Княженика_6

Глаза у него блестели.

Какие-то непонятные мурашки побежали у меня по спине. Не то от страха, не то от предвкушения.

Неужели мы сейчас начнем?

Не могли начать столько времени, то одно мешало, то другое.

Неужели, сейчас?

Вспомнила, что дверь не закрыта.

Заново накинула крючок, подергала, проверяя: все, как дядя Гриша учил.

Глубоко вздохнув, сделала первый шаг от двери к верстаку.

Села напротив Ярослава.

— Начинаем? — хриплым шепотом спросил он меня.

Ответить ему было страшно.

Наступила тишина, слышно было, как трещат дрова в печке, будильник тикает, лениво лают собаки на улице, ветер, принесшийся с той стороны верхнеангарского сора, громыхает чем-то в огороде...

Звук подъезжающего "Жигуля" не слышно, дядя с тетей не несутся сюда, чтобы помешать нам вступить на тропу, уводящую в Древнюю Русь...

От печки шло тепло во все стороны, спина его чувствовала. Сердце бухало, как барабан.

Главное — начать, а там видно будет.

— Начинаем! — выдохнула я.

* * *

Ничего не изменилось, но изменилось все.

И в первую очередь — голос Ярослава.

Хрипота из него исчезла. Он сидел, выпрямившись и расправив плечи так, что даже выше ростом казался, хотя куда уж выше. Футболка обрисовывала напрягшиеся мышцы, словно он не слова собрался читать, а тяжелые камни ворочать.

СЛОВО О ПЪЛКУ ИГОРЕВѢ,

ВНУКА ОЛЬГОВА

— прочел грозно и печально Ярослав.

Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие,

а не по замышлению Бояню.

— "Лепо" — это "хорошо", я знаю, — вставила я, когда Ярослав умолк. — А "не лепо" это, наверное, нелепо.

— Не только "хорошо", — поправил меня Ярослав. — Некоторые ваши переводят как "не пристало бы", "не начать ли нам". В любом случае это вопрошение, как же рассказывать о том самом походе Игоря, который и так у всех на устах. Рассказать его "старыми словесами", как Боян в свое время, или правду, то, что было на самом деле.

— А почему это он у всех на устах?

— Хотя бы потому, что до вашего времени дошли о нем записи в двух главных летописях, "Истории Российской" Татищева, ну и в самом "Слове". И ты думаешь, он случайно туда попал? Расскажи мне о еще каком-нибудь событии, особенно касающегося дел "мелкого удельного князька", как у вас пишут, которое прогремело бы вот так же.

— Нечестно! Почем я знаю?

— Ты правильно не знаешь. Их не было.

— А почему "Слово" попало?

— Дальше поймешь.

— Хорошо, продолжай.

Ярослав взял простой карандаш и пронумеровал прочитанные строки. Следующее предложение получалось уже за номером три.

3. Боянъ бо вѣщий,

шизымъ орломъ подъ облакы.

— Ничего не узнаешь, Алиса?

— Оборотень, как и вы?

— Воин-поэт. Ведун. Вещий.

— Растекался мыслию по древу?

— Да. По древу, соединяющему верхний, средний и нижний миры.

— А что такое шизый?

— Сизый. Сизый орел. Птица, которая высоко под облаками парит, — с земли сизая.

— Ладно. Твой Боян был по-нашему кем-то вроде шамана. Оборачивался в зверей, вещал, песни сочинял старыми словами. Это было круто. А "Слово", почему-то, решили рассказать новыми. А о чем он сочинял песни?

— Не о чем, а о ком. И кому. Слушай сама:

4. Помняшетъ бо, рече,

они же сами княземъ славу рокотаху.

— Силы мои иссякли, — возмутилась я. — Переводи!

— Правда, непонятно? — изумился Ярослав.

— Представь себе!

— "Ибо помнил — говорил — первых времен усобицы. Тогда пускал десять соколов на стадо лебедей. И которую лебедь сокол первой настигал, та и пела о старом Ярославе, храбром Мстиславе, том, что зарезал Редедю перед полками касожскими, красном Романе Святославличе. Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал, но свои вещие персты, они сами князьям славу рокотали".

— Спасибо, теперь хоть что-то понятно.

— Старый Ярослав — это Ярослав Мудрый. Храбрый Мстислав — брат его. Два брата стоили друг друга. И о чем дальше будет "Слово", тебе сейчас и говорят перечислением князей.

— О чем?

— "Храброму Мстиславу, иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми", — многозначительно сказал Ярослав.

Протянул руку за световой круг и из темноты вынул второй том "Полного Собрания Русских Летописей".

Начал листать эту огроменную томину.

Потом вдруг остановился.

— Пойдем самым простым путем, — объяснил он мне и быстро вернулся на начало "Древнерусскую литературу", по которой читал мне "Слово".

— Вот, смотри, даже здесь есть выписка из "Повести временных лет", так и называется: <О ЕДИНОБОРСТВЕ МСТИСЛАВА С РЕДЕДЕЮ>. Она то нам и нужна. Прочти вслух сама, пожалуйста.

Читать это было трудно, но я старалась:

— В лѣто... э-э-э... шесть пять три ноль, точка. Приде Ярославъ къ Берестию. Въ си же времена Мь... Мьстиславу сущю Тму... Тьму... Тму-то-ро-ка-ни поиде на касогЫ. Слышавъ же се князь касожь-жь-ский, нет! — кый, касожьскый Редедя изиде противу тому. (Ага... Против того. Вышел. Короче. ) И ставшема обѣма полкома противу собѣ, и рече Редедя къ! Мьстиславу, двоеточие: "Что ради губивѣ дружину межи собою? Но снидеве ся сама бороть. Да аще одолѣеши ты, то возмеши имѣнье мое, и жену мою, и дѣти моѣ, и землю мою. Аще ли азъ одолѣю, то възму твое все". И рече Мьстиславъ, двоеточие: "Тако буди". И рече Редедя ко Мьстиславу, двоеточие: "Не оружьемь ся бьевѣ, но борьбою". И яста ся бороти крѣпко, и надолзѣ борющемася има, нача изнемагати МьстиславЪ: бѣ бо великъ и силенъ Редедя. И рече Мьстиславъ, двоеточие: "О пречистая бородице помози ми. Аще бо одолѣю сему, сьсижу, — нет!, сЪзи-жю, о боже, съзижю церковь во имя твое". И се рекѣ удари им о землю. И вынзе ножь, и зарѣза Редедю. И шедъ в землю его, взя все имѣнье его, и жену его и дѣти его, и дань възложи на касогы. И пришедъ Тьмутороканю, заложи церковь святыя Богородица, и созда ю , яже стоить и до сего дне Тьмуторокани . ВСЕ!!!

Эта пытка закончилась!

— А теперь давай я переведу, — любезно сказал Ярослав, насладившись моими мучениями.

Сам-то не лучше меня над "Хоббитом" скрипел!

— Переведи!

— Итак, что мы имеем. Ярослав боялся Мстислава как черт ладана. К Киеву боялся подойти, в Новгороде все больше сидел, уже будучи великим князем киевским. Мстислав пошел на касогов. Ярослав осмелел, пришел к Берестью. Надеялся, что касоги братца успокоят навсегда. Тем временем два войска, мстиславово и касожское встали друг напротив друга. Редедя предлагает: "Зачем губить дружину? Давай сами поборемся. Если ты одолеешь, возьмешь и имущество мое, и жену, и детей, и землю. Если же я одолею — твое все возьму". Мстислав говорит: "Давай так". Редедя, наслышанный о нашем честном роде, уточняет при всех: "Боремся без оружия". Мстислав ничего не возражает. Начали бороться, долго бились. Касожский князь — большой и сильный — побеждает. Мстислав достает нож из сапога и все, конец борьбе. Редедя зарезан. Победа! Этот геройский поступок попал в "Слово". Это, вообще-то, по-русски называется ВЕРОЛОМСТВОМ. Ну, или подлостью. А потом непобедимый Мстислав погиб на охоте молодым, оставив мудрому брату всю власть. Ну а мудрость Ярослава всегда очень тесно была переплетена с коварством.

— А как же всякие военные хитрости? — вспомнила я.

— Военные хитрости — это другое, — отрезал Ярослав. И пояснил: — Когда ложным бегством выманивают, засадными полками нападают. К хвостам лошадей еловые ветки привязывают, чтобы пылили, и враг думал, что войска больше идет, чем на самом деле. Здесь же поединок. С договором.

— А разве можно с врагом договариваться? "Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет?" А?

— Так это Мстислав в земли касогов пришел дань наложить, не они к нему. Но Редедя нож в сапоге не оставил, а Мстислав оставил. Об этом и говорит автор "Слова". Что ему мешало написать просто: "иже победи Редедю предъ пълкы касожьскыми"? Нет, он написал "зарезал"!

— А красный Роман — кто?

— Красный Роман Святославличь — это внук Ярослава Мудрого, брат Олега Святославлича. Красивый был. Когда умер Святослав, средний сын Мудрого, начался как всегда передел власти. Младший брат Святослава Всеволод, женатый на гречанке, занял Чернигов, отдав Киев Изяславу. А детям Святослава в удел дали Муром дремучий да Тьмуторокань от Руси почти совсем отрезанную. Оделили знатно. Святославличи поднялись на битву за свои права. В битвах Всеволод, отец Мономаха, был слаб, зато в интригах ему равных не было, да и в умении устраивать свои дела чужими руками. Святославличи вдруг стали погибать один за одним. Старшего, Глеба, в Заволочье якобы емь убила. Олег Святославличь понял, что ему не жить, ушел из Чернигова в Тьмуторокань. Потом они с Борисом обратно на Русь пришли, накатили Всеволоду на Сожице, Чернигов отбили. Всеволод к Изяславу побежал за подмогой. Потом Нежатина Нива была, о чем мы еще долго говорить будем. А потом красный Роман Святославличь привел войска к Переяславлю. Но Всеволод и сын его Владимир Мономах склонили на свою сторону половцев. И на обратном пути в Тьмуторокань Романа убили. Так же загадочно, как и Глеба. Разумеется, половцы, как Глеба — народ емь. И в это же время в Тьмуторокани взяли под стражу Олега и отправили в Царьград в заточение. Разумеется, хазары. Которые потом, почему-то, оказались торками, то есть, черными клобуками, — когда Олег сумел вернуться и найти их. А кости Романа, брошенного непогребенным, так и остались белеть в Поле Половецком, напоминая нам обо всем об этом, то есть о ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ. Хорошенькое начало для героической песни о, как там в твоем листочке писано?

Он вытянул лист, про который я уже и позабыла за давностью, и с удовольствием зачитал:

— "Легкой дымкой романтики окутал автор несчастливый поход и его неблаговидные цели. Он не кривил душой, он сказал обо всем, но сказал мягко, отвлекая читателей или слушателей". Куда уж мягче, а? Ну и вот, после этого бодрого, радостного зачина, где мы узнали о том, что петь будут правду, а не славу старыми словами, петь будут о коварстве, вероломстве и предательстве, после этого, собственно говоря, и начинается наш окутанный легкой дымкой романтики сказ.

Он торжественно поставил цифру шесть:

6. Почнем же, братия, повѣсть сию

на Землю Руськую.

— Переведи! — потребовала я категорически.

— Начнем же, братия, повесть сию, то есть эту, от старого Владимира — Владимира Святого — до нынешнего Игоря, который ммм... исстягну умь крепостию своею.

— Стой! Издеваешься?!!

— И не думаю, — обиделся Ярослав. — Просто, что тут переводить?

— "Исстягну" — это что?!

— Если князь выставил стяг — это знак, к нему стягиваются верные, встают под его знамя, — заметно разозлился Ярослав. — Исстягну умь крепостью своею — что тут непонятного? Крепко задумал о походе — выставил стяг в знак того, что решил в поход. Сердце поострил мужеством, наполнился ратного духа. Готов навести свои храбрые полки на Землю Половецкую, на Землю Русскую. Земля здесь с большой буквы, так надо.

— Почему?! Почему на Землю Русскую?

— Потому, что совсем недавно, когда князья открыто были оборотнями, а не прикрывались богородицей, якобы разрешающей зарезать безоружного в обмен на каменный храм, — в те времена земля Половецкая была землей Русской, что не худо бы помнить.

Тут раздался такой оглушительный звон, что я от неожиданности чуть под стол не свалилась.

И только потом поняла, что это мой старый будильник трезвонит.

— Это я его завел, — виновато признался Ярослав. — Пока ты на улицу выходила. Мне пора, время вышло.

Наверное, так было лучше.

У меня голова кругом шла от всего узнанного, а язык, похоже, так и свернулся в узел от чтения по-древнерусски. Для начала очень много всего, я уже запуталась, пока Ярослав не хуже Бояна серым волком рыскал туда-сюда по старой хрестоматии.

И на спор это пока не похоже...

— Хорошо, иди.

— Запрись!

— Хорошо.

Все как сговорились.

Ярослав исчез.

А я понял, что у меня глаза закрываются сами после этого насыщенного на переживания дня.

Глава семнадцатая

ОСОБЕННОСТИ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЖИЗНИ

Не помню, что было в школе во вторник.

Что-то было точно.

Какой-то учебный процесс.

* * *

Ярослав явился в избушку, зажимая под мышкой "Атлас Истории России" за шестой класс.

Занял место за верстаком, развернул "Древнюю русскую литературу".

И задумался. Крепко задумался.

К цифре семь он переходить не торопился.

— Ты знаешь, чем отличался князь Игорь от других князей? — спросил он меня.

Я пожала плечами.

— Не знаю. "Слово" о нем написали, например.

— Даже в ваших летописях... — начал тянуть свою волынку Ярослав.

— Не в наших, в ваших, — поправила я.

— Наши летописи до вас не дошли, — упрямо сказал Ярослав. — Целиком. Обрывки, останки — мы уже с тобой об этом говорили. Но даже в том, что дошло, сохранилось главное: когда князь Игорь сам водил полки в Половецкое Поле, поражений у него не было. Кроме одного-единственного.

— Зато какого... — вставила ехидно я.

— Зато какого, — подтвердил Ярослав. — А ты знаешь, зачем вообще ходили в Поле?

— Чтобы постоять за Землю Русскую! — уверенно сказала я удачно припомненную фразу.

— Хорошо. Вышли, постояли — и обратно? Людей сорвали, коням прорву корма скормили...

— Ну ты же лучше меня знаешь! — разозлилась я. — Так рассказывай уже. Зачем ходили?

— За добычей.

— Какой?

— Основная добыча в половецких землях — это, конечно, скот и рабы.

Ярослав притянул к себе второй том Полного Собрания Русских Летописей, быстро пролистал, зацепил взглядом подходящее:

— Вот, пожалуйста, за пятнадцать лет до "Слова" Мстислав Изяславич князей вывел постоять за Русскую землю, слушай: "и толико взѧша полона множьство . ӕкоже всимъ . Рускимъ воемъ наполнитисѧ до изоѡбильӕ . и колодникъı и чагами и дѣтми ихъ и челѧдью . и скотъı и конми" . То есть взяли полона множество, чтобы всем русским воинам наполнится до изобилия. И колодниками, и чагами, и детьми их, чаг, и челядью, и скотом, и конями. Колодники — ценные пленники, за которых большой выкуп можно взять, поэтому половцы их в колодках и держат. Чаги — рабыни, челядь — те пленники, которых по хозяйству поставить можно, за скотом, например, глядеть.