Слизь

— Это наш Садык Валиевич на симпозиумах и конференциях за границей, — уважительно произнесла секретарша, заметив, как милиционер рассматривает фотовыставку. — Уважаемый он человек — академик, одним словом! Талантлив, много книг написал, сколько у него учеников и последователей — не пересчитать! Наш институт держится только благодаря ему...

Женщина продолжала что-то еще говорить, а между тем Ильчибаева привлекла одна черно-белая фотография: это была группа юношей и девушек, обступивших этого относительно молодого чудо-ученого, который держал колбу и что-то рассказывал. Среди студенток была одна с короткими светлыми волосами и ямочками на щеках. Капитану показалась она знакомой, но где он ее видел — вспомнить не мог. Внизу фото стояла надпись: 'Доцент Вахидов С.В. с группой молодых исследователей. Бухара, 1973 год'.

Но рассмотреть остальные фотографии Ильчибаеву не удалось — в этот момент в приемную широким шагом вошел высокий мужчина с короткой белой бородой и в белом халате. Штаны у него были короткими, что виднелись красные носки. Это был заведующий отделом, которого пригласила секретарша.

— Ойбек Рустамович, — представился он, пожимая руку капитана.

— Я Ильчибаев, из городского уголовного розыска, — в свою очередь сказал Ровшан, чувствуя доверие к этому человеку.

— Чем могу быть полезен милиции? — сцепив кисти рук в замок, спросил он. У него был зычный и бодрый голос. Такие люди никогда не унывали и являлись образцом для тех, кто ворчал на судьбу или падал духом при первых же сложностях.

Ильчибаеву не хотелось вести беседу в присутствии секретарши, которая к тому же нервничала, не желая, видимо, чтобы ее разоблачили за занятием 'левака' в рабочее время и на рабочем месте. Поэтому следовало сменить помещение.

— Мы можем поговорить в более уютной обстановке? Я бы не хотел мешать сотрудникам административной службы выполнять поручения дирекции... — этим самым он показал, что совсем не интересуется тем, чем занимается женщина. Было итак ясно, что 'левак' — это вынужденная мера нашего времени, покуда зарплата не обеспечивает нормальный уровень жизни. Новая экономическая политика Горбачева имела и отрицательные стороны, в частности, ухудшением материального благополучия людей. И тем приходилось, как принято говорить, крутиться. Была модна поговорка: хочешь жить — умей вертеться...

Ташмухмедов тоже был не против и широким жестом показал на дверь:

— Тогда прошу ко мне...

Они спустились на первый этаж и пошли по застекленному коридору в сторону лабораторий. Запах животных усилился, слышались визги и писки. Здание оказалось новым, но еще не совсем обжитым, потому что то там, то сям были следы свежие покраски и штукатурки, не было привычных плакатов и стендов с информацией — их уже ставят после нескольких лет функционирования учреждения.

— Наше здание только отстроили, и мы первые, кто переехал сюда, — словно прочитав мысли милиционера, произнес мужчина. — Но я со своими крысами уже работаю, наука, понимаете ли, не ждет особых удобств, она требует результата!

Они вошли в лаборатории, где стояло множество приборов и клеток с крысами. У одной из них работал молодой парень, видимо, лаборант. На вид весьма симпатичный, подтянутый, аккуратный. При виде гостя он встал со стула и поздоровался.

— Это лаборант Алексей Дидевич, очень эрудированный специалист, — представил парня Ташмухамедов. — В прошлом году закончил биофак на красный диплом[15]. Я его взял к себе, занимается исследованиями в области иммунологии...

— Очень приятно, — Ровшан окинул взглядом парня и нашел его порядочным и честным — уж он умел по виду определять жизненные хакрактеристики человека. Этот беларус вызывал симпатии.

— Так, я вас слушаю, — пригласив сесть за стул капитана, Ойбек Рустамович сел сам напротив. — Надеюсь, ничего секретного? Может мой коллега оставаться здесь или ему лучше выйти?

Ильчибаев не был против, если Дидевич останется на своем месте, а может и он чем-то поможет, все-таки одна умная голова — хорошо, а две умные — лучше... Он вздохнул, прежде чем начать... Перед глазами стояла вся таже фотография девушки и доцента Вахидова.

Глава девятая. Поедание журналиста

Сотрудник республиканской газеты 'Коммунист Узбекистана' Мирзо Гулямов, которого журналисты именовали не иначе как Гулям-бачча[16], вошел в туалет кафе-ресторана 'Дружба', что располагался в центре сквера Октябрьской революции. Он был известен как человек без моральных принципов и совести, мог написать любую жалобу, анонимку или грязную статью, если ему за это заплатят. А платили неплохо, и обращались чаще всего те, кто хотел напакостить конкуренту, врагу, соседу, теще, брату и так далее. Поэтому Гулямова еще называли ташкентским проститутом, за его продажность, но мало кто подозревал, что он на самом деле мечтал о профессии на панели. Точнее, по сути Мирзо был трансвеститом: дома, когда никого не было из родных и близких, он брил грудь, руки и ноги, затем медленно, с особыми эмоциями надевал женские колготки, бюстгалтер, кружевные трусики, натягивал платье и, сидя на пуфике, красился у зеркала французской косметикой, что купил на 'черном' рынке, и так бродил по квартире, представляя, что он — женщина. Причем распутная.

В своих грёзах ему хотелось, чтобы пару мужиков-быков взяли его и изнасиловали, причем самым изощренным способом. Ему хотелось почувствовать страсть волосатого мужского тела, жестокость крепких рук, и власть над собой, ему хотелось глотать сперму и выполнять любые приказы насильников; нечто подобное он видел в некоторых порнофильмах, которые ему привозили по нелегальным каналам, и себя представлял в качестве одного из актеров. Естественно, о своих мечтах Гулямов никому не рассказывал, даже врачам, понимая, что ему уготована соответствующая палата в психушке. Было ясно и то, что жена впала бы в транс, узнав такое о муже. Но сам журналист мучился от того, что не мог реализовать свои планы. Не будем скрывать, пару раз он состоял в гомосексуальной связи, прилежно исполняя роль женщины, однако тех посадили недавно по статье 'мужеловство', и теперь не было партнеров. И от отчаяния ему хотелось выть.

И он бы выл, если не работа, которая почти напоминала ему физиологические страсти. Копаться в грязном белье, писать пакости — вот его любимое занятие, и тут он достиг высокого мастерства. И об этом знали те, кто обращался часто из криминальных структур, и даже КГБ. Да, да, чекисты тоже нуждались в таком человеке, ведь по заданию партии они компрометировали некоторых лиц, на волне 'перестройки' ставшими демократами, оппозиционерами, диссидентами. Особенно доставалось тем, кто входил в так назваемое общественное движение 'Бирлик', что переводилось с узбекского как 'Единство'.

Но Гулям-бачча не был бы профессионалом, если не работал и на другую сторону, в свою очередь, он получал заказы от оппозиционеров, чтобы поливать грязью власть, правда платили ему мало, так как у политиков-демократов не было много денег. Зато щедрыми считались представители мафии и торгового клана — вот там каждый рубль приравнивали к слову, чем больше настрочишь, тем больше купюр в карман положишь.

Вот и сейчас в кафе 'Дружба' была такая встреча. Представитель известной городской торговой группировки делал заказ на сотрудников Комитета народного контроля. Требовался мощный наезд прессы на излишнюю любопытность некоторых проверяющих. Понятно, эти люди считались несговорчивыми и неподкупными, и этим мешали торгашам крутить теневые дела.

— Ака, мы вас знаем, как самого лучшего журналиста республики, — говорил мужчина в импортных очках с тонированными стеклами, наливая Мирзе из графина в стаканчик конъяк 'Арарат'. Сам он был одет в джинсовый костюм, а из кармана выпирало портмоне, туго набитое, судя по всему, 'сотками'. — Поэтому и обращаемся только к вам. Скажу вам честно, вы на особом счету нашего лидера Шокасым-ака, он вас уважает и желает вам благополучия...

— Да, да, я всегда по-честному отрабатываю свои деньги, — отвечал, жуя ложками салат 'Оливье', журналист. — Не одну статейку против ваших врагов накатал, и сколько тарараму после этого было — ужас! Всех, кто попал на острие моего пера, взяли под колпак. Так что я помог вашим благородным делам... Таковы мои моральные принципы — содействовать справедливости!

Не будем увиливать, Гулямову было наплевать на гуманные идеи и сам он высокой нравственностью не блистал. Ему все равно на кого и против кого писать — лишь бы платили. Он мог удачно жить и при коммунистах, и при религиозных радикалах, и при фашистах, потому что в любом строе была нужда у определенных лиц в таких журналистах-перевертышах, готовых мать родную продать и отца удавить ради ломанного гроша. Да, он не пользовался уважением среди коллег по ремеслу, зато никто из них не мог похвастаться машиной 'Волга', дачным участком недалеко от поселка Солдатское, и четырехкомнатной квартирой в новом доме на Юнус-Абаде, а все это далось Гулямову только благодаря его умениям широко применять грязные технологиии и 'черный' пи-ар.

— Работники Комитета народного контроля совсем оборзели, ака, — продолжал представитель, опять разливая спиртное — сам он пил мало, кстати. — Три дня назад накрыли нашу базу, устроили шмон. Оскорбляли и унижали наших людей, угрожали физической расправой. В то время, как наши лидеры Горбачев и Каримов проводят реформы в стране, хотят нам добра, однако всплывают из темного прошлого подлые силы. Опять возвращаются сталинские времена, опять хотят крови и репрессий. Нам нужно сказать 'нет' прошлому! В этом и есть главная задача прессы... Особенно много зависит от честных и правильных служителей информационной Фемиды...

Гулям-бачча опрокинул еще стаканчик конъяка, чувствуя, как жидкость опускается по пищеводу в желудок, обжигая все на пути. О, такие ощущения больше всего нравились. Он быстро закусил маринованным огурцом и грибами в масле. Тут подали шашлыки. От аромата голова кружилась. Журналист шумно потянул носом, обливаясь слюнями, а потом вцепился в мясо и стал его глотать, даже не прожевывая.

Если бы не тонированные стекла, то Мирзо увидел бы насмешливый и презрительный взгляд собеседника. Этот человек прекрасно знал, кем является Гулямов, однако нуждался в его умении. Поэтому он выполнял миссиию, которая была на него возложена — передать заказ, накормить-напоить в ресторане и передать гонорар. Самому же журналисту было наплевать, что на самом деле думает о нем торговая мафия, он давно перестал реагировать на презрение тех, кто ему дает подачки.

— Да, вы правы, пресса — это мощное оруие против тех, кто не хочет видеть перспектив нашего общества и тянет, словно якорь, нас на дно прошлого, — общими фразами отговорился Гулям-бачча. — Я согласен взяться за работу и сделать все, как надо.

Тут он достал блокнот и ручку. Представитель продиктовал ему имена и должности проверяющих, дал несколько сюжетов и указал, где лучше всего подставить этих лиц в статье. Все это было записано, но журналист знал, что напишет лучше и эффективнее, чем ему сооветуют, ибо на этих заказах он собаку съел. И был уверен, что статьей будут довольны заказчики и обескуражены те, против кого она опубликована.

Затем представитель достал из кармана портмоне и бросил на стол:

— Это ваш гонорар... В два раза больше обычного... Постарайтесь и не подведите...

— Я же говорил, что всегда отрабатываю свои деньги, — хохотнул Мирза, быстро беря портмоне со стола и пряча во внутренний карман пиджака. В этот момент он почувствовал давление в мочевом пузыре. Следовало избавиться от лишней жидкости.

— Извинте, ака. Я на минутку покину вас — схожу-ка в хожатхону[17]...

— Да-да, пожалуйста, — ответил тот, достал из пачки сигарету, щелкнул позолоченной зажигалкой и закурил. При этом он аккуратно и ловко выпускал дымовые кольца, чем позабавил рядом сидевшего старика.

Гулям-бачча вскочил с места и быстрыми шагами направился к туалету. Днем народу в кафе было немного, и поэтому туалет оказался свободным. Журналист зашел в помещение и пристроился к писсуару, растегивая ремень и снимая 'молнию' с ширинки. Мочи скопилось много — пришлось сливать ее минуты три, и все это время Мирза весело посвистывал, смотря на потолок. Он радовался очередному заказу. На эти деньги он купит супруге золотое кольцо и сережки, а себе — новые женские трусики и бюстгалтер — иногда же надо радовать женскую сторону личной души.

Он был так увлечен процессом, что не заметил, как из писсуара всплыла розовая слизь, впрочем, это было не удивительно, так как ничего не могло отвлечь журналиста от приятных мыслей и ощущений. Тем временем слизь не собиралась представляться, она как молния метнулась вперед, прямо на руки и обнаженный член журналиста. И только почувствовав нечто влажное, а потом и нестерпимое жжение в области паха, Гулям-бачча очнулся и пока еще удивленно посмотрел вниз. То что он увидел, шокировало его, и заставило вздрогнуть: что-то похожее на медузу быстро расстворяла в себе человеческие органы, особенно то, что было противно Мирзо носить в качестве собственной части тела. Конечно, можно было порадоваться, что удалось избавиться от мужского достоинства без какого-либо хирургического вмешательства, и стать наконец-то женщиной, отправиться на панель, да только таким мечтам не суждено было сбыться. Слизь не насытилась только этим, она стала взбираться на все тело и растворять в себе остальную плоть.

Журналист закричал, пытаясь руками-костями скинуть с себя это мерзкое существо, однако это не помогало, хищница не собиралась просто так отпускать человека и практически заполонила собой всю фигуру. В этот момент в ресторане заиграл ансамбль, пошли распевы из группы 'Ласковый май', правда, лабали на гитарах и исполняли с узбекским акцентом местные ребята:

'Белые розы, белые розы,

Так беззащитны шипы... вай-вай...

Что с вами сделали снег и морозы.

Лед витрин голубых... оу-у, вай-вай...'

Следует заметить, музыканты удачно вплели в эти строки национальные мотивы, и сейчас песня выглядела более восточной и поэтому понятливой для публики[18]. Гулямов вообще-то любил группу 'Ласковый май' и солиста Юрия Шатунова, ведь их песня о розах вызывала в нем тоску и грустные мечты, и больше всего — скажем это по секрету — ему нравилось упоминание слова 'голубых'. Да только сейчас было не до концерта. Грохот динамиков, визг соло-гитары и стуки ударных инструментов заглушили крики, раздающие из туалета. Никто не спешил на помощь. Последнее, что увидел журналист перед своим физическим исчезновением, так это открывающуюся дверь и входящих в туалет каких-то мужиков. Но дальше его сознание померкло, а душа ушла в небытье.

Теперь свидетелями происшедшего стали два инженера, которые пришли отметить успех изобретения и прогулять полученную за него премию. Они оставили двух дам в зале, чтобы те приняли заказ, а сами устремились облегчить мочевой пузырь. Увиденное в туалете так их напугало, они, ничего не сказав друг другу, пулей выскочили оттуда, едва не сбив по дороге официанта, несшего заказ, и покинули здание. Официант крикнул им что-то оскорбительное и двинулся дальше. Дамы, сидевшие в зале, не заметили, как их кавалеры бросили их одних.