Грани Обсидиана. Грань четвертая. Берта

— Ближе.

Берта шагнула еще и встала: ноги никак ближе к столу, за которым сидели лорд и леди Волков, не шли. Сцепила руки за спиной, чтобы не видно было, как они дрожат. Чтобы не глядеть на рассматривающих ее хозяев, уставилась на стол. Моргнула. Снова пригляделась: уж не ее ли это меха? Да нет, откуда? Увидела, как белая рука Рэйны коснулась белой же горностаевой шкуры. Голос у леди был низким и резким.

— Нам сказали, ты их добыла? Это так?

Берта кивнула, не поднимая ни головы, ни глаз. Это из-за шкурок ее сюда привели? Горностаев тут нельзя бить, или что? Никто ей не говорил... Наказать хотят?

В голосе лорда... Ирвина, кажется... прозвучала мягкая насмешка:

— Наррон побудет здесь во время всего разговора для твоего спокойствия, так что расслабься.

Берта невольно покосилась на парня: ее 'защитник' закатил глаза и прислонился к стене в позе скучающего ожидания.

— Подними голову и отвечай на вопросы! Твоя добыча?

— Да, — Берта подняла голову и, чтобы не глядеть на Хозяев, уставилась между ними в огонь камина.

— Редкий зверек. Как ты их поймала?

Кажется, наказывать за горностаев не будут... Неужто хотят заказать ей еще? Мех горностая красив, мягок, приятный к телу, но на шубу не годится — слишком холодный, только для украшения, оторочки одежды, на праздничный плащ... Запинаясь поначалу, забывая слова, с долгими паузами, но Берта начала рассказывать про устройство ледянки . Поглядывая на кивавшего лорда — тот казался заинтересованным — мало-помалу говорила увереннее. Еще и втихомолку осмотрелась, наконец. Комната была небольшой, сплошь устланной шкурами, увешенной красивыми гобеленами, и казалась даже уютной, словно проживали здесь настоящие люди, а не...

Блуждающий взгляд Берты остановился на леди Рэйне. Вот эту-то ее рассказ не заинтересовал нисколько: Хозяйка рассматривала ее снова и снова, словно пыталась что-то в ней отыскать, не могла и оттого все больше раздражалась.

— Ну довольно! — ее ледяной голос перебил следующий вопрос лорда, какого зверя Берта обычно добывает. — Мы не для того тебя сюда позвали!

Как будто Берта сама решила поотвлекать Владетелей от важных дел пустыми разговорами!

Рука леди, по-прежнему машинально оглаживающая чулок горностая, внезапно оттолкнула его, свалив на пол.

— Забирай свои шкуры и убирайся! Чтобы мы тебя здесь больше не видели!

Ну и ну! Прозвучало и впрямь так, словно она самовольно заявилась в замок, а не ее зачем-то призвали! По этой команде ноги Берты (уже почти не дрожавшие) сделали пару шагов вперед, прежде чем хозяйка вернула себе власть над ними. И над голосом.

— Прошу прощения у леди и лорда, — произнесла Берта и поморщилась — голос все-таки чуть дребезжал, словно у старухи. — Но откуда у вас эти шкурки?

Рэйна молчала, словно показывая, что все уже сказала и даже полсловечка больше на нее не потратит. Ответил лорд — кажется, немного удивленно:

— Это же подарок!

Берта стояла, соображая: значит, Эрин передумал и вместо того, чтобы вручить горностаев своей родне, отдал Хозяевам! Может, все тут должны одаривать Владетелей в праздники? Ну, дело его, хотя зачем ей-то врать?

— Так подарки у нас обратно брать не принято, владейте сами или кого другого одарите! — Берта поклонилась торопливо. — Прощайте!

Наррон отлепился ей навстречу от стены, направился к выходу — но его, как и Берту остановил раздавшийся за спиной язвительный женский голос:

— Так просто-напросто и уйдешь?

Берта, закусив губу, подняла глаза к потолку, безмолвно прося у богов терпения: Рэйна сама ведь только что чуть ли не в шею ее выгоняла! Повернулась. Леди сидела совершенно не по-женски — облокотившись о стол, подавшись вперед, хищно смотрела на нее. На лице — белозубая недобрая усмешка.

— Ни вопросов? Ни споров? Неужто наш Эрин ничего не стоит?

— Рэйна, — предостерегающе позвал лорд, жена отмахнулась нетерпеливо:

— Хочу понять, что он нашел в этой человечке!

Берта вся подобралась. Так дело не в ней!

И не в ее горностаях, будь они неладны.

В Эрине.

Ах, почему она не расспросила его как следует! Чем занимается, кроме как на заставе сторожит и на заречных тварей охотится; с кем живет, кто в родне у него такой несговорчивый... Сказала медленно, нащупывая тонкую ниточку понимания:

— Эрин стоит многого. Но я не понимаю, чего леди и лорд от меня сейчас хотят...

Зато у этой Волчьей леди ответ уже наготове и какой — понятно:

— Чтобы ты оставила Эрина в покое и навсегда убралась с глаз долой — его и наших!

Берта почувствовала, как мгновенно вспыхнула вся, от макушки до кончиков пальцев ног. В голове тоненько зазвенело — и она произнесла, сама внутренне ужасаясь своим словам:

— Еще раз прошу прощения у высоких Владетелей, но не думаю, что они вправе решать, кого Эрину любить и кто будет любить его!

Пауза. С обреченным удовлетворением Берта убедилась, что Волчья леди потеряла дар речи: да осмелился ли возражать ей кто-нибудь из людей хоть в жизни раз? Зато лорд воскликнул совершенно простецки:

— Вот так-так-так!

— Не знаю, чего в тебе больше — наглости или безумия, — медленно проговаривая слова — как бы в задумчивости или наоборот, чтобы не закричать, — но ты не... — прервав саму себя, прислушалась, и откинулась на спинку кресла, проронив с досадой: — Идет.

— Не успели! — неожиданно весело подтвердил лорд. Берта поймала взгляд его карих глаз: показалось ли, что Ирвин смотрит не как раньше, изучающе-пристально, а скорее с симпатией? Конечно показалось: кому понравится такой строптивый ответ?

Вскоре и она сама услышала приближавшиеся стремительные шаги — если даже не бег. Оглянулась вместе с Нарроном к раскрывшейся двери и просияла от радости и облегчения:

— Эрин!

Парень задержался на пороге лишь, чтобы окинуть напряженным взглядом Волчьих лордов и Берту, а после всё в одном слитном движении — шагнуть вперед, одной рукой задвинуть ее себе за спину и низко поклониться Хозяевам.

— Явился! — кисло приветствовала его леди.

— Зачем ты здесь? — чуть повернув голову, шепнул парень Берте. Тыкать пальцем в Волчьих лордов в качестве объяснения было бы уже верхом невежества, и она ответила просто:

— Не знаю. Позвали.

— Позвали, чтобы вернуть подарок, — подала голос Рэйна. — Поначалу я думала, ты выдал свою добычу за ее. Но, похоже, человечка сама справилась. В любом случае наш ответ — нет. Пусть забирает свой выкуп.

— Прошу лорда и леди пересмотреть решение...

— Нет! — резче повторила Рэйна.

— ...или перенести его на позднее время.

— Даже если мы соберем совет всех кланов, ответ останется прежним! Ты выступаешь против всех обычаев и законов!

— Времена идут, меняется традиции, — по-прежнему негромко, но упрямо произнес Эрин. — Разве в наших привычках было брать людей под свою защиту? Но взяли же. Вон и лорд подобрал на зимней дороге замерзающего Наррона...

— Одно дело — защищать, другое... Ар-р-р, как я зла! Ирвин, скажи ты ему: не может быть и речи!

Лорд сохранял прежний ровный тон:

— Эрин. Могу понять твою привязанность к девушке. Но вы двое идете наперекор не только нашим, но и людским порядкам. Ты говорил уже с ее родителями? Каков ответ?

— Не говорил, — подала голос из-за спины Эрина наконец хоть что-то понявшая в споре девушка. — Но матери он нравится.

Умолчала, конечно, что та парня еще и в глаза не видела. Волчью леди аж подбросило:

— Вот же семейка! Откуда вы только взялись!

— Из Краинки, — прикинувшись дурочкой, доложилась Берта: уже ничего не страшно, раз Эрин здесь. — А до этого жили во Владении лорда...

Рэйна отмахнулась:

— Мне совершенно все равно, где вы жили! Лучше бы вы к нам и не являлись! Мальчишка! Не понимаешь, что творится? Всё меньше детей появляется на свет с Даром! А если мы еще смешаем кровь с... — она брезгливо ткнула пальцем в выглядывавшую из-за Эрина девушку. — Он и вовсе исчезнет!

Конечно, если бы Волчьи лорды вдруг показали свою вторую суть, Берта бы и рта не смогла раскрыть, но с ними-людьми их истинная природа как-то забылась, и её терпения хватило ненадолго: за что ж они так на бедного парня накинулись?! Решительно вышла вперёд, встав вровень с Эрином.

— Не знаю, про какой такой дар и нарушенные обычаи вы всё толкуете, но только наша кровь ничем не хуже чем у местных людей! У моей родни все детишки здоровые да смышленые — на загляденье!

У леди Рэйны губы просто в ниточку вытянулись, невидными стали. А лорд... закинул голову и неожиданно расхохотался: густо, громко. Берта вопросительно поглядела на Эрина: по-прежнему напряженный взгляд его перебегал с леди на лорда и обратно. И сам — как тетива натянутая.

Отсмеявшись, Ирвин поднялся со скрипнувшего кресла: не очень высокий, но плотный, мускулистый. Матёрый. Заявил:

— Она мне нравится.

Берта от неожиданности заморгала, неуверенно улыбнулась: ну так что тогда?..

— Но нет, Эрин. Нет. Ответ окончательный.

Сказал это лорд спокойно, даже добродушно, но как-то так, что Берта поняла: ответ и впрямь последний. Эрин помолчал, потом глубоко вздохнул и сказал надтреснутым голосом:

— Тогда я ухожу. С ней.

— Что?! — Теперь Рэйна взлетела с кресла, в ярости чуть не кинувшись на парня. Лорд остановил её, преградив дорогу вытянутой рукой. Карие его глаза внимательно вглядываясь в бледное решительное лицо Эрина.

— Но ты не спросил саму девушку. Ты ведь до сих пор не сказал ей?

Берта почувствовала, как рядом шевельнулся и застыл Эрин. Повернула голову, вопросительно посмотрела ему в лицо:

— Не сказал — что?

* * *

Она велела Наррону вывести ее из замка: таращивший в изумлении серые глаза парень беспрекословно повел ее по темным коридорам, иногда негромко приговаривая: 'тут налево... порожек... голову осторожно'. Стремясь как можно скорее убраться из замка, Берта уже не обращала внимания на его обитателей, не боялась: ведь самый главный ее страх неслышно двигался следом.

Наррон вышел за ворота, сказал неловко:

— Ну вот...

Берта отвернулась и побрела по дороге к селу: чем дальше, тем быстрее, хотя ноги подкашивались до такой степени, что проще было лечь на снег и попросту покатиться вниз.

Этот все время шел следом: она не слышала, но чувствовала его спиной.

Наконец подал голос:

— Берта.

Не обернулась. Вновь:

— Берта...

Ускорила шаг — Волк догнал, пошел вровень, заглядывая ей в лицо. Девушка отворачивала лицо, глядя под ноги: разогналась как, не упасть бы...

— Прости. Не знал, как сказать. Пугать не хотел.

...А горностаев — как это они сказали? выкуп? смешно! — забрать все-таки надо было. Продала бы сейчас, да хоть тому же старосте Акке, муки бы прикупила, крупы побольше, зима впереди еще длинная...

— Берта, прошу тебя!

Встал на дороге прямо перед ней; Берта обошла, не глядя. Изо всех сил цеплялась за привычные мысли-заботы, чтобы не провалиться в мысли иные — темные, зыбучие, глубокие, как болото. ...Девчонки, поди, соскучились, мать извели расспросами, когда же старшая сестра приедет. Да и она тоже заскучала. Сейчас бы на теплую печку, укрыться с головою, как ноги замерзли, да и саму дрожь колотит — от холода и ветра, ни от чего иного... И спать-спать-спать! Может, прямо до самой весны.

Вон уже и торговые ряды близко. Гомон, толкотня. Люди.

Этот понял, что уже последние минутки идут.

— Послушай... Постой же!

За руку схватил. Берту как будто плетью хлестнули — вырвала руку, в грудь его толкнула с такой силой, что едва на ногах удержался, попятился. Закричала с отчаяньем, отвращением, злобой:

— Не трогай меня!

Вскинул руки, успокаивая, мол, хорошо, даже касаться не буду!

— Не уходи. Выслушай.

— Убирайся, — приказала Берта, ненавидя и презирая в эту минуту и его и себя одинаково.

— Берта...

— Уходи. Не хочу тебя ни слушать, ни говорить, не видеть. Я... — вздох, — тебя боюсь!

Уронил руки так, словно они разом у него отнялись. Берта последний раз глянула ему в лицо: бескровное, выцветшие глаза как у больной собаки. Губы шевельнулись:

— Ты же знаешь... Я бы тебя... никогда... ни за что...

У нее не было больше сил видеть его, разговаривать, слушать. Обошла как встретившуюся на дороге лужу, поковыляла дальше. Как хорошо, что так много людей вокруг... хотя может и нелюдей хватает... вон, как один замаскировался... Не дают остаться наедине с собой, толкают, говорят что-то, спрашивают... Берта моргнула, уставилась на уже давно тормошившую ее Гутрун: подруга встревоженно заглядывала в лицо:

— Что молчишь? Мы тебя потеряли, уже весь базар обежала... Собираемся! Хозяева сказали, метель надвигается, вот староста и решил ехать засветло, чтобы к ночи на постоялом дворе быть... Что стоишь, как столб, где была-то?

— Где-где, — ядовито бросил Моди, увязывавший тюки то ли с непроданным, то ли наоборот закупленным, — известно где! С дружком своим любилась, никак расстаться не могла!

— Правда? — подружка заговорщицки подтолкнула ее локтем. — Ты же мне ничего так и не рассказала.

— Нечего... — Берта сухо откашлялась, прежде чем продолжить — как будто долго надрывно кричала. И в самом деле кричала, но только в собственном сердце. — Нечего рассказывать. Этот нести?

Гутрун вздыхала и грустила, что всё так быстро закончилось, всё оборачивалась 'посмотреть последний разочек'. Берта тоже оглянулась — но не на Высокое, на замок. Попрощалась. Она-то, в отличие от уже строившей планы на Весеннюю ярмарку подруги, знала, что больше сюда не вернется. Незачем.

Не к кому.

Едва выехали на большак, Берта сообщила уже настроившейся посекретничать Гутрун, что почти всю ночь глаз не сомкнула, и притворилась спящей. Подружка сперва дулась, жаловалась, пихала-будила, потом и сама задремала. Тогда Берта открыла глаза и просто глядела на темнеющую дорогу. Мягкий топот копыт, редкое цыканье дядьки Вагни, посвистывание полозьев и поземки, хлопки́ осыпавшихся с деревьев шапок снега. Серая перина неба опускалась и опускалась, нависала все ниже, пока под тяжестью снега не порвалась напрочь, обрушив на дорогу весь свой пух целиком — сразу даже в ярде ничего не видно.

Вагни заругался, заозирался, соображая, натянуть ли поводья или наоборот погнать лошадь быстрее: поспешишь — можешь пропустить нужный свороток, отстанешь — мало ли что случится, когда в несколько ли от тебя ни людей, ни жилья! Берта села прямее.

— Езжайте, дядя Вагни, едьте, пока колокольчики слыхать!

Колокольцы на дугах едущих впереди краинских саней, теперь звенели глухо, словно их изнутри тоже забило снежным пухом. Но все же были пока слышны: вот вам и указатель пути!

До поры до времени. Потому что и часу не прошло, как стихли и они: отставшие даже покричали хором 'Эге-гей! Подождите на-ас!', но безрезультатно. Соловая лошадка мерно шла вперед, лишь боги знают как находя дорогу. Снегопад превратился в метель, а потом начал грозить и бураном.

Сани заехали с дороги в ближний подлесок, трое, причитая и ругаясь, выпутали их из цеплявшихся веток, вытащили вновь на дорогу... если можно было еще ее так назвать. Но когда это снова повторилась, лошадь просто отказалась идти дальше — как ее ни понукали, ни уговаривали и кнутом ни охаживали. Стояла, понуро свесив голову, дергала боками, норовила сдать назад, еще больше заталкивая сани в кусты... Дядька Вагни плюнул, протер лицо снятой шапкой, вновь напялил.