Звездолет "Иосиф Сталин"

— Так что, мсье Жак мой вам совет — пересмотрите свои нравственные нормы. Если выгодно вашему классу — убейте, если выгодно — украдите. И пусть замороченная буржуями совесть не терзает вас. Объясните ей — у трудящегося человека и буржуя, сосущего из него кровь, не может быть одной морали.

Он хотел добавить о классовом чутье, но понял, что увлекся и скомкал разговор.

— Извините мсье Жак... Заговорил я вас.

Француз проворчал что-то неопределенное, но с явным намерением еще подискутировать на эту тему, но Деготь прекратил бесполезную дискуссию

-У вас писем для меня нет?

Хозяин на секунду застыл, припоминая, и хлопнул себя по лбу.

— Вот хорошо напомнили... Есть! Есть письмо!

Владимир Иванович сунул конверт в боковой карман. Сидя в такси, он поискал метки на нем, улыбнулся, после чего сунул обратно. В этой бумаге за ничего не значащими строчками, и шифром ожидало его новое задание.

Уже дома прочитав послание, он только головой покачал. Задачу ему поставили не то чтоб сложную, но странную. Эта странность и настораживала... Предписывалось агенту Коминтерна встретить и сопровождать перемещения спецгруппы ОГПУ по Европе, конкретнее по Швейцарии и Испании.

Раскуривая папиросу, он попробовал догадаться, что это может означать, но так ничего и не придумал.

Что-то странное происходило на Родине....

Швейцарская республика. Монблан.

Январь 1928 года.

Неделей спустя, он, и еще трое товарищей уже разъезжали в Швейцарии, и только тут Владимир Иванович понял мудрость московских руководителей!

Ни один из прибывших товарищей за границей не бывал, а, кроме того, не знал ни языков, ни правил поведения.

Началось со смешного — они ему не поверили! Он не представляли, что никакой маскировки, чтоб подобраться к Монблану, не нужно, а достаточно приличной одежды, чтоб не выделяться. К их огромному удивлению Деготь оказался прав.

Кругом бродило столько буржуев, что четверо прилично одетых чекистов затерялись в них совершено без проблем.

Дегтю, уже привыкшему к фальшивому изобилию послевоенной Европы, это было знакомо, а вот прикомандированные к нему товарищи смотрели на все это со сдерживаемым пролетарским гневом.

У них перед глазами мелькали переполненные людьми добротные рестораны, автомобили и фуникулеры. На них, первый раз попавших за границу, впечатление это произвело ошеломляющее.

Они долго стояли около витрины шоколадной лавки, не в силах уйти и не решаясь войти вовнутрь, опасаясь не сдержаться.

— Вот живут, капиталисты проклятые, — наконец сумел отвернуться от витрины боец Евстухов. — Пролетарию хлебушка не досыта, а у него, у падлы, все стекло в шоколаде... Натуральный нэпман!

— Ничего. Поправим, — бодро отозвался руководитель группы товарищ Варейкис, искоса поглядывая на Дёгтя, словно прикидывал чего ждать от нового человека. — Для того мы с вами, товарищи, сюда и прибыли. Придет время — восстановим и тут пролетарскую справедливость!

Коротким движением он расправил усы.

— Задача наша простая, — пояснил он для Дёгтя, — все ж не здешний Зимний брать. Нужно только по горам походить, осмотреться... Прикинуть что к чему. И пусть вам эта мишура глаза не застит.

Он повернул голову и оба чекиста посмотрели вместе с ним на чистенькие улицы городка, на витрины магазинов, на упитанных людей, выходящих из вращающихся стеклянных дверей.

— Шоколад у них и, правда сказать, хороший. Может быть, даже и лучший на всем земном шаре. Только благородная горечь это все пот и слезы нашего брата — пролетария...

Он говорил, и глаза товарищей твердели в предчувствии классовых битв.

Вместе с группой Владимир Иванович облазил окрестности. Ему ничего не говорили ни о сроках, ни о задаче группы и он слегка тяготился своей никчемной ролью гувернера. Через пару дней прогулок — по другому не скажешь — вокруг Монблана, он вроде бы догадался, что нужно гостям и словно невзначай обратил внимание товарища Варейкиса на туристические проспекты, что лежали рядом с портье в их шале.

Тот, сперва отнесся к ним с подозрением, но там оказались карты. Вот в них-то он вцепился, словно в секретную документацию. Весь следующий день он проверял, измеряя шагами расстояние до приметных пунктов, сверяясь картой. Карта не врала ни в одной цифре. Гости повеселели настолько, что купили-таки шоколада.

После этого они еще пару раз заезжали в маленькие городки, точнее деревеньки, что стояли вокруг Монблана и перебрались в Испанию.

Швейцария промелькнула и сгинула. Товарищ Варейкис, довольный тем как пошла работа, кое чего рассказал оправдавшему доверие коминтерновцу. Теперь их ждала Испания и Дегтю стало понятно, что им предстоит делать, правда, неясно для чего.

Глядя на проносящиеся мимо окна испанские красоты, товарищ Деготь сожалением думал, что курорты в тех местах вряд ли есть, а значит, красивых бумажек с описанием окрестностей для них никто не приготовил. Все придется самим...

Королевство Испания. Гора Муласен.

Январь 1928 года.

...У камня, похожего на скособоченный крест их ждали два маленьких ослика. На одном невозмутимо сидел дочерна загорелый проводник, на другом — целая гора поклажи: связки веревок, мешки и даже маленькая бочка.

Позади, на дороге, остался грузовичок, доставивший их сюда, и остался Пабло, утирающий кровь из разбитого носа. Оглянувшись, Дёготь засопел. Сопляк, мальчишка... Анархист. Нервы никуда... Не революционер, а институтка! Хотя какой он революционер? Анархист! Помнил Владимир Иванович анархистов. Не князя Кропоткина, конечно, а матросиков российских во время Гражданской насмотрелся. Тоже не дисциплины, ни порядка. Один гонор...

Он скрипнул зубами. Окажись на его месте свой — не задумываясь расстрелял бы неврастеника.

Сволочь!

А может быть провокатор?

Коминтерновец посмотрел на испанца. Кровь засохла, но под глазом уже голубел синяк. Синячище...

Нет, все-таки сопляк.

Ну не нравятся священники. Ну и что? Разве это повод орать "инквизитор" и расстреливать старика? Чекист повернулся и зашагал вверх за товарищами, стараясь попасть след в след, чтоб не зачерпнуть в ботинки жидкого снега.

Чуть задание не сорвал, гнида...

Группе поручили обследовать две вершины. Муласен и Ането. Группа начала с Муласена. По всем параметрам та больше подходила для дела: гора была выше и находилась ближе к экватору, да и железнодорожная сеть вокруг неё оказалась погуще, но приказ есть приказ и спецгруппа ОГПУ покинув Сьера-Неваду перебралась в Пиренеи, чтоб посмотреть на вторую кандидатку. Та была всего на пятьдесят метров ниже, так что все могло быть...

СССР. Москва.

Январь 1928 года.

— Поздравляю вас, Абрам Федорович, с награждением преходящим Красным знаменем... Хорошо про вас сегодня Нарком сказал! — с несколько кисловатой улыбкой поздравил товарища профессор Бекаури.— Так понимаю, создали вы таки свой "фонарь Плутона"?

Невозмутимо пережевывая бутерброд с балтийской килькой, профессор Иоффе отозвался.

— Что ж это вы, Владимир Иванович, чужими-то тайнами интересуетесь? Не иначе как боитесь в социалистическом соревновании проиграть?

Его визави откинулся на скрипучем стуле и несколько нервно ударил по столу пальцами.

— Ничуть. Думаю, что первый квартал за мной будет! Мои-то изделия уже в полной боевой готовности. Хоть сейчас на полигон.

— И у меня все в полном порядке, дорогой Владимир Иванович. Можете совершенно за меня не беспокоиться.

— Что и комиссия уже приняла? — забеспокоился Владимир Иванович.

— Да нет еще. Жду.

Профессора забавляло смотреть, как его коллега совершенно по-детски переживает неудачу. Тот с явным облегчением вздохнул, но любитель килек расчетливо добавил:

— Пока только опытный образец есть.

— И...? — вновь напрягся Владимир Иванович.

— Линейный корабль за четверть часа располосовал, — скромно сказал Абрам Федорович, отрывая кильке голову. — От борта до борта.

Владимир Иванович дожевав бутерброд, возразил с изрядной долей показного сарказма в голосе.

— Подумаешь... Архимед, как вам известно, вообще зеркалами обходился, когда корабли жег.

— Так то Архимед, — согласился его оппонент. — Куда уж нам грешным до него... Да вы не расстраивайтесь, Владимир Иванович. Второе место тоже почетно. Работайте над своей дрезиной. Может быть, даже вымпел получите за второе место.

— Нет уж, Абрам Федорович! Первый квартал за мной! Не отдам и не просите. Штука эта ваша, наверное, хороша, но у Красной Армии другие планы! Вы доклад Тухачевского читали? Война моторов! Танки! Вот как! А у вас...

— А что у меня?

— Тяжело, верно ваш фонарик-то с место на место передвигать? Махина, поди?

— А у меня разные образцы есть. И побольше, и поменьше... На все случаи жизни. Про "изделие 37-бис" слышали?

— Что бы вы не говорили, а для маневренной войны ваш аппарат не годится!

Абрам Федорович недоуменно пожал плечами.

— Нет, конечно. Да ведь и задачу четко поставили: оборонительное оружие прямой видимости. Если такой "фонарик", как вы выражаетесь, поставить на хорошую гору, то в радиусе прямой видимости, а это думаю километров тридцать— сорок, врагов у нашего государства не окажется. Целых, разумеется. Я ведь две половинки за одного врага не считаю...

Стул под Владимиром Ивановичем скрипнул. Профессор, довольный тем, что услышал, откинулся назад.

— Вот-вот... С вашими масштабами только какой-нибудь Ватикан или Андорру оборонять. Мировая Революция наступать должна, а не на горах отсиживаться...

— Вот для этого вы свою дрезину и изобретайте,— отправляя в рот очередную рыбку, ответил Иоффе. — Вы дрезиной всякую мелочь истреблять станете, а я уж тем займусь, что вам не под силу окажется...

Германия. Геттинген.

Февраль 1928 года.

Сон сгинул. Мир вокруг стал четче, резче, словно кто-то смахнул пыль со стекла, сквозь которое он смотрел на него. Такие сны приходили к нему редко, и казались напоминанием о чьей-то чужой, случайно прожитой жизни. Господи! Присниться же такое.... Вместо нормального сна, полагающегося каждому лютеранину...

Хотя, что нормального теперь в Германии? Ничего! Чего уж тогда удивляться таким снам?

После Черного Вторника двадцать третьего года, когда за доллар давали четыре миллиарда двести миллионов марок Германия так и не оправилась... Деньги стали мусором, бумагой не стоившей ничего. А в прошлом году, подгадав как раз под 13 число, и второй раз фатерлянд на ногах не удержался и в туже грязь со всего маху....

Он закряхтел, расправляя затекшие ноги.

Все тут не слава Богу. Нет денег. Ни на что нет денег. Ни на науку, ни на опыты...

А в России сейчас все по-другому...

Хотя где ж та Россия — теперь на территории расчихвощенной старой Империи растет новая — Союз Советских Социалистических Республик. И царь новый — Иосиф Первый...

Мысли о России посещали профессора почти месяц. Он думал о ней не как о недавнем враге его Империи, а как о стране, в которой происходит что-то необычное.

Память вернула ему воспоминания двадцатилетней давности, когда он учился в Санкт-Петербурге.

Там тоже зима... Только другая. Здешняя, похабная, какая-то, не похожая на русскую, немецкая зима — сырость, промозглый холод и темнота, ветер треплет ветки лип на Фридлендверг.

Хоть и холодно, а другой тут холод, фальшивый...

Русский холод он как соленый огурчик из дубовой бочки, с хрустом, с льдинкой на зубах... А тут.. Хотелось сплюнуть отчаянно, но он только вздохнул. А тут кисель какой-то. Ни снег, ни дождь...

Слякоть и бедность....

Что делать? Что?

Не поднимаясь с кресла, профессор Вохербрум протянул руку к серебряному подстаканнику, отхлебнул жидкого, цвета соломы, чайку, поднял старое серебро на уровень глаз и с удовольствием прочитал: "Его превосходительству профессору Санкт-петербургского университета господину В.В. Кравченко от сослуживцев". Подстаканник попал к нему давным-давно какими-то неведомыми путями. Попал и остался, словно и впрямь что-то значил для него.

"Теперь там, наверное, таких не дарят", — подумал хозяин кабинета. — "Красные знамена, вымпелы.... Да не людям. Не личностям, а трудовым коллективам... Как это во вчерашней "Правде"? "Время одиночек прошло".... Что ж.. Может быть в этом они не так уж и не правы.... Интересы личности — ничто! Интересы коллектива — все!

За прозрачным изогнутым стеклом чайного стакана виднелся желтоватый лист позавчерашней газеты. С тех пор как в Германии стало можно купить "Правду", он старался не упускать возможности почитать новости с края света.

Как к ним не относись, а в одном они правы. Большое дело в одиночку не поднять. Коллективы, звенья, бригады... В одиночку трудно, а без денег просто невозможно. Он вспомнил, сколько ушло на экспериментальный образец его установки, и с досадой тряхнул головой. Пожалуй, этот подстаканник и впрямь последняя ценность, оставшаяся в доме.

Взгляд пробежал по полосе и наткнулся на знакомое имя. В набранной мелким шрифтом небольшой заметке говорилось о награждении. "...Наградить лабораторию товарища Иоффе А.Ф. переходящим красным Знаменем за успехи в деле укрепления обороноспособности СССР". Что-то крутилось в голове, связанное с этим именем, но что? Ведь вчера то же самое. Учились они вместе, что ли? Нет... С памятью надо что-то делать. Что вчера случилось-то? Встречался ведь с кем-то... А с кем? Он поморщил лоб.

Напрасно.

Вчерашний вечер ускользал, не давая поймать себя... Так и не вспомнив, досадливо махнул головой и перевел взгляд ниже.

Там имелась большая фотография. Не секретной лаборатории, конечно, а передовиков — шахтеров.

На фотографии из шахты вылезали герои-ударники. Шахтеры несколько вымученно улыбались. Зубы у них сверкали как у обожаемых большевистскими политическими пропагандистами негров, плечи ширились нерастраченной силой. При всем при том были они чистыми, словно работали не с углем, а со снегом или же где-то в недрах земных прятали хорошую баню.

Он улыбнулся детскому простодушию пропагандистов.

Ниже заметки про шахтеров колонкой из девяти абзацев мир стремился поделиться с ним своими бедами.

В Эфиопии итальянцы резали негров. На Дальнем востоке китайцы и японцы делили что-то между собой и в делёжке отчего-то принимали участие американские канонерки. На КВЖД опять провокации...

Что в русских, что в своих, немецких, газетах одно и тоже...

Взгляд сквозь окно улетел к качающимся на ветру ветвям.

Мысли его были просты — о будущем.

Тут и не поймешь уже, что лучше— то ли безрадостная бедность европейского захолустья, а Германия, чего уж там скрывать, и стала таким вот захолустьем, или строительство новой Империи. По здравому рассуждению следовало уехать в САСШ, там-то уж... Но отчего-то душа не принимала такого решения. Ах, Россия, Россия... Приворожила она его что ли?

Конечно, чем рано или поздно заканчивается строительство Империй, он знал. Империя развивается, ей становится тесно в отведенных Всевышним границах и те начинают потрескивать. Сперва тихо, потом погромче, а потом получается то, после чего все хватаются за головы — "Как же это мы все просмотрели?".