегара, — да ты пьян! Впрочем, как и всегда! Что ты за человек такой!

— Ты мне не жена, чтобы попрекать, — опешил от такого поворота разговора я.

— Вот еще! — она презрительно фыркнула, отчего мне стало совсем уж обидно за себя. — Не хватало мне еще выйти замуж за пьяницу и...

— Труса? Предателя? Вора? Изменника? Волка позорного? Гомосексуалиста? Долбоящера?

— Ты чего, — теперь пришел уже черед собеседницы изумляться, — я и слов-то таких не знаю!

— Извини, — я раздраженно махнул рукой, — просто устал уже от непонятных обвинений. Все в чем-то меня обвиняют, за что-то презирают и ненавидят. А я даже не могу возразить, потому что ни черта не помню!

Ну, вот действительно наболело уже. Не знаю, что уж она намеревалась вменить мне до пары с пьяницей, но явно что-то неласковое. Сколько можно! Спасибо, хоть вовремя остановилась, как-никак я только что спас ее от злоумышленников, и пострадал при этом, между прочим. Я непроизвольно потрогал горящее огнем правое ухо — вроде бы не так страшно, как думалось, сильно распухнуть не должно.

— Спасибо тебе, Михаил, — видно было, что слова даются Ружиной непросто, но здравый смысл и элементарная людская благодарность взяли-таки вверх над привычной неприязнью. — Ты очень вовремя появился и не побоялся влезть в драку из-за меня.

— Да, ладно, пустяки, — я застенчиво пошаркал ножкой, опуская тот факт, что понятия не имел за кого вступаюсь, — кто это был-то?

— Дружки Григорянского.

— А чего такого ты натворила?

— А это уже не твое дело! — резко ответила Ружина.

— А, ну да, — предельно саркастично отозвался я, — в драку влезть — это мое дело, а узнать из-за чего тебя хотели лишить то ли жизни, то ли чести, то ли и того и другого сразу — это не мое дело!

— Чего? — звонкая пощечина обожгла мне левую щеку, а если бы я не перехватил ее руку, то такая же участь ждала бы и щеку правую.

— Эй! Эй! Раздухарилась! Что такого я сказал?

— Да как ты посмел предположить даже, что меня чести лишить хотели? Платье они мне порезать собирались, понятно?

— А, платье порезать? — да они тут юмористы, как я погляжу. — А, ну раз платье порезать, то да! Зачем насильничать, когда можно платье порезать! Слушай, какие негодяи! Платье порезать хотели!

— Опять ты издеваешься надо мной, Бодров, — голос девушки внезапно стал очень печальным, — здесь все издеваются надо мной! — и, закрыв лицо ладонями, она горько разрыдалась.

М-да, кажется, перегнул я палку. Она, конечно, тоже хороша: то пьяницей обзовет, то спасибо скажет, то пощечину влепит, то слезы лить принимается. Вот как ее понять? Но, все равно, неправильно я себя вел, некрасиво. Тем более, если вспомнить о том, что Наталья совсем недавно лишилась отца и брата, да и вообще живет в Ивангороде на птичьих правах и на иждивении таридийского царя. А тут еще эти олухи князя Григорянского. Кстати, Алексей говорил, что Ружина сейчас его обхаживает с предложением жениться на ней — вот и разгадка тайны. Девушка от отчаяния перешла существующие здесь границы приличия, вот аристократишка и решил проучить ее, поставить на место. Неправильно все как-то.

— Натали, прости меня, — очень серьезно сказал я, обнимая ее за плечи, — прости дурака такого, пьяницу, тупицу и прочую сволочь. Меньше всего на свете хотел тебя обидеть. И я соболезную по поводу твоих родных. Обзывай меня, как хочешь, только прости. А сейчас позволь проводить тебя до твоих комнат, не ровен час эти кретины еще где-нибудь подстерегут тебя.

— Не надо, — она вздрогнула от неожиданности, когда я обнял ее, но вырываться не стала, — я тоже на балкон шла.

С балкона открывался хороший вид на город, да вот только смотреть сейчас было практически на что: лишь кое-где сквозь неплотно прикрытые оконные ставни пробивался свет из домов, да на фоне ночного неба выделялись белесые струйки дыма, тянущиеся к небу от печных труб. Склонившись над перилами, я повертел головой и обнаружил с другой стороны ряд хорошо освещенных фонарями улиц. Все они располагались со стороны главных ворот Крепости. Видимо этот балкон потому и не пользуется большой популярностью, что вид с него открывается на городскую периферию.

— На других балконах постоянно толчется народ, — словно услышав мои мысли, сказала Наталья, — а сюда редко кто забредает. Только я прихожу постоянно.

Она довольно быстро пришла в себя и сейчас сноровисто промокала глаза платочком. Я молча снял камзол и накинул ей на плечи, погода явно не располагала к нахождению на улице в одном платье. Ружина вновь удивленно посмотрела на меня:

— Что с тобой случилось там, в твоем Холодном Уделе?

— Чуть богу душу не отдал, — пожал плечами я.

— Болезнь или покушение?

— И то и другое. Десять суток между жизнью и смертью — хочешь, не хочешь, а другим человеком станешь.

— Если бы ты знал, как я устала, — Натали подняла лицо к звездам и устало закрыла глаза, — как тяжело выдерживать все эти косые взгляды, кривые ухмылочки, язвительные замечания. Плохо быть обузой для кого бы то ни было.

— Это не так, ты не обуза, — мягко сказал я.

— Да-да, — она открыла глаза и посмотрела на меня в упор, — еще я инструмент политической игры. Вы, мужчины, постоянно играете в политику, не считаясь ни с чем. Для вас эта игра важнее жизни, она вам заменяет жизнь. Только вы никак не хотите понять, что проигрывая в этой игре, вы в самом деле лишаетесь жизни, да еще ставите под удар своих близких. Я убеждала отца с братом набраться терпения — дождаться времени, когда Таридия будет готова воевать с Улорией, тогда и выступать. Но они не слушали, считали по-своему. И теперь их нет, а я лишилась родных людей, дома, состояния и живу в постоянном страхе перед завтрашним днем.

— Все образуется, Натали. Я уверен, что все будет хорошо.

— Пойдем уже, — графиня грустно усмехнулась, — а то совсем замерзнешь.

Я без приключений проводил Ружину до ее покоев. Честно говоря, ожидал еще несколько благодарственных слов и легкого поцелуя в щечку на прощание, но ничего такого не случилось.

— Ты сильно изменился, Бодров. Надеюсь, теперь у тебя все будет хорошо, — только и произнесла Наталья, исчезая за дверью.

Я доплелся до своих апартаментов, при помощи Игната смыл с себя следы этого безумно тяжелого дня и завалился спать. И на этот раз уснул, едва коснувшись подушки головой.

9

Покой мне этой ночью и не снился, мне вообще ничего не снилось. Возможно поэтому проснулся я утром свежим и отдохнувшим. Да-да, как бы удивительно это ни звучало, но ни похмелье, ни полученные накануне побои особых хлопот мне не доставляли. Да, одно ухо было чуть покраснее другого, да, скула чуть припухла, но никакой утренней помятости и головной боли не было и в помине. Уж не знаю, в чем тут дело: может местный воздух благотворен для меня, а может клин клином вышибают, и тот здоровяк своей молодецкой оплеухой невольно запустил во мне антипохмельный процесс, не знаю. Просто констатирую тот факт, что с утра я был свеж и полон сил.

Ну, а то, что начало происходить после моего раннего и, подчеркну, добровольного пробуждения, меня не так уж сильно удивило. Привыкать уже начал к тому, что спокойной жизни у князя Бодрова быть не может в принципе. По крайней мере в Ивангороде.

Я заканчивал завтракать, когда во входную дверь настойчиво постучали. Гостей я не ждал, но и подвоха никакого не ждал тоже. Государь должен был прибыть лишь к обеду, старший царевич продолжал улаживать какие-то дела на границе с Силирией, а до их прибытия вряд ли кто-то мог доставить мне какие-то глобальные проблемы. Тот же всемогущий Глазков, хотя и дал понять, что продолжает наблюдать за мной, но без указания свыше ничего предпринимать не станет. Буйные головы вроде Сахно попритихли, наученные его горьким опытом, а больше я ниоткуда опасности не ждал. Вернее, не знал, откуда ее можно ждать.

Что что-то идет не так, стало ясно по шуму в прихожей и сдавленному вскрику отправившегося отпирать двери слуги Семена. Игнат с проклятьями бросился в угол гостиной за шпагой, я крепче сжал в одной руке вилку, в другой столовый нож. Невесть что за оружие, но другого под рукой не оказалось и это стоило принять к сведению.

В комнату вошли три солдата и унтер в форме Зеленодольского пехотного полка, причем один из рядовых держал за ухо моего слугу. Следом за ними появилось и главное действующее лицо этого представления — полковник того же самого полка. Знаком я с ним не был, но слышать о князе Григорянском уже приходилось. Был он богат, красив, далеко не глуп, но отличался чрезвычайно высоким мнением о себе любимом. И что немаловажно, Григорянские, также как и Бодровы, были потомками удельных князей, то есть тоже являлись какими-то там дальними родственниками царствующей фамилии.

Выглядел князь Василий весьма раздраженным, если не сказать взбешенным. Верхняя губа, украшенная щегольскими усиками, подрагивала, темные глаза метали молнии, тонкие брови нахмурены. По моим прикидкам был он старше меня лет на пять, чуть повыше ростом, но с уже явно обозначившимся брюшком, что характеризовало его скорее как любителя вкусно поесть, нежели любителя физических упражнений. Впрочем, это все было очень условной оценкой.

Едва я понял, кто передо мной, стала ясна и причина этого нахального утреннего вторжения. Аукнулось мне вчерашнее столкновение с его людьми. Но это уже явный перебор, товарищ Григорянский, не того ты масштаба фигура, чтобы такие 'наезды' на меня устраивать.

Кровь ударила в голову, и я лишь огромным усилием воли заставил себя сдержаться. Только наградил выкручивающего ухо Семена солдата тяжелым многообещающим взглядом.

— Сейчас же. Отпусти. Моего слугу! — потребовал я, выделяя интонацией каждое слово.

— Они подчиняются моим приказам, Бодров, — насмешливо сказал Григорянский, подходя ближе к столу.

— Игнат, пистолет! — не оборачиваясь, я протянул назад левую руку, и Лукьянов шустро вложил в нее заряженный пистолет.

— Ты не посмеешь, — князь небрежно махнул рукой, однако его подчиненные обеспокоено переглянулись, а тот, кого я продолжал буравить взглядом, ослабил хватку.

— Я в своем праве, — холодно ответил я и, вытянув вперед руку, спустил курок, — вы ввалились ко мне домой без спроса.

Грянул выстрел, на зеленодольцев посыпалась выбитая пулей штукатурка со стены, а я невозмутимо протянул разряженный пистолет назад Игнату:

— Следующий! А вас, господа зеленодольцы, предупреждаю, что следующую пулю запущу в лоб этому молодцу!

Не ожидавшие такого приема люди Григорянского явно были впечатлены и только присутствие своего командира не позволяло им с чистой совестью ретироваться. А вот мой слуга обрел свободу и быстренько перебежал ко мне за спину.

— Всем, кроме князя, выйти в коридор и дверь за собой прикрыть! — скомандовал я, вновь наводя на непрошеных гостей пистолет.

Нет, я в девяностых годах братков по улицам трещавшей по швам страны не гонял, маловат был. Зато с приблатненными малолетками, во всем старавшимися походить на коротко стриженых перекачанных героев того времени, сталкиваться приходилось. И я отлично понимал, что перед этой публикой ни в коем случае нельзя дать слабину. Никаких вежливо-корректных разговоров, никаких логических построений и призывов к здравому смыслу, только сила. По-другому они не понимают. Сейчас просто необходимо показать, кто в доме хозяин, лишь потом можно будет общаться.

Солдаты обеспокоено переглянулись между собой, а унтер-офицер вопросительно посмотрел на князя. Тот нехотя кивнул головой.

Кто бы мог подумать, что мне пригодится именно опыт общения с гопниками из моего параллельного мира! А я то переживал, что, фактически попадя в прошлое, никак не могу воспользоваться никакими знаниями! Смех, да и только...

— Игнат, Семен, выйдите, — добившись ухода солдат, я посчитал, что правильнее будет разговаривать с Григорянским с глазу на глаз и, как только за моими людьми закрылась дверь, обратился уже к нему на прямую, — слушаю тебя внимательно, Василий Федорович. Да ты присаживайся, в ногах правды нет.

— Ты напал на моих людей! — проигнорировав и мое предложение и миролюбивый тон, с ходу заявил Григорянский. — Они не выполнили мое поручение, вследствие чего я не сдержал слова, данного одной наглой особе. А я всегда держу свое слово!