Корреспондент Доггеррарди

Варшавский курьерский остановился у станционного здания, напротив международного экспресса. Нильс Болей с любопытством рассматривал пассажиров из международного поезда возвращавшими туда, где, как им казалось, в президентских дворцах, министерских кабинетах, на официальных приемах и светских раутах, в тиши закрытых привилегированных клубов, в гостиных со свечами, за карточными столами, покрытыми зеленым сукном, решались вопросы европейской и мировой политики. Глупцы, глупцы, любой житель Березы-Картузской, даже самый неграмотный мастеровой из еврейской механической артели Губельмана и Сноровского, что на улице Костюшковской, при большом брестском шоссе, мог объяснить европейским дипломатическим дурням перипетии мирового политического закулисья, ибо прекрасно знал — вся европейская и частично — мировая политика, вершится ныне в небольшом, аскетически скромно обставленном кремлевском кабинете русского царя, по-домашнему спокойно попыхивающему папиросой не то сербской, не то болгарской марки).

Пассажиры международного поезда с удивлением, испугом, изумлением, некоторые со злорадством, плохо скрываемом на безупречно выбритых (до пугающей своей мертвенностью синевы) смотрели на сонный городок и на Нильса. Он усмехнулся.

На привокзальной площади Сапега разъяснил Нильсу Болею местные нюансы, что называется, "на пальцах". Еще он сказал, что в Березе-Картузской им подадут автомобиль, встречать их будет личный шофер старого князя, бывшего министра иностранных дел Польши, Анджей Ласковский. Молодой князь упросит Ласковского немного повозить по окрестностям — хотелось показать Нильсу польскую глубинку, чтобы тот мог составить представление о здешней жизни.

-Прислушивайся внимательно к местным говорам. В Ружанах ты услышишь почти чистую белорусскую речь, изредка приправленную полонизмами. Это речь Понеманья, края, который раньше называли еще Черной Русью. В Пружанах, находящихся всего в полусотне километров от Ружан, речь совсем другая, более мягкая, с первого впечатления похожая на украинскую. И если ружанцы по говору без сомнений относят себя к белорусам, то коренные жители Пружан и окрестностей иногда сами затрудняются дать себе языковое определение.— с увлечением, с восторженностью в голосе и в интонациях, рассказывал Сапега своему приятелю-этнографу,— Диалектные различия существуют здесь, очевидно, с давних времен. Ты знаешь, Нильс, неожиданно простое объяснение этого явления дают сами местные жители. Между Ружанами и Пружанами проходит водораздел бассейнов Немана и Припяти. Граница водораздела была означена болотами и дремучим лесом. Лишь в конце прошлого века через эти глухие места была проложена "царская дорога" — по ней русский царь до сих пор ездит на охоту в Беловежскую пущу. В глубокой древности эти места могли стать естественной преградой при расселении славянских племен. И если археологи по своим данным затрудняются точно определить границу между дреговичами и волынянами, то языковые и географические явления эту границу подсказывают. Здешние места оставались пограничными долгие времена.

-Они и сейчас остаются таковыми. — заметил Нильс Болей.

-Да. В X— XII веках это была западная окраина Киевской Руси, с XIII по XVIII век — та же окраина, только Великого княжества Литовского, затем — снова России, только уже царской.

-Видимо, недаром в конце XVI века канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега, один из крупнейших и образованнейших магнатов, именно Ружаны выбрал местом своей резиденции?

-Говорят, что на краю всегда и земли хуже, и опасность ближе, но что обычно здесь поселяются люди стойкие, крепкие. Очевидно, такими и были ружанцы, если смогли, несмотря на близость посторонних влияний, сохранить в чистоте родной язык. Льву Сапеге, как редактору свода законов на белорусском языке, так называемого Статута Литовского, должна была льстить приверженность местных жителей к родному языку в условиях, когда после Люблинской унии 1569 года особенно усилилось польское влияние на древне-белорусскую культуру.

-Позволь возразить тебе, мой друг?— сказал Нильс Болей.— Я бы не стал идеализировать образ Льва Сапеги как рьяного защитника интересов белорусского народа. Скорее польского. Уже сам факт устройства им собственной резиденции в Ружанах свидетельствует о его стремлении быть поближе и к Польше, и к России. И о признании главенства Варшавы над Вильной. Кажется, в 1623 году, тот же Сапега, если не ошибаюсь, возглавил судебную расправу над жителями Витебска, восставшими против униатского засилия. А то, что Сапега был инициатором издания Статута на белорусском языке и еще до событий 1623 года предостерегал витебских униатских правителей от излишне усердной борьбы с православием, говорит лишь о дальновидности умного политика, который понимал, что такое для народа насильственная и внезапная утрата собственной культуры.

-А я и спорить с тобою не буду.— ответил Сапега, — Может, ты и прав.

-Скажи, Евстафий, почему твой отец живет на самой границе с Россией, а не поглубже, в Польше? -поинтересовался Нильс Болей.

-Отчего же? Отец живет по-прежнему в Варшаве. В Ружаны он выезжает по традиции, в конце сентября, в сезон охоты, и на Святого Сильвестра...На новый год то есть. Чтит родовую и частную собственность. Да и потом, что бы ему, бывшему министру иностранных дел Ржечи Посполитой не приезжать в Ружаны, если к нему регулярно наведывается русский царь? Отец сделал немало для установления относительно добрососедских отношений с Россией. Он и Дмовского запросто привечает.

-Президента Дмовского?— уточнил Болей.

-Бывшего президента. Но по-прежнему остающегося Президентом. Может быть, в следующий раз выберемся с тобой на новогодние праздники, ты и его в Ружанах увидишь. Хотя..., вряд ли...

-Твой отец и президент Дмовский — друзья?— недоверчивым тоном спросил Болей.

-Что ты?! Политические оппоненты и оголтелые спорщики! Но Святого Сильвестра стараются всегда отмечать совместным пиршеством. По традиции.

Перекусывать на вокзале, в ресторане, не стали, машина уже подошла. Нильс с сомнением посмотрел на сильно исцарапанный, но огромный "Аустро-Даймлер", ничего не сказал. Отправились в путь сразу.

-Анджей, покатай нас по местечку.— попросил Сапега.— Наш гость несомненно хочет полюбоваться здешними видами.

-На рынок?— спросил Ласковский.

-Давай на рынок.— согласился Сапега и, обернувшись к Нильсу Болею, пояснил,— Местный рынок имеет идеальную прямоугольную форму. В четырех его углах сходится восемь улиц, и некоторые прирыночные упоминаются в инвентаре местечка под 1767 годом. Рядом с рынком, на перекрестке Церковной и Пружаньской улиц возвышается еврейская синагога, которая, как сообщает традиция, существовала на этом месте с самых давних времен. Она, вероятно старше регулярной Березы.

-Интересно.

-Потом посмотрим свайные дома.

-Свайные? Что это такое?— спросил Болей.

-Дома на сваях. Они широко известны на Полесье, особенно в поселениях, систематически затапливаемых при паводках. Почти все здания на сваях, а это и жилые дома, и хозяйственные здания и административные постройки, почта, например, и сараи, находятся прежде всего в ниже расположенной части местечка. Сваи во влажных районах Березы — это необходимость при строительстве, продиктованная природными особенностями.

-Много воды?

-Да. Кругом болота. На южной окраине хватает больших непроточных углублений, заполненных водой. Они в результате высокого уровня грунтовых вод не высыхает даже во время летней жары, изменяя только границы своего охвата. Северную часть местечка прорезает река Кречет. Она берет свое начало в болотах, расположенных в окрестностях Блудня.

-Мне вполне хватает болотистых пустошей Дартмура.— ответил Болей.

-Э, да что у вас в Англии за болота?— насмешливо ответил Сапега. — Ерунда, а не болота. В Великобритании более пятидесяти процентов болот исчезло полностью. И сейчас вы рады каждому восстановленному клочку. Вот у нас болота! Почти треть территории Синеокой составляют болота! Самые древние наши болота — полесские. Их возраст — около одиннадцати тысяч лет.

-Сомнительный повод для национальной гордости. Ты не находишь?— съязвил Болей.-Кстати, чьей гордости тут больше: польской или белорусской?

-Болота — легкие Земли. Они поглощают углекислый газ и вырабатывают кислород, формируют климат и поддерживают биологическое равновесие.

-Да, это важно. — согласился Болей.— А как быть с тем, что болота в местном фольклоре предстают недобрым чуждым местом, населённом чертями, водяными и прочей нечистью? Местный болотный хозяин Багник нравом опасней, чем его родной брат Лесовик. Здешний дракон-цмок, белорусы его называют Змеем Горынычем, — тоже по народным поверьям обитает на болоте.

-Да. Сторожит "скарбы".— улыбнулся Сапега. — Ты неплохо знаком с фольклором. Впрочем, ничего удивительного. Болото всегда считалось мистическим местом, населенным нечистью. Даже современному человеку не по себе, когда в сумерках на болотах начинают плясать болотные огни, хотя объяснение этого явления известно практически каждому со школьной скамьи: болота испаряют метан, который соприкасается с кислородом, и происходят вспышки. Но именно на болоте зацветает цветок папоротника, по-белорусски называемый папараць — кветкой. По давней легенде папоротник приносит белорусу счастье.

-"Полюби эту вечность болот...". — процитировал Болей.— Так, кажется, у поэта? Русского?

-Знаком с творчеством Блока?

Болей кивнул.

-Синеокая...Звучит неплохо.— сказал Болей. -Ты больше считаешь себя белорусом, чем поляком?

-Видишь ли, Нильс...Белорусы, как правило, люди очень надежные. Эта национальная черта и она формировалась веками: на болотах человек, на которого нельзя положиться в трудной ситуации, просто не выжил бы. Болота учат терпению и спокойствию, хладнокровию и выносливости, сообразительности и целеустремленности. Национальная черта характера "людей на болоте" — доброжелательность. Когда веками живешь в замкнутом, многочисленном обществе, изолированно, на песчаном островке, а вокруг непроходимая топь, то если ты нервный, раздражительный, не можешь контролировать эмоции — недалеко до беды. Чтобы выжить в таких условиях, надо уметь находить компромиссы с соседями, принимать живущих рядом такими, какие они есть, уметь прощать обиды.

-И вы компромиссы находите? С русскими? Прощаете им обиды?

Молодой князь Сапега ничего не сказал. Немного покрутившись по городку, шофер Ласковский вывел машину на побитое Пружанское шоссе и погнал, что было духу. За полчаса "Аустро-Даймлер" проскочил через Скорцы и Пружаны. За Пружанами Ласковский повел машину не торопясь: Болею хотелось рассмотреть дорогу.

-Местные дороги называются у нас гостинцами.-сказал Сапега.

-Довольно узкие.— заметил Нильс Болей.

-Ширина дорог колеблется в пределах семи-девяти локтей. Самый широкий так называемый русский тракт, за Слонимом. Он имел едва двенадцать локтей ширины.

-Русский тракт? Русские строили дороги в этой части Польши?— удивился Болей.

-Да.

-Евстафий, когда мы подъезжали к станции, я видел из вагона чрезвычайно широкое шоссе. Что это за дорога?— поинтересовался Болей.

-Брестское шоссе.

-Его тоже русские строили?

-Да.

-Какова его ширина?

-Ширина брестского тракта в пределах городка или местечка составляет чуть больше, двадцати семи ярдов, за местечком — около сорока четырех ярдов. Это если по аглийским меркам.

-Такая ширина кажется довольно чрезмерной.

-Факт, являющийся результатом непредусмотрительного российского транжирства, неизвестного польскому дорожному хозяйству.— с ухмылкой ответил Сапега...

Наконец, "Аустро-Даймлер" оказался перед Ружанами.

-Знаешь, Нильс, -задумчиво сказал Сапега,— Проезжая через Ружаны, хочется непременно остановиться в нем хотя бы на пару часов. Он расположен на пересечении протяженных дорог, соединяющих Беловежскую пущу с Минском, Гродненщину с Полесьем, и от долгого пути хочется немного пройтись, размять онемевшие ноги. Здесь захватывает ощущение непонятной тишины с едва различимыми звуками какой-то далекой мелодии. Может, это оттого, что все пути к Ружанам ведут через глухие леса, простирающиеся до самой Беловежской пущи, и при въезде в городок еще держится в сознании сумрак лесной дороги? Или оттого, что расположены Ружаны вдали от больших городов и путника удивляет, что раньше он ничего не слыхал об этой местности с таким красивым названием? А может, все это исходит от самого городка, от его расположения в долине, окруженной холмами, от зелени садов, устилающих ее, от крыш маленьких домиков, мелькающих среди деревьев, от белизны массивных стен старинных построек, пробивающихся, как седина веков, среди свежей зелени улиц и скверов, или от той вон горы, что обращена к поселку своей темной стороной и видна со всех его уголков, от грандиозных руин какой-то древней постройки, широко раскинувшей свои надломленные крылья на вершине этой горы и упирающейся в небо обломками старых стен?

-Однако не стоит гадать.— ответил Болей.— Я читал. Большой российский топонимический словарь относит происхождение названия "Ружаны" к довольно прозаическому слову "рог", то есть угол.

-С таким определением, хотя и научным, вряд ли согласятся жители городка. — возразил молодой князь. — По их мнению, название "Ружаны" прямо восходит к белорусскому слову "ружа" — роза и как нельзя лучше соответствует облику городка. Первое, что бросается в глаза, это цветочное убранство главной улицы. Не изобилие, не пышность, а именно убранство. Вначале — центральный сквер на площади с аккуратными дорожками и цветниками, затем — улица, и опять цветники и целые композиции из цветов, камней и экзотических деревьев у административных зданий и городской гимназии. Многие старинные постройки Ружан уже покрылись растительностью и вроде тоже претендуют на незыблемость.

-Роза на болотах? Звучит несколько странно. Или двусмысленно...

Начинается работа-VI.

24 сентября 1932 года.

Польша. Пружанское воеводство.

Ружаны.

На центральной площади Ружан возвышались два древних храма, между ними низкими белыми массивами разместились старые каменицы.

Немного покружили по ружанским околицам, о которых Болей так же хотел разузнать. Ружаны были известны на всю округу рестораном, принадлежавшем многие поколения некоей раввинской семье. Въезжая в Ружаны, князь Сапега предложил посетить этот гастрономический храм.

У ресторана машина остановилась. Ласковский настороженно поглядывал по сторонам — улица была практически пустынна, если не считать двух здоровенных мужчин в явно городского покроя одежде, стоявших в несколько напряженных позах возле огромного черного "Паккарда". Руки они держали в карманах и на старую потрепанную машину посмотрели с отчетливо видимым на лицах удовольствием. Ласковский приветливо помахал им рукой, мужчины махнули в ответ

-Похоже сам князь пожаловал нынче в гости в Ружаны.— пробурчал Ласковский,— Видать, Эльжбета и впрямь заболела.

-Эльжбета — это бессменная повариха отца.— шепнул Сапега Нильсу, и обратился к Ласковскому,— Анджей, так это сам отец сидит в раввинском ресторане?