Бесноватый кровожадный я

Мы всей честной компанией обосновались в доме сбежавшего капитана, где в нашем распоряжении оказались уютные комнаты, четыре служанки, кухня и кладовая, забитая снедью, а также погреб с соленьями и винами.

Я разрешил своим людям жрать все, до чего дотянутся их руки, и выбрать лучшее вино — но не более пяти бутылок на гвардию и одной — телохранителям. Мы расположились в доме привольно и без тесноты, сержант расставил охрану — чем не курорт?

Возникла некоторая заминка, потому что одна из служанок, когда ей приказали готовить для принца, ударилась в истерику.

— Что за фигня? — удивился я и велел Роктис пойти и разобраться.

Оказалось, бедняжку смутили гвардейцы: сразу двое их стали слева и справа от нее, следя за каждым ее шагом. Девушка уже знала о том, что я ничтоже сумняшеся повесил судью Фарнея при всем честном народе, и теперь ошибочно подумала, что гвардейцы убьют ее, если мне не понравится стряпня. Поскольку свой уровень кулинарного мастерства она оценила очень здраво, полагая, что против дворцовых поваров не потянет, то решила, что ее участь уже практически решена, и ударилась в слезы. Гвардейцы попытались растолковать ей, что просто следят, не подсыпает ли мне кухарка яда в еду, но было уже поздно.

— Ну и ничего страшного, пусть идет домой, — махнул я рукой. — Я и сам себе повар.

Я выбрал кусок мяса побольше да попостнее, налил в сковороду масла и принялся жарить, чем изрядно смутил гвардию: когда принц вынужден готовить сам себе — это явный непорядок.

Я и сам сообразил, что это как-то немного не согласуется с моим статусом — да поздно, теперь надо выкручиваться.

— Расскажу я вам притчу одну, — сказал я сержанту и находящимся на кухне гвардейцам и поправил вилкой мясо. — Был в одной очень далекой стране давным-давно генерал по имени Суворов. Звучит странно, но для тех мест нормальное имя. Был он, как и все офицеры и генералы, дворянином, но слыл чудаком и не гнушался есть солдатскую кашу и солдатскую похлебку, которую ни один дворянин есть бы не стал... неприхотливый был человек, суровый. Как-то раз армия совершила стремительный марш по бездорожью, заняла позиции, но в распутицу обоз отстал, а вместе с обозом — и офицерская кухня... Когда стало ясно, что офицерского ужина не будет, Суворов спокойно сел к ближайшему костру и вместе с простыми солдатами поужинал солдатской кашей, а офицеры остались голодными. Кстати, ту ночь Суворов проспал на сеновале, укрывшись камзолом. Где и как ночевали, в отсутствие палаток, офицеры, история умалчивает, но дела их были незавидны. На следующий день оказалось, что обоз все еще не добрался, потому офицеры снова голодали, а к вечеру, поскольку голод — не тетка, пришлось и им солдатской похлебкой ужинать... К чему это я... — Я перевернул мясо и закончил свою мысль: — Суворов этот говаривал: 'тяжело в ученье — легко в бою'. Может так в жизни случиться, что не будет ни королевского шатра, ни слуг, ни обеда. А будет только небо над головой и солдатская каша. Если учесть, что вокруг Талсидонии враги все, кроме рыбы морской... В общем, я не собираюсь сидеть голодным, если однажды королевский повар куда-то запропастится.

Мясо мое малость подгорело, малость пережарилось, но зато с хрустящей корочкой, а еще я отыскал в шкафчике грибной соус. Сгодится.

— Слушай, сержант, — сказал я, перекладывая мясо на тарелку, — а что ты там рассказывал про битву на Вартуге? Что, в самом деле король обнял, как брата?

— Ну, в общем, так и было, ваше высочество.

— А что же ты такого выдающегося сделал?

— Да, в общем-то, 'сделал' — слово неверное. В самом начале сражения враг смял наши передние ряды, войска слева и справа от нас — ну, от моей роты — были оттеснены назад, и мы, выдержав первый натиск, оказались в окружении. Островок посреди моря вражеских солдат. Мы бы и рады были отступить — но уже некуда стало, так что сражались, как могли. Вначале погиб капитан, командование принял последний оставшийся в живых сержант. Потом и он пал под ливнем стрел, а я оказался последним живым капралом, и принял командование. Опять же, 'командование' — слово не подходящее... Воплями солдат подбадривал — вот и вся команда. Мы просто сражались плечом к плечу, став в круг, и только иногда раненые и уставшие из переднего круга уходили за задний, так и менялись местами, держались, как могли. Я был дважды ранен стрелами, в этот момент убили и знаменосца, я знамя и подхватил. Сражаться уже не мог: стрела в плече, стрела в бедре. Просто размахивал флагом и орал всякую чушь, которую в приличном обществе повторять не буду. Вот и все. А когда нас осталось всего ничего — в последний момент наши войска обратили врага в бегство после изнурительной сечи. Кроме меня, в живых осталось одиннадцать человек. И вот мимо нас бегут наши, преследуя противника, а мы боимся упасть, где стоим, чтобы не затоптали. И тут прямо из этой массы выходит пеший рыцарь в помятых доспехах. Подошел ко мне и молча обнял. Уже потом я понял, что это был король и что наш развевающийся флаг оказался той каплей, что склонила чашу весов в нашу сторону. Войска, теснимые врагом, далеко впереди видели наше знамя и думали, что это только у них враг напирает, а в других местах мы стоим крепко... Вот так оно все и было. Прямо скажем, из нас, двенадцати оставшихся из всей роты, я сделал меньше всех, потому что другие до самого конца сражались, а я уже не мог и стоял за их спинами с флагом.

Я задумчиво уставился на него.

— Погоди... Ты хочешь сказать, что стоял до конца в безнадежной ситуации, стал главной причиной победы — и за это тебя повысили от капрала аж до сержанта?!! Люди порой за куда меньшее титулы получали или хотя бы рыцарский ранг, а ты до сих пор в пехоте!

Норбертус кашлянул.

— Ну, так я, строго говоря, получил и рыцарский ранг, и титул барона, хотя это меньшее из моих наград. Король доверил мне защищать вас, ваше высочество. Многие ли графья такого удостоены? А насчет пехоты... Рыцарская конница — кулак любой армии, но пехота — ее основа, ее щит. Пехота может победить без рыцарей — но рыцари еще ни в одном сражении не победили без пехоты. Спору нет, стремительный удар рыцарской кавалерии способен решить исход сражения, но только при условии, что пехота выстоит достаточно долго, порой битвы длятся часами. Когда рыцари разбиты — они отступают за пехотные ряды для перегруппировки и отдыха. Когда разбита пехота — сражению конец. И пусть рыцари приписывают себе выигранные сражения — войны выигрывает пехота.

Вечером, когда я собирался ложиться спать, ко мне постучалась Роктис со своими склянками.

— Я вроде принимал микстуру утром? — спросил я.

Она подошла ближе, поставила ящичек на стол и наклонилась к моему уху:

— Ваше высочество, вы очень сильно перегнули палку. Мастер Сарториэль вовсе не это говорил вам сделать. И уж тем более — не так!

Я ухмыльнулся:

— Тебе не кажется, что ты несколько запоздала, говоря мне это?

— А что мне оставалось? Я узнала, что происходит, только когда вы с охраной уже забрались на возвышение. Думаю, если бы я громко крикнула 'ваше высочество, мастер Сарториэль не велел вам такого делать!' — было бы еще хуже.

— Ну, что сделано, то сделано. Думаю, так даже лучше вышло.

— Выше высочество, думать — задача мастера!

— Ладно, я буду иметь это в виду, — пообещал я, а про себя подумал, что при настолько жестком контроле конфликт с Сарториэлем неизбежен...

...Потому что мне понравилось быть принцем.

* * *

Долго лечиться на источниках мне не довелось. Как я и ожидал, на следующий день в обед прискакал гонец и привез мне письмо, которым король вызвал меня обратно в столицу. Ну, иначе и быть не могло, за свои художества мне предстоит держать ответ, я это заранее знал. А потом еще и перед колдуном... Но к этому я тоже готов.

И вообще, не очень-то и весело тут на источниках, как что ничего страшного.

Утром следующего дня мы поехали обратно, уже без Винзейна, и после полудня въехали в столицу.

Я не стал заходить в свои палаты, а сразу двинулся вместе с Арситаром в зал совещаний, рассчитывая найти отца или там, или в кабинете. У двери зала — два телохранителя.

— Доложи, что я явился по воле короля, — сказал я.

Один из них вошел внутрь и почти сразу вышел, распахнув передо мною дверь. Я шагнул внутрь, отметив, что в сборе примерно та же компания, что и на прошлом совете. Судя по всему, тут шло обсуждение, не имеющее отношения ко мне, потому что на столе, среди прочего, я увидел разложенные карты местности.

Однако после того, как появился я, в зале повисла мрачная тишина.

— Мое почтение, отец, господа, — поздоровался я, дворяне в ответ нестройно поприветствовали меня.

— Проходи, сын, садись, — король кивком указал мне на то же место, что и в прошлый раз, — и начинай рассказывать, что ты в Темерине отколол...

Я сел и спокойно сказал:

— А что тут рассказывать... Вы на днях изволили пожаловаться на воровство и мздоимство — вот я и решил доказать, что с этими явлениями можно и нужно бороться.

— Вздергивая судей?

— Вздергивая преступников, попирающих королевский закон, — поправил я. — Видимо, до вас, отец, только сам факт донесли, но без подробностей.

— Ну еще бы, какие там подробности... К графу Пандеру прискакал человек и сообщил, что ты, значит, судью при всем честном народе повесил, не разбираясь.

— А это уже вранье. Арситар вытряхнул из судьи мой кошелек, который я дал сержанту, чтобы он отдал его судье как взятку. Пойман с поличным — при всем честном народе.

— Это произвол! — не выдержал сидящий с другой стороны посередине стола костлявый старик с не самым приятным лицом. — Ваше величество, его высочество повесил судью за преступление, на которое сам же его и толкнул!!!

— А судья не должен на такое поддаваться! — с жаром воскликнул другой человек.

Я скосил взгляд на старика:

— Граф Пандер, если не ошибаюсь?

— Он самый, к вашим услугам!

Я усмехнулся.

— Господа, кто носит деньги в кошельке — поднимите руки, пожалуйста.

Подняли почти все, только человек-гора хмыкнул:

— Оказывается, я один деньги в карманах таскаю...

— А теперь, пожалуйста, опустите руки все, у кого при себе только один кошелек.

И рук не стало.

— Ну вот, — подытожил я, — как мы видим, нормальный человек носит при себе один кошелек. Арситар, сколько кошельков вывалилось из судьи, когда ты его за ноги держал?

— Штук пять, — отозвался Арситар от двери.

— Четыре, если точно. Один мой, если второй — судьи, чьи еще два? Обед еще не настал, а у судьи в карманах уже три лишних кошелька! Граф, остальные два его кто подтолкнул взять?! Но это была присказка, сказка впереди. — Я вынул из сумки признание бургомистра и протянул отцу: — извольте прочесть. Сие есть признание бургомистра во всех темных делишках и о том, что граф Пандер не только знал, но прямо покрывал мздоимцев и имел с этого долю.

Глаза у Пандера стали круглыми, волосы на голове чуть ли не дыбом поднялись.

— Ваше величество! Это все гнусная клевета! Бургомистр давал показания под пытками!

— Вот это, граф, и есть клевета, — усмехнулся я. — Бургомистр давал показания добровольно, причем в присутствии Арситара и более чем десяти человек из гвардии. Никаких пыток, никакого принуждения, никакой диктовки.

Король забарабанил пальцами по столу.

— Перерыв в совещании, — объявил он, — мы пока отлучимся, слуги пускай подают закуски. Да, и вы, граф, оставайтесь во дворце.

— Ага, заодно завещание напишите, — злорадно сказал тот же человек, который ранее возражал Пандеру.

Король сделал мне знак идти за ним, и вот мы снова в кабинете.

— Умеешь же ты разворошить осиное гнездо, — вздохнул он.

— Что вы имеете в виду?

— У нас в любой момент может начаться война, конфликты с дворянами — последнее, что нам нужно.

Я пожал плечами:

— Да, в любой момент может начаться война. И кто будет стоять в передних рядах войска? Дворяне? Нет, простые люди стоять будут. Это народ в первую очередь несет бремя войны, а не дворяне. Рыцарская кавалерия выигрывает порой битвы — но войны выигрывает народ. Или проигрывает, смотря какая у народа мотивация, сильна ли в нем любовь к короне. Задайтесь вопросом, отец: если мы не хотим защитить народ от кровососов-грабителей — захочет ли народ защищать нас от других королей? Если жалобы на беззаконие, произвол и поборы годами растворяются в нашей канцелярии — на месте простого человека я бы желал победы в войне чужому королю. Может, хоть чужой порядок наведет, если свой не хочет или не может. Опять же, не далее как пару дней назад стоял вопрос, где денег взять. Я видел своими глазами хоромы капитана стражи и судьи — они огромны, бесстыже огромны и роскошны. На чьи деньги? На деньги обобранных людей. А мы сидели тут и рассуждали, что налоги поднимать некуда, народ едва терпит. А почему едва терпит? Потому что помимо налогов в казну он еще и мздоимцам платить вынужден. Благосостояние простых людей — это залог преданности народа и наш ресурс на крайний случай. Страна не может быть сильной, если народ бедный, и потому с какой стороны ни глянь — нельзя позволять обворовывать народ. И попирать закон тоже нельзя позволить: может ли власть короля быть сильной, если закон королевский даже мелкий местечковый судьишка невозбранно нарушает годами?!!

Дардан вздохнул снова и забросил ногу на ногу.

— В целом, говоришь правильные вещи. И даже не будем судью обсуждать — получил свое и ладно. Но что мне теперь с Пандером делать? Ты, как назло, еще и признание чье-то привез, его изобличающее... И как теперь поступить? И закрыть глаза плохо, и наказать плохо. Что Пандер стяжательством грешит, мне и так давно известно, но он еще отцу моему, твоему деду, служил. Получше некоторых причем. Людей без недостатков не бывает, увы. И что делать, скажи мне? Отобрать лен, лишить дворянского ранга или вообще сразу повесить? Хорошенькую проблемку ты устроил.

— Я ее уже и решил. Раз у графа Пандера такие большие заслуги, что его наказывать не с руки — значит, напрямую не наказывать. Но и позволять ему наживаться незаконно тоже нельзя. Потому лен его перевести на внешнее управление.

— На какое такое управление?

— Внешнее. Я уже назначил судьей честного человека, а бургомистра призвал к порядку, пригрозив обить его стул в ратуше его же кожей, если мздоимствовать продолжит, и дал ему грамоту, выводящую его из-под власти графа. Суть внешнего управления в том, что трех важнейших людей — судью, начальника стражи и бургомистра — назначаете вы, они подчиняются только вам и отвечают только перед вами. Граф по-прежнему остается владельцем лена и получает с него все причитающиеся ему доходы, но только законным путем.

— Должен заметить, что это довольно унизительно — не иметь власти в собственном лене...

— Увы, он сам виноват. Это решение вы сообщаете графу с глазу на глаз, и оно служит ему наказанием, смягченным за былые заслуги. Пандер никому не расскажет об этом, чтобы не позориться, все остальные дворяне подумают, что граф отделался выговором. Конфликта с дворянами нет, напротив, дворяне убеждаются, что вы не забываете добра. А Пандер лишается возможности грабить свой лен и потворствовать беззаконию, народ начинает выбираться из нищеты, зная, что именно король вернул в город закон и порядок. Ну или принц в данном случае, что не принципиально. Вот так я бы поступил. И вам остается только капитана стражи честного назначить.