Княженика_7

Ну ладно, сегодня мне надо:

а) найти подарок Звонке,

б) вымыть голову и завить волосы.

То есть, не так:

а) вымыть голову, точнее, перемыть ее после неудачной помывки и перезавить волосы,

а пока они сохнут

б) найти подарок Звонке,

в) уложить в пакет белые колготки, волшебные туфельки, белый сарафан,

г) наган зарядить.

Хоть бы этого не забыть.

Но, сначала, выпить чашку чаю и съесть кусок пирога. Интересно, что за торт они заказали?

Этим же вечером дядя с тетей вспомнили о своем святом долге, и когда они приехали — я торчала головой в кухонной раковине, полной пены.

— О господи, — перепугалась тетя Неля, увидев такое. — Ты что, к нам приехать не могла? Баню бы затопили.

— Голова долго сохнет, — пробулькала я из раковины. — Я уж лучше дома, сейчас закончу.

— Мы тебе сала привезли, — обрадовал меня дядя Гриша. — Мировое сало, с укропом.

— Я, бульк, сейчас, бульк...

Прополоскав, кое-как, гриву, и соорудив на голове тюрбан из полотенца, я присоединилась к дяде и тете, рассматривая их, впрочем, с некоторым удивлением, словно год не видела. А ведь прошло всего несколько дней.

— И не только сало! — заботливо добавила тетя Неля. — Смотри, какое миленькое платьице я тебе дарю. Клиентка, почему-то, отказалась и Анжелика тоже. Ну не выбрасывать же... Тем более, что позвонили Ясные, говорят, что пригласили тебя завтра на день рождения какое-то?

— Да, завтра у их младшей дочери день рождения. Она славная, дядя Гриша ее видел.

— Трещит без умолку, — подтвердил дядя Гриша, — и скачет, как белка. Шебутная девка.

— Ну вот, обновка прямо к случаю, — обрадовалась тетя Неля.

Платье, как ни странно, было неплохое. Кое-что спороть, пояс к платью подобрать — вот и еще один вариант.

— Спасибо огромное!

— Ладно, мы поехали, — растаяла тетя Неля, почувствовавшая себя настоящей доброй феей. — Расскажешь потом, что у них на стол подают.

— Хорошо.

— Дверь запри, — напомнил бдительный дядя Гриша.

Я заперла дверь, уложила в пакет белые колготки, туфли, сарафан. Зарядила наган — это было куда быстрее и проще, чем отпарывать финтифлюшки с тетинелиного платья. Что же Звонке подарить?

Долго искала, но, все же, нашла.

* * *

Утро пятницы было сумбурным.

Как всегда после ночи на папильотках.

Пока я выдирала бумажки из головы, пока пыталась собрать волосы в какое-нибудь подобие прически... И вообще я не выспалась. Мне снился князь Игорь, горностаем несущийся к воде и серым волком сигающий с высокого седла.

А потом — во сне — мы целовались с Ярославом, как в кино. Во сне все было гладко. Ничего не мешало, не смущало. Не пугало.

А как проснулась — так все страхи ожили. Вот было бы "Слово" размером с "Властелина колец" — я бы как-то подготовилась, привыкла, что ли...

В школе все радовались, что неделя на исходе. И я тоже. И даже Ярослав, который исчез на урок раньше, бросив мне коротко: "Я за тобой зайду".

День этот выдался золотой и тихий...

Я ехала на маршрутке в Душкачан и так пригрелась у окна, что чуть не заснула.

Дома солнце, бьющее в южные окна, нагрело пол и верстак. Стрекозы на лампе сияли эмалевыми боками.

Я быстро сделала уроки, чтобы сегодня вечером ни о чем не думать, веселиться с чистой душой.

Потом расплела косу, еще раз тщательно расчесала новенькие кудри: надеюсь, прическу мне Ярослав со Звонкой у себя дома сделают. Там и, кстати, станет понятно, что победит в борьбе за титул моего бального наряда, их штора или тетинелино платье.

Высунула нос на улицу — было так тепло и солнечно, словно лето решило вернуться. Пахло нагретой землей, сухой картофельной ботвой, крашенным масляной краской крыльцом — крылом.

В папиной куртке даже жарко, наверное, будет.

Но это сейчас, к вечеру обязательно похолодает, так что лучше не рисковать.

Ярослав задерживался.

Я погуляла вокруг верстака.

Открыла "Слово" — за Игорем погоня, по следу едут Гзак и Кончак — закрыла. Не буду портить удовольствия.

Ярославу этот кусок на один зуб — а я проиграла по всем статьям...

А вдруг мы уже сегодня ночью будем с ним целоваться?

Может быть, мы "Слово" в их библиотеке закончим? Но там Звонка обязательно путаться под ногами начнет...

Когда Ярослав открыл дверь и заглянул, то увидел: я пригрелась на солнце, как кошка, сидела за верстаком, положив на солнечное пятно руки, а на руки склонив голову.

Сказал:

— Ага, — и закрыл дверь.

Пошел за дровами.

Вошел с охапкой, начал растапливать печку.

— К ночи, говорят, похолодает.

— Скорее всего. Уж слишком тепло.

— Ты готова?

— Угу. Вон пакет на диване. Наган на верстаке.

Ярослав растопил печь, убедился, что тяга хорошая, плотно закрыл дверцу.

— Думаю, ничего не случится в твое отсутствие. Но вечером я сюда загляну, проверю.

— Соколом?

— Соколом.

— А почему я не вижу, как ты в него оборачиваешься? Что надо сделать, чтобы обернуться птицей?

Ярослав — смотреть на него снизу верх, с поверхности столешницы, было интересно — пожал плечами.

— Ты просто взлетаешь. И все.

Солнечное пятно медленно уползало от меня. Ярослав прошел мимо, близко-близко, легконько пощекотал меня по шее. Заметил:

— Красиво завилась.

Взял с верстака еще вчера заряженный мною наган.

— Пойдем?

— Пойдем.

Ярослав опустил наган в карман своей куртки.

Я встала, лениво потянулась. Солнце сегодня какое-то сумасшедшее. Или это я за неделю так вымоталась с нашими историческими штудиями?

— Ты сегодня отцову дружину увидишь, — пообещал от двери Ярослав.

— Старшую или младшую?

— Верную.

Я надела папину куртку. Ярослав подхватил мой пакет, и мы вышли на теплое крыльцо. От бревенчатой стены тянуло разогретой солнцем смолой. Теплынь... Смотреть на белые макушки гор на той стороне верхнеангарского сора было странно.

Мы стали подниматься к тайной тропинке. С берез, как золотые монетки, падали листья. Мы пересекли трассу, спустились к тропе.

В ложбине затаилась тень, терпко пахло мхом, грушанкой, ольховыми шишками. Лесная дорога была усыпана листьями, но и зеленая трава упрямо топорщилась то тут, то там.

Тучи к вечеру, все-таки, решили появиться, потихоньку наползали из-за гор. Прямо на глазах солнечный свет угасал, хотя до заката и было еще время.

Мы миновали сворот на кладбище. Прошли обугленный пень, добрались до развилка. Дальше узкая лощина раздавалась вширь. Здесь мы были уже довольно далеко от трассы, проносившихся по асфальту машин слышно не было.

До пролома в стене, ведущего в зачарованную резиденцию Ярослава оставалось рукой подать. Чуть пройти, миновать прогалину, подняться к кустам, за которыми при приближении Ярослава начнут вырисовываться контуры высоченной каменной стены.

И шагнуть через пролом в ней.

Слева от нас полого поднимался вверх склон, справа затаился овраг, по дну которого текла речушка.

На той стороне прогалины за кустами замаячило нежно-персиковое пятно.

— Смотри! — дернула я за рукав Ярослава.

В ворохе шелковых воланов, бантов и ажурных кружевных оборок к нам легко неслась Звонка, выбежавшая за пределы резиденции навстречу брату. Видимо, стояла там, у каменной стены ограды, высматривая нас, а как увидела — птичкой выпорхнула наружу, прямо в лакированных праздничных туфельках и белых колготах.

Она в свой день рождения как никогда была похожа на ожившую куклу наследника Тутти, нарядную, кудрявую, веселую.

Где-то, похоже над горами, сухо громыхнуло.

Звонка пересекла какую-то границу, словно незримую ниточку паутины на ходу зацепила, — но солнце, так весело сверкавшее на блестках, которыми щедро было расшито ее платьице, почти летнее солнце словно опомнилось и исчезло, тяжелые тучи с металлическим лязгом сомкнулись в небе, отрезая его от земли.

Стукнула земля, всшумела трава...

На наших глазах почва вспухла и стала выворачиваться, словно в нее врезался, как айсберг в ледяные поля, клин другой земли, нездешней...

Звонка вдруг резко отодвинулась, отъехала от нас вместе с тем залитым светом пятачком, по которому бежала.

Справа, из оврага, показались литые головы огромных темных псов. А потом и тела. Псы окружили Звонку и ужасающе неспешно, даже лениво погнали по чужой земле, как зайчонка.

Визжа от ужаса, Звонка бежала к нам — и падала навзничь, зацепившись за что-то в жухлом разнотравье. Поднималась — и через несколько шагов снова падала. Псы не торопились ее подмять, словно удерживаемые пока еще на невидимой сворке.

Что-то тяжелое ударило меня по ноге.

Сбросив куртку, Ярослав в диком, яростном броске оборотился в огромного волка и прянул наперерез псам, сшиб вожака и покатился вместе с ним по чужой земле.

Глухой стук стал громче: от пролома в ограде резиденции, взрывая землю копытами, несся огромный дикий бык, буйный тур. Буй Тур Светослав, видно отправившийся на поиски исчезнувшей дочери.

А из оврага вырос, словно из темноты вылупился широкоплечий всадник на огромном лоснящемся коне, в блестящем доспехе, в златом шлеме. Лицо под шлемом закрывала черненая, в серебряных узорах маска. Темные провалы глаз, хищный орлиный нос. Личина.

А за ним из оврага поднялись вооруженные копьями всадники в черных капюшонах.

Земля все продолжала выворачиваться.

Звонка бежала ко мне — и не могла добежать, Ярослав уже смял вожака, на часть своры накинулась на волка, а часть продолжала гнать Звонку.

Из пролома в стене, которая на глазах стала четкой, различимой до последнего камешка, вылетело стрелой что-то белое. А потом словно кто-то резкость навел — и я увидела несущуюся на коне маму Ярослава, Любовь Ивановну. Ее молочно-белое праздничное платье было разодрано почти до пояса, чтобы не мешать взлететь в седло, белая шаль опоясывала бедра. Темные волосы разметало по плечам и спине, а лицо было белее платья.

И рассказывать дальше о случившемся приходится куда дольше, чем все оно было на самом деле.

Звонка в очередной раз упала, лай собак за ее спиной был похож на раскаты грома.

Резкая боль в ступне вырвала меня из оцепенения. Я глянула вниз — сброшенная куртка Ярослава, оттопыренный карман. Всякому будет больно, если ему на ногу револьвер системы наган упадет.

Новички берут наган двумя руками. Локти лучше прижать к телу, так себя увереннее чувствуешь. Сначала отводят вниз тугой курок. И ровно, плавно, без дерганья нажимают на спусковой крючок. Семь пуль в барабане. Металл и порох.

И я не виновата, что техника безопасности не соблюдена — все впереди, а не позади меня. Здесь уже не до безопасности.

Я не пыталась вести прицельную стрельбу — просто звук выстрела все равно громче, чем рык очумевших псов.

Я страшнее их!

Надо было увидеть лицо, глаза Любовь Ивановны, чтобы в одно мгновение понять, что произошло, и что произойдет.

Мстислав, лютый враг их, и не думал умирать, он обманул Ясных. Нашел потайную дорогу к их дому. Затаился, дождался. Заманил в западню. Сейчас собаки сомнут Звонку прямо на глазах матери и займутся Ярославом. И семя Святослава будет истреблено, как и говорилось в заклятии. Отчаяние Любовь Ивановны откроет новую тропу в будущее. В какое время, в какое место они уйдут чрез поля на горы — неизвестно, но, конечно, седьмой дорогой будут огибать мир, где осталась лежать на осенней земле растерзанной розовой куклой их маленькая девочка.

А я?

А что делать мне?!

Мама, папа, Ярослав — я не выдержу, я просто не выдержу! Так нельзя!

Я защищала себя, только себя и никого другого.

Просто папа говорит, что иногда нужно спокойно и хладнокровно стрелять, а поплакать можно и потом, в безопасности.

А сейчас нужно было стрелять.

Наган одна тысяча девятьсот четвертого года выпуска бил через раз, с осечками. От отдачи ныли локти.

Пули врезались в воздух над чужеродным клином земли — и вспыхивали китайскими фейрверками, осыпались искристым дождем.

И Звонка, которая почти добежала до меня, осталась по эту сторону огненной завесы, а ее семья, ее враги и преследователи — по ту.

Пламенный дождь опал, но невидимая стена осталась. Время за ней словно замедлилось: видно было, как неспешно вылетают из пролома вслед за княгиней Святославлей верная дружина, с оружием, но без броней, а когда им было в броню-то облачаться...

Как Ярослав, отшвырнув пса, поворачивает ко мне лобастую голову — а глаза у него не волчьи, глаза у него свои.

Один из всадников на мгновение закрывает его — с запасным конем в поводу, и вот Ярослав снова в человеческом облике, в седле, с червленым щитом и длинным копьем. И камуфляж его на этом фоне смотрится странно.

А в глазах Ярослава не радость, что Звонка спаслась, в глазах у него ужас. Ужас и отчаяние.

Потому что страшный всадник в черненой личине медленно-медленно поворачивается в мою сторону.

Он видит Звонку, мертвой хваткой вцепившуюся в мою коленку.

Он видит меня.

И быстро, по-птичьи, поворачивает голову в сторону Ярослава. Ловит его взгляд. Снова смотрит на меня.

И разворачивает коня, ловко уклоняясь, даже не взявшись за оружие, от удара тура, нацеленного в бок.

Поворачивается — и исчезает в низине, в окружении своих телохранителей.

А за ним в погоню несутся Ясные, их дружина.

И словно кто-то из всадников, уходя в прошлое, задел нависшую тучу острым стружием своего копья, распорол толстое мохнатое брюшко, и на землю, на Звонку, на трупы черных псов, заваленных Ярославом, стали мягко планировать огромные пушистые снежинки.

Тонкий аромат свежего снега мешался с кислым запахом пороха, стреляных гильз.

Меня мутило, наган я кинула на землю. Звонка отцепилась от колена, повернулась, — и сказала тоненьким голосом, увидев, как последний воин исчез из виду:

— Княженика, ты закр-р-рыла тр-р-ропу.

И меня вытошнило в ближайший куст.

Тело словно хотело вывернуться наизнанку, сил в перерывах между очередной волной дурноты и отчаянной рвоты хватало лишь на мысль: "Неужели каждая сказка заканчивается так?"

Меня полоскало, снежинки падали на затылок и таяли.

Я бы, наверное, так и сдохла там, если бы не Звонка. Пяти, нет, уже шестилетняя девочка оказалась крепче меня. Она подобрала наган, спрятала его в пакет.

— Княженика, надо уходить, — услышала я за спиной ее голосок. — Домой мне нельзя. Он теперь знает. Надо след сбивать. Наши вернутся, ты не бойся. Наши вернутся.

Удалось наскрести немного свежего, пушистого снега, пожевать, прогоняя отвратительный блевотный привкус во рту.

Я встала — меня все равно мутило и шатало в разные стороны.

Звонка, обернувшись в сторону своего, недоступного отныне дома, что-то шептала. Какие-то заклинания.

Каменная стена таяла на глазах, становясь прозрачной, призрачной, только снег обрисовывал теперь ее контуры.

От дневного тепла не осталось и следа, северная осень, плавно переходящая в зиму прямо на наших глазах, воцарилась кругом.