Имперский колдун

Илар прикрыл глаза и начал выпускать заклинание в свет. Как всегда при волшбе, у него почему-то заныли зубы. Легана говорила, что такое бывает, и нередко, но у всех по разному. У нее, например, когда она колдовала, почему-то чесалась правая лопатка, будто на нее уселся москит. Все время хотелось его сбросить, прихлопнуть, но стоит потерять контроль над заклинанием, и....в общем — не надо терять контроль над заклинанием, если хочешь, чтобы эта самая лопатка оставалась приделанной к туловищу.

Через несколько секунд в комнате почему-то запахло розами — сильный, даже резкий запах забивал ноздри, он становился удушливым, будто кто-то выжал масло из десятков тысяч розовых лепестков и забрызгал этим маслом комнату, предварительно подогрев жидкость до кипения. Илар старался не обращать внимания на запах, и в конце концов это ему удалось — заклинание вышло в мир так, как и должно было выйти.

Вот только эффект от заклинания, как и предполагалось, был неожиданным: ржавый нож, засаленный и щербатый вдруг засветился так, что стало больно глазам, потом мгновенно потемнел до черноты, и через секунду снова стал белеть. Минута, и нож стал серебряным, вернее — приобрел серебристый оттенок.

Илар наклонился над ножом и облегченно вздохнул — не случилось ни пожара, ни землетрясения, ни потопа — всего лишь серебристый ножик, всего-навсего!

Хохотнув, Илар откинулся на спинку стула, обожженного в результате прошлых исследований, задумавшись, стал разглядывать нож. Щербина у рукоятки осталась прежней....кончик ножа тоже не отрос, что изменилось? Цвет? Больше ничего?

Подождав для верности минут пять (пусть остынет!), Илар протянул руку и взял нож за рукоять. Та оказалась холодной, такой холодной, что колдун едва не отдернул руку. Похоже было, что этот нож несколько часов лежал на крутом северном морозе.

Илар пожал плечами — вот тебе и пламя преисподней! Какое там к демонам пламя — руки от холода сводит! Прикинул нож на вес — ничего не изменилось. Цвет поменял, и все тут. Потрогал лезвие — оно стало очень скользким, как мыльным...в зеркальной плоскости отражалось лицо Илара, искаженное, растянутое.

Посмотрелся с минуту, решил — какого демона они нашли в его физиономии? Они — это женщины! Никогда не считал себя красавцем! Да и как-то неприятно это самое дело...почему? Да кто знает — неприятно, и все тут! Мужчина должен быть мужественным, а не красавчиком! В их компании считалось, что быть красавчиком позорно, главное — сила, крепость, умение кулаками отстоять свою независимость, свое мнение. Илар не отличался силой, но был ловким, вертким, а еще — упорным, как клещ — если вцепился, не отпустит, пока жив.

Взял нож покрепче за рукоять, проделал несколько фехтовальных движений — неуклюже, но энергично, как все дети, изображающие фехтование. Получалось отвратительно, но Илар и не собирался выступать на состязаниях по фехтованию. Никогда у него не было желания становиться воином — ну что хорошего в том, чтобы долгие месяцы, а то и годы учиться размахивать острой железкой, а потом, в конце концов, получить эту железку себе в брюхо? Нет — он допускал, что владение оружием совсем не плохая штука — вдруг придется защищаться от такого вот тупоголового солдафона, желающего лишить Илара разума вместе с головой, но посвятить этому всю свою жизнь? Нет уж, избавьте боги от такого удовольствия!

Отец пытался учить Илара кое-каким приемам фехтования, но убедившись в неспособности ученика, а более того — в нежелании оного овладевать приемами боя, плюнул в сердцах и сказал, что лучше бы у него была дочь, тогда бы хоть можно было найти оправдание такому отсутствию боевого духа.

Вот тут отец был неправ — боевого духа у Илара хоть завались, а желания стать профессиональным военным никакого. Разве это порок? Ну не хочет он убивать других людей и быть в конце концов убитым, или искалеченным! Не к тому тянется у него душа! Отца-то можно понять — огромного роста, могучий, сильный, как бык, опытный и умелый вояка — не зря его поставили уснаром городской стражию. Когда Шаус заходил в трактир, замолкали все, даже самые буйные пьяницы и дебоширы. Так вот — Шаус считал, что занятие воина вполне даже уважаемое, и желательное для мужчины. Если не считать пекарского дела, конечно.

Да, хороший пекарь на весах Шауса перевешивал хорошего воина. Драться можно научить каждого, а вот ты попробуй, испеки пироги, славящиеся на тысячи ирр от пекарни! Такие, чтобы радовали глаз и услаждали живот, не вызывая его расстройства и не оставляя во рту привкуса масла, которым солдаты смазывают сапоги!

Шаус сам не замечал противоречия в своих доводах, но когда пытался настаивать на том, чтобы Илар изучал военное дело, наткнулся на упорное сопротивление сына и еще более упорное сопротивление жены, считавшей, что Илар достоин более высокой судьбы, чем судьба солдафона, марширующего в толпе таких же неудачников (ее слова). От Илара отстали.

Но, как человек увлекающийся, прочитавший множество книг, которые мама захватила с собой из столицы, из отцовского дома, Илар любил представлять себя одним из тех великих воинов, которые описаны в этих книгах. Тем более, что когда он пересказывал эти книги мальчишкам, с которыми водил дружбу, иногда ему приходилось изображать в лицах то, что он рассказывал. Так, почему-то, получалось убедительнее, интереснее. Вот и сейчас, он представил себя Гедеором Великим, победившим дракона, летающее чудовище, похитившее прекрасную Каруну.

Кстати сказать, Илар всегда задумывался — а на кой демон этим самым драконам прекрасные девицы? Насиловать?

Ну во-первых у дракона должно быть такое мужское достоинство, что несчастная Каруна лопнет, забрызгав стены пещеры нечестивца. Размеры-то дракона ого-го какие!

Во-вторых, какого демона ему насиловать эту девицу, ведь для него она уродка, что-то вроде того, как для человека выглядит старая плешивая ослица, увешанная репьями и присохшим дерьмом.

Если бы дракон воровал эту девицу чтобы сожрать — это Илар бы счел вполне разумным объяснением, так нет! Судя по книгам, тот держит ее где-то там в пещере, или в башне, месяцами, ожидая, пока какой-то придурок соберется наконец прийти и прибить хозяина убежища.

Тут тоже был вариант — может это ловля более вкусных объектов на приманку? А что, ходят себе герои, и ходят, а он их жрет. А Каруна тем временем делается толстой, сытной, есть что положить на зубок!

Еще только начав читать эти книги, Илар как-то спросил о матери по поводу таких несуразностей, описанных в книгах — мать долго смеялась, до слез, потом утерла глаза кружевным платочкам и сказала, что нельзя все эти истории воспринимать всерьез. Во-первых, никаких драконов в мире нет, это выдумки писак, создавших роман, а во-вторых, в виде дракона тут изображаются жизненные невзгоды, беды, от которых главный герой и спасает героиню. И за что она ему очень благодарна, что и выказывает в конце романа. Это такой прием писателя, понимаешь ли.

Какой такой прием — Илар так и не понял, но решил, как вырастет постарше обдумать этот вопрос. Времени на обдумывание не нашлось, но тяга к представлению в лицах того, что Илар прочитал, осталась.

— Сдавайся, нечестивое чудовище! — громко продекламировал Илар — пред тобой великий воин Гедеор! Я снесу твою рогатую башку, на которую нагадили птицы курла!

Про нагадивших птиц Илар обычно добавлял специально для уличных мальчишек. Почему-то описание дракона, с кучей дерьма от нагадивших на нее птиц-падальщиков всегда вызывало у них приступ неконтролируемого смеха, от которого мальцы по минуте валялись в пыли у поленницы дров на заднем дворе трактира — любимом месте сборищ местных мальчишек.

— Не сдаешься?! Глупое создание преисподней! Тогда получи доброй стали от настоящего воина!

Чего доброго в этой самой стали — Илар тоже не знал, но помятуя смех матери, переспрашивать не стал. По большому счету, какая разница — добрая, или злая сталь, если ей можно выпустить кишки человеку или дракону?

Выпад! Удар! Стул, изображавший эпическое чудовище не мог уклониться от ударов 'великого воина', потому получил в спинку хороший рубящий удар, такой, что будь этот тесак обычным тесаком, он бы оставил на дубовой спинке глубокую зарубку — Илар врезал им от души.

Но зарубки не получилось. Тесак прошел через спинку, будто ее никогда не было, и кусок выдержанного, старого дуба отлетел к стене, ударившись о лежащие здесь пустые горшки и надколотые кувшины.

Илар остановился, ошеломленный, испуганный, и с опаской посмотрел на то, что он держал в руке — серебристо-зеркальное 'недоразумение', бывшее когда-то заурядным тесаком. Подошел к стулу, понюхал срез спинки — от того шел запах паленого дерева, плоскость среза черная, обугленная, будто кто-то прижег ее раскаленным докрасна металлом. Оглянулся по сторонам, увидел черенок метлы, прислоненный рядом с здоровенным треснувшим кувшином, зачем-то сохраненным прежним хозяином, взял этот черенок в левую руку, в правую клинок, который уже язык не поворачивался назвать кухонным тесаком, и слегка прищурившись (на всякий случай!), рубанул поперек палки.

Чик! Вспышка пламени, дым, обугленный конец черенка — кусок его полетел на пол.

Чик! Чик! Чик! Чик! Чик! Подвал заполнил дымок от сгоревшего дерева, а в глазах начали вертеться красные круги от вспышек пламени. Через несколько секунд в руке Илара остался жалкий огрызок палки.

Колдун сел на стул, поморщился от вонючего дыма, и поднес нож к глазам, пытаясь рассмотреть край лезвия. Само собой, ничего особенно он не увидел — тупое лезвие с щербинами, вот только — серебристое, блестящее, будто отлитое из куска серебра и отполированное.

Протянул палец к лезвию, попробовать остроту...и остановился. Нет уж — не такой он дурак, чтобы пробовать! Уже — не такой дурак...

Встал, несколько раз взмахнул ножом в воздухе — тесак как-то удобно лег в руку, так удобно, что и отпускать не хотелось. Проделал несколько фехтовальных упражнений — то, что когда-то показывал ему отец, и что у него никак не хотело получаться — получилось. Нож помог? А что, почему бы и нет? Инструмент ведь позволяет сделать из посредственного музыканта гения, управляющего толпой! Почему бы заколдованному ноже не сделать его гением фехтования? Смешно только — выйти на бой с кухонным тесаком! Впрочем — в серебристой штуке сейчас вряд ли кто признает пресловутый ржавый тесачище в полруки длиной.

Снова осмотрелся по сторонам — на чем бы еще попробовать? Не нашел ничего лучшего, как ткнуть ножом в кувшин у стены. Нож завизжал, как пила лесоруба, пытающаяся перегрызть твердый сучок, пошел гадкий дым, нож не очень быстро, но уверенно погрузился в сосуд. Закаленная глина кувшина раскалилась добела вокруг клинка, потекла и с шипением вонзилась в пол рядом с башмаком Илара, судорожно отдернувшим ногу от опасного кусачего ручейка.

Илар ухмыльнулся — красиво! — и подойдя к кирпичной стене продолжил исследование ножа, загоняя его в каленый кирпич по самую рукоять. На месте уколов оставались оплавленные дырки , такие, будто он вдвигал нож не в кирпичную стену, а в застывшее сало, и нож этот был раскален добела.

Следующим этапом было испытание ножа на металле. Найти стальной прутв подвале не получилось, зато, после долгих поисков, в углу Илар нашел старый лодочный якорь, покрытый ржавчиной, и еще у него не хватало одной лапы. Как якорь сюда попал — предположения строить можно любые, но истина все равно останется скрытой. Скорее всего, якорь остался от тех людей, что жили здесь еще до колдуна, от которого перешла Илару колдовская сила. На то указывал и тот факт, что якорь был покрыт толстенным слоем ржавчины и полузасыпан землей, просто врос в нее за те сотни лет, что лежал на одном месте.

Выворотить корявую железяку оказалось непросто, но после нескольких минут пыхтения и пачкания ладоней Илар все-таки выволок якорь на свет фонаря к середине подвала. Немного помедлил, взял в руку тесак, размахнулся, и...

Искры! Пламя! Вонь!

Рука онемела от удара, но одной из лап как не бывало — чисто, как будто рубил не толстенный металл, а тонкую, сочную лозу.

Илар отошел к стулу, сел на него, и снова начал рассматривать то, что получилось в результате эксперимента. Минут пять созерцал, размышлял, и пришел к одному-единственному выводу: или он станет очень богат, или ему снесут башку.

* * *

— Это то заклинание, о котором я думаю? — недоверчиво переспросила Легана — ты не ошибся?

— Я не ошибся — хмыкнул Илар и подняв взгляд на шаманку, с кривой усмешкой переспросил — ты что, никак не привыкнешь, что у меня все получается не так, как должно быть?

— Никак не привыкну — призналась Легана — каждый раз ты выдаешь что-то такое, что не укладывается в голове. Ты хоть понимаешь, что сейчас сделал?

— Я не понимаю, что сейчас сделал! — кисло пояснил Илар — но я догадываюсь, что у меня получилось.

— Я не так выразилась — поправилась шаманка — ты понимаешь, что будет, если ты будешь массово делать такие клинки? Сколько времени у тебя ушло на изготовление этого?

— Да минут десять, не больше — пожал плечами Илар — пока загрузил, пока выпустил заклинание...

— И получил легендарный 'Меч Преисподней'! — закончила Легана, заливаясь радостным смехом больше похожим на скрип несмазанной дверной петли.

— Какой еще 'Меч Преисподней'? — оторопело переспросил Илар — никакого меча я не делал! Взял старый тесак и обколдовал!

— Ты что, не читал 'История о сыне богов Лидапутре'? Читал? Помнишь, у него был меч — он сражался им с демонами? Как назывался? 'Меч Преисподней'! А что умел делать этот меч? 'Рубил металл, как воду, исторгая снопы искр и пламя Преисподней! Рубил камни, как дерево, раскаляя их добела!' Теперь понял? Ох, милый ты мой...или ты станешь величайшим из величайших колдунов, или тебе снесут голову. Допускаю, что то и другое может произойти одновременно.

— Радуешь меня Легана — дрогнувшим голосом ответил Илар, представивши картину того, как ему сносят голову. Голову ему было жалко, как и всего остального, что к ней прилагалось, потому молодой колдун загрустил и этот самый 'Меч преисподней', в виде кухонного тесака сделался ему почему-то совершенно не приятен.

— Чего ты загрустил? — с усмешкой спросила Легана, лукаво поглядывая на парня — а ты что хотел — добиться успеха, и чтобы тебе не завидовали? Чтобы тысячи людей не желали тебе смерти, а твоим близким чумы и желтой лихорадки? Молодой ты еще. Каждый колдун мечтает стать великим, а когда становится, понимает, что звание 'великого' — это не только радость, богатство, уважение и преклонение! Вслед за ними идут зависть, злоба, желание принизить, втоптать в грязь, а лучше всего — уничтожить, предварительно обворовав, обобрав, как разбойник обирает купца на пустынной дороге. Потому — или ты все-таки стремишься к высшей цели, осознавая, что наверху тебя ждет опасность, или сидишь тихо, не высовываешься, не отсвечиваешь. Я понятно сказала?

— Куда уж понятнее — усмехнулся Илар — я хочу быть великим колдуном, и...

— Хочешь — будь им! — отрезала Легана — и нечего ныть, строить кислую морду! Ты сделал то, что недоступно сотням колдунов, а возможно — никому в этом мире, и сидишь так, будто тебя только что избили палкой? Ты чего, Илар?! Ты как маленький старичок, кислый, вялый, да ты радоваться должен, ликовать!